Моран находит его после Святилища, когда они возвращаются в лагерь, подальше от снега. Почти все спят, но Рейвену приснилось, как Рива смеялась до тех пор, пока не захлебнулась кровью, поэтому он не очень расположен снова засыпать. Он просто запрокидывает голову назад, чтобы посмотреть в небо, и размышляет о выживании. Это долгий, долгий путь по грязи, в тени деревьев. Он не знает точно, почему продолжает это делать.
– С тобой всё в порядке? – спрашивает Моран. Его глаза темные и зелёные, более тёмные, чем у Ривы. Озеро, а не океан. Рейвен тычет палкой в огонь.
– Со мной всегда всё в порядке, мой друг, – отзывается он.
– Верно, – подтверждает Моран и садится напротив него. – Послушай… Возможно, мне следует извиниться.
– Не нужно, – отвечает Рейвен и пытается отмахнуться от него, но Моран явно не собирается уходить.
– Нет… – он замолкает, возможно, заметив выражение лица Рейвена. – Хорошо, я буду молчать. Я просто хотел, чтобы ты знал. Я сожалею о том, что не доверял тебе.
Возможно, это одна из самый странных бесед, которые когда-либо у него были. Возможно, это и самый странный разговор, который когда-либо вёл Моран.
– Это правда, что ты принц? – спрашивает Рейвен наконец, просто чтобы сменить тему.
– Говорят, что да, – с сомнением отзывается Моран. – Хотя я не хочу им быть.
Он делает паузу, затем мрачно продолжает:
– Возможно также, у меня нет выбора.
– Что ж, ты знаешь где меня найти, если тебе когда-нибудь понадобится убийца, – говорит Рейвен и с удивлением понимает, что абсолютно серьёзен.
Моран слабо смеётся и Рейвен смеётся в ответ. Но это не более, чем ещё один шаг по грязи.
Когда они возвращаются в эрлинг, мир восстановлен, и Рейвен забирает Алию с ужина пораньше и уводит в свою комнату. Он запирает дверь. Алия смеётся, и смех переходит в судорожные вздохи, а Рейвен заносит в каталог своей памяти каждую линию её тела. Целует везде, где только может. Он выдыхает чепуху на своём родном южном языке в изгиб её плеча, в выемку груди и в линию бедра. Сей перфето, Сей белло, сей мио. Алия пытается прикоснуться к нему в ответ, но он отмахивается от её рук, как от мух. «Позволь мне», – продолжает говорить он, даже когда Алия выглядит раздражённой и продолжает тянуться к нему. «Позволь мне», потому что он не вынесет нежности сегодня вечером, если только не он сам подарит её, если только это не будет способом отплатить за уважение и привязанность и за то, что Алия ни разу не спросила его снова, почему он их не убил.
«Что ещё может быть»?
Всегда есть что-то ещё. Он знает, что Алия достаточно умна, чтобы в конце концов собрать кусочки воедино. Он взял на себя самую опасную миссию, которую смог найти, когда прошли месяцы, а желание закричать, ударить себя ножом в живот точно в то место, куда был нанесён удар Риве, не прошло.
Лея хоть и сказала это из подозрительности, но была права в том, что никто не уходит из Скорпионов.
Был только один путь к свободе, и Рейвен намеревался им воспользоваться.
И затем – протянутая рука. Любопытные карие глаза. Предложение.
Внезапное желание выжить.
В то время это настолько удивило его, что он протянул руку, принял предложение, подарил ей свою жизнь и позволил ей управлять собой.
Сейчас – сейчас перед ним девушка, которая спрашивает его о самых личных вещах и слушает его болтовню, которая дарит ему тарагские сапоги, которая не хочет сидеть сложа руки и просто быть любимой, которая хочет заботиться в ответ.
Только когда Алия засыпает, он позволяет своей руке нежно прикоснуться к её волосам, пройтись кончиками пальцев по тому беспорядку, в который они вместе их превратили, над заострённой линией уха.
– Моя любовь, – тихо шепчет он по тарагски. Слово звучит громко, даже звеняще в ночной тишине.
Когда он ложится спать, он следит за тем, чтобы их тела не соприкасались. Однако когда он просыпается, Алия перекатывается к нему, обнимает за талию, прижимается губами к его плечу. Рейвен чувствует тепло повсюду, лучше, чем тарагское солнце.
Он перекатывается на спину, задаваясь вопросом, сможет ли он выбраться из её рук, но Алия проснулась, и она тоже перекатывается, так что теперь она лежит поверх Рейвена, уперев локти в матрас чуть выше его плеч.
– Доброе утро, – говорит она.
– Доброе утро, – отзывается Рейвен и думает, держась за бёдра этого чуда в своей постели, что он не хочет умирать.
Это приводит его в ужас.
Алия целует его, нежно и медленно, прижимается губами к его челюсти и ключице, прежде чем отстраниться и скорчить гримасу.
– Уже поздно, – говорит она извиняющимся тоном. – Они будут искать нас.
– Мм… – соглашается Рейвен, внезапно теряя дар речи. Слова угрожают вырваться наружу, заявить о себе. «Я знал только одну женщину, которая пугала меня так, как ты. Ты бы не прикасалась ко мне так, если бы знала, что я с ней сделал…»
– Я заглажу свою вину, – говорит Алия. – Я обещаю.
А затем она подмигивает, неуклюже и очаровательно, и встаёт с кровати, собираясь плеснуть немного воды себе на лицо. Когда Рейвен не двигается, она озадачено оборачивается к нему.
– Рей?
В конце концов это прозвище делает своё дело. В нём лёгкая, домашняя привязанность. Знак его присутствия в жизни другого человека.
Он натягивает улыбку и встаёт.
– Прошу прощения, я просто собирался с мыслями, – говорит он, одевается и идёт есть, но всё это время его мысли путаются, и Алия бросает на него обеспокоенные взгляды искоса, прежде чем, кажется, убеждает себя, что это ерунда.
Он думает, что сможет продолжать в том же духе какое-то время, продолжать и каким-то образом помешать Алие осознать свои чувства, согревать её постель, целовать в шею и никогда не просить о большем. Но затем Алия отводит его в сторону в лагере лесных эльфов, как раз перед тем, как они уходят. Все там называют её дочкой, и большую часть времени они заняты тем, что случают детские рассказы, изучают эльфийские легенды. Она как будто чересчур увлечена этим, чтобы обращать внимание на Рейвена, но её глаза блестят, и она взволнована, поглощена новыми знаниями так, как может быть только Алия. Такой же она была в Подземных Чертогах, погребённая под землёй и всё равно румяная и довольная.
– Рейвен, – говорит она. – Вот. Посмотри на это…
Затем она достаёт пару перчаток из своей сумки, касаясь их с такой осторожностью, с такой нежностью, что Рейвен чувствует, как у него сжимается горло.
Они мягкие, коричневые и такие знакомые.
– Вот, – говорит Алия. – Они для тебя. Я вспомнила, ты говорил о тех, что были у твоей матери.
Рейвен поднимает взгляд, смотрит на её яркие глаза, на её открытую радость. Она так сильно заботится о нём, она так много помнит, и это не утомляет её, это только открывает её для него, кусочек за кусочком всё больше и больше. Он думает о том, чтобы поцеловать этот спокойный, честный рот в знак благодарности. Он думает о том, чтобы заплакать и позволить ей это увидеть. Он думает о том, чтобы снова рассказать ей о своей матери и посмотреть, как Алия будет впитывать историю, как впитывает все остальные.
– Они тебе нравятся? – с надеждой спрашивает эльфийка. – Я знаю, что они, вероятно, не совсем такие…
– Да, – коротко говорит Рейвен и надевает их. Он не может сделать ничего большего, не разрыдавшись, не поцеловав её, не сказав ей, что он не знает, что сказать и как назвать это чувство. Спокойно, говорит он себе впервые за долгое время. Будь проще. – Спасибо.
Алия улыбается и касается его запястья.
– Я должна пойти поговорить с Хранительницей, – говорит она. – Она сказала, что покажет мне немного эльфийской магии. И я хотела спросить её о том духе, который мы встретили в Святилище – о том, который утверждал, что был Сумрачным Воином. Я хотела бы узнать больше, может быть, научиться сама…
– Иди, – говорит Рейвен, выдавив смешок, и легонько толкает её в плечо. – Я буду здесь, когда ты вернёшься.
Он начинает говорить Алие «нет», когда та приглашает его в свою палатку, думая, что это расстроит её, возможно, настолько, что вместо этого она обратится к кому-то другому. Однако это не работает. Алия только бросает на него обеспокоенные взгляды и спрашивает, всё ли с ним в порядке. Сначала как будто в шутку, а затем более серьёзно, прикладывая руку к щеке Рейвена и не скрывая беспокойства в своих красивых глазах.
Он думает: «Мне придётся сказать ей сейчас. Это единственный способ держать её подальше, не причиняя ей слишком большой боли». Рейвен не знает, как любить, по-настоящему, не так чтобы это было частью работы, или, по крайней мере, он не думает, что действительно может любить. Часть его хочет это узнать, но эта часть едва шепчет по сравнению с остальными.
Поэтому он отводит Алию в сторону и садится рядом с ней, но в двух дюймах от неё, у огня, и просто рассказывает ей о Риве. О Терене. Он закрывает глаза, ожидая её гнева, её горечи, просто пощёчины.
Алия только берёт его за руку, надёжно обхватывая её обеими своими, и целует костяшки его пальцев.
– Мне так жаль, – говорит она. – Мне так жаль, что ты так долго носил это в себе в одиночку.
– Я позволил ей умереть, – говорит Рейвен, высвобождая руку. – Ты не можешь… Не можешь говорить это мне, не тогда, когда я…
– Что ты ждёшь, чтобы я сказала? – спрашивает Алия, явно сбитая с толку. – Что я считаю тебя ужасным человеком? Я никогда бы не подумала такого.
– Я УБИЛ её, – говорит Рейвен.
– Ты убил очень много людей, Рейв, – отзывается Алия. – Если бы это было проблемой для меня, ты бы узнал это раньше.
В её глазах вызов.
– Ты не боишься, что я также предам и тебя? – говорит Рейвен. – Что однажды я подумаю, что ты предала меня, и что я…
– Мне просто придётся не давать тебе повода, – говорит Алия, и Рейвен поворачивает голову, стискивая зубы так сильно, что становится больно.
Алия вздыхает и придвигается ближе, снова берёт его за руку.
– Это мучило тебя так долго, – говорит она наконец. – Тебе не кажется, что это доказательство того, что ты сам знаешь: ты поступил неправильно? Что ты никогда бы не сделал этого снова? – она проводит большим пальцем по костяшкам пальцев Рейвена. – Что ты хороший человек?
Хороший человек. Это не имеет смысла. Он снова высвобождает руку.
– Не прикасайся ко мне.
– Рейвен…
– Оставь меня в покое, – говорит он. – Я не хочу… не хочу этого. Мне жаль… что всё так. Я просто должен был умереть.
Он встаёт, поворачивается и направляется к своей палатке. Рука Алии повисает в воздухе, безвольная и не способная его удержать. Пока Рейвен ворочается в одиночестве, засыпая, он вспоминает лицо Ривы, медленно гаснущее, выражение её глаз. Предательство, отчаяние, любовь.
То же самое, что было у Алии сегодня вечером, когда он уходил.
Он зарывается лицом в одеяло.
Алия старательно избегает его всю дорогу, пока они двигаются к столице. Кто-то, немного нервничая, спрашивает его, не поссорились ли они. Моран только хрипло смеётся. Лея держится рядом с Алиёй и обеспокоенно смотрит через плечо на Рейвена. На лице Вен надменное самодовольное выражение, которое Рейвен так ненавидит. Он с трудом переносит часы, которые проводит на дежурствах, наблюдая за лагерем. Они всегда сводятся к тому что он наблюдает, как Вотан и Лея помогают Алие тренироваться с мечом, чтобы она не зависела целиком от своей магии. Сейчас она не выглядит такой взволнованной по этому поводу, только серьёзной и сосредоточенной, больше не любопытной как раньше. Больно видеть её лицо таким замкнутым.
Она использует лёгкий короткий меч. От внимания Рейвена не ускользает, что лучший, кто мог бы научить её – это он сам.
Столица по крайней мере на какое-то время поглощает их внимание. В толпе людей и голосов можно было бы заблудиться… Если только Алия не попросит сопровождать её. Чего конечно она не сделает. Но Рейвен гордится своим профессионализмом. Хотя бы что-то у него всё ещё осталось.
– Конечно, – только и отвечает он на каждый её вопрос.
Это происходит во время одного из этих неловких совместных прогулок – неловких для них двоих, потому что мастиф и Вотан их единственные компаньоны – когда Терен наконец выходит на него.