Превыше всего

Глава 19

Церемония венчания пятого графа Монкрифа с обедневшей дочерью покойного барона Донегана и французской дворянки состоялась утром следующей субботы. Присутствовали на ней лишь родственники графа, несколько надежных друзей и, конечно, лица, призванные освятить и засвидетельствовать брачные узы.

Жених был подчеркнуто спокоен и вежливо улыбался присутствующим. Невеста не светилась от счастья и выглядела довольно мрачной. Кэтрин рассеянно, с вымученной улыбкой смотрела по сторонам и в который раз задавала себе вопрос, правильно ли она поступает. Единственное, что давало силы участвовать в этом фарсе, был контракт, на этот раз подписанный и засвидетельствованный в соответствии со всеми требованиями закона.

Подготовил документ Дункан, которого сначала ошеломила гигантская сумма денег, которую выделял граф в распоряжение своей жены, а затем совершенно обескуражили условия, которые предложила зафиксировать в документе Кэтрин. Составляли контракт незадолго до венчания, и времени было слишком мало, но Дункан все равно часто отрывался от этой работы, чтобы смахнуть непрошеную слезу. Даже во время церемонии в том месте, где стоял Дункан, раздавались подозрительные всхлипывания. Мириам хмуро поглядывала на него. Впрочем, беспокоило ее не столько душевное состояние друга, сколько составленная им бумага. Она уже пыталась убедить Кэтрин отказаться от этой затеи, но безуспешно.

— Но, дорогая моя, — недоуменно произнесла она в конце разговора, — семейное ложе всегда являлось неотъемлемой частью брака. Неужели ты всерьез считаешь что Фрэдди, как бы это сказать… недостаточно искусен?

Про себя она подумала, что Кэтрин и не подозревает, сколько женщин самого разного положения, от служанок до великосветских дам, завидует ей сейчас. Он притягивал их как пламя свечи мотыльков, как аромат розы пчел.

— Нет, он достаточно искусен в этом деле, — спокойно ответила Кэтрин, поправляя лиф нового голубого платья, надетого для свадебной церемонии.

На этом настояла графиня. Сама же невеста, если бы у нее хватило храбрости, с гораздо большим удовольствием вышла бы к собравшимся в черном. Кэтрин вообще не думала о нарядах. Мысли ее были заняты другим. Что бы сказала сейчас Констанция? А родители? Правда, их представить легче. Мама бы, наверное, поцеловала ее в щеку и шепнула на ухо какое-нибудь мудрое галльское напутствие, а отец сжал бы в своих медвежьих объятиях, стараясь передать ей свое мужество и обещая поддержку. Но ни Констанции, ни родителей уже давно нет на свете. Ей в одиночку приходится защищать собственных детей.

А она сумеет оградить их от опасности, если даже для того придется заключить союз с самим дьяволом.

— Проблема, дорогая Мириам, — тряхнула она головой, отгоняя мысли о прошлом, — в том, что Фрэдди убежден, стоит ему шевельнуть пальцем, и все женщины в округе, опережая друг друга, бросятся к нему. Я же не хочу быть одной из них.

— И боишься, что тоже будешь околдована его чарами, если он будет делить с тобой супружеское ложе? — смущенная собственной фривольностью, Мириам нахмурила брови.

Кэтрин резко повернула голову и посмотрела ей в глаза:

— Не знаю, может быть, и так. Иногда мне кажется, что себя я знаю еще меньше, чем Фрэдди.

— Может, тогда расскажешь мне о том, каким тебе представляется мой сын? По-моему, сейчас самое время начать этот разговор.

Кэтрин задумчиво посмотрела куда-то вдаль. Каким она представляет его? Вспомнилось, как он властно впечатывал шаги в землю, проходя по двору Мертонвуда походкой уверенного в себе человека. Что еще? Непревзойденный любовник, способный одним прикосновением зажечь в ней настоящую страсть и сломить сопротивление. Вспомнилось, как он протягивал ей перстень с изумрудом, который она через несколько минут надела на свой палец. Что это означало: знак уважения или желание купить ее? А вот он стоит перед ней в день похорон Берты. Каким злым было его лицо тогда! Но какой нежностью оно светилось, когда он осторожно взял на руки своего крошечного сына! Кэтрин вопросительно взглянула на графиню, будто ожидая ответа на мучившие ее вопросы. Как отделить правду от ложных домыслов? В какой же из этих ситуаций она видела истинного Фрэдди?

— Все не так просто, — произнесла она. Графиню столь очевидная попытка уйти в сторону явно не удовлетворила.

— Жизнь вообще сложная вещь, дорогая. Она иногда путает наши планы и преподносит сюрпризы, не всегда приятные нам. Иногда кажется, что все идет хорошо, не вдруг какая-то неожиданность меняет твою судьбу. Пусть это бывает нечасто, но жизнь всегда сложнее, чем мы думаем.

«А самое сложное в этой жизни — Фрэдди с его душой и сердцем», — подумала Кэтрин. Она пожала плечами и решила просто сказать все, что думает.

— Он способен быть очень злым, даже жестоким временами, но может быть нежным и справедливым. Он умен и обладает чувством юмора. Можно назвать его упрямым, а можно упорным. Да, без сомнения, он не жаден, даже щедр, — добавила она, вспомнив об обескуражившей Дункана сумме, внесенной в контракт по настоянию графа.

— Но таких мужчин много! А чем отличается Фрэдди от них?

Как она может рассказать это его матери? Как передать словами, что каждое его прикосновение пробуждает в ней какую-то струну, исполняющую волшебную музыку, написанную для них двоих еще до их рождения? Как сказать, что один его взгляд может оставить кровоточащую рану в ее сердце, что в его присутствии ей становится жарко и она ощущает себя маленькой и беззащитной, что, лежа в кровати она мечтает о его руках и его губах? Сказать матери, что ее сын — настоящий кудесник, которого она любит и в то же время панически боится его чар?

— Мой сын, конечно, далеко не святой, — нарушил размышления Кэтрин голос Мириам. — Но он и не такой беспросветный грешник, каковым ты, скорее всего, его представляешь. Дай ему возможность лучше узнать тебя. Постарайся сама разобраться в нем. Большинство мужчин и женщин знают друг о друге куда меньше, чем вы с Фрэдди. Я не прошу тебя измениться. Будь упрямой, колючей, сердись на него, если он того заслуживает. Все это допустимо. Недопустимо только совершать глупости.

Мириам нежно обняла свою будущую невестку. Она почти не сомневалась, что здравый смысл восторжествует и в этой женщине, и в ее сыне. Их союз — единственный выход для обоих. Дай Бог, чтобы это случилось побыстрее. Сначала им будет очень нелегко. К счастью, борьба будет происходить не в ее владениях. В Монкрифе они могут сколько угодно хлопать дверьми и целыми днями ворчать друг на друга. Могут, если захотят, ходить полуголыми перед прислугой. Она постарается отсидеться в Лондоне как можно дольше. Она готова вообще не выходить из дома до конца дней, лишь бы не видеть стычек между двумя дорогими ей людьми.

Мириам стояла позади жениха, невесты и сияющего Джереми, который был очень рад исполнять обязанности шафера на свадебной церемонии Фрэдди. Обряд венчания занял немного времени, подписание брачного контракта еще меньше. Кэтрин Сандерсон, превратившаяся в Кэтрин Латтимор, графиню Монкриф и супругу одного из самых богатых подданных Британской короны, с легким недоумением посмотрела на огромный бриллиант, за сверкавший на ее пальце.

— Это новое кольцо, Кэтрин, — прошептал Фрэдди, наклонившись к ней. Он, видимо, по ее лицу догадался, о чем она думала.

Она улыбнулась слабой, безжизненной улыбкой. Сейчас она была совершенно не похожа на ту разгневанную упрямицу, какой была всего несколько дней назад. Голова немного кружилась. Что она наделала?! Кэтрин растерянно обернулась и тут же очутилась в объятиях Мириам.

— Теперь, милая, ты можешь называть меня мамой. Можешь, конечно, и Мириам, но только не бабушкой. Я тогда чувствую себя слишком старой.

Кэтрин была искренне рада этой милой женщине.

— Я с удовольствием буду звать тебя мамой, — рассмеялась она, целуя Мириам в щеку, — и придумаю что-нибудь подходящее для детей, чтобы они не заставляли тебя ощущать свой возраст.

— О, я о нем и так не забываю, дитя мое, но не хотелось бы, чтобы еще и милые крошки напоминали мне о нем каждый раз, когда открывают свои ротики. А с детьми мы решим эту проблему, у нас для этого будет достаточно много времени. Разве Фрэдди тебе ничего сказал?

Графиня с укором посмотрела на сына. Он стоял спиной Кэтрин и улыбался.

— Нет, мама. И полагаю, что поступил осмотрительно. Ты лучше сама скажи ей об этом, а я пойду займусь каретой. — И широко улыбаясь, он направился к двери. Глаза его озорно блестели.

— О чем он не сказал мне? — встревоженно спросила Кэтрин.

— Мы решили, что детям лучше остаться здесь на время вашего медового месяца, дорогая. — Графиня подкрепила слова легким пожатием руки, но это не помогло.

— Однако, Мириам… — начала она.

— Да, я знаю, — перебила ее графиня. — Ты хочешь напомнить о вашем соглашении. Но речь идет не о том, чтобы ты обязательно спала с ним, — перешла она на шепот, — а о том, чтобы смогла лучше узнать его.

Зачем? Она не хочет ничего больше узнавать о нем, не хочет оставаться с ним наедине.

— Но дети никогда не жили отдельно от меня, — так же тихо возразила Кэтрин, машинально направляясь к выходу.

Она прошла мимо улыбающихся гостей, нахохлившейся Мелиссы, Джереми, который глядел на нее с обожанием и восторгом. Мимо Петерсона, который накинул ей на плечи новую шерстяную накидку. Она спустилась по ступенькам парадной лестницы прямо к стоящей у крыльца карете. Кэтрин поняла, что ее вела графиня, осторожно, но твердо обнимая за плечи.

— Вы пробудете там недолго, дорогая, — услышала Кэтрин ее голос.

Она была настолько ошеломлена, что безропотно позволила графу помочь ей забраться в карету и усадить на сиденье. Как сквозь сон она увидела, что он накинул ей на ноги теплую индийскую шаль и слегка похлопал по коленям.

— Она, кажется, переняла даже твои жесты…

— Что же в этом необычного? Она все время жила со мной и считает меня своей матерью.

— С сегодняшнего дня, дорогая, ты и являешься ее матерью. Это закреплено законодательно, и ты, если даже захочешь, не сможешь отказаться от нее.

Лицо его опять осветилось мягкой улыбкой, которая почему-то вызвала в Кэтрин новую вспышку гнева. Нервы ее напряглись до предела.

— Я не собиралась и не собираюсь ни от кого отказываться, милорд! Именно поэтому я и считаю, что они должны бы быть сейчас здесь.

— Но от меня ты бы хотела убежать, дорогая, не правда ли? — засмеялся Фрэдди. — Дети, как правило, не сопровождают родителей во время медового месяца, — добавил он более серьезно.

— Никакой это не медовый месяц! — выпалила она.

— В глазах всего света период, который начался у нас сегодня, называется именно так. Неужели ты забыла о нашем договоре, Кэтрин? — Глаза его были спокойными, но излучали железную решимость. — Не стоит выносить наши проблемы и разногласия на всеобщее обозрение. О нашем браке шепчутся на всех углах, он возрождает надежду и романтические воспоминания в сердцах старых дев. Мы просто не имеем права разочаровывать людей в их ожиданиях. В противном случае месть не заставит себя ждать. Неужели ты не понимаешь это? — В голосе графа звучали металлические нотки, глаза светились решимостью.

Кэтрин неохотно кивнула. Нравится ей это или нет, он прав. Ставка в затеянной ими игре слишком высока — будущее детей. Но она не станет постоянно притворяться. Тем более если он собирается и дальше вести себя подобным образом.

Не слишком успокоило ее и то, что они отправляются не в далекое свадебное путешествие, а всего лишь в Монкриф, о чем наконец сообщил ей граф почему-то чуть дрогнувшим голосом. Было бы куда легче, если бы она путешествовала с мужем в компании незнакомых людей. Чем больше бы было этих незнакомцев, тем лучше. Лишь бы не наедине с ним. Новый повод для невеселых мыслей дал взгляд на фургон, следующий за каретой. В нем, как объяснил Фрэдди, везли необходимые для его работы документы. То, что граф переносил в Монкриф и свой рабочий кабинет, не предвещало ничего хорошего. Это означало, что он не будет уезжать по делам в Лондон, оставляя ее с детьми. Хоть недолго, но без него!

— А вам не приходило в голову, милорд, что детей все это может очень сильно расстроить? — спросила она в безнадежной попытке заставить его пересмотреть свое решение. Мысль о том, что ей придется день за днем находиться рядом с ним, наводила на нее страх.

— Монкриф гораздо больше, чем Мертонвуд, Кэтрин. Мы их привезем туда. Они не будут мешать мне. Я буду работать в одном из крыльев дома, а они жить в другом.

— Дети способны поднять очень большой шум, милорд.

— Так же, как и муж, когда он рассердится, Кэтрин, особенно если жена постоянно величает его слишком официально, например, «милорд»! — Граф распрямился и посмотрел на Кэтрин. Потом он отвернулся и принялся разглядывать мелькавшие за окном лондонские дома, предоставив ей созерцать его аристократический профиль. — Интересно, почему до свадьбы ты называла меня по имени, а теперь непременно «милорд»? — Он снова повернулся к ней. — Мне не нравятся семьи, где муж и жена обращаются друг к другу официально.

— Согласна, Фрэдди, — примирительно произнесла она и улыбнулась, глядя в его хмурое лицо.

Кэтрин твердо решила не раздражаться. Ей теперь очень понадобится выдержка. Конечно, это не означает, что она будет ходить на цыпочках вокруг графа… Фрэдди. Она не будет нарушать перемирия ради детей.

Какое-то время они ехали молча. Граф, казалось, полностью сосредоточился на открывающихся из окна пейзажах, Кэтрин — на своих не слишком приятных размышлениях. Стараясь не нарушать воцарившейся тишины, она осторожно, освобождая палец за пальцем, стала снимать перчатки. Фрэдди мгновенно обернулся к ней.

«Не дразни тигра, особенно если оказалась в одной клетке с ним, — произнесла она про себя. — Пора бы уже усвоить эту истину».

Граф, забыв обо всем, наблюдал за ее руками. Кэтрин всем своим видом показывала, что не замечает этого. Прикусив зубами край перчатки, она осторожно потяну руку вниз.

«Не самое соблазнительное движение», — постарался убедить себя граф, хотя голова его уже начала кружиться от исходящих от Кэтрин ароматов, а воспоминания о страстных сценах мутили рассудок. Но ему просто необходимо было придумать сейчас нечто, что позволило бы забыть о последнем полугодии, в течение которого воспоминания о ней делали для него отвратительной даже мысль возможности оказаться в постели с какой-либо другой женщиной. А еще он старался внушить себе, что боль от укуса не кажется ему приятной только потому, что это она его укусила, что он с величайшим трудом сдерживает желание прикоснуться к ней, перецеловать один за другим ее выскальзывающие из перчатки пальцы.

«Не самое соблазнительное движение», — повторил он мысленно еще раз. Он наклонился и, не обращая внимание на протесты, взял ее за руку и притянул к себе. Он прижал пальцы одной руки к ее губам, предупреждая взглядом, что кусаться не следует, а другой — осторожно, наслаждаясь опьяняющим осязанием ее кожи, помог снять перчатку. Мурашки пробежали по его телу при одном взгляде на эту маленькую ручку. Граф с удивлением рассматривал ее на своей огромной ладони, как недавно ручку сына.

— Тебе пришлось так много работать, Кэтрин, — произнес он, и Кэтрин не могла не отметить сожаление в его тоне. — Твои ручки стали похожи на руки прачки.

— А я и была прачкой, милорд, — отдернула она руку, — так же, как нянькой, горничной, истопницей… и делала все необходимые работы по дому.

— Отныне, к счастью, ты не будешь заниматься этими утомительными делами, — сказал Фрэдди, помрачнев.

— Мне не нравится, когда указывают, чем мне заниматься, милорд.

— Никто не посягает на твои права, Кэтрин, — вздохнул он. — Это просто забота о тебе. К тому же тебе действительно незачем будет заниматься всем этим. У нас достаточно слуг, которые получают жалованье именно за то, чтобы создавать для тебя удобства. По-моему, нет никакого смысла отбирать у них работу. Другое дело, что тебе придется следить за тем, чтобы они ее делали как следует.

— Ага! Наконец зашел разговор об обязанностях графини Монкриф.

— Да, но, заметь, не об обязанностях жены графа Монкрифа.

— И что же еще входит в эти обязанности? — не обращая внимания на уточнение, язвительно спросила Кэтрин. — Хотелось бы точно знать, в чем, по-вашему, заключается долг графини, точнее вашей графини.

— Если бы не дурацкий контракт, на котором ты настояла, тебе бы не пришлось над этим задумываться. Все бы твои силы уходили на меня и на детей. И это вполне бы меня устроило.

Фрэдди улыбнулся той самой неотразимой улыбкой, которой околдовывал ее раньше. Но на этот раз, однако, у нее хватило сил не поддаться его чарам. Она высвободила руку. Но Фрэдди все-таки успел перед этим провести теплым, приятным языком по ее растрескивающейся ладони. Она вздрогнула и спрятала руки за спину.

— Я тебе не конфетка, Фрэдди, — пробормотала она, изо всех сил стараясь справиться с предательским румянцем, выступившим на щеках. Ей не хотелось показывать свое смущение.

Глаза графа стали похожи на бездонное зеленое море.

— Конечно, нет, Кэтрин. Ты гораздо слаще. — Он посмотрел на ее пылающие щеки, горящие гневом глаза, улыбнулся, а затем рассмеялся вслух. На этот раз Кэтрин пришлось отвернуться к окну и сделать вид, что она увлечена мелькающими за ним пейзажами.

Как дочь барона, Кэтрин пользовалась определенными привилегиями, но они были скорее данью традиции, и она их почти не замечала. Например, коробейник, придя в Донеган, считал своим долгом прежде всего показать свой товар хозяевам замка. Арендаторы и пастор всегда кланялись ей, прежде чем заговорить. Да еще мама удивляла деревенских девочек, помогавших порой убираться в замке, обязательно называя ее в их присутствии мисс Кэтрин. У них редко бывали гости. Иногда оставались ночевать торговцы овощами и лошадьми, ведущие переговоры с отцом, да и проезжающий мимо прелат решался вдруг отдохнуть в замке Донеган. Она ничем не отличалась от своих деревенских подружек, разве что жила в замке. Ничего, кстати, особенного в этом, с точки зрения маленькой Кэтрин, не было. Зимой в замке было очень холодно, а подходы к нему заваливал снег, а летом в узких коридорах стояла нестерпимая духота. И дети крестьян, может быть, жили в лучших условиях. По крайней мере крышам их домов было не три века и они не угрожали обрушиться в любой момент на голову.

В общем, ни воспитание, ни опыт не подготовили новоиспеченную графиню Монкриф к положению знатной дамы, в котором она оказалась, когда они подъехали к маленькому постоялому двору, где решил провести предстоящую ночь граф. Кэтрин весьма удивилась, когда Фрэдди, подавая руку, назвал ее «миледи», и только его предупреждающая улыбка помешала ей выразить это удивление вслух. Излишним и льстивым показались ей приветствия гостиничных слуг, в полном составе выстроившихся перед входом. Но она промолчала и здесь.

Вслед за ними в помещение внесли ее небольшой дорожный сундучок. Кэтрин поняла, что граф намерен заночевать здесь. В том, что он не сообщил ей об этом раньше, не было ничего удивительного — за три последних часа они обмолвились всего несколькими фразами. Кэтрин решила, что противиться ни к чему и, спокойно подав руку склонившему голову в легком поклоне Фрэдди, молча последовала за ним к дверям гостиницы. Правда, у лестницы она едва сдержала желание ударить мужа под ребра — уж больно красноречиво приподнялись брови графа, когда он взглянул на смазливую горничную, стоявшую среди других слуг.

Фрэдди не сообщил жене о своем решении провести эту ночь на постоялом дворе по очень простой причине — он сам подумал об этом лишь несколько минут назад. Сначала предполагалось, что они поедут сразу в Монкриф, до которого было всего несколько часов езды от Лондона. Хозяйские апартаменты там были уже приготовлены, а дворецкому даны указания об ужине. Но объяснить Кэтрин, почему он все-таки решил остановиться в этом уютном уголке, Фрэдди было трудно. Уж слишком это было личным и запутанным. Он ни одного дня не жил в Монкрифе со своей первой женой. Его отец, предпочитавший бурную лондонскую жизнь деревенской, редко посещал Монкриф и оставался там ненадолго. Родовое имение пришло в запустение и ожило лишь с приездом Фрэдди. После смерти отца он унаследовал графский титул и стал владельцем Монкрифа. Фрэдди удалился из Лондона и поселился здесь, чтобы хоть немного залечить душевную рану. Благодаря его энергии и деньгам Монкриф совершенно преобразился. Для него этот дом был одним из немногих уголков отдыха. Приезжая сюда, Фрэдди испытывал такие чувства, какие испытывает любящий супруг, возвратившийся после долгой разлуки к преданной супруге. Только здесь он ощущал тепло и уют домашнего очага. Поэтому не хотел, чтобы его приезд в Монкриф омрачился враждебными выпадами Кэтрин и его собственным гневом. И если столкновения неизбежны, то пусть они состоятся на постоялом дворе, чем у родного очага. Граф постарается одержать победу в этом поединке.

Фрэдди подождал, пока Кэтрин скроется за дверью, и поговорил с хозяином постоялого двора, который в смущении стоял перед ним и теребил свой фартук. Он приказал ему подать ужин примерно через час. Этого времени вполне хватит, чтобы осуществить задуманное. Полный решимости, Фрэдди быстро поднялся по лестнице, перескакивая через ступеньки.

Сидя на жесткой кровати в самой большой комнате гостиницы, Кэтрин неожиданно ощутила умиротворение, и мысли ее приняли несколько романтичное направление. Собственно, почему бы немного и не расслабиться? Дети ее обрели отца. Более того, у них появилось будущее. Да еще какое! Недаром все шепчутся об этом. Но главное, что шепчутся с уважением. И не так уж важно, что первую брачную ночь ей придется провести одной на жесткой кровати, стоящей посередине полупустой комнаты. Тем более что первая ночь у них уже была. И какая ночь! Понимая, что мысли принимают опасное направление Кэтрин попыталась было одернуть себя, но безуспешно — воспоминания захватили ее.

Когда граф открыл дверь и увидел Кэтрин, желание бороться мгновенно исчезло. Кэтрин предстала перед ним мирно сидевшей на видавшей виды кровати. В широко открытых глазах ее не было воинственного блеска. Вместо него в них мерцали загадочные отблески сладострастных воспоминаний. Губы, прежде упрямо поджатые, нежно улыбались. Она казалась смущенной тем, что не в состоянии справиться с унесшими ее куда-то далеко мыслям. Рука расслабленно лежала на коленях, взгляд устремлен на потухший камин. Казалось, в нем вновь вспыхнуло пламя, которое горело когда-то. Она повернулась, и посмотрела на Фрэдди, и у него вдруг возникло ощущение, что не было этого ужасного года и им не приходило усилием воли подавлять порывы, толкающие их друг другу.

Как ему хотелось сделать несколько отделявших нее шагов!

Как сейчас хотелось ей, чтобы он подошел!

Фрэдди усилием воли отогнал это желание и заставил себя вспомнить о том, зачем пришел в эту комнату. Кэтрин перебирала в памяти события минувшего года, и романтический настрой начал понемногу улетучиваться. Это было мгновение, которое и он, и она запомнили навсегда, момент, который и он, и она упустили. Граф до конца жизни задавал себе вопрос, что бы произошло, подойди он тогда к ней. Позволила бы она обнять себя? И может быть, их жизнь пошла бы по-другому.

— Скоро подадут ужин, — объявил он с интонацией великолепного дворецкого.

— Благодарю вас, — ответила Кэтрин с поистине графским достоинством.

— Я бы хотел до этого обсудить кое-какие вопросы. — Фрэдди наконец осторожно закрыл дверь, прошел вперед и остановился перед кроватью. — Я сделал все, о чем ты просила? — спросил он рассудительным, как ему самому казалось, голосом. — Так?

— Если ты имеешь в виду наше соглашение, то да, ты тщательно выполняешь его пункты. Но, собственно, я и не ожидала иного от графа Монкрифа.

— Значит, можно рассчитывать, что и ты будешь соблюдать их не менее точно?

Лицо Фрэдди было бесстрастным, словно каменное. Но внутри его все было напряжено до предела.

Кэтрин, прилагая все усилия, пыталась найти нужные слова. Что-то подсказывало ей, что от ее ответа, а не от клятв, которые она произнесла дрожащим голосом перед гостями в лондонском доме, зависит их будущая супружеская жизнь.

— Что бы ты хотел услышать от меня? — произнесла она наконец, стараясь оттянуть время.

«Хотел бы услышать, что ты будешь приходить ко мне, теплая и ласковая, каждый вечер. Хотел бы слышать твой смех, наслаждаться твоими поцелуями. Хотел бы, чтобы ты дарила мне ласки, такие же, какие даришь моим детям». Это и многое другое хотелось сказать сейчас Фрэдди. Кэтрин словно прочитала мысли графа, и ей стало жарко в прохладной гостиничной комнате. Но вслух граф сказал совсем другое:

— Мне бы не хотелось, чтобы мой дом превратился в поле битвы. В нем должен царить мир.

— Я тоже стремлюсь к миру, — тихо произнесла она.

Граф понял, что это последняя уступка, которую он сможет добиться от нее сегодня, но согласиться с этим не позволяли гордость и упрямство. Его взгляд окинул голубое платье, которое так шло Кэтрин. Понимает ли, интересно, эта женщина, каких невероятных усилий стоит ему изображать хладнокровие, когда все внутри кипит от желания сжать ее в своих объятиях? Знает ли она, каково мужчине получить от вожделенной жены не более чем легкий поцелуй, да и то только потому, что этого требовала свадебная церемония! А каково ехать с ней в одной карете, зная, что может заставить ее трепетать в своих руках, и не сделать этого? А знать, что она принадлежит ему, что она может стать податливой и мягкой от нежных поцелуев и ласк, и думать о какой-то дурацкой борьбе?

— Мы не должны совершить ошибку в самом начале нашей семейной жизни, — сказал он тихо.

Эти слова окончательно вывели Кэтрин из романтического состояния.

— Если мы совершим ошибку, — медленно начала она, упираясь ладонями в матрас, и Фрэдди сразу понял, что она намерена до конца отстаивать свои условия, — виной тому будет твоя глупость, а не наша договоренность.

— Значит, ты не собираешься делить со мной супружеское ложе?

Боже правый, неужели она должна отвечать на этот вопрос! Как может он надеяться, что она вслух объявит о своем поражении? Зачем он сразу заставляет ее бороться с собой? Собственно, она прекрасно знает ответы. Ему почти удалось подчинить ее себе однажды. Сейчас же сопротивляться труднее вдвойне — она его жена, и она любит его.

— Небесные знаки еще не сложились нужным образом, — прошептала она, из последних сил изображая улыбку. Это была последняя слабая попытка отстоять свои позиции. — Да и луна, как я вижу, сегодня не полная.

— Не говори потом, что это было не твоим решением, Кэтрин. Запомни, что именно из-за твоей гордыни, упрямства и еще черт знает чего, мы проведем нашу первую брачную ночь раздельно. Тебе важно запомнить это, потому что я не собираюсь, как безответно влюбленный, вздыхать ночь напролет под твоим окном.

Более прозрачного предупреждения сделать было невозможно. Думая об этом, Кэтрин несколько минут неподвижно смотрела на закрывшуюся за Фрэдди дверь. Тихо произнесенные им слова отдавались в ее ушах громовым эхом. Все ясно, если не сегодня, то завтра или через несколько дней в постели с ним окажется другая.

Договор о перемирии нарушен!

Становилось все холоднее. Не согревало ни ярко горевшее в камине пламя, ни теплое одеяло, ни даже пылавший в ней гнев. Холод был внутри ее, словно под самое сердце поместили лед. Большая комната гостиницы в темноте казалась особенно пустой. Сколько ни прислушивалась Кэтрин, она не уловила ни единого звука, говорящего о возвращении графа. Уже не оставалось сомнений, что эту ночь он проведет там, где был сейчас.

Такая вот вышла у них «благословенная» ночь после свадьбы! Ледяная боль сжала сердце Кэтрин, и ей в мгновение показалось, что она умирает.

Ужин в номер ей подала горничная, пышные груди которой почти покоились на внесенной ею супнице. Возможно, Кэтрин вообще бы не обратила внимания на шлюшку, если бы та нарочито не перебирала оборки своем фартуке, демонстрируя размеры своих выпуклостей. В глазах ее не было и тени смущения, наоборот глаза красотки блестели радостно и победно.

Неужели ей суждено до конца дней проводить ночи одинокой постели, только побогаче и помягче, мучаясь размышлениями о том, где находится Фрэдди? Неужели каждый новый вечер будет столь же печальным, как нынешний? И кого следует винить в этом?

Констанция часто говорила, что нельзя гнаться за двумя зайцами. Может, она и оказалась таким незадачливым охотником, отказав Фрэдди в своей постели и требуя верности? Но даже при самых хороших условиях их семейная жизнь легкой не будет. Фрэдди из тех людей, которые до конца не доверяют никому, а в ней все еще сохранилась наивная вера в людей, и он не мог не заметить этого. В обществе, о котором она знает только понаслышке, он чувствует себя, как рыба в воде, принятые в нем легкое притворство и фальшь совершенно естественны для него. Она же в основном общалась с экономками и няньками, а для Лондона вообще оказалась слишком простодушной, за что и была наказана. Это просто недоразумение, что такой человек, как Фрэдди, оказался на какое-то время во власти жестких обстоятельств, а она, некогда мягкая, покладистая и всегда готовая угодить людям, вдруг стала непокорной и своевольной. Можно ли после этого так уж сильно винить его за похищение детей? Она чувствовала, в каком он был состоянии во время их разговора на кладбище, но только усилила его раздражение и гнев. Откровенно говоря, она и сама бы на его месте поступила, наверное, так же. Тем более у нее нет права обвинять его за тот дурацкий контракт, которой он подписал по ее настоянию, или за те сладостные муки страсти, которые он заставил ее пережить. Она сама ускорила свое падение, почти не скрывая, что хочет этого.

Но понять и простить сегодняшний его поступок Кэтрин не хотела и не могла. Граф сегодня действовал расчетливо, и единственной целью его было сделать ей как можно больнее. Он чуть ли не на глазах у жены предался плотским утехам с первой же попавшейся на глаза женщиной. Кэтрин не сомневалась, что в роли последней выступила та горничная с соблазнительными формами. Фрэдди наглядно показал, что не собирается отказываться от своего: он имеет право на брачную постель и воспользуется им, даже если молодая жена не хочет разделить с ним. То, что его «суженая» будет вульгарно хихикать и попахивать лошадьми, его не смутит. Если он вообще заметит такие мелочи в ее объятиях.

Хозяин гостиницы согнулся перед графом в таком низком и почтительном поклоне, как будто перед ним был сам король. Он был неглупым парнем и за такие большие и не совсем честно заработанные деньги готов был ничем не брезговать. Его Бэсси, конечно, шлюха, и неприятности, которые она ему доставляет, не всегда окупаются лишней монетой, перепадающей ему. Граф достоин уважения и благодарности, что так щедро расплатился за проведенное с ней время, несмотря на то что простоял всю ночь у камина, наблюдая за пляской огня и потягивая эль из высокой пивной кружки.

Гостеприимный хозяин придержал стремя, помогая графу оседлать Монти, и, подождав, когда поднятая им пыль осядет на дорогу, довольно потер руки. Предстояло еще проводить молодую графиню, которая наверное тоже захочет оставить о себе добрые воспоминания значит, кошелек его опять пополнится.

Но графиня его ожиданий не оправдала. Кэтрин узнала о том, что ее муж уехал, когда уже сидела в карете. Это было даже хорошо. Она смогла бы сейчас провести с ним рядом спокойно лишь несколько минут, не более. Наверняка бы не обошлось без сцен, криков и плача, о которых она потом бы сама и сожалела. Но несмотря на эти здравые рассуждения, Кэтрин почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Фрэдди что есть силы гнал Монти вперед, будто пытаясь ускакать от вселившихся в него демонов. В этом раунде победила Кэтрин! Но она никогда не узнает об этом. Даже на смертном одре он не признается ей, что не только сердцем, но и физически не в состоянии изменить ей. Он не может причинить ей такую же боль, какую причинили ему Моника и отец. Их призраки по сей день мешают ему жить. Когда он выходил из комнаты, Кэтрин выглядела так, будто он нанес ей смертельный удар.

По своей неопытности и наивности она не могла догадаться, почему он это делает. Существует лишь одна причина, толкающая его на глупые и безрассудные поступки: единственная женщина, которая ему нужна, — она сама. Что бы она ни думала о нем, он не из тех мужчин, которые целиком находятся во власти своих плотских желаний. У него есть и сердце, и душа, свои принципы и пристрастия. Он всегда любил чистых и опрятных женщин. Ему нравятся женщины с золотисто-каштановыми волосами, обладающие острым умом и сильной волей. Он не любит вялой покорности, предпочитая горячность и даже сопротивление. И еще многое привлекает его в женщинах, и всем этим сразу обладает только одна — Кэтрин. Когда Фрэдди отошел на несколько шагов от ее двери, он чуть было не вернулся, чтобы рассказать ей обо всем и разрешить наконец их затянувшийся спор. Но он побоялся снова быть отвергнутым. Боже, как бы она посмеялась, узнав это.

Граф остановил Монти и стал ждать карету, которая подъехала примерно через час. Он привязал к ней коня, забрался внутрь и как ни в чем не бывало уселся напротив Кэтрин. Фрэдди откинул голову и закрыл глаза.

— Не успел отдохнуть за ночь? — спросила она ядовитым голосом.

Граф приоткрыл один глаз и посмотрел на бледное от гнева лицо жены.

— Действительно не успел, — ответил он с томной улыбкой, говорящей о приятных воспоминаниях. Он надеялся, что этого будет достаточно, чтобы без особых усилий поддержать полыхающий в ее глазах гневный огонь.

Невеселые размышления и выпитый ночью эль на самом деле утомили, и ему хотелось немного отдохнуть.

Кэтрин бросила на мужа сердитый взгляд. Глаза ее сузились, губы напряженно подрагивали. Она хотела своими язвительными замечаниями не дать ему расслабиться и отдохнуть. Он должен понять, что и ей прекрасно известна причина его приятной усталости. Она была готова показать, на что способна разгневанная жена, и не только с помощью слов. Но что-то остановило ее, когда она внимательно посмотрела на Фрэдди.

Граф, не обращая, казалось, внимания на колючий взгляд молодой жены, устроился поудобнее на сиденье. В течение часа в карете стояла полная тишина. Кэтрин напряженно думала о будущем, Фрэдди расслабленно дремал. Просыпаясь время от времени, он видел ее взгляд, устремленный на него из-под опущенных ресниц, и снова закрывал глаза.

В конце концов затянувшееся молчание начало раздражать Кэтрин.

— Далеко еще до Монкрифа? — спросила она, чтобы нарушить его.

— Мы уже пересекли границу Монкрифа. — Кэтрин посмотрела на него с удивлением, но Фрэдди, ничего не сказав больше, притворился спящим.

Уже не первый раз она показывала, что не относится к женщинам, охотящимся за чужими состояниями. Он уже давно понял это, но особенно его поразил ее вопрос к Дункану, не слишком ли большую часть состояния Монкрифов выделяет ей будущий муж. Фрэдди даже улыбнулся, когда старый стряпчий завел разговор об этом, да и сам Дункан не смог сдержать усмешки. Он знал, что богатство графа было поистине неисчислимо. Кэтрин не удосужилась, как сейчас выяснилось, даже узнать, что Монкриф является одним из крупнейших поместий в Англии, а его паркам и садам могли бы позавидовать и многие монархи. Такое равнодушие к его имению лишний раз убедило его, что он поступил правильно, решившись на брак с ней. Она вышла замуж только потому, что ее детям нужен был отец. Его богатство и титул не имели при этом особого значения. Да и сам он тоже, черт побери!

Карета резко свернула в сторону, миновала железные ворота и продолжила путь по вымощенной булыжником дороге, извивавшейся между высоких холмов. Монкриф был расположен в долине с прекрасным климатом. Даже сейчас, когда зима уже начинала вступать в свои права, деревья здесь еще не сбросили листву, и их изумрудная зелень соперничала с побелевшей землей.

Сам графский дом на Кэтрин поначалу особого впечатления не произвел. Издалека он показался ей большим, крепким, но совсем обычным. Но когда они подъехали ближе, ее поразили красота и размеры графской резиденции. Все в ней говорило о силе и богатстве владельца.

— Монкриф начал благоустраиваться в 1620 году одним из моих предков, весьма удачливым в торговых сделках, — сообщил Фрэдди, не дожидаясь вопросов, которые уже крутились на языке Кэтрин. Глаза его были по-прежнему полузакрыты, но в тоне не чувствовалось муки пресыщенного любопытством хозяина, скорее уважение и любовь к тому, о чем рассказывал. — По слухам, королева Елизавета пожаловала ему графский титул и это имение за какие-то особые заслуги. — Он наконец открыл глаза и посмотрел в лицо жены, — но что это были за заслуги, никто из его потомков точно не знал. — Фрэдди улыбнулся. — Здесь находился старинный замок, который первый граф Монкриф перестроил по своему вкусу. Другие мои предки мало что здесь меняли, и если ты приглядишься, то заметишь, что очертания дома напоминают букву «Е» — в честь великой Елизаветы. — Фрэдди вновь улыбнулся и стал вдруг похожим на мальчишку, случайно застигнутого взрослыми за баловством вместо уроков. — Надеюсь, призраки не будут тебе здесь слишком досаждать.

— В Монкрифе есть призраки?

— Жена первого графа, умершая во время родов, старая тетушка, молодая служанка, соблазненная одним из моим предков и покончившая жизнь самоубийством. — Фрэдди бросил на нее устрашающий взгляд. — Не исключено, что они явятся посмотреть на нового члена нашей семьи.

— Ночью меня может испугать только живой человек, а не бесплотные призраки, милорд, — мягко улыбнулась она и многозначительно блеснула глазами.

— Что ж, в таком случае в Монкрифе тебе бояться нечего, — произнес он безупречно вежливым тоном.

Фрэдди продолжал разыгрывать роль гостеприимного хозяина, довольного своей жизнью и гордящегося миром и порядком в своем доме. Хотя, похоже, это была не только роль.

Приезд молодой графини с графом в Монкриф был обставлен по всем традициям доброй старой Англии. Для их встречи у парадного входа выстроились все слуги. Кэтрин позволила Фрэдди взять себя под руку и пошла с ним по дорожке, вдоль которой стояли горничные, лакеи, конюхи, садовники и повара. Экономка поочередно называла их имена. Они улыбались ей искренне и открыто. Кэтрин отвечала немного смущенной улыбкой. Последним в этом почетном карауле стоял дворецкий Ньютон, мужчина немного старше самого графа, с подтянутой фигурой и явно не страдающий артритом подобно Таунсенду. Экономка, которая проводила Кэтрин в комнаты, предназначенные для хозяйки дома, отличалась от миссис Робертс, как солнечный день отличается от пасмурного.

Покои графини выходили окнами в прекрасный сад, по которому протекал извилистый ручей. Весной, как сказала ей экономка, сад становится весь белым и розовым от цветущих яблонь, и комнаты наполняются таким ароматом, что чувствуешь себя словно на небесах. Кэтрин не сомневалась в этом. Ее комнату вполне можно было назвать райским уголком. Все здесь было выдержано в желто-золотых тонах: полог кровати, занавески на окнах и стены, и на этом золотом фоне ярко выделялись изумрудные листья комнатных растений, которых было так много, что помещение напоминало сад. Кэтрин подумала, что в убранстве этих апартаментов принимала участие Мириам. Она или кто-нибудь из ее слуг побывали здесь перед приездом молодой графини.

Сразу за ее комнатами были расположены покои графа. Но Кэтрин даже не заглянула туда. Она подошла к двери, разделявшей их комнаты, тщательно закрыла ее и проверила замок. Это был надежный барьер.

Кэтрин услышала, что кто-то вошел в комнату, повернулась и увидела сияющую Абигейль. Молодая графиня рассмеялась от радости. Она с любовью и любопытством оглядела девушку. Абигейль почти не изменилась и осталась прежней жизнерадостной толстушкой. Даже привычка слишком часто приседать, которая в свое время рассердила Фрэдди, сохранилась. Горничная и сейчас первым делом изобразила перед хозяйкой глубокий книксен.

— Ой! Только не надо мне рассказывать, как ты здесь оказалась, — весело произнесла молодая хозяйка, довольная появлением Абигейль не менее самой девушки.

Ей все больше нравился этот дом с прочными стенами и четырьмя белыми башнями по углам, напоминающий сказочный дворец принца и принцессы. Монкриф был очень похож на те замки, которые снились ей в детстве. Только вот принцесса и принц, живущие в этой сказке, злились друг на друга и почти не разговаривали.