Первое, что сказали ему шлюхи в детстве: он не должен слишком привязываться.
В те дни, до того, как появились Скорпионы, предполагалось, что каждый ребёнок должен идти по стопам родителей. Для эльфа, выросшего в доме греха, другой дороги не оставалось: он полагал, что мог бы поступить на корабль, но ему всегда претила мысль покинуть Тарагу. Итак, он сидел у ног женщин, пока они подстригали его волосы, и рассказывали ему о клиентах, о том, как быть мягким там, где требуется мягкость, о том, как выбраться живым там, где шансов на это нет. Цури, одна из самых красивых и нежных женщин, из тех что по-матерински заботились о нём, сажала его к себе на колени, даже когда он становился слишком взрослым для этого, и говорила ему: «Дорогой, ты никогда не должен их любить. Побереги свою любовь для своей семьи, для своего домашнего очага. Если ты влюбишься на работе, это никогда не закончится хорошо».
Тогда ему казалось, что он знал любовь. В каком-то смысле его любили. Все его матушки, когда они не были заняты, пьяны или голодны. Цури рассказывала ему о его родной матери, лесной дикарке, гордой, загорелой и красивой. У неё был долг, и она заплатила его. Тогда это казалось естественным, как и всё остальное в его мире. Естественно, что маленький мальчик однажды вырастет, чтобы отплатить миру за то, что имел наглость родиться в нём.
Когда Скорпионы пришли за ним, её долг был выплачен, и Цури только раз бесстрастно взглянула на него, прежде чем его увели, и он задался вопросом, насколько сильно она вообще когда-либо его любила.
Однако он помнил, что она ему сказала. Всё до последнего слова. Помнил свою мать, дикую и красивую. Помнил правило: никогда не влюбляться на работе.
В Скорпионах ты всегда был на работе.
– Для любви нет времени, – сказал он Терену, и Терен согласился. В этом не было ничего особенного.
И так продолжалось. До Ривы.
– Дорогой, – вспоминает он, как она говорила ему, сидя на столе рядом с картой, закинув ногу на ногу и вздёрнув подбородок, словно бросая вызов. – Ты трогаешь всех, кроме меня.
– Возможно, – отвечал он. – Я не хочу смешивать работу и удовольствие.
Поначалу он её боялся. Она ворвалась в его жизнь так же своевольно, как летняя гроза, как холодный ветер с океана. Она была на шесть дюймов ниже его и держалась так, словно была на два фута выше. Её глаза были цвета морской волны, рот всегда кривила улыбка. Её мозг работал быстрее, чем у половины старших Скорпионов, которых он встречал. Терен переспал с ней в первую неделю, и именно она ушла до рассвета, оставив его возвращаться в комнаты, которые он делал с Рейвеном, с недовольным выражением лица. С тех пор они делали это снова и снова.
Рейвен знал, почему он боялся её, но не хотел, чтобы она сама это знала.
Они постепенно превратились в единое целое из трёх человек, три пары конечностей одного тела, порождённого Скорпионами. Рива – голова, Терен – мускулы, – Рейвен – хитрость. Отравитель. Соблазнитель. Она составляла планы. Терен стоял на страже. Рейвен их воплощал.
– Ты спишь, с Тереном, – сказала она ему, как ни в чём не бывало. – и в любом случае, работа для тебя – это море удовольствия, Рей.
Он пожал плечами. На это нечего было сказать.
– Так почему не я?
– Я знаю, когда я потерплю поражение, Ри, – ответил он ей и увидел, как её брови приподнялись, а смех на губах угас от его необычной серьёзности.
Она встала, соскользнула со стола. Сделала несколько шагов, пока не оказалась рядом с ним.
– Возможно, я тоже хочу потерпеть поражение, – прошептала она. Затем поцеловала его – нежно, по-доброму. Один из её пальцев зацепился за его воротник, и её рот оказался на его губах. Это были единственные два места, в которых соприкасались их тела, и каждая частичка его пела от этого. Рейвен, соблазнитель, был полностью покорён, полностью пленён.
Она отступила на шаг и посмотрела на него своими умными глазами цвета морской волны. Как гладкие осколки стекла на пляже, как морской прилив, как река среди джунглей. Он отказался от построения метафор. Она была так близко.
– Это не просто работа, – сказала она, как будто нуждалась в подтверждении.
– Нет, – сказал он. – Нет, это не только она.
Это было самое близкое, что они когда-либо говорили друг другу. Тот момент в самом начале, перед тем, как они легли в постель. Когда её палец на его воротнике был единственной точкой соприкосновения, которая у него была с ней. Когда всё казалось возможным.
В Святилище холодно и мокро. Мастиф Алии скулит, прижимаясь к её боку. Рейвен отказывается спать в их палатке – несмотря на очаровательное тепло её тела – и вместо этого ложится поближе к огню. Они никогда не разбивают лагерь на открытом воздухе, только в пещерах, но в пещерах сыро и ветрено. Никто из них по-настоящему не высыпается.
Однажды утром он размыкает веки после беспокойного сна и обнаруживает свою голову на коленях Алии, а не на земле, и нежная рука осторожно перебирает его волосы. Рейвен остаётся неподвижным, надеясь, что если никто не заметит, что он проснулся, рука продолжит движение. Он жаждет этого, нежности, какой бы незаслуженной она ни была.
– Ты не спишь?
Он думает о том, чтобы притвориться. Думает о том, чтобы плюнуть на всё, повернуться, улыбнуться Алие и сказать «да» всему этому. Он также боится Алии, как боялся Ривы.
– Мм… – говорит он наконец и садится, оставаясь на расстоянии осторожного дюйма между ними. Он позволяет их коленям соприкоснуться. Он протягивает руки к огню. – Сколько дней осталсь до того, как мы покинем это ужасное место?
– Теперь мне хочется извиниться, что я взяла тебя с собой, – иронично замечает Алия. – Я знала, что ты ненавидишь холод, но я просто…
– Ну, тебе нужно было что-то, на что приятно посмотреть в этой снежной пустыне, – пренебрежительно отзывается Рейвен.
Алия хихикает, а затем на мгновение замолкает.
– Я тут кое о чём подумала.
– Да?
– Ты – неплохой убийца, Рейв.
– Спасибо.
– Нет, это не… – она издаёт разочарованный вздох. – Я имею в виду… Когда мы были в Подземных Чертогах, и вы с Леей отправились на разведку… Моран продолжал говорить, что ты многого не добьёшься. Что ты не очень хорош в том, что делаешь, что тебе даже не удалось нас нормально убить. Что-то в этом роде. И когда вы оба вернулись, у вас была разная информация, но в одинаковом объёме.
Рейвен смотрит на неё.
– И что ты об этом думаешь?
– Ты неплох в том, что делаешь, – продолжает Алия. – На самом деле, ты гордишься своим мастерством. Так что, должно быть, в тот день была причина, по которой никто из нас не умер.
Слова на мгновение повисают в воздухе между ними. Затем Рейвен заставляет себя рассмеяться.
– Ты была слишком красива, чтобы тебя убить, – говорит он.
Глаза Алии спокойны, её взгляд устремлён на него. Рейвен может чувствовать этот взгляд, даже если не смотрит на неё в ответ.
– Это всё?
Она снова смеётся.
– Нужно что-то ещё?
***
Через три месяца после того поцелуя Рива, Терен и Рейвен все вместе отправились в постель, в различных сочетаниях. Её смеющийся рот становился постоянным атрибутом его жизни, а не сводящим с ума сном.
Через три месяца после того поцелуя Терен узнаёт, что Рива приняла взятку от их жертвы и они вдвоём загоняют её в угол в их общей спальне. По её щекам текут слёзы, и она умоляет: «Рейвен, пожалуйста».
Он не двигался. Его охватило чувство, что его предали. Колючая боль.
– Ты подвергаешь опасности нас всех. Ты эгоистичная…
– Я этого не делала, – выдохнула она. – Я люблю тебя.
Терен рассмеялся, высоко и пронзительно.
– Ты любишь его? Как будто это дерьмо чего-то стоит.
Нож вошёл в её грудь, его лезвие окрасилось кровью.
Она не пыталась сопротивляться.
– Я люблю тебя, – повторила Рива снова. – Пожалуйста.
– Прости, дорогая, – сказал Рейвен. В тот момент он был так зол, что не мог думать. – Это всего лишь работа.
Выражение её глаз, когда они отвернулись и оставили её умирать – оно было таким, как будто это он ударил её ножом.
– Ты сожалеешь? – спрашивает Алия, её глаза бледно серые и пустые.
Рука находит его локоть, её большой палец мягко двигается взад-вперёд. Рейвен высвобождает руку. «Не спрашивай меня больше об этом, – ему хочется кричать. – Как ты можешь прикасаться ко мне, как будто я человек, а не полумёртвая собака у твоего порога? Как ты можешь кормить меня с рук и улыбаться, когда я просто хочу сдохнуть. Как ты можешь беспокоиться. То, что я сделал…»
Алия всё ещё смотрит на него. Она не моргает.
– Да, – говорит Рейвен. Это звучит горько, вызывающе. – ДА, если это то, что ты действительно хочешь знать. Я сожалею. Теперь давай просто пойдём дальше.
Сожаление – лишь слабое слово. Но это всё, что он может дать.
Через три дня после её смерти они нашли свою цель и убили его. Они раскрыли источник информации.
Это была не Рива.
Рейвен взбежал на самый верх здания, на крышу, и оторвал ткань от рукава своей рубашки только для того, чтобы засунуть её в рот, заткнуть ею свой рот. Чтобы он мог кричать, кричать и кричать.
Твёрдая земля внизу внезапно показалась ужасно привлекательной.
Его горло горело, голос охрип, когда он рухнул у стены, посмотрел на небо и прошептал:
– Прости… – желая, чтобы вместо слов у него пошла горлом кровь.