В приемной доктора Бордмана никого нет. Наверное, у его помощницы выходной. Все-таки рождественские праздники. Док открывает дверь кабинета и жестом приглашает меня войти.
– Здравствуй, Эйвери.
– Здравствуйте, док.
Мы как обычно устраиваемся друг напротив друга. Я опускаю глаза на его ноги. Носки снова разные.
– Как ты себя чувствуешь?
Поворачиваюсь к окну. Сегодня на удивление тихая и безветренная погода.
– Хорошо. А как вы?
Он удивляется моему встречному вопросу.
– Я тоже. Выглядишь намного лучше, у тебя правда все хорошо?
Пожимаю плечами.
– Ну, я так и сказала.
– Раньше ты лгала.
Вздохнув, подпираю рукой подбородок.
– Да, но сейчас все меняется.
– Ты не покрасила волосы, – с укором произносит доктор Бордман.
Сняв капюшон, оттягиваю прядь длинных бледно-бирюзовых волос.
– А, да… Но я скоро покрашу.
– Умница. – Он что-то пишет на планшете. – Хочешь поговорить?
– О чем?
– Ноэль вернулся.
Наверняка ему сказал папа, иначе откуда он мог узнать?
– Да, мы помирились.
Имя брата больше не приносит мне боли. За эти несколько дней, что он дома, я стала глубже дышать. Его прощение и улыбка стали тем глотком свободы, которой мне так не хватало. Да, я готова признать: это сбросило большую часть моих страхов и переживаний, но… что-то еще осталось. Я не могу не винить себя за то, что сделала. Мне по-прежнему нужно со многим справиться, и Ноэль никак в этом не поможет. Я должна сделать все сама.
– Прощение твоего брата было важной частью. Но теперь готова ли ты к тому, чтобы двигаться дальше?
Смотрю в темные глаза доктора Бордмана и киваю.
– Думаю, да.
Мы беседуем еще сорок минут, и я даже не знаю, кто из нас говорит больше. Раньше мои ответы были простыми и односложными. Но теперь мне стало проще делиться своими мыслями.
Когда я сажусь в машину, папа включает зажигание.
– Ну, как все прошло, детка?
– Как всегда, – отвечаю, не глядя на него, и пристегиваюсь.
Со вздохом папа выезжает на дорогу. Пару минут мы едем в тишине.
– Может, нам стоит поговорить о том, что ты видела? – наконец произносит он.
Я съеживаюсь. Хватит на сегодня с меня разговоров. И вообще мне неприятно вспоминать о том, что они с мамой…
Боже.
– Нет, не хочу.
– Эйви, мне хочется, чтобы ты меня поняла.
– В том-то и проблема, – резко говорю я, – что никогда тебя не пойму. И ты меня. Мы просто должны принять то, что вы сделали. Нет смысла пытаться что-то доказать и обнажать свои чувства. Ты все равно будешь думать: «Зачем она это сделала? У нее не было причин», а я буду думать: «Почему он так поступил? Ведь у него уже есть другая семья, которую он любит». Мы в любом случае не поймем друг друга, пап, – повторяю я.
Может, я не права, но в этом есть смысл. Чем глубже будешь копаться и пытаться понять, тем меньше шансов забыть и идти дальше. Я не хочу, чтобы меня кто-то понимал, потому что это невозможно. Я хочу, чтобы люди приняли это и больше не сторонились меня. И в ответ я обязана сделать так же. В случае своих родителей уж точно.
Какое-то время папа молчит, видимо, переваривая мои слова.
– Ты права, – тихо говорит он. – Давай двигаться дальше.
Кивнув, я кутаюсь в куртку. Мы снова погружаемся в недолгое молчание.
– Ты разговаривала с мамой?
Поворачиваю голову к отцу.
– Нет. Мои слова не значат, что я вот так просто закрою на все глаза. Мне сложно с ней говорить.
Он вздыхает.
– И с тобой тоже, – тихо добавляю я.
Снова тяжелый вздох.
На все нужно время. И на это тоже.
Думаю, на моем лице все написано, потому что папа не продолжает разговор. Он часто смотрит на телефон, а затем предлагает заехать в продуктовый магазин. Его нет очень долго, и когда он возвращается, мы снова едем и проезжаем улицу, на которой теперь живет Мел.
– Разве мы не собирались встречать Новый год с Мел и Райаном? – удивленно спрашиваю я.