Принц

Глава 32

Север

Настоящее

Кингсли оставил "Роллс-Ройс" простаивать перед его таунхаусом. Все знали Кингсли Эджа и его серебристый Роллс, который перемещал его по всему Манхэттену. Но сегодня он нуждался в анонимности. Поэтому Кинг вернулся в свой дом, переоделся в черные джинсы, серую футболку и кожаную куртку, натянул очки и убрал свои длинные волосы в низкий хвост. Позади особняка был гараж, который, по мнению большей части Манхэттена, имелся только для Роллс-Ройса и его брата-близнеца. Но сзади, под замшевым автомобильным чехлом, разместился гладкий черный "Ягуар" с незарегистрированными номерами. Только в экстренных случаях Кингсли покидал свой дом инкогнито. А это, несомненно, можно квалифицировать как экстренный случай.

Он завел машину и покинул дом по глухим улочкам, проклиная Нору всю дорогу до Коннектикута. Глупая девчонка. Глупая девчонка. Почему ей вздумалось жить так далеко? Она могла позволить себе Манхэттен и любую точку города. Почему она купила тюдоровский коттедж в буржуазном и пешеходном пригороде, было тем, чего ему никогда не понять. Всего лишь за год ее карьеры в качестве Госпожи она скопила достаточно денег, чтобы оплатить первоначальный взнос за покупку своего дома. Она заплатила наличными, и переехала из его таунхауса при первой подвернувшейся возможности. За пять лет, Кингсли был у нее дома только один раз. Он чуть не умер от скуки, просто от езды в одиночку. Стоя в ее гостиной, наполненной удобной, но ничем не примечательной мебелью и книжными полками, набитыми романами, он повернулся к ней и задал только один вопрос.

- Почему?

А она улыбнулась и пожала плечами, и вздохнула, и рассмеялась, и покачала головой, и сделала все, что могла, чтобы не отвечать ему словами. Но он смотрел на нее, пока ее улыбка не исчезла, и смех не покинул ее глаза. Эти ее глаза, если бы ему пришлось угадывать, он сказал бы, что она украла их у самого дьявола.

- Мне здесь нравится, Кинг. Я чувствую себя здесь… человеком. Нормальным.

Кингсли прошелся по бежевому ковру к ней и взял ее за подбородок. - Ты самая известная Госпожа во всем мире, chérie. Я сделал из тебя монстра и монстром ты являешься. Живи здесь, если нужно, но помни, что в этих стенах ты Элеонор Шрайбер. Нора Сатерлин здесь не живет.

Ее единственным ответом было вернуть ему взгляд такой же твердый, как и его собственный, и вот тогда Кингсли осознал страшную правду, он вовсе не создавал Нору Сатерлин, он просто сорвал с нее маску.

Прошел час, и он, наконец, достиг Веспорта. Еще пятнадцать минут заняло у него, чтобы добраться до окрестностей особняка Норы. Напротив ее дома расположился красный “Порше” - Гриффин все еще был здесь. Гриффин и никого другого. Хорошо. Мальчик не был настолько глуп, чтобы позвонить в полицию. Кингсли не стучал, просто вошел через переднюю дверь, и обнаружил дом таким, каким он его запомнил: банальным, надежным, пригородным, буржуазным.

- В спальне, Кинг, - он услышал, как позвал его Гриффин. Кингсли нашел лестницу и помчался по ней вверх, перескакивая через две ступеньки. В конце коридора он нашел спальню Норы… Или то, что от нее осталось.

- Дерьмо… - выдохнул Кингсли, будучи слишком потрясенным даже для французского.

- Да, именно так я и сказал.

Гриффин стоял на краю комнаты, глядя на побоище перед ними.

- Где Микаэль? - спросил Кингсли, произнося имя на французский манер, как Мишель, по привычке, от которой он пытался избавиться ради Гриффина и его мальчика.

- Я быстро выдворил его отсюда. Отправил в дом его матери, чтобы он остался там на ночь. Его чуть не стошнило, когда он увидел это место.

- Я с ним солидарен.

Кингсли с трудом сглотнул, пока изучал нанесенный ущерб. В центре комнаты были обугленные остатки того, что когда-то было самой вожделенной кроватью в мире. На вершине почерневшего пепелища лежало то, что по предположениям, было всем гардеробом Норы из нарядов Госпожи, каждая, до последней, вещь была изрезанна и осквернена. Стены, вдоль, были забрызганы кровью… кровью животного, догадался Кингсли. Догадывался и надеялся. Кровавые слова, кровавые отпечатки ладоней. Кровь на кроваво-красных стенах. Бледный ковер под ногами также был в следах крови, кровавых следах. И кровавых словах.

- Что это значит, Кингсли? - спросил Гриффин, глядя на написанное. – Это французский, да? Мой французский дерьмово себя чувствует.

- Oui, это французский.

Кингсли прочел слова и его желудок сжался, когда он осознал, что, то же самое было написано на стене над телом его мертвой Сэди.

Гриффин прищурился на письмена, что явно не помогало ему ни капли понять их.

- Я же говорил тебе ... - он покачал головой и вздохнул. - О чем здесь пишется?

Кингсли тяжело вздохнул, не будучи уверенным, что хотел рассказывать Гриффину или кому-либо другому о написанном. Но даже если он скажет, Гриффин не будет знать, что это означает.

- Здесь говорится: Я убью суку.

- “Я убью суку?” Нору? С кем он разговаривает? - Гриффин потер лицо и стал еще бледнее. - Кинг, кто-то хочет убить Нору?

Кингсли увидел что-то на стенах, чего не увидел сначала. Отверстия. Нет, не отверстия, колотые дыры. Кто-то взял нож и несколько раз вонзил лезвие в гипсокартон, оставляя порезы с расстоянием в один дюйм, везде, где он видел. Он подошел к кровати и взял один из окровавленных корсетов Норы. Косая черта разреза была сосредоточена в одном месте. Живот. Если бы Нора была одета в него, в то время, когда был нанесен удар, она была бы мертва в считанные секунды.

- Oui. Кто-то очень хочет убить нашу Нору.

Гриффин обратил к Кингсли взгляд широко раскрытых от ужаса глаз.

- Почему? Нора никогда не причиняла никому вреда. Я имею в виду, не без их согласия.

- Я боюсь, что этот человек полагает, Нора взяла то, что не принадлежит ей.

- Нора никогда не крала ничего в своей жизни. Ну, кроме тех автомобилей, когда она была ребенком. Но никто не станет убивать за машину.

- Нет. Не автомобили. Не в этом дело.

- Тогда что это за срань? Что Нора украла? Кем бы ни был этот гребаный урод, я ему заплачу.

- Я боюсь, никакие деньги не смогут купить то, чего от нее хотят.

- Это мне решать, - сказал Гриффин, тоном человека, который был воспитан, с понятием того, что может купить все, что он хотел купить, в том числе и чужую жизнь. - Чего он хочет?

Кингсли потянулся к куче одежды Норы и нашел то, что он знал, там найдет. Он вытащил ниточку четок, кроваво-красных и гладких от тысячи молитв, что сама Магдалина покраснела бы. Он знал, что Нора прятала ключ в коробке, где лежал ее ошейник за распятием и четками. Он нашел четки, распятие и никакого ключа. Кингсли обернул четки вокруг руки и протянул Гриффину в качестве объяснения.

- Сорен? - спросил Гриффин, страх заменил решительность на его лице. - Этот урод хочет Сорена?

Кингсли кивнул.

- Oui, - было всем, что он сказал.

Гриффин прижал руки к животу. Теперь, казалось, он был на грани тошноты.

– Кингсли, это безумие. Никому не достать таких, как мы. Твои деньги и власть… мои деньги и власть… и Сорен? Кому вообще мог понадобиться Сорен?

- Кому-то, для кого ничего не значат деньги и власть. И я опасаюсь, такие люди действительно существуют.

- Что значит все это?

Гриффин снова посмотрел на кровавые слова на полу, груду изрезанной одежды и саму кровать, обугленную и окровавленную. Для всех, кроме Кингсли, сцена была бы непонятна. Что это значит? Кинг точно знал, что это значит. После того, как сбежав из школы Святого Игнатия, он присоединился к французскому Иностранному легиону. Сначала его мастерство в английском привлекло внимание вышестоящих, потому что, если он сосредотачивался, то мог говорить без какого-либо намека на французский акцент. Затем другие его навыки вышли на свет: его интеллект, его способность очаровать любого, чтобы тот рассказал ему все, что ему хотелось знать, его природный дар меткой стрельбы и его полное пренебрежение к своей личной безопасности, даже ради его собственной жизни. Они сделали его шпионом, а впоследствии и кем-то гораздо большим. Он видел, как гибель тысяч начиналась с одного действия, которое проходило за закрытыми дверями спальни, как эта. О, да, он точно знал, что означала сцена перед ними.

- Это объявление, Гриффин.

Кингсли вытащил ключи из кармана кожаной куртки. Ему нужно пойти и найти Сорена. Время секретов подошло к концу.

- Чего? Помешательства?

- Нет, mon ami. Войны.