Превыше всего

Глава 5

Оставалось сто тридцать два часа до приезда графского поверенного, специально вызванного из Лондона. Сто тридцать два часа и семнадцать минут. Граф не отказал себе в удовольствии коротко сообщить Кэтрин об этом с точностью до минуты. В последнее время Кэтрин беспокоили две вещи: постоянное присутствие раздраженного графа и мучительные размышления о своем будущем. Сообщение о том, что Кэтрин не девственница, подействовало на него подобно красной тряпке на быка. Ей еще не приходилось видеть столь стремительную перемену в человеке. Его зеленые глаза, в которых только что поблескивали ласковые, дразнящие искорки, буквально обожгли ее пламенем гнева. Страстного гнева, который, как вскоре выяснилось, толкает человека на совершенно нелепые поступки. Теперь граф забавлялся тем, что непременно появлялся везде, где бы ни находилась Кэтрин, — будь то кладовка, буфетная или комната для рукоделия. Он будил ее стуком в дверь на заре, часами сидел рядом с ней в детской, требовал обязательного присутствия на обеде. Когда она пыталась скрыться от него в своей комнате после совместной трапезы, он настаивал, чтобы она находилась рядом с ним в библиотеке, пока он разбирал ежедневную почту. Он действовал так, словно хотел поглотить всю ее без остатка. Он изучал ее, наблюдая за ней как за зверьком, который играется под ногами, но которого можно и уничтожить, если он надоест своими играми.

Похоже, он находил удовольствие в попытках вывести ее из спокойного состояния, которое ей с трудом удавалось сохранять до сих пор. Он говорил странные и оскорбительные слова, позволяя себе недостойное поведение. Однажды он вошел в прачечную, взял одну из ее рубашек и приложил к ее груди, прикидывая размер.

— Посмотрим, не будет ли она маловата тебе через месяц, — сказал он, бросил рубашку в корыто и вышел, оставив смущенную и рассерженную Кэтрин раздумывать над его словами.

Она никак не могла понять его. На первый взгляд все казалось просто. Развратник, даже не скрывающий своего вожделения, соблазнитель невинных девушек и покоритель опытных женских сердец. Жестокий и бессердечный. Однако он освободил старого Таунсенда от тяжелых обязанностей и оставил ему почетное звание дворецкого. Когда одна из старых служанок обвинила новенькую горничную в воровстве, граф терпеливо выслушал обвинения миссис Робертс и оправдания бедной девушки. Он не поверил этому, хотя и не мог опровергнуть доводы миссис Робертс. Другой хозяин на его месте скорее всего выгнал бы их обеих. Но граф никого не уволил, только девушку перевели работать в другую усадьбу. Даже состарившийся охотничий пес графа, еле передвигающий лапы, до сих пор имел теплую конуру на конюшне и пищу. И граф не забывал навестить собаку в свободную минуту и приласкать ее.

В общем, граф постоянно занимал все ее мысли, и Кэтрин ощущала себя полностью в его власти. Даже в тех редких случаях, когда граф занимался серьезной работой в библиотеке и она могла уйти в свою комнату, Кэтрин все равно ощущала его присутствие, словно он находился рядом. Она почти чувствовала прикосновения манжет его белоснежной рубашки к своим запястьям, видела его загорелое лицо с тигриными глазами и насмешливой улыбкой. Ее преследовали запахи его парфюма. Даже ночью его образ не давал ей заснуть.

При всем этом граф ни разу даже случайно не прикоснулся к ней. Он постоянно находился рядом, улыбаясь мягкой или многозначительной улыбкой, но не высказывал никаких требований. Кэтрин иногда замечала у него странный пристальный взгляд, которым он смотрел на нее, задумчиво поглаживая пальцем нижнюю губу. Он вел себя как человек, одержавший победу и избегающий ненужных столкновений.

Он заявил, что решил называть ее Кэт.

— Если я тигр, дорогая Кэтрин, то вы тоже должны быть членом этого семейства. Мы должны определить наше родство. А кроме того, это имя очень подходит тебе. Когда слышишь «Кэт», сразу вспоминаешь мягкую, мурлыкающую кошечку, — прошептал он, обрисовывая пальцем очертания ее подбородка. Несмотря на то, что он не притронулся к ней, Кэтрин вздрогнула, будто по лицу провели кусочком льда. Похоже он уверен, что нет на свете такой женщины, которую бы он не смог заставить задрожать, изогнуть спину и мурлыкать перед ним. Кэтрин сама начала признавать справедливость этой уверенности и страдала от этого. Кроме того, чем меньше оставалось времени до назначенного часа, тем больше Кэтрин нервничала, вздрагивая от скрипа колес и все чаще поглядывая на ворота, в которые должна въехать карета с поверенным.

Этой ночью она почти физически ощутила присутствие Фрэдди. В своем воображении она почувствовала, как скользнула его нога по ее обнаженным бедрам, как напряглись мускулы его груди, к которой он ее прижимает, как щекочут ее кожу его волосы. Она видела его приближающиеся к ней все ближе и ближе губы, чувствовала теплоту его дыхания, ощущала прикосновение его языка, столь волнующее и обжигающее. Реальность ощущений была настолько велика, что Кэтрин даже стало щекотно от прикосновений колючего мужского подбородка, якобы скользнувшего по ее шее. Но постоянно присутствующий в ней страх незаметно заглушил волну страсти.

Кэтрин Сандерсон, которую он теперь называл просто Кэт, уже полностью принадлежит ему. Граф в этом нисколько не сомневался. Какие бы дурацкие условия они ни подписали, все равно эта киска будет принадлежать ему столько, сколько он сам пожелает. О Боже, как он страстно ее хочет! Иногда, наблюдая за ней, когда она нянчилась с Джули, он едва сдерживал свое желание.

Часы, оставшиеся до прибытия этого идиота Вильямса превратились в пытку, ожидание отзывалось в нем почти физической болью.

Он добился своего. Кэтрин была готова стать его любовницей. Более того, она сама хотела этого. Еще немного, и она будет просыпаться рядом с ним, размягченная, с легким румянцем на щеках, слегка растрепанная после сна, с подрагивающими в ожидании его поцелуя теплыми губами. Он представлял ее упругую грудь, ее обнаженное тело и ноги, обвивающие его. Интересно, к какому типу женщин принадлежит Кэтрин? Которые возбуждаются постепенно, с застенчивостью невинности или она из тех, которые загораются мгновенно и набрасываются на любовника со звериной страстью.

Совсем скоро он узнает это. Такого возбуждения он не испытывал, пожалуй, с мальчишеских времен. Она смогла настолько сильно заинтересовать его, особенно своим практическим подходом к их отношениям. Она пыталась не заполучить его, а обезопасить себя от него в будущем. Надо признать, его это уязвило. Он не ожидал такого от молодой, красивой женщины. Эти долгие часы ожидания будут дорогой платой за ее поражение. Он видел, как мучается она в ожидании его прикосновений. Все было рассчитано точно: неотступно находясь возле нее, лаская ее лишь взглядами, он заставил ее непрерывно думать о себе. Так непокорная лошадь, сначала огрызается, но постепенно привыкает к запаху и рукам хозяина и через некоторое время уже грустит, если долго не видит его рядом. Кэтрин могла получить от него дом в Лондоне и пожизненное содержание, но пожелала всего лишь работать на него. Судьба сыграла с ним довольно жестокую шутку.

То, что она оказалась не девственницей, даже упрощало дело, хотя, надо признать, спокойствие, с которым она сообщила об этом, вызвало в нем настоящую ярость, что было странно для него. Графа никогда не интересовала прежняя жизнь его любовниц. Преданности он требовал лишь тогда, когда они были с ним. Утонченная душа графа была не в состоянии мириться с соперником и делить любовное ложе с другим мужчиной. Он не будет терпеть измены в своей жизни!

Кэтрин сумела вытеснить из памяти графа воспоминания о Монике своим обаянием невинности, гибким умом, своими остроумными ответами на его вопросы. Фрэдди не думал, что он способен поддаться такому банальному соблазну, как обаяние. Но надо отдать должное Кэтрин, именно из-за нее он остался в Мертонвуде, а теперь проведет здесь еще целый месяц. Раньше даже несколько часов, которые он находился здесь, превращались для него в пытку. Но теперь все было по-другому. Когда он шел в конюшню, перед его мысленным взором уже не вставал образ жены в компании с другим, вид деревьев не отзывался режущим сердце подозрением, что именно на их опавших листьях его неверная супруга изменяла ему с любовником. Не вызывала уже брезгливости и кровать, на которой он раньше долго не мог уснуть, представляя себе Монику, спящую рядом с другим мужчиной. К счастью, Моника и ее любовник умерли и избавили его от неизбежного скандала. Вокруг этого вертелось множество сплетен, но граф лишь улыбался холодной улыбкой. Затем эти разговоры были вытеснены историей с Селестой. Это даже принесло ему некоторое успокоение, чем он и обрадовал свою мать.

Моника и ее любовник унесли какую-то часть его души в свои могилы. Именно из-за них он разучился доверять людям. Граф был достаточно сильным и самостоятельным человеком и не допускал никакого влияния или давления со стороны. После неудачной женитьбы он твердо решил, что никогда не будет присутствовать на свадьбе в качестве главного действующего лица. Он испытал уже все прелести супружества и теперь предпочитал расплачиваться с женщинами своими деньгами, а не душевными муками. А наследником он сделает Джереми.

В этой переменчивой жизни Фрэдди доверял лишь одному человеку — Жаку Рабиле, который доказал свою преданность и готовность стоять за своего друга до конца. Граф сомневался, что кто-то еще может заслуживать доверия, а тем более женщина.

Ожидавший его в библиотеке стряпчий, бывший его поверенным, нервно ерзал на стуле. Его усталое, помятое лицо говорило о бессонной ночи. Собственно, так и должен был выглядеть бедолага, которого неожиданно сорвали с места и заставили проехать почти половину страны. Граф взмахом руки позволил гостю не вставать и подвинул к нему поднос с бутербродами и напитками, чтобы парень в разгар переговоров не хлопнулся в голодный обморок.

— Успокойся, Вильямс, никто не собирается тебя увольнять и все заверенные тобой контракты в полном порядке. Я просто хочу поручить тебе дело сугубо личное. — Граф небрежно бросил бумагу на другую сторону стола. Поверенный пробежал по ней глазами, затем недоверчиво взглянул на хозяина, прочитал еще разу более внимательно и положил перед собой с таким видом, будто боялся заразиться.

— Милорд? — растерянно прошептал он.

— Да-да, именно так, — сказал Фрэдди, забавляясь реакцией своего юриста.

Он специально оставил без изменений все условия, на которых настаивала Кэтрин, не смягчая их смысл. «Стесняться надо темных углов и гаденьких страстишек, а не простых слов правды», — заявила она.

— Но неужели юная леди не понимает? — пролепетал Вильямс и так побледнел, что граф взглядом приказал Таунсенду наполнить стакан поверенного холодной водой.

Глядя на беднягу, Фрэдди откинулся на спинку стула и тоже взял в руки бокал. Дождавшись, когда поверенный успокоится, он махнул рукой слуге, который тут же поспешно вышел, и приготовился слушать дальше.

— Даже если вы не станете выполнять условия данного контракта, она не сможет воспользоваться своими правами. Чтобы документ имел юридическую силу, его должен подписать кто-нибудь из мужчин ее семьи. Но я сомневаюсь, что родственник поставит свою подпись под этим, — презрительно показал он на бумагу.

— Я знаю это, Вильямс. Вы тоже. Но леди не знает законов. И, — он пристально посмотрел в глаза вновь заерзавшего на стуле стряпчего, — я бы хотел, чтобы так все и осталось.

— Но, милорд, — Вильямс даже стал заикаться, — подобная авантюра сродни…

Стряпчий так и не закончил начатую фразу. Твердый взгляд графа напомнил о растущих доходах его адвокатской конторы, которая процветала благодаря участию Вильямса финансовых делах графа Монкрифа, о новом доме в Мейфере, о счете за карету, о заказанных женой модных платьях из Парижа и о симпатичной юной особе, ожидающей его возвращения (супруге было сказано, что эта поездка займет не менее двух недель). Он проглотил подступивший к горлу комок и решил, что лучше не спорить.

— Я засвидетельствую эту сделку, — согласился Вильямс, думая уже не об угрызениях совести, а о том, насколько пополнится его кошелек.

— Я в этом не сомневался, Вильямс, — спокойно произнес граф и улыбнулся.

Дело было сделано. Контракт подписан, скреплен печатью и передан в руки Кэтрин услужливо кланяющимся Вильямсом. Она отдавала месяц своей жизни в обмен на будущее спокойствие. Глядя в окно на блеклое солнце, Кэтрин задавала себе два вопроса: стоит ли сделка той жертвы, которую она принесет графу, и что сказала бы об этом ее мама.

Странно, но образ Констанции в этот раз не возник ее памяти. Впрочем, ничего странного. Констанция была старой девой и не поняла бы Кэтрин. Вся любовь гувернантки принадлежала словам и мыслям давно умерших философов. Это были всего лишь отголоски живых чувств, запрятанных в кожаные переплеты древних книг, Они совершенно не годились для объяснения отношений Кэтрин с графом Монкрифом.

Вот мама могла бы понять. Она знала жизнь. Достаточно вспомнить ее улыбку, ее глаза и слова, которые она говорила дочке: «Запомни, крошка моя, радуга бывает только после дождя». Или вот: «Жизнь, миленькая, как суп, который становится более вкусным от острых приправ». Да, мама бы поняла ее. Возможно, не одобрила бы, не поддержала, но понять поступок Кэтрин Лизетт смогла бы. Такой мужчина, как граф, мог спалить сердце женщины дотла. Вот только что теперь будет с ней, совершенно неясно.

Кэтрин сидела на мягком стуле в своей комнате и смотрела на деревья, растущие рядом с домом. Размышлять над своими проблемами в одиночестве она привыкла с детства. Правда, до смерти родителей ее самые большие проблемы заключались в том, какого цвета должна быть ее новая шаль или где лучше хранить свои новые кожаные туфельки. Как быстро ее детские заботы сменились серьезными проблемами. Надо было думать о том, как выжить, как сохранить родной дом и заплатить слугам. Она не слишком преуспела в этом. С Донеганом рассталась, преданных слуг отпустила, а теперь жертвует собой ради будущего, которое может опять оказаться пустыми мечтаниями. Разве что любовь к Джули напоминала о далеких счастливых годах.

Была горькая ирония в том, что ее совсем не волновала потеря девственности, чего так опасаются все девушки. Болезненный укол, немного крови, и все. Ее больше пугал сам процесс любви, сможет ли она получать от этого удовольствие. До вторжения в ее жизнь графа Монкрифа она сомневалась в сказочных наслаждениях любви, о которых пели барды и сочиняли стихи поэты. Те чувства, которые она испытывала раньше, были просто скучны. Сын герцога Вестерлэнда остался не лучшим воспоминанием в ее жизни. Оказавшись рядом с ней, он слишком возбуждался сам, у него перехватывало дыхание, и действовал он далеко не лучшим образом. Дэвид тоже был не из лучших. Просто слышать его заверения в вечной любви и преданности было куда приятнее, чем шаги кредиторов по ступенькам Донегана. Однако ей самой следовало быть умнее.

Это случилось через месяц после смерти Констанции. Родителей к тому времени не было в живых уже четыре месяца. Эпидемия, выкосившая ее семью и значительную часть жителей ближайших деревень, только начала отступать. Кэтрин измучилась настолько, что уступила бы, пожалуй, любому мужчине, который бы дал ей выплакаться и согрел участием. Она смертельно устала от обрушившихся на нее проблем и готова была на все, что принесло бы ей облегчение. Конечно, более умная женщина в такой ситуации добилась бы, чтобы все обещания и пылкие заверения влюбленного были официально узаконены, а потом бы спокойно вздохнула и осмотрелась. Можно было догадаться, что наследник герцогского титула вряд ли захочет связать себя на всю жизнь с симпатичной, но нищей дочерью покойного барона. Он бросил ее, лишив невинности, причем самым дурацким образом, а главное, окончательно избавил от иллюзий и детских наивных мечтаний о сказочном принце.

Привычка к одиночеству тогда не помогла ей и вряд ли поможет сейчас. Она по-прежнему нуждается в деньгах и безопасности. А в любви? Пожалуй, любовь такое же недоступное удовольствие для нее, как верховая езда и чтение интересных книг. Прошло то время, когда она могла свободно распоряжаться собой. Подписав сегодня внушительно составленный контракт, она окончательно потеряла репутацию порядочной женщины. Стоило ли это делать? Только время может ответить на этот вопрос. Если она изолировала себя от приличного общества в будущем, то это было ее собственное решение. Граф почти ничего не терял от этого. Его репутация опасного соблазнителя только укрепится, если об этом поступке станет известно. Женщины втайне любят донжуанов. Они могут вслух осуждать их, но сердце любой затрепещет от счастья, стоит такому мужчине обратить внимание именно на нее. И ее сердце тоже? Да, надо признать: это так.

О, если бы случилось чудо и время бы застыло на месте! Она бы так и сидела возле окна, глядя на сгущающиеся вокруг деревьев тени. Хорошо бы ночь так и не наступила. А еще лучше, если бы время повернулось вспять. Солнце стало бы медленно откатываться от горизонта, вместо ужина состоялся бы обычный обед, а вместо наступления темноты и окончательного падения Кэтрин зажегся бы мирный, счастливый рассвет.

Но несбыточным мечтам не суждено было сбыться. Примерно через час в дверь постучалась Абигейль. Горничная вошла в сопровождении двух служанок, которые принесли ванну и ведра с горячей водой. Этого вполне хватило бы на супружескую пару. Кэтрин криво улыбнулась.

Несмотря на ее протесты, девушки не только не удалились, но принялись помогать ей мыться. Абигейль вылила целый пузырек с духами в воду, а вторым обрызгала обнаженное тело Кэтрин. Вскоре комната благоухала, как весенний сад, и служанки ушли с чувством честно выполненного долга.

Накинув на ночную рубашку мягкий желтый халат, Кэтрин вновь подошла к окну. Ночь прикрыла своим черным одеянием землю, спрятав от любопытных глаз двор усадьбы. Она видела только блеклый свет фонаря, висящего над воротами конюшни. Тропинки стали совсем невидимыми и только угадывались по очертаниям белых камней, уложенных по их краям. Скошенная трава под окном превратилась в красивый серый ковер.

Бледными, негнущимися пальцами Кэтрин нервно завязала пояс на халате. Все верно, она поступила правильно. У нее не было другого выбора. Кэтрин все равно не устояла бы перед чарами графа, и сейчас в темноте она это хорошо понимала. Чувство, испытываемое ею сейчас, нельзя было выразить никакими словами. Но вдруг все вытеснялось паническим страхом перед тем, что неотвратимо должно произойти скоро, вот-вот.

Она почувствовала, что находится в комнате не одна, хотя не слышала ни шагов, ни звука отворяющейся двери. Кэтрин ощутила присутствие графа: комната вдруг стала слишком маленькой, и ей показалось, что она словно отрезана от остального мира. Фрэдди двигался, как всегда, с бесшумной грацией благородного животного, на которое хотел походить. Когда он подошел и, обняв, прижал ее спину к своей груди, она не шевельнулась. Ей надо было справиться с переполнявшим ее страхом и взять себя в руки. Объятие графа подействовало на нее успокаивающе. Его сильные руки сначала легли ей на плечи, а затем осторожно переместились на грудь, окутывая ее своим теплом. Кэтрин откинула голову, прижавшись затылком к его шее, и вздохнула. Это совсем не напоминало поражение, просто взаимное влечение друг к другу равноправных партнеров. Ей стало теплее, пальцы уже не были такими непослушными, ноги перестали дрожать в коленях и подгибаться. Граф осторожно развернул ее, и Кэтрин наконец взглянула ему в лицо. Холеный палец коснулся шеи, медленно приблизившись к подбородку, нежно приподнял голову, и их глаза встретились.

— Не передумала? — низкий, мелодичный голос выдавал чувственное волнение.

Кэтрин чуть улыбнулась, лицо ее посветлело, и в нем уже не угадывалось признаков страха. Что сделано, то сделано. Свое решение она приняла вполне осознанно и менять его не собирается.

— Разве от этого кому-то станет лучше? — с вызовом спросила она.

— Нет, — просто ответил он.

Он еще ближе прижал ее к себе, и она вдохнула его запах. Он тоже готовился к встрече, принимал ванну. Чуть влажная рубашка говорила о его нетерпении. Ноздри щекотали знакомые ароматы свежей льняной ткани, бренди и пряный, опьяняющий запах его одеколона. У нее закружилась голова. Все, что было до этого вечера, скорее напоминало игру в кошки-мышки: он догонял, а она — убегала.

— Идем, — услышала она ужасный приказ, и на этот раз ей придется подчиниться.

Стук в дверь прервал ее размышления. Граф отпустил Кэтрин, и она спряталась в спальне. В комнату вошли служанки во главе с миссис Робертс, лицо которой выражало явное осуждение.

Служанки ушли, и Кэтрин покинула свое убежище. Граф зажигал восковые свечи на столике, покрытом узорчатой шелковой скатертью. Пламя свечей отразилось в блестящих серебряных подносах с закусками, принесенных служанками. Здесь же стояла хрустальная ваза с последним осенним даром — тремя едва распустившимися бутонами роз. Было очень уютно, изысканно и явно продумано.

— Очень мило, — тихо проговорила Кэтрин. Фрэдди поднял голову и посмотрел своими зелеными глазами на румянец, появившийся на ее лице, и сверкающие глаза, в которых отражались огоньки горящих свеч.

— Надеюсь, тебя не раздражают мои приготовления, Кэт? Но лучше все предусмотреть заранее.

— Я никогда не сомневалась в вашей предусмотрительности, милорд. Этого у вас более чем достаточно, как и всего остального.

Кэтрин села за стол и приподняла крышку одного из блюд, в котором находился жареный цыпленок с рисом и всевозможными специями. Кэтрин села поудобнее и спокойно принялась намазывать маслом рогалик, испеченный Норой. На графа она не смотрела, хотя постоянно ощущала на себе его взгляд. Пусть он молчит, как бронзовая статуя, и смотрит на нее. Ему больше не удастся ее напугать. Она не допустит этого.

Фрэдди сел напротив Кэтрин и, повторяя ее движения, тоже намазал маслом рогалик. Молчание длилось уже довольно долго, и никому не хотелось нарушать его обычными словами. Вся обстановка являла собой прекрасную декорацию сцены обольщения, за исключением самих героев.

— Расскажи о своем доме, Кэт, — наконец произнес Фрэдди, и слова его прозвучали для нее подобно удару молотка по стеклу. Она почувствовала раздражение в его голосе. Кэтрин подняла голову и посмотрела на него, но граф уже улыбался милой, трогательной улыбкой, так похожей на улыбку Джули.

— Особенно рассказывать не о чем, милорд, — ответила она, машинально собирая пальцами крошки хлеба и аккуратно складывая их на край тарелки.

— Тебе это только кажется. В любом рассказе можно найти много интересного в самых привычных и обыденных вещах. Скажи мне, тебе понравился Мертонвуд?

— Наш Донеган — маленькая усадьба, — начала она, считая затеянный им разговор не совсем уместным. — Она стоит между скал и покрытых зеленью крутых холмов. Это старинный дом, сооруженный в незапамятные времена. Крыша его слегка протекает, а стены начинают осыпаться. Но он мне очень нравится. Он такой же невзрачный, как и я.

— Никто не назовет тебя невзрачной женщиной, Кэт! — весело сказал граф. — Можешь сколько угодно говорить об этом вслух, ты ничего не изменишь.

«Тут он совершенно прав», — подумала Кэтрин. Сколько раз она самонадеянно заявляла, что спасет Донеган. Сколько раз ей удавалось убедить в этом кредиторов, слуг, управляющего, даже все понимающую Констанцию. Все равно все произошло так, как должно было произойти, а не как ей мечталось. И она в конце концов перестала надеяться и поняла, что желание и мечты — одно, а жизнь совсем иное.

— Что с тобой? — озабоченно спросил граф, с удивлением заметив, что его комплимент вызвал совершенно непонятную реакцию, и Кэтрин того и гляди расплачется. — Извини. Я не знал, что мои слова причинят тебе боль. Успокойся, то плохое, что у тебя было, уже прошло. Переживания ничего не исправят, а повредить могут, — ласково добавил он.

В его словах чувствовались нежность и искреннее участие, и они были абсолютно верными. Мучительные воспоминания о прошлом мешают жить. Кэтрин с интересом взглянула на графа. Каков же на самом деле этот сидящий перед ней красивый мужчина? Она видела его в облике озабоченного делами землевладельца, внимательного управляющего имением, бизнесмена, не слишком заботливого отца, а также человека, который пытался соблазнить ее и распоряжаться ею, как своей собственностью. Но что было у него за душой на самом деле, что он любил по-настоящему и о чем думал, Кэтрин не знала. А ведь речь идет о человеке, с которым она скоро станет очень близка. Каков он? Добрый или злой, заботливый или безразличный, безрассудный или расчетливый? Вот он сидит перед ней с изящной небрежностью истинного аристократа, гордый и уверенный в себе, ценитель и искатель наслаждений. Но это только внешняя оболочка. А что скрывается за ней? Пожалуй, она никогда этого не узнает. Такие, как он, не любят раскрываться перед другими людьми и подпускают к себе лишь настолько, насколько сами посчитают нужным. Все его чувства запрятаны в глубине души. Перед ней находится человек с сильной волей и стремлением к поставленной цели, привыкший во всем полагаться только на себя.

Если бы граф прочитал сейчас ее мысли, он был бы поражен точностью суждений о его характере. Но он, конечно, не мог это сделать. Он был занят другим: положил на ее тарелку кусочек цыпленка, добавил к нему риса, затем овощей. Этого угощения вполне хватило бы ей, даже проработай она весь сегодняшний день в поле.

— Ты была единственным ребенком в семье? — неожиданно спросил он, наливая в бокалы вино из охлажденной запотевшей бутылки.

— Откуда вы знаете?

— Просто угадал. Дело в том, что люди, у которых нет братьев и сестер, отличаются своей независимостью и действуют всегда по своему усмотрению, что весьма проявляется в твоем поведении.

— Однако это в полной мере относится и к вам, милорд.

— Пожалуй, придется согласиться, что и у старших братьев развиваются те же самые черты, — широко улыбнулся граф. — Но я имел в виду даже не столько твое поведение, сколько твое смелое заявление, дорогая. То, что ты не девственница, Кэт.

— Мне бы хотелось, чтобы вы прекратили называть меня этим глупым именем! — раздраженно ответила девушка.

— И я бы хотел, чтобы ты называла меня так, как я привык.

— Мы уже обсуждали это, мой господин. Я не могу назвать вас Фрэдди, потому что это имя вам просто не подходит, — в свою очередь, улыбнулась Кэтрин.

Граф прекратил потягивать вино и взглянул на нее сквозь хрусталь бокала. Как же прекрасна она, черт побери, с распущенными, струящимися по плечам волосами! Вспышка раздражения стихла, оставив на щеках девушки очаровательный румянец, так подходящий к ее коралловым, чуть приоткрытым сейчас губам. А глаза! Взгляд таких глаз может и убить, и обласкать. Фигура! Граф окинул взглядом Кэтрин и невольно выпрямился на стуле. Края ее желтой накидки распахнулись, обнажив тонкую ткань, и под ней угадывалось манящее женское тело. Он испытал зависть к ночной рубашке, которая прикасалась к этой белоснежной коже.

— Не важно, как ты будешь называть меня, Кэт. Лишь бы мое имя слетало с твоих губ как можно чаще.

— А если я вас буду называть грабителем, соблазнителем невинности или развратником?

— Я не сделал ничего плохого, Кэт, — произнес он с грустной улыбкой. — Даже те, которых я оставил, могут подтвердить это. Если я лишал девушку невинности, то только с ее согласия и даже по ее просьбе. У меня множество принципов, которым я следую в своей жизни и не желаю никому их навязывать. Я не судья чужой нравственности. Развратник? Возможно. Я не собираюсь оправдываться перед людской молвой. Мне совершенно безразлично, что обо мне говорят в большинстве случаев. Но мы отвлеклись. Если я не забыл, мы говорили о твоей девственности или, вернее, об ее отсутствии.

Кэтрин не менее минуты молча смотрела на графа, забыв об остывающем цыпленке и греющемся в ладони бокале с вином. Было не просто выдержать этот прямой, открытый взгляд, но граф выдержал его с честью. Двое соперников оценивали друг друга. Курьезность момента заключалась в том, что они вскоре должны оказаться в одной постели.

— Это важно для вас? — тихо спросила Кэтрин дрожащим голосом.

Фрэдди позднее понял, что она пыталась сгладить слишком нелегкий для него вопрос.

— Да, — сумел произнести он почти безразличным тоном.

— Мне казалось, что я влюблена, — Фрэдди хотелось услышать другие слова. Но он сам вызвал ее на этот разговор, который принял совсем нежелательное для него направление. Можно было предвидеть подобный ответ. Ему не хотелось слышать обиду, нанесенную чьей-то изменой, в ее тихом охрипшем голосе. Ни к чему вызывать печальные воспоминания, причиняющие боль. Эта ночь принадлежит ему.

— А сейчас? — спросил он, боясь в то же время услышать ответ. Он испытывал одновременно и укоры совести, и чувство мести к неизвестному сопернику.

Кэтрин улыбнулась и ничего не ответила, вызвав у него раздражение, смешанное с восхищением. Эта девушка-женщина обладала поистине дипломатическим даром, умудряясь вовремя отступить с искусством блестящего стратега.

— Ты все еще любишь, Кэт?

Он с жадным любопытством ждал ее ответа. Боже мой, он готов оставить ее в покое со всеми ее тайнами, но эту, единственную из всех, ему было необходимо узнать!

— Нет, — коротко ответила Кэтрин. Граф получил ответ, который и желал услышать, но он не удовлетворил его. Он хотел узнать подробнее об этой истории. Неужели это и все?

— Вы часто бываете в Мертонвуде? — поинтересовалась Кэтрин, с подлинным талантом опытной хозяйки лондонского салона переводя разговор на другую, более спокойную тему.

Граф решил поддержать Кэтрин и дать ей понять, что его любопытство исчерпано. Предмет разговора был ловко замят, но не забыт.

— Ты даешь мне понять, что я недостаточно хорошо выполняю свой отцовский долг? Ты ведь знаешь, как редко я здесь бывал.

Ей было известно не только это. Мертонвуд был местом развлечения четвертого графа Монкрифа, где он устраивал пышные вечеринки, до сих пор имеющие скандальную известность. За свое довольно короткое пребывание в Мертонвуде Кэтрин многое узнала об истории семьи Монкриф. Но ее не интересовало прошлое, ее внимание привлекало настоящее и особенно события, связанные с жизнью сегодняшнего графа Монкрифа.

— Мой дедушка родился в Мертонвуде и всегда считал его своим родным домом, хотя жил в Монкрифе. Он был уже довольно стар, когда я появился на свет, но не было более близких по духу людей, чем мы. Он научил меня ездить верхом. Мне было тогда только три года, но дедушка говорил, что именно в этом возрасте ребенок должен учиться верховой езде и не бояться лошадей.

Воспоминания смягчили лицо графа. Кончики его губ дрогнули, складка на лбу расправилась.

— Если Мертонвуд вызывает у вас такие приятные воспоминания, то почему вы не бываете здесь чаще?

Кэтрин смутили веселые искорки в глазах графа, они стали добрее и утратили свою обычную твердость.

Он сделался вдруг более доступным, и это испугало ее. В первый раз она смогла представить его маленьким мальчиком, безмятежным и веселым, лазающим по деревьям, неловко взбирающимся на первую свою лошадь, удящим рыбу на берегу реки в мертонвудском лесу. Но ей не нужна была эта его доступность. Она не позволит себе влюбиться в графа Монкрифа.

— Поездки в Мертонвуд раздражали моего отца, — произнес он просто.

Его слова мало что объясняли, но его ироничная искривленная улыбка и похолодевшие изумрудные глаза показали, как не просты были его отношения с отцом.

— Понимаю, милорд, — прошептала она. Эта мгновенная смена выражения его лица, когда мальчишеское очарование исчезло, уступив место обычному властному и надменному виду графа, сказала ей больше, чем слова. — Я подозреваю, что с этим домом у вас связаны не только счастливые воспоминания о вашем детстве и дедушке. Я бы тоже не хотела снова вернуться в свой дом. Обычно тяжелые воспоминания перечеркивают счастливые моменты в нашей жизни.

— Возможно, — коротко ответил он, проклиная е проницательность и свою откровенность.

Третий граф Монкриф был не только скупым, но и очень властным и деспотичным человеком. Эти черты его характера особенно стали проявляться, когда сын подрос. Его самостоятельные, а порой весьма безрассудные поступки вызывали приступы гнева у третьего графа Монкрифа. Только с внуком старый граф позволял себе немного расслабиться. Но даже в доброте деда чувствовалась его чересчур сильная воля. Однако женщине, сидящей сейчас здесь, все равно не понять прошлого Фрэдди, и более чем глупо посвящать ее в него. Еще глупее самому растаять сейчас от собственных воспоминаний и дать ей повод думать, что граф Монкриф может распахнуть перед ней тайники своей души. Что за черт дернул его? Граф затряс головой, стараясь избавиться от наваждения.

Кэтрин восприняла его раздраженное движение с облегчением. По крайней мере он теперь прекратит копаться и в ее прошлом.

— Извини меня, Кэт. Воспоминания хороши, когда находишься в одиночестве.

Но Кэтрин знала, что и тогда они приносят не меньшую боль. Интересно, что за секреты так тщательно скрывает граф? И надо ли ей на самом деле их знать? Кэтрин мало ела и почти совсем не пила. Она хорошо запомнила первый ужин с графом. Фрэдди наблюдал, как она откусывает маленьким кусочками торт, испеченный Норой на десерт, как быстрый язык слизывает крошки с уголков губ. Он был целую неделю в полувозбужденном состоянии, и еще час терпения не убьет его, размышлял граф. По крайней мер он на это надеется.

Под его пристальным взглядом Кэтрин перестала есть торт и покраснела, ругая себя за это. Граф сидел неподвижно и смотрел на нее нежным, чарующим взглядом. Она отвела глаза.

— Слушай, Кэт, — прошептал он, не изменяя позы, — А у тебя на губах крошки. — Вздрогнув от неожиданности, она провела пальцами по губам — Жаль, я хотел сам смахнуть их, — произнес он и, заметив ее быстрый настороженный взгляд, улыбнулся. — Ты хочешь оттянуть неизбежное, Кэт? Зачем? Мой язык уже знаком с твоим ртом. Ему известны каждый изгиб, каждая морщинка твоих губ. Чего же ты боишься?

— Наверное, я слишком возбуждена, — призналась Кэтрин.

Она пыталась взять себя в руки, но у нее это плохо получалось. Пальцы нервно обхватили ободок тарелки. Ей хотелось, чтобы под ним скрипнул стул и его сильные руки наконец обняли ее. К ее удивлению, граф продолжал сидеть и, опустив глаза, наблюдал за скользящим по ножке бокала пальцем. Видимо, он слишком сильно нажал на нее, и в тишине раздался хрупкий звон. Девушка невольно посмотрела на Фрэдди, и глаза их встретились.

— Вот это я хотел бы услышать от тебя, Кэт. Твои чувства должны быть так обострены, что одно прикосновение пальца заставило бы их петь подобно натянутым струнам.

Слова были слишком откровенны и полностью отражали ее состояние, лишая последней возможности противостоять ему. Они возбуждали, но не обижали. Она остро ощутила напряженную дрожь во всем теле, которую мог унять только он.

— Я часто завидую женщинам, — сказал граф, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Поза была спокойной, но не расслабленной. Это придет позднее, гораздо позднее, если он сможет вытерпеть это болезненное напряжение в бедрах. — Они способны чувствовать так много. Гораздо больше, чем мы. Но я знаю по опыту, что иногда женщина бывает настолько зажата, что вообще ничего не испытывает. — Его внимательный взгляд был возмездием за ее прежнее поведение. — Твой любовник многому научил тебя, Кэт?

«Немногому по сравнению с тобой». Этих слов Кэтрин не произнесла, но она догадалась, что он понял это. Слишком ярко вспыхнули его зеленые бездонные глаза.

— Природа даровала женщинам сокровище, — продолжил граф, — которое дает им высочайшее наслаждение, но лишь при умелом обращении с ним, как с нежным бутоном прекрасного цветка. — Он улыбнулся и посмотрел ей в лицо. — Но мы не должны забывать и об этих сочных грудках. Ты знаешь, что они немного великоваты для твоей изящной фигурки, Кэт? Я только сейчас это понял.

Кэтрин не могла посмотреть ему в глаза. Если его цель смутить ее, то он делает это весьма успешно. Если же он старается успокоить ее, то выбрал странный способ и не самые подходящие слова.

Фрэдди любовался Кэтрин. Она была просто прекрасна в своем смущении. Одно прикосновение — и вспыхнет такой пожар, которого вполне будет достаточно, чтобы осветить целую Англию. Он весь пылал от страсти.

Фрэдди подхватил ее и отнес на кровать. Он начал снимать ее накидку, и по его движениям было видно, что он едва себя сдерживает. Кэтрин лежала ошеломленная, ничего не замечая вокруг и чувствуя только исходящую от него страсть. Она посмотрела на его мужественное лицо, почувствовала теплую волну, прокатившуюся по ней. Она ощущала его всем телом, хотя он еще даже не прикоснулся к ней. Торопливыми, резкими движениями он снял с себя одежду и теперь стоял перед ней во всем своем великолепии. Черные волосы графа растрепались, одна прядка упала на лоб. Кэтрин хотела поправить упавший локон, но граф остановил ее своим поцелуем. От него исходила такая сильная страсть и необузданное желание, что она забыла обо всем на свете.

— Ты так прекрасна, Кэт! — Его голос прозвучал жестко и хрипло, утратив мягкость и мелодичность.

В нем чувствовались нетерпение и требовательность. Об этом говорила и его мужская плоть, которую он неожиданно обнажил. Кэтрин не могла отвести взгляд от этой части его тела, выступающей из черных завитков волос. Она не удержалась и прикоснулась к ней, ощущая твердость мышц и теплоту кожи.

Желтая ночная рубашка была снята, но она совершенно не ощутила смущения. С ее губ не сорвались слова возражения, когда Фрэдди опустился возле нее на колени и замер, впитывая взглядом все изгибы и выпуклости ее тела, словно пытался навсегда запечатлеть их в памяти. Но не ее тело, которое он так жадно рассматривал, а ее глаза ответили графу на мучивший его вопрос. Ему стало ясно, что эта женщина потеряла девственность лишь физически. Сердцем и умом она по-прежнему была невинна. Ее бывший любовник лишь поспешно удовлетворил свое собственное желание. Глупость и неумелость его даже вызвали у Фрэдди улыбку. Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове графа, и он, склонившись, нежно поцеловал Кэтрин — Кэт, сладкая моя! — прошептал он и осторожно провел языком по ее губам, нежно раздвигая их.

Кэтрин запустила пальцы в его черные волосы, стараясь притянуть ближе к себе. Но граф не шевельнулся, и поцелуй его не стал глубже.

— Нет, Кэт. Не сейчас, — прошептал он и облизнул свой палец.

Широко раскрытыми глазами Кэтрин наблюдала за его пальцем, который медленно обошел вокруг соска, не прикасаясь к нему. Эта сладострастная пытка завершилась его улыбкой и стоном, вырвавшимся из ее груди. Граф лег рядом и обнял ее за шею.

— Поцеловать тебя сюда, Кэт? — спросил он, дотрагиваясь наконец пальцем до соска и чуть надавливая на него.

Тело Кэтрин наполнилось теплом и негой. Она кивнула головой и уткнулась ему в грудь.

— Ты должна сказать это вслух, Кэт, — улыбнулся он.

— Пожалуйста… — только и смогла произнести она, но именно этого слова и ждал Фрэдди.

Губы его скользили по груди женщины, покрывая ее легкими поцелуями. Язык обжигал нежными прикосновениями, но соска избегал. Не в силах больше терпеть, Кэтрин сама приподняла ладонями свою грудь и поднесла к его рту. Граф понимающе посмотрел ей в глаза и принял ее подарок: он обхватил губами ее сосок и начал нежно покусывать его. Кэтрин откинула голову, спина ее изогнулась. Фрэдди продолжал любовную игру осторожно, боясь причинить ей боль, и вместе с тем губы и язык его неистовствовали, сжимая и растягивая сосок сначала на одной груди, затем на другой.

Кэтрин оказалась так мягка и податлива. Так желанна Он старался сдерживать себя и продлить эту волшебную пытку. У него кружилась голова, перед глазами плыл туман. Если страсть можно сравнить с вином, то они пили сейчас ароматное бургундское с крепостью выдержанного бордоского. Их поцелуи опьяняли, разогревали кровь и кружили голову не меньше, чем этот волшебный терпкий напиток. Они дарили друг другу это опьяняющее ощущение, сливаясь в долгих поцелуях, их языки ловили друг друга, чтобы еще больше почувствовать этот горьковатый вкус вина.

Намерение подразнить ее подольше вылетело из головы. Желание обладать этой женщиной было столь велико, что стало трудно дышать. Нетерпеливые пальцы, скользнув по ее бедрам, коснулись ее интимного местечка. Он ощутил влагу и благодарно прижался губами к ее шее.

— О Боже, Кэт! — прошептал Фрэдди, еле сдерживая нестерпимую страсть. — Ты такая влажная, Кэт, такая горячая.

Граф повернул Кэтрин к себе, молясь про себя о том, чтобы он смог потерпеть еще несколько секунд, не умерев от вожделения. Ему казалось, что сознание покидает его. Неимоверным усилием воли взяв себя в руки, он приподнял влажным от прикосновения к ее плоти пальцем подбородок женщины, и их взгляды встретились. Она увидела перед собой пылающие страстью зеленые омуты, в глубине которых мелькала какая-то дьявольски бесшабашная веселость. Кэтрин моргнула, и Фрэдди даже на секунду закрыл глаза — такая истинная невинность была у нее на лице. Он вновь провел рукой у нее между ног, почти не прикасаясь к самому интимному месту. Фрэдди смотрел ей прямо в глаза, наблюдая, как она пытается справиться с переполнявшими ее ощущениями. Ей хотелось полностью почувствовать его. «Возьми меня», — могла бы сказать она, если бы была более опытна или менее наивна.

— Пожалуйста… — неожиданно прошептала она горячими губами.

— Пожалуйста — что?

О чем она просит? Она хочет, чтобы он оставил ее в покое или наоборот… Ждать он уже больше не мог.

Она посмотрела прямо ему в глаза, ее взгляд ясно говорил о том, что она сдается на милость победителя.

— Пожалуйста, заставь же наконец меня мурлыкать, — произнесла она и, притянув к себе его лицо, стала покрывать поцелуями.

— С радостью! — прошептал он, и эти слова относились к ним обоим.

Он ввел в нее свою плоть одним резким точным движением. Губы Кэтрин приникли к его губам. Ее язык совершал нежные изумительные прикосновения. Из груди графа вырвался стон, скопившаяся в нем страсть наконец начала воплощаться в чувственное наслаждение. Кэтрин отвечала на каждое движение его тела, с необычайной чуткостью угадывая его желания. Не было ни целомудренной сдержанности, которую пытаются демонстрировать вначале знатные любовницы, ни показной раскрепощенности и резких движений, присущих опытным потаскушкам. Кэтрин вела себя так, будто читала самые потаенные мысли графа. Голова Фрэдди кружилась, тело дрожало от нарастающего наслаждения такой силы, что подобного он еще не испытывал.

«Непонятно, кто кого соблазнил», — подумал позднее граф. Кэтрин лежала рядом, вся переполненная новыми для нее ощущениями. Она заснула почти мгновенно после их неистовой любви. Она свернулась калачиком, и он, подвинувшись к ней поближе, не мог на нее насмотреться, не зная, что все его спутанные мысли отражаются как в зеркале на его лице, даже зеленые глаза стали темнее и глубже, чем обычно.