И все же в военных играх я была в числе отстающих. Вскоре после моего боевого крещения в детской охоте на заключенных, дядя Билл позвал меня к себе в спальню и сказал, что военное дело — не для меня, в жизни мне найдут занятие по способностям. Мол, мое жизненное предназначение — дарить мужчинам тепло.
Дядя Билл сказал, что мое тело — канал связи между ним и Богом и велел мне раздеться. Я не поняла, о чем толкует жрец нашей общины, но была послушной девочкой, сняла одежду и осталась стоять в одной застиранной майке, нижний край которой доходил мне почти до колен.
Билл приказал скинуть и майку. Я подчинилась, наготы я не сильно стеснялась, но сейчас прикрыла одной рукой формирующуюся и уже весьма заметную грудь, а другой — свое самое сокровенное место. И чувствовала себя унизительно, почти так же, как и во время моей поимки в игре, когда стояла голой перед инструктором и ребятами.
Билл с улыбкой сказал:
— Ох, какие мы стесняшки! Сделай руки «по швам».
Мне не нужно было повторять дважды. При ужасающем тоне его голоса руки сами непроизвольно опустились. Я не могла препятствовать воли опекуна, тому, что он требует от меня.
Билл внимательным оценивающим взглядом осмотрел меня, велел повернуться, показать ягодицы.
— Хороша! — сказал он. — Подрастешь, формы будут еще более привлекательными и объемными. Но для твоего возраста очень даже хорошо.
Неожиданно его холодная рука с силой смяла мою правую грудь, чуть не лишив меня сознания. Но я с огромным трудом стерпела. Ибо была приучена не возмущаться и не возражать против любых действий взрослых.
Еще несколько секунд дядя Билл пожирал меня безумным взглядом, пристально изучая каждый сантиметр тела, периодически надавливая пальцем на отвердевший сосок, а затем вдруг велел:
— Пойди в ванную, хорошенько умойся, да рот прополощи.
Когда я вернулась, Билл открыл бутылку вина, налил в две рюмки, одну протянул мне.
— Я не пью алкоголь, — неуверенно напомнила я.
— Это кагор. Его даже маленьким детям дают, — сказал жрец и начал расстегивать ширинку, — выпей и будь смелее.
Я вновь не посмела ослушаться, а Билл снял штаны:
— Смотри, как надувается мой стержень! Потрогай, поцелуй его. Смелее! Я сказал — смелее. Все этим занимаются! Я покажу тебе сейчас, как происходит обмен энергиями между людьми.
Он велел мне встать на колени. Голова кружилась, я не понимала, что происходит, но ладошкой все же послушно обхватила его член и прикоснулась губами в легком поцелуе. Неприятный солоноватый вкус проник сквозь губы, я закашлялась, подавляя рвотный рефлекс. Билл дал мне возможность отдышаться, взял свой член в руку, провел им по моему подбородку, сжатым губам.
— Разожми губы и зубы, — велел попечитель и, не обращая внимания на мои немые протесты, раздвинул мне рот большим и указательным пальцами.
Я не сопротивлялась, вероятно, вид его члена, его намерения, не осознаваемые моим детским умом, но отложившиеся где-то в генетической памяти, парализовали мою волю.
А он ввел член мне в рот. Тот уперся в правую щеку, растягивая ее и причиняя боль. Билл похлопал по щеке ладонью и вытащил член, давая мне отдышаться.
Слюни потекли у меня по подбородку. Но Билл не обращал на это внимание. Он обхватил мою голову руками и…
Не буду описывать весь процесс. Сцены секса с малолетними сейчас в России, вроде, запретили. А я пишу на русском языке. Но как выразить ту боль, как рассказать о том ужасе и страданиях, что испытывают дети в руках педофилов? Разве описание изуверств мерзавцев является пропагандой педофилии?
Впрочем, Билл по сравнению с другими педофилами в тот раз обошелся со мной сравнительно гуманно, не лишил девственности.
Помню, как я начала задыхаться. Едкая, жгучая жидкость заполонила ноздри, разъедая все во рту, вырываясь из моего горла и расплескиваясь брызгами по полу.
— Хотел посмотреть, насколько глубокое у тебя горло и сколько лжи может в нем поместиться. Вижу, много. А тебе нужно учиться подавлять рвотные позывы, — сказал Билл и повторил свою попытку.
Я думала, сердце остановится, сознание потеряю от страха и отвращения. Думала, захлебнусь…
Когда он закончил и вытащил свое достоинство, то вытер его об мои волосы, натянул штаны и вдруг обвил мою шею рукой, нежно поцеловал в лобик и ласково сказал:
— Понимаю, что ты еще девочка, но я ведь люблю тебя!
Билл задумался на несколько секунд и продолжил:
— Запомни, милая, Господь одобряет это. А я есть связующее звено между тобой и Господом. Сопротивляться мне бессмысленно. Ты должна подчиняться, раз Господь отдал тебя в мои руки. Я даю тебе заботу, в которой ты нуждаешься, а ты обязана быть полностью лояльна ко мне. И держи рот на замке, чтобы ни одна из подробностей нашего общения никому и никогда не стала бы известна. Пусть только Бог будет знать о наших секретах.
Как же плохо я себя чувствовала после такого общения! Я ощущала себя грязной и использованной. Очень долго мылась в душе, тщательно полоскала рот и оттирала те места, к которым прикасался Билл.
После душа надела запасной комплект чистого белья и долго плакала в кроватке. Я убеждала себя, что все уже сделано и ничего не изменить. И хотела навсегда забыть то, что вытворял попечитель. Даже просила об этом небесного Бога.
По детской наивности я надеялась, что такое больше никогда не повторится. Но все повторилось потом еще в более извращенной форме.