Глава 7

Тусклый утренний свет проник сквозь узкое окно, покрытое инеем. За ночь зима уже успела окрасить мир в белый цвет. Снег покрыл тропинки, высокими шапками лежал на крышах, ровным слоем расстелился по широкому мертонвудскому лугу, бывшему совсем недавно таким зеленым. Сугробы забаррикадировали двери конюшни и кухни. Ветви деревьев в лесу согнулись под тяжестью снежных хлопьев. Природа сменила свой зеленый наряд на белые одежды.

В спальне было тихо и спокойно. Граф крепко спал, изредка беспокойно вздрагивая, а Кэтрин уже давно лежала с открытыми глазами. Из глубины дома стали раздаваться звуки. Сначала раздались шаги служанки, начавшей разжигать камины, затем послышалось ворчание старого Таунсенда, проклинавшего обострившийся с холодами артрит, из-за которого ныли все кости. Загремели сковородки и кастрюли на кухне, забренчали ключи на поясе миссис Робертс. На улице послышались голоса и скрип шагов. Садовник Майкл и один из лакеев очищали от снега тропинку, ведущую от кухни к конюшне. Звуки были ясные и одновременно приглушенные.

Было обычное зимнее утро. Конюхи начали убирать скопившийся за ночь в стойлах навоз; кухарка грозилась изрядно наказать любого, кто наследит на только что вымытом полу кухни; служанки ворчливо предлагали ей самой потаскать тяжелые ведра с горячей водой для утреннего умывания; в каминах начал весело потрескивать огонь. Шторы на окнах подняли, ступеньки переднего входа очистили от снега. Все было как всегда, и вместе с тем все изменилось.

В один из каминов, видимо, попал снег, в холодной спальне повеяло дымком и свежестью. Эти запахи смешались с запахом дорогого табака, с легким ароматом фиалок и трав, исходившим от простыней, и мускусным запахом любви.

Кожа Кэтрин сделалась необычайно чувствительной. Она ощущала каждую складку простыни, каждый локон упавших на плечи волос. Прикосновение мускулистой ноги лежащего рядом графа, пружинистое вздрагивание матраса и мягкое сопротивление пуховой подушки вызывали новые, свежие, как само это утро, чувства. Кончики пальцев хранили воспоминания о прикосновениях к сильному телу графа. Она могла наглядно представить свои пылающие щеки, чуть припухшие от недавних поцелуев губы, каждую ресничку своих полуопущенных век.

Граф сделал ее тело таким. За одно это ей следовало бы возненавидеть его.

Неожиданно в памяти всплыл вид омываемой морскими водами скалы, на которой стоял ее родной дом. Море было порой таким нежным, но даже прочная скала не смогла в конце концов устоять под его натиском: однажды край ее рухнул вниз вместе с частью замка Донеган. Так и каждое прикосновение графа уносит какую-то ее частичку. Она, конечно, мечтала полюбить по-настоящему, но только не такого мужчину. Любовь женщины — дар, который он не способен ни оценить, ни даже понять. Но самая большая опасность заключена не в нем, а в ней самой. Кэтрин была всегда окружена любовью. Ее любили просто за то, что она есть: сначала — родители, потом — Констанция. И она любила их, а теперь полюбила маленькую Джули.

А его? Надо быть большой дурой, чтобы полюбить графа Монкрифа. Он не обманывал ее и никогда не говорил о своих чувствах. Ему нужны только ее тело и наслаждения. И он не в состоянии дать ей то, в чем она так нуждается.

Пусть все идет так, как задумано. Она выполнит условия соглашения, получит обещанное вознаграждение и Джули, а затем начнет новую самостоятельную жизнь. Она будет притворяться и лгать ночь за ночью, пока его близость не станет привычной. Она будет целовать его, пока каждый поцелуй не станет ей знакомым, пока не узнает вкус каждого кусочка его кожи, пока любая его ласка не станет ей известной.

Каждый его поцелуй, каждое прикосновение будут уносить часть ее души, оставляя взамен воспоминания, которые будут жить в ней до самой смерти. Он слишком опытен, чтобы можно было забыть о нем. Этого она опасалась больше всего, когда решилась на эту сделку. Графу нужно ее тело, ее страсть. Заключив сделку, он сломил ее сопротивление и получил то, что хотел. Когда придет время, он заплатит за это без особого труда и угрызений совести. Удовлетворив свой очередной каприз, он просто вернется к привычной для себя жизни.

А она? Сможет ли она забыть его?


Прошло несколько дней. Кэтрин поняла, что она может возбуждать графа нежным шепотом и мягкими, обволакивающими движениями. Он понял, что зимой время летит быстрее. Она узнала, что даже настоящая страсть никогда не заменит любовь. Он узнал, что смелый и опытный ночью любовник днем может испытывать неловкость. Кэтрин поняла, что хотят мужчины от своих любовниц. Граф понял, что мужчина хочет получить от своей любовницы больше, чем только пылкие объятия в постели. Кэтрин убедилась, что чувства свои надо защищать более надежно, чем даже девственность. Фрэдди вдруг ощутил, что стена, которая всю жизнь защищала его сердце от постороннего воздействия, начала колебаться. Она узнала, что можно восхищаться даже человеком, вызывающим в тебе гнев. Граф понял, что имеет дело далеко не с ребенком: даже он при всей своей опытности не мог порой угадать, что чувствует Кэтрин и каково ее настроение в данный момент.

Если ночи их можно было сравнить с раем, то дни превращались в подобие ада.

Окруженные любопытно-смущенными взглядами слуг, они вели себя друг с другом подчеркнуто вежливо, но оставаясь одни, просто молчали. Кэтрин несколько раз пыталась разговорить графа, но все эти попытки немедленно обрывались, лишь только она заговаривала о чем-либо серьезном. Когда она спросила о маршрутах его кораблей и о распоряжениях, которые он отдает через курьеров, граф улыбнулся и поинтересовался, удовлетворена ли она своим гардеробом. Когда Кэтрин поинтересовалась, каким бизнесом он занимается еще, граф заговорил о достоинствах десерта. На ее замечание о том, что нынешний король уделяет большое внимание архитектуре, ответил комплиментом о ее собственном цветущем виде. Вопрос о новых машинах, которые испытывались на его фабриках, и вовсе остался без ответа. Его совершенно не интересовало ее мнение. Он вел себя так, будто, кроме симпатичного лица и красивых волос выше ее шеи, ничего не было и не могло быть. Такое поведение графа и раздражало, и в то же время облегчало неизбежное расставание.

Для графа подобное отношение к женщинам было привычным и естественным. Он знал, что его дело заработать достаточно денег, чтобы мать и сестра чувствовали себя обеспеченными и могли заниматься своими нарядами и благотворительностью. Для женщин он был всего лишь прекрасным любовником, от которого требовалось немного ласки, внимания и побольше денег. Разговоры о политике, международных делах и правителях — удел мужчин. Пусть женщины обсуждают моды, женихов, мужей, детей или слуг, а мужчина должен заниматься более серьезными проблемами. И если бы ему сказали, что Кэтрин обижается на его поведение, он бы просто рассмеялся.

Ему всегда доставляло удовольствие наблюдать за ней. Ему нравилась ее правильная речь, ее страсть была необыкновенной, но она никогда не проявлялась днем. Она не была беззащитной и слишком чувствительной женщиной, трепещущей от его ласковых и смелых слов, но в то же время была женственной и мягкой. Кэтрин была настолько вовлечена в повседневную жизнь Мертонвуда, что он редко видел ее в течение дня. То она наблюдала за тем, как работает пресс, на котором отжимали льняное масло, то помогала на кухне молчаливой и всегда готовой увильнуть от работы Hope. А однажды он увидел, как она связывала какие-то большие узлы, а затем — один Бог знает зачем — таскала их то в конюшню, то в амбар.

О Джули они не говорили.

Он никогда не думал, что женщина может играть такую большую роль в его жизни. После смерти Селесты у него было немало женщин, но это были кратковременные, случайные связи. Ему понравилось иметь одну, но только тебе принадлежащую женщину. Он знал, что, когда он поднимется в комнату Кэтрин, она встретит его теплом и лаской и ей нужен только он, и никто другой.

Он должен просто сказать ей о том, чтобы она поехала с ним в Лондон. Ему никогда не приходила в голову мысль духовно сближаться со своей любовницей. Но Кэтрин была его созданием. Он научил ее искусству любви. Безусловно, надо будет изменить некоторые условия их дурацкого контракта. Надо постараться убедить ее, чтобы как-то избавиться от Джули. Возможно, надо отдать девочку в какой-нибудь хороший приют, а Кэтрин просто поставить перед фактом.

Граф вернулся к письменному столу, на котором лежал проект соглашения с линкольнширскими фабриками, но так и не смог сосредоточиться на нем. Голова была занята иной проблемой.


Одет в этот вечер граф был просто великолепно. Безукоризненно сшитый вечерний костюм делал его похожим на принца какого-нибудь экзотического королевства. Портной постарался на славу. Черный костюм не скрывал, а подчеркивал прекрасно развитый торс Фрэдди и ширину его богатырских плеч. Хотя мужчин и не принято называть прекрасными, подумала Кэтрин, но он был именно таким. Он стоял перед ней весь в темном, с горящими глазами, похожий на сатану или на кого-нибудь из его свиты. Нелестное сравнение, но, к сожалению, верное. Кэтрин ненавидела графа в этот момент. Ненависть эта смешивалась с другими ее чувствами, и от этого было еще больнее.

О карете, вызванной из Лондона, ей рассказал Майкл. Она стояла в конюшне, а славно пообедавший и изрядно заправившийся бренди кучер похрапывал наверху. Карета эта должна увезти Джули в неизвестном направлении, и она не сможет ее найти. Граф решил избавиться от дочери, как избавляются от щенка или от непослушной, строптивой лошади.

Кэтрин смотрела на графа, нервно улыбалась и думала, что просто ненавидеть человека, совершающего подобный поступок, слишком мало. Хотелось немедленно бросить ему в лицо то, что ей известно о его планах, и высказать все, что она думает о нем самом. Но она не хотела опережать события.

Великолепный граф Монкриф нашел способ избавиться от Джули. Интересно, понимает ли граф, что одновременно он лишается и любовницы?

— У меня есть предложение к тебе, Кэт, — произнес он, и губы его разошлись в приторной улыбке.

Кэтрин сидела на своем обычном месте, на маленьком, обитом парчой диванчике. Юбка ее была аккуратно расправлена, ступни скрещены, ладони лежали на коленях. Кэтрин сидела прямо, расправив плечи, как учила Констанция. Сегодня она впервые надела одно из своих новых платьев. Недавно из Лондона привезли целую партию материалов для Кэтрин. В Мертонвуде нашлась горничная, которая отлично шила. И теперь гардероб у Кэтрин значительно обновился. Кэтрин хотела удержать графа от напрасных трат на временную любовницу, но решила промолчать. Розоватое с замысловатыми узорами платье ей очень шло. Даже глаза заблестели, а щеки слегка порозовели, когда она увидела себя в зеркале, но, поймав довольный взгляд Фрэдди, Кэтрин прикусила губу. Показывать, что ей понравился его подарок, совершенно не хотелось. Граф небрежно облокотился о спинку дивана, великолепный пышущий здоровьем самец, противоречивый и беспринципный человек, опасный, как свернувшаяся в клубок змея. Он умел сдерживать себя, хотя и нередко давал волю гневу. Жизнь граф воспринимал с высоты своего положения и богатства, считая, что ему все доступно и дозволено. Противостоять такому человеку можно было только одним — вести себя так же, как он. Днем Кэтрин была сдержанна и холодна, зато ночью своими ласками доводила его до экстаза. Она наслаждалась его ответными ласками. И шептала про себя слова любви.

Но сегодня этого не будет.

И никогда больше.

— Что же вы хотите предложить мне, милорд?

Фрэдди рассмеялся так громко что, казалось, смех его заполнил всю комнату.

— Неужели я так никогда и не дождусь, чтобы ты называла меня по имени, Кэт?

Кэтрин помнила тот единственный случай, когда она произнесла это имя, и его ответ, брошенный ей прямо в лицо. Она улыбнулась довольно холодной и вежливой улыбкой.

— У меня для тебя есть множество имен. Какое из них ты хотел бы услышать сейчас?

Несмотря на улыбку, в ее голосе слышались гневные нотки. Брови графа удивленно приподнялись, краешки губ опустились.

— Разве я кажусь таким ужасным деспотом?

— Вы сказали, что у вас есть какое-то предложение, милорд? Я бы хотела выслушать его, а потом уж обсуждать все остальное, если вы не возражаете.

— Хорошо! — резко произнес он, сердясь на нее за испорченное настроение. — Дело в том, что ты заключила со мной плохую сделку. Я хочу переделать ее, изменив условия в твою пользу.

Кэтрин молча смотрела на него, ожидая продолжения. Граф не сомневался, что ей было интересно, но она ничем не выдавала этого. Он видел лишь маску, за которой скрывалась настоящая Кэтрин, и чувствовал себя от этого крайне неуютно.

— Я собираюсь позаботиться о твоем будущем, но для этого мы должны изменить решение относительно Джули. Конечно, если ты настаиваешь, я могу подыскать для нее какой-нибудь дом, где о ней будут хорошо заботиться.

— Конечно, настаиваю, — сухо сказала Кэтрин.

— Естественно, следует подумать и о твоем вознаграждении. Я готов позаботиться о том, чтобы у тебя было все.

«За исключением чести, уважения и сострадания окружающих», — добавила про себя она.

Улыбка Кэтрин показала графу, что все идет не так, как он планировал, но отступать он не привык. Он наклонился и поставил ей на колени маленькую резную шкатулку.

— Это лишь один из тех подарков, которые ты получишь, — сказал он, внимательно наблюдая за тем, как она открывает ящичек.

Внутри шкатулки на крошечной атласной подушечке лежал перстень, красивее которого она еще не видела. Большой сверкающий полупрозрачный зеленый изумруд гордо возвышался в окружении мелких бриллиантов. Она вынула перстень, невольно залюбовавшись игрой великолепных камней, и едва не рассмеялась, вспомнив заученное некогда латинское выражение: «In asperta ver tas» — «В испытаниях истина». Этот девиз меньше всего подходил для подарка графа.

— Скажи мне, Фрэдди, ты снял это кольцо с пальца мертвой Селесты? — спросила она, не поднимая глаз.

— Перстень принадлежал моей жене, — коротко ответил он.

— Странно, но я даже не знала, что ты был женат. — Ее не слишком удивило сообщение графа. Она многого не знала из его жизни.

— Какой твой любимый цвет? — вдруг спросила Кэтрин.

— Голубой, но я понял это совсем недавно.

— О? А я думала, что ты назовешь один из цветов рода Монкриф — зеленый или золотой.

На лице Фрэдди появилась его знаменитая очаровательная улыбка.

— Кажется, мою любовь к этим цветам вытеснили постоянные воспоминания о голубом, — ответил граф, весело блеснув глазами.

Речь, конечно, шла о цвете обоев в ее комнате. От этого намека в груди Кэтрин что-то дрогнуло. Она небрежно натянула перстень на кончик пальца и покрутила жестом деревенской модницы, любующейся приобретенной на местной ярмарке безделушкой.

— Это кольцо стоит целое состояние! — пробормотал явно раздраженный этой выходкой Фрэдди.

— Ты как всегда великодушен, — весело произнесла Кэтрин.

«Если не считать твоих мыслей, желаний и надежд», — грустно добавила она про себя.

— Утром сообщи мне о своем решении! — резко оборвал он разговор и вышел из комнаты.

Кэтрин еще не менее часа молча просидела в гостиной, глядя на кольцо с видом ребенка, которому вместо обещанных конфет подсунули непонятную игрушку. Он предлагает ей будущее, которое перечеркнет всю ее жизнь, ее прошлое и настоящее, и где она уже не будет никогда прежней Кэтрин.

И с какой легкостью он сделал это предложение! Нет, граф совершенно ее не знает и не может понять, как оскорбительны его слова. Он подарил ей перстень покойной жены и не сделал предложения выйти за него замуж! Он даже от собственной дочери отказывается, потому что она не соответствует его требованиям. Хоть граф и говорил, что собирается позаботиться и о будущем Джули, пока все его заботы сводятся к поиску места, где бы ненадежнее спрятать малышку!

Прекрасный и нежный, сладкий и любимый, возбуждающий и дразнящий, ошеломляющий и успокаивающий, великолепный любовник и блестящий кавалер, беспечный развратник и истинный аристократ. Все эти определения подходили Фрэдди, все они пронеслись в голове Кэтрин за этот час, заставляя сильнее биться сердце. Большинство из них следует теперь забыть.

Как мало он знал о ней, и как мало он хотел знать! Кэтрин стало немного страшно и очень одиноко. Она покинет его, но это будет для нее самым мучительным шагом в жизни. Сильные и нежные руки Фрэдди никогда уже не обнимут ее. Она больше не увидит его улыбку, которая заставляла забыть обо всем на свете, не почувствует его появления в своей комнате, а сердце ее не встрепенется при виде его высокой стройной фигуры. Она уже никогда не услышит его веселый смех и не увидит эти проницательные глаза.

Но зато ей больше не придется и испытывать эту боль, будто ножом пронзающую ее сердце и душу. Никто не станет обижать ее притворными словами и ложной искренностью.

Поднявшись с диванчика, Кэтрин слегка потянулась, расправляя затекшие мышцы, взяла с подушки шкатулку, положила в нее изумрудный перстень и аккуратно захлопнула замочек. Она прошла в библиотеку и положила подарок графа на письменный стол. Добавлять к шкатулке какую-либо записку Кэтрин не стала. Граф достаточно умен, чтобы и так понять: есть вещи, которые не продаются и не покупаются.

В своей комнате Кэтрин даже не подошла к зеркалу. Она и так знала, что ни печальное настроение, ни гнев, ни отчаяние, переполнявшие ее, не отразились на ее лице: внешне она была совершенно спокойна. Кэтрин села в кресло и посмотрела в окно. На дворе было холодно и темно. Как соответствует этот зимний деревенский пейзаж ее нынешнему состоянию! У нее на душе было так же холодно и темно, а сердце, казалось, превратилось в кусок льда и еле-еле билось в груди. Сколько она просидела таким образом, Кэтрин не знала, но, видимо, достаточно долго. Обычная дневная суета в доме смолкла, слуги начали расходиться по своим комнатам, а в холле раздался звук осторожно прикрываемой двери.

Пора наконец отбросить измучившую ее боль и печаль. Она пойдет к нему еще раз, и не потому, что этого требуют условия контракта. Она сама хочет его видеть, хочет еще один, последний раз превратиться в сладострастную Кэт, наслаждающуюся ласками графа Монкрифа. И причина отнюдь не только в том, что он умеет обольщать, и не в том, что стала более извращенной и менее разборчивой в достижении своей цели. Ей просто хочется в последний раз ощутить силу его объятий, вкус его поцелуев, почувствовать его в себе. И сделает она это не для него, а для себя. Не для того, чтобы защитить Джули, а чтобы не чувствовать себя чем-то ему обязанной. Только придется притвориться: она должна скрыть, что ненавидит, и не показать, что любит его.

Кэтрин поднялась, сняла и аккуратно повесила на стул розовое платье, затем нижнее белье и принялась умываться водой из кувшина. Вода была так же холодна, как ее сердце. Она совершенно не дрожала, когда закончила мыться, и набросила на плечи фланелевый халат. Не почувствовала она и сквозняка, которым обдало ее в коридоре. «Пол слишком холоден для босых ног», — рассеянно подумала она. Окаменевшая и бесчувственная, она понимала, что согреть ее может лишь тот огонь, который зажигал в ней он.

Она не постучалась в его плотно прикрытую дверь, а просто распахнула ее и вошла в комнату, не думая о том, как там ее встретят.

Фрэдди лежал на спине, подсунув ладони под голову и разглядывая узоры на тяжелом парчовом балдахине. Кэтрин на мгновение остановилась, прикрывая дверь. Он повернул голову на легкий скрип и увидел ее. Кэтрин подошла к кровати, оперлась одной рукой о резной столбик, поддерживающий полог, а другой резко рванула пояс своего халата. Мягкая ткань медленно сползла с ее плеч и упала на пол.

Позволив ему вдоволь насладиться видом своего обнаженного тела, Кэтрин произнесла ласково и призывно:

— Люби меня, Фрэдди.

Больше она ничего не успела сказать. Граф бросился к ней и притянул к себе.

Загрузка...