Пылкие мечты

Глава 12

Перед глазами мельтешили пятна, сплетаясь в разноцветный узор. С одной стороны, там, где виднелся сияющий ореол заходящего солнца, цвета менялись от красного и оранжевого до пурпурного и фиолетового, по мере того как свет все слабее проникал сквозь темнеющую синь неба. А на этом разноцветном фоне парила одинокая птичка с широко распростертыми и почему-то белыми крыльями. Когда Гвинет пришла в сознание, первой се мыслью было — она никогда до этого не видела, чтобы на привычном небе было так много разных оттенков. Потом ей пришла в голову мысль, а не спросить ли об этом Дэвида — может, он видел когда-нибудь столь прекрасное зрелище?

Осознание того, что его нет рядом, пришло вместе с ощущением, что она лежит на твердой земле, хотя ее голова покоилась на чем-то мягком. Тело у нее одеревенело, как будто она пролежала здесь бог знает сколько времени, но она не чувствовала себя разбитой. Гвинет стала вспоминать, что же с ней произошло. Старое аббатство на вершине холма. Ее решение — подняться сюда, к монастырскому колодцу, за водой и заодно дать отдых лошади. Но лошадь чего-то испугалась, сбросила ее. С этого момента ее воспоминания стали расплываться. Впрочем, она вспомнила, как над ней склонилась молодая женщина, которая что-то говорила ей. Голубые глаза, белокурые волосы. На какой-то миг Гвинет почудилось, что это призрак Эммы. Но даже еще не придя в себя, Гвинет почувствовала исходившую от нее доброту и поняла, что это никак не могла быть ее кузина, будь она живой или всего лишь призраком.

Блуждающий взгляд Гвинет скользнул по высокому небу, затем по разрушенным стенам аббатства и по лошади, мирно пасущейся невдалеке. Она попробовала приподнять голову, чтобы поискать ту женщину, но у нее вдруг закружилась голова, а плечо пронзила резкая боль, и она больше не делала попыток встать.

— Вы очнулись?

Голос был мягким и нежным, но с английским акцентом, как сразу определила Гвинет. Она чуть повернула голову и увидела рядом с собой незнакомую женщину. Ее лицо, освещенное сзади лучами заходящего солнца, было едва различимо. Ее платье было не просто поношенным, оно представляло собой лохмотья. Однако волосы ее сияли знакомым блеском белокурых локонов.

— Вы спасли мне жизнь.

Девушка застенчиво покачала головой.

— Следует снять с вас сапоги, и поскорее.

— Оставьте, но все равно я благодарю вас. — Гвинет попыталась приподнять правую руку, но боль в плече снова помешала ей, тогда она проделала то же самое с левой рукой и с облегчением обнаружила, что рука, несмотря на боль, действует.

— У вас глубокая рана сзади на голове. — Незнакомка присела рядом с Гвинет. — Мне кажется, что у вас к тому же повреждено плечо.

— Догадываюсь, что у меня, кроме ушибленного плеча и головы, наверняка имеются более серьезные раны, поскольку вы не прикасаетесь ко мне.

Теперь Гвинет смогла рассмотреть лицо незнакомки. Она была примерно одного с ней возраста и к тому же очень красива. Но выражение ее лица было печальным.

— Меня зовут Гвинет.

Голубые глаза испытующе посмотрели на нее, и незнакомка ответила после паузы:

— Вайолет. Вы путешествуете одна?

— Да, одна. — Гвинет левой рукой отодвинула с глаз волосы, а затем осмотрелась вокруг, насколько это было возможно. — Как я теперь понимаю, это было довольно-таки глупо. А как насчет вас? Вы тоже путешествуете в одиночку?

Вайолет молча кивнула.

— Я надеялась присоединиться к какой-нибудь группе проходящих по дороге паломников.

Ее слова проникли в самое сердце Гвинет. Насколько разными были их пути. В отличие от нее у этой молодой женщины не было ни дома, ни семьи. Гвинет отвернулась, чтобы скрыть смущение.

— Как долго вы здесь находитесь? — спросила она.

— Я пришла сюда незадолго перед вашим появлением в долине.

Гвинет снова взглянула на незнакомку. Если не обращать внимания на ее старое платье, то их манеры были очень похожи. Тут она вспомнила, что и на ней сейчас мужская одежда. Ей захотелось узнать, а не убегает ли Вайолет от кого-нибудь или от чего-нибудь.

— Может, вы направляетесь на юг? — спросила Гвинет. Вайолет неопределенно пожала плечами:

— Или на запад. Это зависит от того, куда идут те люди, с которыми пересечется мой путь.

— Я еду на север, в поместье под названием Гринбрей-Холл, оно лежит между этой долиной и Эдинбургом.

— Вы не так уж далеки от этого поместья. Кажется, совсем недавно я видела такое название, дорога туда займет примерно полдня.

— Надеюсь, что вы правы.

Какой-то бугор на земле упирался ей в спину, и Гвинет решила перевернуться на левый бок, но ахнула из-за резкой боли, пронзившей плечо. Вайолет тут же оказалась рядом, стараясь ей помочь. Устроив Гвинет поудобнее, она приложила смоченный кусок ткани к ее голове.

— Кровотечение, кажется, прекратилось. Но что с вашим плечом, я не берусь судить. Здравый смысл подсказывает, что вам лучше остаться на месте.

И правда, сейчас ей лучше всего было лежать. Вряд ли кто-нибудь в Гринбрей-Холле ожидает ее приезда. Гвинет солгала — она обещала подождать Августу в Эдинбурге, в доме одного их общего знакомого, пока тетя не вернется из Англии.

Пожалуй, единственным, кто скорее всего окажется в Гринбрей-Холле, будет Дэвид. Несмотря на все, что с ними случилось, Гвинет была уверена, что он примчится туда и останется там до тех пор, пока не удостоверится, что с ней все в порядке. Она вспомнила о разбойниках, от которых ускользнула, но решила, что Дэвид сумеет постоять за себя, если они попытаются на него напасть. Но в любом случае предупредить его она не могла.

Она попробовала пошевелить рукой, которая у нее почти полностью онемела. То, что с ней произошло, поубавило в ней прыти. Разве она могла позволить Дэвиду найти ее в таком положении? Гвинет взглянула с надеждой на стоявшую рядом с ней женщину.

— Скажите, ваши планы не слишком пострадают, если вы поедете со мной на север? — спросила Гвинет. — Конечно, для вас это большое неудобство, но поверьте, если я вовремя не приеду, то это многих встревожит. А если говорить откровенно, я не знаю, смогу ли сейчас обойтись без посторонней помощи.

Вайолет сразу отдернула руки и как будто отгородилась от нее.

— Вас могут взять с собой и другие, кто пойдет по нужной вам дороге.

— А если никто не пройдет здесь ни завтра, ни послезавтра?

Вайолет быстро встала и отошла в сторону. Гвинет, преодолев сильную боль, заставила себя приподняться. На какой-то миг у нее закружилась голова, но потом ей все-таки удалось разглядеть у колодца женщину. Увидев ее поникшие плечи, Гвинет подумала, что она плачет.

Внезапно ее охватило чувство вины. Уместна ли была с ее стороны такая бесцеремонность? Она ведь показала себя слишком самонадеянной и беспечной. Вправе ли она требовать что-то от первой встречной? Более того, она не знала о тех обстоятельствах, которые вынудили молодую женщину уйти из дому и жить, прося милостыню на дороге. Собственное бессердечие очень расстроило Гвинет.

Хотя между ними и прослеживалось некоторое сходство, Гвинет догадывалась, насколько разными были их судьбы. И хотя она вполне могла потерять свое наследство, если бы вскрылось, что она занимается сочинением книг, в ее жизни мало что изменилось бы. Все равно она не стала бы бедной. И она ничем не болела. Ее жизни ничто не угрожает. Дэвид был прав, говоря, что ей ничего не известно о жизненных трудностях. А что бы изменилось в том случае, если бы Дэвид поменьше думал о ней? Очень мало. А тут еще Вайолет.

Гвинет попыталась встать на ноги. Надо было на что-то решаться.

Из-за беременности Миллисент Лайон настаивал — пока они в Баронсфорде, им следует пораньше ложиться спать. Хотя сам он никогда не засыпал сразу, ему все равно нравилось лежать в кровати, обнимая жену, и чувствовать, как она постепенно засыпает. Сегодняшняя ночь не была исключением.

Часы на камине еще не пробили полночь, когда Лайон услышал шаги за дверью их спальни. Мгновение спустя раздался тихий стук в дверь. Он хотел выскользнуть из кровати, чтобы не потревожить жену, но как только пошевелился, теплая рука удержала его.

— Наверно, что-то случилось, — тревожно прошептала Миллисент.

— Нет, любовь моя. Тихий стук означает только одно — поскольку Уолтера Траскотта нет, мистер Кэмпбелл в затруднении по поводу какого-нибудь пустяка и нуждается в моем совете. Если бы случилось что-то плохое, то дверь сотрясалась бы от ударов, да вдобавок к этому мы бы все услышали пронзительный голос миссис Макалистер.

Признательная улыбка скользнула по губам Миллисент, а ее глаза сонно взглянули на него.

— Понятия не имела, как много смысловых оттенков содержится в простом стуке в двери в Баронсфорде. Я придумаю особый знак для нас двоих.

Лайон улыбнулся:

— Стук нужен, если есть двери, а между нами никогда не будет никаких преград. — Он поцеловал ее в губы:

— Спи спокойно, любовь моя.

— Возвращайся поскорее, — шепнула она, опуская голову на подушку.

Лайон поправил на ней одеяло и нежно откинул волосы с лица. Когда раздался повторный стук, он посмотрел на дверь. Он терпеть не мог покидать Миллисент даже на минуту. Врач, приезжавший каждые две недели из Эдинбурга проверить ее здоровье, Охеневаа, его собственная мать — они все уверяли его, что беременность у его жены идет как надо. Все они внушали ему, что он зря беспокоится. Но Лайон поступал так, как считал нужным. Никого в мире не было для него дороже Миллисент. Он, возможно, пошел бы еще дальше, чтобы только быть уверенным, что за женой присматривают и заботятся о ней должным образом.

Лайон накинул халат и вышел за дверь. Он думал, от Траскотта пришло известие, в котором он сообщает, что нашел Вайолет. Отворив дверь, кроме дворецкого он увидел за его спиной слугу со свечой в руке. Кэмпбелла, похоже, переполняла радость.

— Они здесь? — спросил Лайон, выходя в коридор и закрывая за собой дверь.

Дворецкий от волнения потирал тонкие руки.

— Он здесь, милорд.

— Кто?

— Прошу прощения, милорд, но я обещал ничего не говорить, а только попросить вас спуститься в ваш кабинет.

— Кэмпбелл, — проворчал Лайон, — кто же он?

— Прошу вас сюда, милорд.

— У меня нет никакого желания забавляться в столь поздний час, — угрожающе начал Лайон, но низенький тщедушный дворецкий вовсе не казался напуганным. Он молча подтолкнул к лестнице слугу со свечой.

Исключая караульного на башне, все прочие обитатели замка давно уже спали. Спускаясь по парадной лестнице, Лайон ломал голову над тем, кто мог бы так неожиданно приехать в замок среди ночи.

Это должен был некто, кого все хорошо знали. Спустившись вниз, Лайон заметил, как миссис Макалистер, завернувшись в одеяло, а следом за ней несколько слуг удалились в сторону кухни. Да, это был некто, кому Кэмпбелл был очень рад. Некто, кто чувствовал себя вправе явиться к нему без предупреждения. Когда Лайон подошел к двери своего кабинета, то единственным, кого он предполагал там встретить, был мистер Гиббс, его лакей, который сейчас служил дворецким в Мелбери-Холле. Но настоящий горец никогда не покинул бы свою молодую жену, не оставил бы свои обязанности ради того, чтобы прискакать сюда, — если бы не стряслось какое-нибудь несчастье. Однако Кэмпбелл отнюдь не походил на человека, принесшего плохие вести.

Слуга со свечой открыл дверь, и Лайон прошел мимо него в кабинет. Он увидел высокого молодого человека, повернувшегося к нему лицом и стоящего около камина.

— Дэвид! Чертовски рад тебя видеть!

Лайон стоял и молча смотрел на брата. Дэвид же с изумлением разглядывал его — широкие плечи, прямая осанка и ноги, крепко державшие своего хозяина. Письма, которые он получал, как-то не подготовили его к этому. Хотя он прочитывал их все, ему не верилось, что Лайон действительно выздоравливает, что он уже больше не тот калека, который равнодушно взирал на мир с кровати в своей полутемной спальне. Безразличный ко всему и потерявший интерес к жизни, прикованный к постели и не узнающий даже своих близких, Лайон не мог вспомнить события, которые предшествовали его падению со скал.

Дэвид вспомнил, какое горе всем его близким принесла неспособность Лайона оградить свою честь от обвинений. Он также вспомнил и свое чувство вины, которое мучило его на протяжении всего минувшего года, поскольку они с Пирсом бросили Лайона одного в такое время, когда тот больше всего нуждался в их поддержке.

Дэвид заметил, как от сильного волнения и радости преобразилось его лицо. Но ни одна из морщинок не выражала враждебности.

— Ты не в форме?

— Я оставил службу.

Дэвид шагнул к брату и обнял его. И только тогда он обнаружил, что виски Лайона посеребрила седина, а вокруг голубых глаз появились морщинки. Лайон даже чуть-чуть потолстел, он как-то изменился, постарел, что ли. Но главное — в нем ощущалось спокойствие. То напряжение, которое все время витало в воздухе, пока Лайон был женат на Эмме, исчезло без следа.

— Правда? — спросил удивленный граф. — Почему именно теперь?

— С меня довольно военной службы. Хочется каких-то перемен.

Лайон помедлил, изучая лицо Дэвида.

— Только ли из-за этого?

Дэвид, как младший брат, твердо посмотрел в глаза графа и качнул головой:

— Нет, это не единственная причина. Меня направляли в американские колонии под командование адмирала Мидлтона. До меня дошли кое-какие слухи о делишках Пирса в Бостоне. Я не хотел, чтобы меня использовали как оружие против моего же брата.

Лицо графа стало непроницаемым.

— Ты ставишь семью выше короля и страны?

— За все эти годы я понял одно: быть честным — значит всегда иметь возможность отделить себя от произвола короля и государства. Я осознал это совсем недавно. Возможно потому, что в моих жилах течет бунтарская кровь моих шотландских предков, или потому, что я, как третий сын, на многое смотрю иначе и не считаю, что мудрость и нравственное превосходство должны обязательно стать причиной высокого положения в обществе.

Лайон испытующе смотрел на него несколько долгих мгновений, а Дэвид с тревогой ждал его реакции, поняв вдруг, что брат не проявил большого радушия при их встрече. Сначала это как-то не приходило ему в голову. А что, если пропасть между ними слишком глубока? Но все же, подумал он, Пирса Лайон встретил с распростертыми объятиями.

— Мне хотелось бы знать, что ты обо мне думаешь.

Несколько секунд Дэвид смотрел на него непонимающим взглядом. От Лайона он меньше всего ожидал подобного вопроса. Его брата никогда не заботило мнение других людей по поводу его особы.

— Мне кажется, что ты мираж. Я хотел бы встретиться с новой графиней, чтобы лично поблагодарить ее за то, что она сделала для тебя.

Лайон едва заметно нахмурил брови и направился к своему столу. Тут Дэвид наконец-то увидел, что брат прихрамывает. Кажется, он сказал что-то не то, его слова испортили то радостное настроение, которое возникло у Лайона в первый момент их встречи.

Дэвид знал, что хотел услышать брат. Наблюдая, как он пересекает комнату, Дэвид проклинал свою нерешительность, которая не позволила ему определить, насколько Лайон виновен в смерти Эммы — если, конечно, он виновен. Дэвида к тому же раздражало, что в этом вопросе Лайон давит на него. Ведь как-никак они братья.

— Мне здесь больше не рады? — спросил Дэвид.

Лайон присел на край стола и повернулся к нему:

— Баронсфорд твой дом, и всегда им будет. Тебе здесь всегда рады.

— Я имею в виду не место, я говорю о тебе.

Лайон скрестил руки на груди. Его голубые глаза не отрывались от лица Дэвида.

— Я не могу выразить, как я счастлив видеть тебя снова. Меня чрезвычайно порадовало твое решение не ехать в Бостон.

— Но ты чем-то взволнован.

Граф кивнул:

— Я волнуюсь, так как вижу, что тебя по-прежнему терзают сомнения.

— Какие сомнения?

— Не прикидывайся дурачком, Дэвид, — тихо произнес граф. — Я имею в виду Эмму.

— Все сошлись на том, что это был несчастный случай.

— Меня не беспокоит, о чем думают или в чем убеждены все. Меня интересует твое мнение — ты считаешь, что я разрушил ее счастье, а также, возможно, и твое? Никаких недомолвок между нами быть не должно. Я хочу, чтобы из этих подозрений и сомнений не выросло большое зло.

На Дэвида внезапно навалилась усталость. Он целый день провел в седле, его раздражало, что он так и не нашел Гвинет, он беспокоился о ней, не зная, где ее искать. Он даже не мог исключить вероятность того, что она скрылась вместе с жадным до ее приданого ухажером. Направляясь к софе, Дэвид почувствовал, что он еле-еле волочит налитые свинцом ноги.

— Лайон, я вернулся в Баронсфорд не для того, чтобы ворошить былое, я хочу сделать то, что сумели сделать вы с Пирсом, — забыть о прошлом и начать думать о будущем. Я не испытываю к тебе неприязни. Никакого чувства обиды. Никого я не обвиняю. Я просто хочу жить дальше, не оглядываясь назад.

— Но это не помогает, — тихо проговорил Лайон. — Я сам пытался так жить, Дэвид. Раньше я то и дело приходил в ярость, потому что без конца пытался убедить себя в своей правоте. Я не мог излечиться до тех пор, пока не сумел посмотреть правде в глаза, в том числе отметить мои ошибки и заблуждения, а также и ошибки Эммы. Раны, которые мы получили в прошлом, нарывают, они отравляют весь организм, и боль становится невыносимой.

— Это в том случае, если ты бередишь свои раны, а я не занимаюсь этим. Я уже смотрю в будущее, — искренне ответил Дэвид. — Я надеюсь сделать все то, что ты и Пирс сделали в минувшем году. Найти себе жену, обзавестись семьей, пустить где-нибудь корни.

Вряд ли Гвинет подпрыгнет от счастья, когда он предложит ей стать его женой. Но у него есть в запасе еще время, чтобы переубедить ее. Может быть, она выбрала не ту дорогу, но он все равно найдет ее.

Граф опустил руки и слегка улыбнулся краешком рта. Затем, встав со стола, подошел и сел в кресло напротив брата.

— Меня радуют твои намерения, но если ты не примиришься со своим прошлым, оно осложнит твою будущую жизнь.

— Лайон, Эмма предпочла тебя мне. И не будем больше об этом. Я все оставил в прошлом, как только вы поженились. Что еще есть такого, с чем я должен примириться?

Дэвид и сам удивился, услышав в своем голосе горечь. Его брат тоже заметил ее, однако не подал виду.

— Дэвид, Эмма выбрала не меня, она выбрала Баронсфорд. Я был просто орудием в ее руках, с помощью которого она смогла заполучить это поместье и мой титул.

— Ну что ж, пожалуй, я соглашусь с тобой. Но давай закончим на этом. Я не хочу больше говорить об Эмме. Не хочу ворошить былое и разбираться в том, почему из-за одной женщины ты, я и Пирс стали чужими друг другу.

Дэвид устало провел рукой по лицу и, склонившись вперед, уперся локтями в колени.

— Я хочу вернуться в Баронсфорд, чтобы снова жить в кругу своей семьи, насладиться ее теплом, которое, как я слышал, опять вернулось в эти стены. — Дэвид посмотрел в лицо старшему брату. — Я тоже хочу выздороветь. Или я слишком многого хочу?

— Нет, Дэвид. Не слишком. По крайней мере на данный момент.

Лайон протянул ему руку. Дэвид схватил ее и пожал. Пожатие было крепким, в нем чувствовалась родственная приязнь.

— Добро пожаловать домой, брат.

У Уолтера больше не было времени думать о своем замке. Все его мысли вращались вокруг Баронсфорда.

Таким же образом он постепенно забывал обо всем, что связывало его с Эммой. В тот год, после путешествия по Европе, он много раз видел ее, но не позволял себе даже думать о ней. Он проявлял к ней должное уважение, но держался на расстоянии. И всеми способами избегал оставаться с ней наедине.

Уолтер знал, что, когда Эмме исполнится восемнадцать лет, ее представят ко двору. Ее красота выделяла ее среди других девушек, и потому Эмма своим появлением в высшем обществе преследовала только одну цель — найти себе достойного мужа. Но Уолтеру было известно, что свой выбор она остановила на Баронсфорде. И вопрос заключался лишь в одном — кого из Пеннингтонов она решит выбрать в мужья, кто из братьев станет ее несчастной жертвой.

Поэтому Уолтер был удивлен, когда до него дошли слухи, будто этой весной кого-то видели на развалинах его замковой башни. Эти пересуды заставили его в один из пасмурных дней наведаться в замок, чтобы самому все увидеть. Замок по-прежнему нуждался в ремонте, красть в нем было нечего, поэтому скорее всего тут отдыхали какие-то бродяги, в чем не было ничего необычного. Однако если и был какой-нибудь повод для тревоги, который мог бы 169 доставить немало хлопот жителям Баронсфорда, то заключался он совсем в другом.

Подъехав к башне, он в который раз испытал гордость. Как знать, не осталось ли тут следов пребывания тех, кто, может быть, недавно приходил сюда. Уолтер прошелся по пустынным залам, но ничего не обнаружил.

И вдруг в хозяйской спальне он ощутил ее присутствие. На подоконнике узкого окна он нашел маленький букет диких роз, который, похоже, оставили здесь несколько дней назад. Уолтер понял — это Эмма приходила сюда, в башню, чтобы побыть одной.

Он все еще держал в руках букетик роз, когда в спальню проскользнула Эмма. Ее приветливая улыбка означала его сокрушительное поражение.

— Уолтер, я знала, что ты обязательно придешь сюда. — Она сняла с себя мокрый плащ и подошла к нему. — Нам все-таки стоит попробовать, ведь соединяющая нас невидимая нить всегда приводит тебя ко мне.

Как бы ему ни хотелось, но отрицать этого он не мог. Уолтер стоял замерев, он как будто прирос к старым половицам спальни. Забыв обо всем, он позволил губам Эммы коснуться своих губ. От нее пахло дождем и дикими розами. Это был дурманящий запах, принадлежавший, как он знал, только ей.

— Я не простила тебя за то, что ты заставил меня так долго ждать и страдать.

У него прервалось дыхание, когда он увидел, что она раздевается.

— Эмма… — ошеломленно заговорил Уолтер.

— Я ведь тебе говорила — ты обязательно будешь первым. Эмма опять поцеловала его. Ее поцелуй подействовал на него как наркотик.

— Но я решила простить тебя за то, что ты меня не дождался.

Она взяла его руку и приложила к своей груди. Ее платье было расстегнуто, и только тонкий шелк сорочки отделял нежную кожу от его мозолистой ладони.

— Я уверена — ты знаешь, что надо делать, — произнесла она глухо. — Всем женщинам известна твоя репутация. Даже служанки в Гринбрей-Холле знают силу твоего обаяния. Я хочу быть одной из них, Уолтер. Ты должен доставить мне такое же наслаждение.

— Эмма, но это вовсе не так. Уолтер убрал от нее руки.

— Вот почему и для чего ты сюда пришел, — вдруг заявила она, резко прижавшись к нему всем телом. — Разве стоит отказываться от того, чего тебе так хочется? Я знаю — ты хочешь меня. Я ведь очень долго тебя ждала. А теперь я хочу, чтобы ты меня взял.

Уолтер схватил Эмму за плечи и отстранил от себя.

— Послушай, что ты несешь? Ты говоришь как трактирная шлюха!

— Меня это нисколько не волнует, если, разумеется, ты дашь мне то, чем так щедро делился с другими женщинами. Называй меня шлюхой или потаскухой, но занимайся со мной любовью в задних комнатах трактира или на валуне на поляне, для меня это не важно. Я сделаю для тебя все, что ты захочешь, поскольку ты первый, с кем я хочу заняться любовью.

— Но послушай меня! — Уолтер встряхнул Эмму и заглянул ей в глаза. — В будущем ты займешь подобающее тебе положение в свете. Ты же сама однажды сказала, что я тебе не подхожу. Любой из моих кузенов может стать твоим мужем. Все они ожидают целомудренного и достойного поведения с твоей стороны. Твоим мужем станет тот, кому ты предложишь все свои добродетели.

Эмма рассмеялась:

— Ты будешь первым, Уолтер. Ты первый, кто поцеловал меня. И ты будешь первым мужчиной, с которым я займусь любовью.

— Ты разве не слышала, что я сказал?

Эмма помотала головой и одним движением сбросила с себя его руки.

— Это наше место, самое укромное и безопасное. Эмма расстегнула платье, и оно упало к ее ногам.

— Если ты не сделаешь этого со мной сейчас, тогда я приду в твою спальню в Баронсфорде. А если ты опять мне откажешь, я просто поймаю тебя где-нибудь, ну хотя бы на конюшне.

Она ласково окинула взглядом его рослую фигуру, а затем ее глаза снова остановились на его выпиравшем члене.

— Я не буду даже подталкивать тебя, чтобы ты сделал первый шаг. Ты можешь просто стоять и смотреть на меня.

Эмма сняла через голову сорочку и откинула ее в сторону.

Уолтер знал — от нее можно убежать, но это было выше его сил. Его взор жадно упивался ее телом. Она была прекраснее, чем он мог себе представить. Пока он любовался ею, она вынула целую пригоршню шпилек и заколок из пышных кудрей, и они водопадом рассыпались по ее плечам.

— Ты знаешь, что отдал бы любой мужчина только за то, что я бесплатно предлагаю тебе? — Эмма снова подошла к нему слишком близко. — Разве ты не знаешь, как поступил бы Дэвид, если бы я стояла перед ним, как сейчас стою перед тобой?

Она дотронулась губами до его подбородка. Уолтер отстранился. Пальцы Эммы снова скользнули вниз и схватили его пальцы. Эмма подняла его руку, положила себе на грудь и начала водить по ней его огрубевшей ладонью.

— Прошлым летом я позволила Дэвиду потрогать мою грудь. Я ничего не говорила ему до тех пор, пока он не расстегнул платье и не припал к ней губами. — Эмма начала расстегивать на нем брюки. — Но все это время я представляла себе, что это ты целуешь меня. Я даже представила себе, как это было бы здорово — заниматься с тобой любовью.

Уолтер мучительно застонал, когда ее пальцы проникли в его брюки и схватились за его «возбужденного приятеля».

— А ты разве не думал обо мне, когда занимался любовью с другими женщинами? Тебе никогда не приходило в голову, что на месте той женщины, которую ты ласкал, могла быть я? В своей руке я держу доказательство того, что ты меня хочешь. Чего же ты ждешь, Уолтер? Возьми меня.

Он обнял ее и сильно прижал к себе.

— Я не могу бороться с тобой.

— А я не собираюсь сопротивляться.

Эмма улыбнулась и крепко поцеловала его. Потом она немного отодвинулась и сказала:

— Я хочу тебя, возьми меня прямо здесь.

Она положила его руку на свою промежность — она была влажной. Он грубо ввел палец внутрь ее тела. Она откинула голову назад и сладострастно закричала, насаживая себя на его руку. Уолтер обнаружил, что она девственница. И тут он вдруг потерял голову.

Любовь их не была похожа ни на одну из его любовных интрижек. Эмма была страстной, требовательной и бесстыдной. Уолтер даже не успел скинуть свою одежду, как она привлекла его к себе, потом, развернувшись, прижалась спиной к стене и обхватила его ногами. Она подарила ему свою девственность. Соединенные самым интимным образом, они любили друг друга.

Наслаждение, полученное Уолтером, было несравнимо ни с каким другим испытанным им ранее. Но вслед за наслаждением на него сразу нахлынуло чувство вины и греховности, оно переполняло его, и он даже испугался, сможет ли когда-нибудь искупить свой грех.

Даже своей жизнью. Или хотя бы после смерти, ценой жизни вечной.