Просто незабываемая

Глава 3

«Просто отвратительно», – оставшись один, подумал Лусиус и, встав, пошел налить себе еще эля.

На ней было совершенно ужасающее коричневое платье, немногим легче, чем ее накидка. С высокой талией, с длинными рукавами, наглухо закрытое до самой шеи, оно выглядело настолько непривлекательным, насколько это вообще возможно. Под ним скрывалась высокая хрупкая, если не сказать худая, фигура – фигура, которая не вызывала абсолютно никаких эмоций. Прическа девушки оказалась именно такой, как он и представлял, когда на ней еще была шляпа. Разделенные посередине строгим пробором темно-каштановые или, возможно, даже черные волосы были безжалостно зачесаны назад и собраны на затылке в простой пучок. Он мог допустить, что они примялись под шляпой, но все равно не верил, что в это утро она пыталась смягчить чопорность прически какими-то легкими волнами или завитками, призванными поддразнить мужское воображение. Лицо девушки было длинным и узким, с высокими скулами, с прямым носом, с не поддающимся описанию ртом и с темными глазами, обрамленными густыми ресницами.

Она казалась холодной и непривлекательной, то есть выглядела – и вела себя – как типичная гувернантка.

И тем не менее он чувствовал, что абсолютно не прав.

По какой-то причине, которую он так и не мог понять – разгадка, вероятно, крылась не в отдельных чертах, а в том, как они сочетались между собой, – мисс Фрэнсис Аллард была чрезвычайно эффектна.

Но все же ей не хватало чего-то, что Лусиус мог назвать хотя бы отдаленно привлекательным. Однако он застрял с ней здесь до завтрашнего дня.

Ему следовало радоваться, что она оставалась одна на кухне, где ей, видимо, так нравилось, потому что, безусловно, у нее не появится новая внешность после того, как она выпьет чай и вымоет стол. К счастью, она питала к нему такое же сильное отвращение, как и он к ней, и держалась от него подальше.

Но по прошествии получаса ему стало скучно. Он подумал, что можно было бы пойти в конюшню, чтобы узнать, не перешли ли еще Питере и другой кучер к рукопашной. Но если дело у них зашло так далеко, ему придется вмешаться. И вместо этого он отправился в кухню – и резко остановился на пороге, пораженный представшей перед ним картиной.

– Боже правый! Неужели вы собираетесь приготовить мясной пирог? – воскликнул он, вдыхая аромат трав и готовящегося мяса.

С засученными до локтей рукавами, завернутая в огромный фартук, Фрэнсис стояла у большого деревянного стола, занимавшего середину кухни, и раскатывала то, что было подозрительно похоже на тесто.

– Собираюсь. Вы думаете, я не способна приготовить такое простое кушанье? У вас даже не будет расстройства желудка.

– Я впечатлен, – сухо отозвался он, хотя на самом деле так и было. Яйца-пашот никогда не занимали первых мест в списке его любимых обеденных блюд.

Ее перепачканные мукой щеки зарумянились, и хотя Фрэнсис чуть ли не утопала в фартуке, вероятно, принадлежавшем миссис Паркер, почему-то она выглядела более привлекательной, чем раньше, – более живой.

Потянувшись, он взял со стола оставшуюся полоску теста, но выронил ее, не успев отправить в рот, потому что Фрэнсис шлепнула его по руке.

– Если вы только и собираетесь, что таскать тесто, которое мне стоило таких трудов приготовить, я рассержусь, что мне мешают, – резко одернула она Лусиуса.

– В самом деле, сударыня? – Он поднял брови, так как его не шлепали по пальцам по меньшей мере лет двадцать. – Мне следует в знак благодарности вернуть после обеда пирог нетронутым?

Секунду она смотрела на него, а затем... залилась смехом.

Черт бы ее побрал! Внезапно она стала по-настоящему живой и более чем привлекательной.

– Глупо было так говорить, – призналась она со смехом, еще искрившимся у нее в глазах и приподнимавшим уголки губ, которые, как он отметил, были вовсе не такими уж невыразительными. – Вы пришли сюда помочь? Можете почистить картошку.

Лусиус смотрел на нее во все глаза, как пораженный школьник, и ее слова эхом отдавались в его ушах.

– Почистить картошку? – Он нахмурился. – А как это делается?

Фрэнсис вытерла руки о фартук, скрылась в комнате, очевидно, служившей кладовой, и вернулась оттуда с ведром картошки, которое поставила у его ног, а потом достала из буфета нож и протянула его Лусиусу ручкой вперед.

– Вы, по-моему, достаточно сообразительны, чтобы догадаться самостоятельно.

На самом деле это оказалось совсем не так просто, как представлялось. Если он срезал кожуру слишком толсто, чтобы картошка получалась гладкой и чистой, то в итоге у него оставалась очень маленькая картофелина и большая гора кожуры. Если же он срезал ее слишком тонко, то потом приходилось удалять глазки и всякие другие дефекты, что отнимало немало времени.

Лусиус не сомневался, что у его повара и всего остального кухонного штата случился бы удар, если бы они сейчас его увидели, как и у его матери, и у сестер. Его друзья, может, и не получили бы удара, но лежали бы под столом и, держась за бока, катались бы там от смеха. Только взгляните, виконт Синклер, образчик великосветского джентльмена, зарабатывает себе на ужин – во всяком случае, чистит себе на обед картошку, что даже еще хуже!

Все это время он больше чем вполглаза посматривал на мисс Фрэнсис Аллард, которая выкладывала тесто в глубокий противень. Ее изящные руки и тонкие пальцы проворно двигались, наполняя оболочку ароматным мясом, овощами и густым варевом, которое медленно кипело на плите. Затем она накрыла все это крышкой из теста, прижала ее вдоль всего края подушечкой большого пальца и в нескольких местах проткнула вилкой.

– Для чего вы это делаете? – Выковыряв у картошки глазок, он указал ножом на пирог. – Не выкипит ли вся начинка?

– Если не дать пару выхода, то не исключено, что он сорвет покров из теста, – объяснила она, наклоняясь, чтобы поставить пирог в печь. – И нам придется соскабливать половину теста и начинки пирога со стенок духовки на наши тарелки. Вернее, на вашу тарелку, потому что я получила бы то, что осталось на противне.

И, говоря о сорванных покровах...

Она, вероятно, абсолютно не имела понятия, какую картину представляет, склонившись к плите: ее зад очаровательно округлился под тканью платья – явное доказательство tofo, что фигура у нее все же имелась. С тех пор как они встретились, она и пальцем не шевельнула, чтобы соблазнить его, а ее первые слова, обращенные к нему, если он правильно помнил, были о том, что его следует подвергнуть несчетному количеству самых жестоких пыток.

Но Лусиус только что получил еще одно доказательство того, что ошибался. Сначала она казалась строптивой и вздорной. Потом стала эффектной, но непривлекательной. Теперь он чувствовал себя так, словно был на волосок от помешательства.

– Вам хватит того, что я начистил? – раздраженно спросил он.

Фрэнсис выпрямилась и посмотрела, слегка склонив голову набок.

– Хватит, если каждый из вас ест не за целый полк, а только за половину. Полагаю, вы делали это в первый раз?

– Странно, мисс Аллард, но я не чувствую стыда, признаваясь в этом. Да, это был первый – и, горячо надеюсь, последний раз. Кто будет мыть всю эту посуду?

Глупейший вопрос из всех, которые он когда-либо задавал.

– Я, если только не найдется добровольный помощник. Сомневаюсь, что стоит просить Томаса, а Уолли я отправила бриться, и, думаю, эта задача займет у него не меньше часа. Остается ваш кучер или... – Она выразительно подняла брови.

Какого черта он поставил себя в такое нелепое положение? Не может же она всерьез ожидать... Конечно, нет. В ее глазах светилась откровенная насмешка.

– Вы хотите, чтобы я мыл или вытирал? – коротко спросил он.

– Лучше вытирайте. Вы можете повредить свои благородные руки, если вам придется слишком долго держать их в воде.

– Мой камердинер разрыдался бы, – признался виконт. – Вчера он уехал домой раньше, но больше никогда не согласится оставить меня.

«День становится все удивительнее», – решил Лусиус, когда они начали мыть и вытирать посуду, пока картошка весело булькала в своем котелке и запах, струившийся из духовки, заставлял его желудок урчать, протестуя против столь долгого ожидания. Этот день обещал стать самым необычным в жизни мистера Маршалла.

Он никогда не останавливался ни в каких гостиницах, кроме самых лучших. Он редко путешествовал без камердинера, но Джеффрис простудился, и Лусиус не хотел даже думать о том, чтобы всю дорогу выслушивать в экипаже его причитания. Нога Лусиуса не ступала в кухню с тех пор, как он был ребенком, когда наведывался туда часто и тайно, чтобы выпросить кусочек лакомства.

День стал ужасным с того момента, когда Питере обогнал экипаж, такой древний, что Лусиус подумал, не забросил ли их снегопад каким-то образом назад во времени. И с тех пор день нисколько не улучшился.

Но теперь, как ни странно, этот день начинал ему нравиться.

– Надеюсь, вы понимаете, что после обеда все это придется мыть заново? – спросила Фрэнсис, когда он бросил мокрое полотенце поверх последней вытертой тарелки.

– Мисс Аллард, неужели никто никогда не объяснял вам, для чего существуют слуги? – Он скептически посмотрел на нее и вернулся обратно в обеденный зал.

К тому времени как они пообедали и мистер Маршалл поручил Уолли и двум кучерам вымыть посуду, Фрэнсис почувствовала себя уставшей. Этот день был долгим и очень странным, а из-за ранних зимних сумерек казалось, что час уже очень поздний. Ветер, стучавший в ставни и завывавший в дымоходе, тепло и потрескивание поленьев, доносившееся из очага, успокаивали Фрэнсис, как и горячий чай, который она потягивала.

Она смотрела в огонь, пила горячий чай и краем глаза разглядывала мягкие, начищенные до блеска высокие кожаные сапоги мистера Маршалла, который непринужденно сидел, скрестив ноги в лодыжках и свободно, расслабленно вытянув их к камину, и благодаря этой позе казался Фрэнсис вдвое мужественнее, чем раньше.

Он производил впечатление опасного мужчины.

Фрэнсис не решалась извиниться и отправиться спать. Вообще-то ей нужно было только встать и объявить, что она идет наверх, в комнату, соседнюю с его спальней. Днем она обнаружила, что там на двери даже нет замка, и хотя она вовсе не думала, что виконт попытается соблазнить ее, но все же...

– У этого пирога с мясом есть только один недостаток, мисс Аллард. – Лусиус вздохнул с явно удовлетворенным видом. – После него другие блюда потеряли для меня интерес.

Пирог вполне удался, если учитывать, что она никогда прежде не пекла самостоятельно и несколько лет вообще не готовила. Но комплимент ее удивил. Мистер Маршалл не казался похожим на человека, который раздает похвалы направо и налево.

– Картошка тоже была весьма вкусной, – отозвалась Фрэнсис, вызвав у него неожиданный взрыв смеха.

Конечно, их знакомство началось очень неприятно, но какой смысл сохранять враждебные отношения только ради того, чтобы оставаться вздорными и раздраженными грубиянами? Постепенно по молчаливому согласию они сложили оружие и заключили, так сказать, «худой мир».

Фрэнсис было странно сидеть вот так, наедине с очень красивым и мужественным джентльменом, который, полностью расслабившись, вытянулся в своем кресле, и знать, что они проведут ночь на расстоянии нескольких шагов друг от друга, одни на верхнем этаже гостиницы. Здесь был простор для фантазии и мечтаний. Но такие фантазии совсем не так приятны, когда становятся реальностью.

Господи, последние три года она жила в женском обществе и не общалась ни с кем, кроме женщин, если не считать мистера Кибла, пожилого швейцара в школе мисс Мартин.

– Итак, ваш дом в Бате? – спросил мистер Маршалл.

– Да, я живу в школе, где преподаю.

– А-а, значит, вы учительница.

Но ведь он это предполагал, разве нет? Так что удивляться нечему. И совершенно очевидно, что она не светская дама. Даже частный экипаж, в котором она путешествовала, был непрезентабельным, несмотря на богатство ее двоюродных бабушек.

– В школе для девочек, – добавила Фрэнсис. – В очень хорошей школе. Когда мисс Мартин открыла ее девять лет назад, у нее было всего несколько учеников и очень мало средств. Но ее репутация великолепной учительницы и помощь благотворителя, имени которого она даже не знает, дала ей возможность занять еще и соседний дом и брать девочек на попечение, а не только платных учениц. И она смогла нанять еще нескольких учительниц. Я там уже три года.

– И чему же учат девочек в этой школе? – спросил он, сделав глоток портвейна из бокала. – Что вы преподаете?

– Музыку, французский и письмо. Умению правильно излагать мысли, а писать буквы – этому учит Сюзанна Осборн. Школа обучает девочек всему, что, как предполагается, может понадобиться молодым леди, – например, танцам, рисованию и пению, а еще этикету и хорошим манерам. Но она учит и теоретическим дисциплинам. Мисс Мартин всегда на этом настаивала, так как твердо уверена, что женский мозг ни в чем не уступает мужскому.

– А-а, – протянул он, – замечательно.

Резко повернув голову, Фрэнсис посмотрела на него, но не смогла определить, было ли это суждение высказано с иронией или нет. Положив голову со слегка растрепанными короткими вьющимися волосами на высокую спинку кресла, он выглядел сонным, и Фрэнсис ощутила внутри странный легкий трепет.

– Мне нравится там преподавать. Я чувствую, что моя жизнь приносит какую-то пользу.

– А до этих трех лет вы не делали ничего полезного? – Он повернул голову, чтобы посмотреть на Фрэнсис.

Она мысленно вернулась к двум годам, последовавшим за смертью отца, и на мгновение почувствовала, что готова расплакаться. Но ее слезы по тем несчастным, трудным годам давным-давно пролиты, и она никогда не сожалела о выборе, который тогда сделала: стать учительницей, вместо того чтобы униженно бежать и искать убежища и поддержки в доме своих двоюродных бабушек. И если бы можно было вернуться назад, она бы снова поступила точно так же.

Для женщины нет ничего лучше независимости.

– Три года назад я не была счастлива, – ответила Фрэнсис. – А сейчас счастлива.

– Правда? – Его взгляд неторопливо двигался по ее лицу, шее, плечам и даже вниз по груди, приводя Фрэнсис в смущение. – Вам везет, что вы можете так сказать, сударыня.

– Значит, вы несчастливы?

– Счастье. – Его брови презрительно выгнулись. – Глупое слово. Существуют наслаждение и чувственное удовольствие – и существуют их противоположности. Я ищу первые и, как могу, избегаю последних. Можно сказать, это моя жизненная философия – моя и большинства людей, если они честны сами с собой.

– Я говорила необдуманно и употребила неправильное слово. Мне следовало сказать, что я удовлетворена своей жизнью. Я избегаю всех крайностей, о которых вы упомянули, и дорожу своим душевным покоем. Это моя жизненная философия, и я уверена, многие поняли, что это разумный образ жизни.

– И к тому же дьявольски скучный.

А затем он сделал такое, что вызвало у Фрэнсис не только трепет – у нее на мгновение перехватило дыхание, так что она едва не задохнулась.

Он улыбнулся ей – и показал себя по-настоящему красивым мужчиной.

Она старалась подобрать достойный ответ, но не могла и просто молча смотрела ему в глаза, чувствуя, как к ее щекам приливает кровь.

Он так же молча смотрел на нее, но его улыбка исчезла.

– Я думаю, – сказала она, наконец обретя дар речи, – пора в постель.

Если она хотела когда-нибудь вернуть обратно сказанные слова, то это был как раз такой случай. И если она хотела, чтобы когда-нибудь у нее под ногами разверзлась бездна и поглотила ее, то сейчас было самое подходящее время.

Несколько ужасных мгновений она не могла отвести взгляда от него, а он от нее, и воздух между ними, казалось, звенел.

– Полагаю, – первым заговорил он, – что вы, мисс Аллард, имели в виду себя одну. Но вы совершенно правы – пора в постель. Если мы будем продолжать сидеть здесь, то боюсь, заснем, а потом, когда камин прогорит, проснемся с затекшими шеями и замерзшими ногами. Идите наверх, а я сгребу угли в кучу и поставлю экран. Я проверю и кухонный камин, хотя, думаю, Питере и ваш Томас еще некоторое время будут там играть в карты и недовольно ворчать друг на друга.

Продолжая говорить, он поднялся с кресла и нагнулся над камином.

Вставая, Фрэнсис не была уверена, удержат ли ее ноги. До чего отвратительная обмолвка! Все-таки ей следовало оставаться в кухне.

– Доброй ночи, мистер Маршалл, – сказала она его спине.

– Вы еще здесь? – Он выпрямился и, повернувшись к ней, насмешливо поднял бровь: – Доброй ночи, мисс Аллард.

Задержавшись только для того, чтобы взять со стойки одну из свечей, Фрэнсис торопливо поднялась по лестнице к себе в комнату и с удивлением увидела горящий камин. Хотя мистер Маршалл обещал сказать Уолли, чтобы тот развел огонь, она не слышала, чтобы он отдавал ему распоряжение. Быстро раздевшись и приготовившись ко сну, она нырнула под одеяла и накрылась с головой, словно стараясь заглушить свои мысли.

Но, кроме мыслей, существовали еще и чувства – и они определенно принадлежали не той женщине, которая провозглашала спокойную удовлетворенность жизнью. Ее грудь неприятно затвердела, низ живота пульсировал, внутренняя часть бедер болела, а она была не столь наивна, чтобы не распознать симптомов того, что это означало.

Она хотела мужчину, которого совсем не знала – а если бы знала, то, вероятно, не хотела бы – и которого даже презирала на протяжении нескольких часов. Какое унижение!

Лежа под одеялами, Фрэнсис напряженно ждала звука его шагов, когда он будет подниматься по лестнице в свою комнату, но, несмотря на то что долго не спала, так и не услышала, когда он прошел.

Проснувшись на следующее утро и взглянув в окно своей спальни через маленький круг, который он очистил теплым дыханием, Лусиус увидел, что снег уже перестал идти. Но его выпало много, ветер намел большие сугробы, небо по-прежнему было затянуто тучами, и, если судить по температуре в комнате, снег не очень-то собирался таять.

Хотя было еще слишком темно, чтобы он мог как следует разглядеть окрестности, тем не менее все свидетельствовало от том, что сегодня никто никуда не поедет.

Лусиус ожидал, что его снова охватит уныние и плохое настроение, и удивился, вместо этого почувствовав такой прилив энергии, какого не испытывал с самого начала Рождества. Нет, конечно, в его жизни ничего не изменилось, но судьба подарила ему небольшую передышку.

Лусиус с трудом представлял себе, что мог застрять в жалкой второразрядной провинциальной гостинице без своего камердинера – и без большинства других удобств, которые всегда были для него сами собой разумеющимися.

Он побрился, довольствуясь холодной водой, стоявшей в кувшине на умывальнике с прошлого вечера, оделся, потом натянул свои высокие сапоги, надел пальто и шляпу и, держа в руке кожаные перчатки, спустился по лестнице. Все было погружено во тьму. Как он и ожидал, Уолли еще не проснулся, и кучера, вероятно, тоже оставались в своих постелях. Они еще играли в карты, громко выражая сомнения в честности друг друга, когда уже глубоко за полночь он решил, что может безопасно отправиться спать, то есть безопасно для собственного душевного спокойствия. Когда Фрэнсис сказала, что пора в постель, он на несколько мгновений почувствовал – опять! – что он на грани помешательства.

В это утро Лусиус ощущал необыкновенную бодрость, несмотря на то что спал мало. А так как он не мог ни совершить верховую прогулку – свою любимую разминку ранним утром, – ни боксировать, ни фехтовать, что было бы стоящей заменой, он решил, что уберет снег от двери, и, натянув перчатки, вышел в сумерки приближающегося дня. Пробравшись к конюшне, чтобы раздобыть лопату или метлу, он увидел, что Питере уже там и чистит лошадей. С его помощью он нашел то, что искал.

– Если хотите, хозяин, я сам этим займусь, когда закончу здесь, – предложил Питере. – По мне, уж лучше разгребать снег, чем снова мыть чертову посуду. Но вижу, вы просто горите желанием сделать что-то полезное. Что ж, давайте.

– Премного тебе благодарен, – сухо откликнулся Лусиус и, взяв лопату, принялся за работу.

В разгорающемся утреннем свете он увидел, что гостиница стоит на некотором расстоянии от деревни, которая, как он и предполагал, действительно существовала, но связывающая их дорога была занесена снегом настолько, что невозможно было определить, где именно она находится. Не похоже, чтобы сегодня кто-нибудь пожаловал, даже если жаждущие эля знали, что владелец должен быть дома, и еще менее вероятно, что Паркеры в состоянии вернуться.

После того как Лусиус потратил час на то, чтобы расчистить дорожку от двери до конюшни, и еще час, чтобы проложить путь от двери до того, что, по его оценке, было дорогой, ему стало жарко, он тяжело дышал и был полон энергии. Пока он работал, взошло солнце – во всяком случае, он так полагал, – но небо оставалось затянутым тучами, и оттуда изредка срывались снежинки, однако в мире по крайней мере стало светло.

Убирая снег рядом с гостиницей, он выпрямился и заглянул в окно, которое, по его соображению; выходило из кухни.

Фрэнсис Аллард уже встала и хлопотала возле плиты. Она была гладко причесана, одета в почти такое же платье, что и накануне, только оно было кремовым и больше шло ей, и была так же завернута в огромный фартук. Он не мог сказать, сама ли она заложила в печь дрова и разожгла огонь, но камин, по-видимому, горел уже довольно давно. Из носика чайника вырывалась струйка пара, на плите что-то варилось, на столе стояла миска с чем-то похожим на взбитые яйца – и Лусиус внезапно осознал, что зверски голоден.

Странно, но эта домашняя сцена очаровала его – и весьма возбудила. В облике женщины, занятой приготовлением пищи, в том, как она наклонялась и поворачивалась, было что-то почти эротическое.

Но эту мысль ему определенно не следовало развивать дальше. Она школьная учительница и добродетельна сверх меры – другими словами, ему не на что было рассчитывать.

Словно почувствовав на себе его взгляд, Фрэнсис обернулась и увидела, что Лусиус смотрит на нее. И – проклятие! – она действительно улыбалась и великолепно выглядела в это раннее утро. Эта ее улыбка была смертельным оружием, и в сложившихся обстоятельствах он был бы просто счастлив, если бы она не обращала это оружие против него.

Она кивнула ему и указала на еду.

Когда, сбросив пальто и сменив обувь, Лусиус через несколько минут вошел в кухню, на длинном кухонном столе уже стояли две тарелки.

– Я решила, что вы не откажетесь позавтракать здесь. – Она повернула к нему голову, чтобы убедиться, что это он, а потом снова отвернулась к яйцам, которые взбалтывала у плиты. – Я недавно разбудила Уолли и отправила его за водой, чтобы он почувствовал, что заработал свой завтрак, как Томас и Питере. Поэтому он только сейчас взялся разжигать камин в обеденном зале, так что кухня – самое уютное место для нашей трапезы.

– Слуги уже поели? – спросил Лусиус, потирая руки и вдыхая смесь запахов копченого бекона, жареной картошки и кофе.

– Я могла бы позвать и вас, но мне показалось, что вы слишком увлечены своим занятием.

. – Да, правда. Она поставила перед ним полную тарелку и, сняв фартук, села к столу.

– Полагаю, вы сами развели здесь огонь, – заметил Лусиус, вставая, чтобы налить кофе.

– Нуда. Разве это не странный поступок?

Он засмеялся, а Фрэнсис, бросив на него быстрый взгляд, снова нагнула голову, глядя в свою тарелку.

– Вы когда-нибудь прежде командовали гостиничной кухней? Вам раньше приходилось готовить для четырех взрослых мужчин?

– Никогда. А вы когда-нибудь расчищали снег вокруг деревенской гостиницы?

– Ей-богу, никогда!

На этот раз они рассмеялись вместе.

– Действительно, странный поступок, – согласился он. – Вчера вы сказали мне, что все Рождество мечтали о снеге. И что бы вы с ним делали, если бы он пошел?

– Я бы смотрела в окно и восхищалась. Снег на Рождество – это такая редкость. И я представляла себе, как брожу в снегу по округе с деревенскими певцами – но в этом году певцов не было – и отправляюсь вместе с ними на рождественский бал – но бала тоже не было.

– Самая унылая деревня, о которой я когда-либо слышал. Наверное, все сидят по домам и набивают животы гусем и пудингом?

– Наверное, так. И мои бабушки отказались от приглашений ради возможности остаться дома в компании своей внучатой племянницы.

– Которая гораздо охотнее танцевала бы на деревенском празднике. Да, у вас получилось невеселое Рождество, сударыня. Искренне вам сочувствую.

– Несчастная я, – согласилась она, хотя сейчас в ее глазах плясало веселье.

– И это единственное, для чего вам нужен был снег? Ради этого вряд ли стоит так сильно мечтать о нем.

– Понимаете, – она поставила локоть на стол и подперла рукой подбородок, нарушая все правила этикета, – моим бабушкам вряд ли доставило бы удовольствие играть в снежки, а играть самой с собой невозможно. Я, быть может, слепила бы снеговика. Когда два года назад выпал снег, мисс Мартин отменила дневные занятия, и мы повели девочек на лужайку позади школы и устроили там конкурс снеговиков. Было по-настоящему весело.

– Вы победили?

– Должна была бы. – Она снова взялась за нож и вилку. – Мой снеговик, несомненно, был самым лучшим, но было заявлено, что учителя не могут стать победителями. Это ужасно несправедливо. Я чуть не подала там же в отставку. Но когда я пригрозила это сделать, с десяток девочек повалили меня в снег, а мисс Мартин умышленно смотрела в другую сторону и даже не попыталась прийти мне на помощь.

«Похоже, в этой школе весело», – подумал он, не в силах представить себе, чтобы кто-то из его бывших учителей барахтался в снегу, тем более на глазах у главы школы.

Мисс Аллард, безусловно, не была вздорной, занудной женщиной, за которую он принял ее вчера. И Лусиусу пришлось признать, что если бы он оказался на ее месте, он был бы в еще более отвратительном настроении и тоже лелеял бы ужасную мечту сварить кого-нибудь в масле. Но конечно, это не означает, что он или Питере позволили бы кому-нибудь обогнать их.

– Сегодня утром учителя не лишаются награды.

– Что? – Она удивленно посмотрела на него.

– Там, снаружи. – Он показал в сторону, противоположную деревне. – Как только я помогу вам убрать посуду. Правда, существует одна проблема. У вас есть подходящая обувь?

– О, конечно, есть. Разве я мечтала бы о снеге на Рождество, если бы у меня ее не было? Я вызвана на соревнование по лепке снеговиков? Вы проиграете.

– Посмотрим. Что вы кладете в эту картошку, что она такая вкусная?

– Собственный секретный набор специй.

Закончив еду, он собрал посуду, чтобы помыть ее, пока Фрэнсис замешивала тесто для свежего хлеба.

– Оно .будет подходить, пока я буду выигрывать соревнование, – сказала она ему.

Свежий хлеб! У Лусиуса потекли слюнки, хотя его желудок уже был полон, и он – ужас из ужасов! – даже вытер тарелки.

Если бы не снег, его путешествие сейчас подходило бы к концу, и к полудню он бы уже сидел дома, в тихом, спокойном Клив-Эбби, и его ожидало бы раннее возвращение в Лондон и несметное количество удовольствий – правда, только до начала сезона, увы. А вместо этого он собирался развеять скуку бестолкового дня лепкой снеговика.

Но следует честно сказать, он больше не скучал – не скучал с того момента, как встал с постели.

Он попытался вспомнить, когда последний разлепил снеговика или вообще резвился в снегу, и не смог.