Просто друзья

Глава 30

В летний сезон, да еще в выходные, ни одного места на ближайший рейс до Нью-Йорка не было. Джеку пришлось провести ночь в аэропорту Хитроу среди усталых пассажиров, таких же бедолаг, как и он, скорчившихся в креслах зала ожидания, по которому то и дело сновали уборщики с метлами. Ночь прошла в неспокойном сне, перебиваемом громкими объявлениями об очередном рейсе и прочими внешними шумами.

Наконец в воскресенье утром ему предложили место на рейсе неких «Средневосточных авиалиний», и он протянул свою кредитную карточку, даже не поинтересовавшись ценой билета. Ему хотелось как можно скорее попасть домой. Исчезнуть из аэропорта до того, как явится Фрея, — он должен был лететь в Нью-Йорк вместе с ней, если бы все не пошло из рук вон плохо.

И вот он находился в этом странном пространстве — в салоне самолета, оглушенный гулом двигателей, работающих плохо из-за негодной вентиляции, ослепленный бесконечным мельканием экрана телевизора, на котором разворачивалась какая-то арабская драма. Его место было средним из пяти в ряду. Он едва уместился между пышнотелыми кувейтскими дамами, завернутыми в шали. Все, кроме него, были или арабами, или индийцами. Все объявления делались на арабском. В соответствии с требованиями ислама крепких напитков во время полета не предлагали. Но это его устраивало.

Джек чувствовал себя усталым и больным. И глубоко несчастным. Ему хотелось забыться, но уснуть он не мог. Перед глазами стояли сцены из недавнего прошлого. Он видел Фрею, прыгающую на кровати и мечущую в него подушки. Слышал голос Гая — суховатый и серьезный: «Я рад, что есть кому о ней позаботиться». Но чаще всего он слышал последние слова Фреи, болезненно горькие, жалящие словно змея. Может, ее приговор справедлив? Он совершил большую ошибку. И все же он не заслуживал такого глубокого презрения.

Она не дала ему шанса ответить. Словно в тумане, он собрал сумку, набросал краткую благодарственную записку Гаю и Аннабел, оставив ее на кухонном столе, и как вор выскользнул из дома. И сейчас голова его распухала от возможных ответов и объяснений. Мысли требовали словесного выражения. Наконец он достал рюкзак из-под сиденья, вытащил ручку и писательский блокнот. Откинул крохотный пластиковый стол, собрался с мыслями и начал писать.

«Дорогая Фрея.

Я знаю, ты скомкаешь это письмо, как только увидишь, от кого оно, но прошу тебя, не делай этого. Хотя бы раз выслушай то, что хочет сказать кто-то другой.

Да, я спал с Тэш. Совершил чудовищную глупость, и я искренне сожалею об этом. Следует, правда, учесть, что я был зол и пьян, а она намеренно хотела меня соблазнить. Но что сделано, то сделано. Я не горжусь своим поступком. Не считаю Тэш своей «победой». Я раскаиваюсь в содеянном.

Но, Фрея, давай будем честными. Объясни, почему мне не следовало спать с Тэш или с любой другой женщиной? Ты меня не хочешь — это ясно как день. Ты вышвырнула меня из спальни — помнишь? Так зачем все драматизировать?»

Джек пробежал глазами написанное. И тут тоненький голосок совести подсказал ему, что он не совсем прав. Но слова Фреи уже возвращались к нему, наплывали, захлестнули волной, наполняя гневом и яростью. Последние несколько дней он прыгал, как дрессированная собачка, в каждое кольцо, которое она ему подставляла, послушный и преданно заглядывающий в глаза. И после этого она смеет называть его никчемным!

«Правда в том, что твоя гордость задета. Ты не хочешь меня, но все должны были думать, что я безумно тебя люблю. А ведь это не совсем честно. Разве нет? И вообще как-то по-детски. Ты вбила себе в голову что-то такое про возраст, Фрея. А правда в том, что ты красива и пользуешься успехом, но как-то так получилось, что в данный момент ты „не у дел“. Конец истории. Ты считаешь, что все в Корнуолле только и делают, что над тобой глумятся, ты целиком поглощена лишь собой.

Почему бы тебе для разнообразия не подумать о других? О твоем бедном отце, например, который тебя обожает и получает в ответ лишь твои холодные отповеди, как и все остальные. Ты винишь его в том, что он женился, предав твою мать, которая двадцать лет назад умерла. А что было делать бедному парню — ждать, пока драгоценная дочка разрешит ему пожить собственной жизнью?

Плохо, что твоя мать умерла, но ведь и для него это был удар. Он и Аннабел старались дать тебе дом, которому позавидовали бы многие. Но ты не захотела там жить, уехала, селилась в самых дерьмовых квартирах в Нью-Йорке. С чего бы это? Ты не бездомная, ты сделала себя бездомной; ты хочешь быть бездомной, чтобы жалеть себя и доказывать всем, что ты жертва».

Джек остановился. Фрея не жертва, она самая храбрая из женщин, которых он знал. Но сейчас он не думал об этом. Шлюзы открылись, и долго сдерживаемое возмущение стремительно выплеснулось на бумагу.

«И как насчет меня?»

Он писал, отчаянно царапая бумагу.

«Мы столько лет были друзьями. Я позволил тебе пожить в моей квартире. Поехал с тобой в Англию, потому что ты отчаянно в этом нуждалась. Думал, что у нас все здорово. Но ошибся. В эпизоде с Тэш ты явно перегнула палку, он был для тебя лишь предлогом, чтобы оскорбить меня и показать, как мало я для тебя значу.

Я знаю, что далек от совершенства. Но по крайней мере я человечен, тянусь к людям, пусть я лентяй, дилетант и бездельник. В то время как ты при первом же промахе отвергаешь тех, кто тебе предан и кто любит тебя.

О'кей! Ладно, Фрея. Можешь выбросить на помойку десять лет дружбы. Мне есть о чем думать».

О чем, например? Джек мысленно задал себе этот вопрос. И поставил в конце жирную точку. Ручка зависла над листком, но вскоре снова забегала, выводя строку за строкой.

«Мне жаль, что ты невысокого мнения обо мне как о писателе. Хорошо узнать правду после стольких лет. Твое мнение будет поддерживать меня, когда я буду дописывать роман без жалованья, без издателя и без квартиры, в которой можно работать. К счастью, я не утратил веры в себя».

Джек перестал писать и прикусил кончик ручки. Он представил себе потертую папку на своем столе с черновыми набросками, далекими от совершенства. Закончит ли он когда-нибудь свой роман? Может, переметнуться к Лео, и тогда он получит более солидный аванс от другого издательства? Вот именно — славный новенький контракт с кучей нулей. И пусть она называет его дилетантом. Что она вообще смыслит в творчестве?

«Ты не понимаешь, как трудно написать книгу — достичь глубин собственной души и…»

В этот момент Джек как раз и достиг глубин собственной души. Рука его неподвижно зависла в воздухе. Надолго. Затем он швырнул ручку с такой яростью, что обе кувейтские дамы подпрыгнули и, недоумевая, посмотрели на него. Пусть себе пялятся. Он закрыл глаза и откинулся в кресле.

Все, что он увидел там, в глубине, было сведенное гримасой боли лицо Фреи и слезы у нее в глазах. Он ее обидел. Заставил плакать. Причинил ей боль. Он пытался разложить вину на двоих, скрупулезно оценивая виновность каждого, что так же жестоко и бессмысленно, как предложение Соломона разрубить надвое младенца.

Он внимательно прочел написанное. Он презирал себя. Со страниц соскакивали осколки правды. А настоящая правда рвала ему сердце.

Фрея права. Секс с Тэш тут ни при чем. Главное, что он предал Фрею, рассказал ее злейшему врагу, зачем приехал на свадьбу.

И насчет книги она права. Он сам виноват, что не закончил роман, — не его отец, не агент, не отсутствие денег или времени.

Возможно, и насчет его таланта она права. Пытался ли он всерьез заглянуть себе в душу (что бы под этим ни подразумевалось)? Или же не решался? Боялся наткнуться на пустоту. Джек сгреб в широкой ладони листы и смял их, скатав в комок. Он сжимал бумажный шарик в кулаке все сильнее, пока тот не стал совсем маленьким.

«Я пытаюсь хорошо относиться к тебе, но не могу…»

Он не винил ее. Он был неудачником. Пропащим. И он заставил ее плакать.

«Я не хочу больше тебя видеть».

Ну что ж, прекрасно. И не увидит.