Пылкий романтик

Глава 22

Леклеру удалось убедить полицейских, что его сестра слишком шокирована, чтобы сразу же давать показания. Он дал слово джентльмена, что графиня Глазбери непременно вернется в Лондон, чтобы участвовать в похоронах мужа.

Всю обратную дорогу никто из сидевших в карете не проронил ни слова. Джулиан держал Пен за руку. Он старался казаться спокойным, но на сердце у него было тревожно.

Глазбери кем-то убит. Пен наконец-то свободна.

Джулиан попытался заглянуть в будущее. Он представил Пен уже поседевшей, но по-прежнему все так же любящей его. Они прожили бок о бок долгую жизнь, и всегда она была рядом, в радостях и в горестях.

Как можно дольше Джулиан старался не отпускать от себя эти прекрасные видения. Но к радости его примешивалась и настороженность. Кто убил графа? И при каких обстоятельствах? Не грозит ли это чем-нибудь ему и Пен?

Как только карета остановилась у дома Лёклера, Джулиан поспешил выпрыгнуть из нее и подойти к Верджилу.

– Верджил, – произнес он, почти прижав его к стене дома, – я сейчас пойду с Пен в твой кабинет. Никто не должен заходить к нам, даже ты. И пошли немедленно за Натаниэлем Найтриджем. Как только он придет, препроводи его сразу же в кабинет.

– За Найтриджем? Неужели ты думаешь.

– Я прошу тебя сделать это, Верджил!

Не дожидаясь ответа, Джулиан пошел за Пен. Та была все еще настолько шокирована, что совершенно не держалась на ногах. Джулиан помог ей дойти до кабинета Леклера и сесть в кресло.

Найдя в баре бутылку бренди, Джулиан налил бокал и поднес его Пен.

– Выпей, родная. Это поможет тебе прийти в себя.

Пен покорно выпила. Бледность понемногу начала исчезать с ее лица.

– Я чувствую себя очень странно, Джулиан, – прошептала она. – Я почти не могу говорить. Мне кажется, я до сих нор еще не могу переварить эту новость.

– Это нормальная реакция, Пен. Расслабься, тебе нужно отдохнуть.

– Я ведь хотела этого, Джулиан! Грех, конечно, но иногда я хотела его смерти!

Именно для этого Джулиан и увел Пен подальше от посторонних ушей, чтобы никто вдруг не услышал от нее подобных признаний.

– Пен! Не стоит казниться за невольные мысли. Прости меня Бог, но Глазбери заслуживал того.

Пен попыталась прийти в себя. Ей казалось, что она сама вдруг разлетелась на какие-то куски, а сейчас делает усилие, чтобы склеить их.

– Джулиан... эти люди... полиция... Почему они ехали за нами, чтобы сообщить нам эту новость?

Джулиан молчал. Пен задумчиво наклонила голову. В глазах ее вдруг мелькнул страх.

– Джулиан, неужели они считают, что это сделала я?

– Разумеется, они будут расспрашивать и тебя. Но, полагаю, как только они уверятся, что с момента своего прибытия в Лондон ты ни разу не общалась с мужем, ни разу даже не покидала дома Леклера одна, они от тебя отстанут.

– Дело в том, Джулиан, что я покидала этот дом одна. Точнее, не совсем одна, но без Бьянки и без кого-нибудь из слуг. Черт побери!

– Когда это было, Пен?

– Как раз этой ночью. «Господи!»

– Ко мне заезжала Кэтрин. Ей удалось выкрасть свою дочь. Она боялась, что муж пустится за ней в погоню. Я отвезла ее на корабль Сент-Джона, дала ей его рекомендательное письмо и еще кое-какие бумаги, которые, помнишь, ты давал мне.

– Расскажи все подробности! – нахмурился Джулиан.

Пен рассказала. Джулиан слушал ее как профессионал-юрист. Да, к сожалению, алиби у Пен маловато, есть к чему прицепиться.

– Пен, – спросил он, – кто еще знает об этом, не считая самой Кейт и капитана?

– Служанка, дворецкий, который нанимал экипаж, и, разумеется, кучер.

«К сожалению, не один человек. Одного можно бы было подкупить, спрятать или услать куда-нибудь...»

Пен по-прежнему пребывала в рассеянности и, казалось, все еще не осознавала до конца грозившей ей опасности.

Подняв ее с кресла, Джулиан сел в него сам и усадил Пен к себе на колени. Он горячо обнял ее.

– Пен, я жду одного человека. Ты должна поговорить с ним первая, чтобы никто другой... А пока он еще не пришел, давай лучше как следует все обдумаем. Скажи мне, что ты собираешься делать теперь? Ты хотела быть свободной от него, Пен. Теперь ты наконец свободна.

Пен посмотрела на него, казалось, непонимающим взглядом.

– Не знаю, Джулиан, – призналась она. – Не знаю, что мне теперь делать с моей свободой. Да, я всегда мечтала избавиться от него, но как я буду жить потом, ни разу не задумывалась.

Джулиан поцеловал Пен в макушку. Сердце его отчаянно билось.

Если Пен никогда не задумывалась о том, как она будет жить, освободившись от мужа, значит, она никогда всерьез не верила, что это когда-нибудь произойдет.

– Благодарю вас, графиня. Что ж, кажется, теперь мне все ясно.

Пен поднялась е кресла. Натаниэль Найтридж еще раз улыбнулся ей, словно желая сказать: «Не бойтесь, я уверен, что все обойдется!»

Джулиан проводил Пен, сдав на руки поджидавшему за дверью Леклеру, и поспешно захлопнул дверь, чтобы никто не смог войти.

Найтридж черкнул еще пару строк в лежавшей перед ним бумаге. Устроившись поудобнее за столом, он откинулся на спинку стула и выжидающе досмотрел на Джулиана.

Даже в самой людной толпе на него обращали внимание. Это был высокий, атлетического сложения молодой человек. Соломенные волосы и почти черные глаза придавали его внешности что-то неожиданное и особо запоминающееся.

Привлекательная внешность Натаниэля, разумеется, способствовала тому, что в свои двадцать шесть он уже успел сделать неплохую карьеру. Но в еще большей степени этому способствовал его бойкий ум и талант. Найтридж был известен своей способностью отвести подозрения от любого, произнеся для этого всего лишь несколько фраз.

– Скажу без обиняков, Хэмптон, – начал он. – Следствие установило, что граф был отравлен. Его нашли в гостиной, на нем была кровь – очевидно, она текла изо рта. На столе обнаружили два бокала с остатками вина. У одного из них был подозрительный запах. Очевидно, у графа был гость. Этот гость и отравил его. К такому выводу, во всяком случае, склоняется полиция.

– Скажи, Натаниэль, они подозревают графиню?

– Судя по тому, что они перехватили ее на дороге и заставили вернуться в Лондон, – да. Подумай сам: в дом мужа она могла войти без труда. Она могла прийти, сделав вид, что желает примириться, а сама – отравить его. Если бы она не была графиней, а ее брат – пэром, возможно, она сейчас бы уже сидела в тюрьме.

– Да, Натаниэль, – покачал головой Джулиан, – ты сказал действительно без обиняков!

–Я мог бы солгать, Джулиан, сказать, что все хорошо. Но помогло ли бы тебе это?

– Разумеется, не помогло бы.

Джулиан молчал, невидящим взглядом уставившись в окно. Эх, черт побери, лучше бы он не стал отговаривать Пен уехать в Америку. Лучше бы он упросил ее бежать с ним, затеряться где-нибудь в чужой стране и начать там новую жизнь.И тогда они были бы любовниками не ради дела, а просто потому, что любят друг друга. Джулиан готов был на коленях упрашивать Пен об этом.

Но согласилась бы она на это? И достаточно ли было ей защиты, которую в такой ситуации мог бы предоставить он? И главное, любит ли она его настолько, чтобы связать с ним свою жизнь?

– Джулиан, скажи по дружбе: ты ее подозреваешь? Найтридж спросил об этом так же спокойно, как если бы они обсуждали какого-нибудь бродягу, стянувшего из чужого кармана платок.

– Черт побери, Натаниэль, конечно, нет!

– Тогда мой тебе совет: если действительно хочешь помочь ей, главное – не поддавайся панике. Я подумаю о том, как защитить ее, Джулиан. Кое-какие мысли у меня уже есть. И пусть она не вздумает бежать! Если ее поймают, то это конец!

Найтридж выразительно посмотрел на Джулиана, словно желая убедиться, принял ли тот его предупреждение к сведению. Джулиан молчал. Не признаваться же, в конце концов, что он и сам сейчас думал о том, как бы помочь Пен бежать!

– Натаниэль, – спросил он, – ты сам готов поговорить с ней, если дело того потребует?

– Разумеется, старина. Во-первых, ты мне все-таки друг, во-вторых, я в любом случае готов взяться за это дело. Уж больно оно громкое. Представляешь, приятель, какая меня ждет слава, если мне удастся ее защитить?

– Я ничего не имею против твоей славы, старина. Но не забывай, что речь идет о чести женщины!

– Я знаю, Джулиан, что тебе эта женщина особенно дорога. Поэтому ты и обратился ко мне, а не к кому-то другому. Впрочем, если я тебя не устраиваю…

– Нет, старина. Это должен быть ты, и только ты. Положив свои бумаги в карман, Найтридж поднялся.

– Скажи ее братьям, – произнес он, – пусть постараются, чтобы она как можно дольше не общалась с полицией. Пусть твоя графиня отдохнет дней пять, или сколько там надо женщине, чтобы прийти в себя. И еще. Пусть Леклер пошлет кого-нибудь в Марсель, чтобы вернуть миссис Лэнгтон. Если постарается, может успеть, пока она еще не пересела на другой корабль. Ее показания нам могут пригодиться.

– Да, но она может отказаться вернуться в Англию, ведь она выкрала свою дочь и боится преследований мужа.

– Нужно заставить ее вернуться. А я тем временем дам объявления во все газеты, чтобы найти того кучера. Это единственный способ для графини избежать ареста.

– Да, не мешало бы его найти. Но захочет ли он сотрудничать с нами?

– Как правило, люди, узнав, что дело идет о преступлении, не горят желанием выступать свидетелями. Но будем надеяться на лучшее.

– Пен, я должен идти.

Это были первые слова Джулиана, сказанные им за несколько часов. Пен почувствовала, как екнуло ее сердце. Слова Джулиана, по сути дела, означали, что теперь они еще долго не увидятся.

Может быть, даже никогда.

– Мой брат очень волнуется, – проговорила она.

– Леклер всегда волнуется, когда у его близких какие-то проблемы.

– Но сейчас у меня такие проблемы, каких ни у кого из нас до сих пор не было! Даже Данте – а уж он-то беспутный малый! – не приходилось попадать в подобные передряги.

С тех пор как ушел Натаниэль Найтридж, все обитатели дома только тем и занимались, что пытались сохранить хорошую мину при плохой игре. Джулиан объяснил ситуацию Леклеру и Бьянке, но те только посмеялись над нелепым предположением полиции, что это могла сделать графиня.

Если бы Пен не знала своего брата и его жену так хорошо, она бы, пожалуй, была шокирована подобным легкомыслием. Но Пен знала, что на самом деле родные лишь хотят подбодрить ее. Об этом говорило то, что, как ни старалась Бьянка изображать веселье, в ее взгляде Пен читала тревогу.

Джулиан же был с ней все это время подчеркнуто вежлив и обходителен. Но это была та вежливость, с которой обычно общаются с человеком, лежащим на смертном одре.

– Все будет хорошо, Пен! – говорил он и целовал ее так, словно ему не суждено было больше никогда ее увидеть. От этого сердце Пен готово было разорваться.

– Джулиан! – В голосе Пен звучала мольба. – Останься со мной этой ночью! Но ты, конечно, думаешь, что будет суд, А если я пересплю с моим любовником сразу же после смерти мужа, это будет выглядеть так, словно я танцевала на его могиле.

– Пен, несколько дней, во всяком случае, допрашивать тебя не будут. Леклеру удалось убедить полицию, что пока ты не в состоянии отвечать на их вопросы. Тебе якобы нужно время, чтобы прийти в себя. А если ты будешь эту ночь со мной, создастся впечатление, что не так уж ты на самом деле и плоха.

– Понятно, – нехотя кивнула она. – Что ж, придется ради приличия изображать, что я в глубоком трауре.

– Пен, ты должна сейчас как можно реже появляться в обществе. Если любопытные будут расценивать это как траур, то пусть это будет траур.

Пен чувствовала, что Джулиан явно чего-то недоговаривает. В глубине души она понимала, что рано или поздно ей не миновать отвечать на вопросы полиции. Уж больно подозрительно выглядит ее отлучка из дома Леклера прошлой ночью. Если им не удастся разыскать того кучера, то Пен вряд ли сможет доказать, где она на самом деле была.

Пен притянула Джулиана к себе и закрыла глаза, словно пытаясь отгородиться от всего остального мира.

Нет, все-таки от реальности не уйти. Можно закрыть глаза, но она все равно будет упрямо врываться в твои мысли, отравлять сладость объятий горечью неизвестности. Самое ужасное – это когда не знаешь, какая судьба тебя ждет. Неужели и впрямь она сейчас в последний раз обнимает Джулиана?

– Я должна полностью изолировать себя от мира? – спросила она. – Неужели даже с тобой нельзя общаться?

– Разумеется, я буду заходить. Хотя, правда, ненадолго. Я же все-таки ваш семейный адвокат!

«По крайней мере, – подумала Пен, – я хотя бы иногда в эти дни буду видеть его...» Но у нее было такое чувство, будто ей уже сейчас остро не хватает Джулиана... Ей хотелось, чтобы он держал ее в объятиях все это время, как держит сейчас. Пен не представляла, как она переживет все эти долгие одинокие ночи и дни.

Впрочем, это еще не самое страшное. Временную разлуку в конце концов можно перенести. Но если ей не удастся доказать свою невиновность.

Пен только сейчас окончательно осознала всю тяжесть своего положения. И даже горячие объятия Джулиана не могли защитить ее от этого ужаса.

– Что ж, – попробовала она свести все к шутке, – мне остается утешаться тем, что времена инквизиции давно прошли. Жен, убивших своих мужей, уже больше не сжигают на кострах. Или для жен графов эта мера еще сохраняется?

– Ради Бога, Пен, не надо думать о таких вещах! Но Пен не могла заставить себя не думать об этом.

– Джулиан, я должна знать, какая участь меня ждет! Возможно, меня просто повесят. Может быть, даже не на простой веревке, а на шелковой, учитывая, что я графиня.

Приподняв ее голову за подбородок, Джулиан посмотрел ей прямо в глаза.

– Пен, я обещаю тебе, что ничего с тобой не случится. Никакого суда над тобой не будет. Перестань терзаться, родная!

Но Пен никак не могла успокоиться: ее всю трясло. Она смотрела на Джулиана глазами, полными слез.

– Пен, – повторил он, – уверяю тебя, пока я жив, с тобой не случится ничего плохого!

Пен сглотнула слезы.

– Я знаю, Джулиан, что ты готов все для меня сделать. Но ты ведь не всесилен. Не это угнетает меня, Джулиан, а то, что ты не будешь со мной все эти ночи.

Губы Джулиана потянулись к ее губам. Пен хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно; казалось, если он кончится, то прервется какая-то нить. Джулиан понял, чего она хочет. Оставив ее на минуту, он запер дверь и вернулся к ней.

Он усадил ее на скамью. Сев рядом, он расстегнул одежду и задрал ее юбки.

– Вот так, – сказал он, поставив ее ноги на скамью.

Он вошел в нее так глубоко, насколько только возможно. Они не двигались – просто сидели, наслаждаясь чувством полноты.

Пен смотрела на Джулиана, словно стараясь запомнить каждую черточку дорогого лица. Ей казалось, что она знает все самые сокровенные мысли Джулиана, что она переливается в него всем своим существом.

Все время, пока они занимались любовью, Джулиан не отводил от нее глаз. И в глазах его Пен читала, что Джулиан, пока жив, найдет способ ее защитить.

Пен хотелось бы в это верить. Но сейчас, когда она занималась любовью с Джулианом, ей казалось, что она делает это в последний раз. На миг ей захотелось забыть обо всех горестях, словно в мире существовали только он и она.

Объявление о розыске было напечатано в газетах, но ни один кучер не откликнулся.

Тогда Леклер объявил, что обещает явившемуся награду.

Откликнулись аж шестьдесят четыре извозчика.

– И каждый, будто они сговорились, заявляет, что именно он подвозил леди той самой ночью, – говорил Джулиану Найтридж четыре дня спустя. – Примерно половина из них заявляет, что дам было две.

– Неудивительно, – усмехнулся тот, – дамы, как правило, не выходят из дома в одиночку!

– К сожалению, да. Но к еще большему сожалению, человек двадцать из них утверждают, что отвезли графиню к дому графа. Этим людям явно не хватает воображения! Даже зная, что награду предлагает ее брат, они рассказывают одну и ту же историю! Присутствует ли среди них тот кучер, сказать пока не могу. Все, что мне пока остается, – это продолжать расспросы.

– А что говорит дворецкий? – спросил Джулиан.

– А что он может сказать? – пожал плечами тот. – Разумеется, он не запомнил экипажа. В темноте все экипажи одинаковы.

Они сидели в таверне в Смитфилде – далеко от лондонского центра. На Найтридже был синий дорожный плащ, как ни странно для такого франта, самого простого покроя. Джулиан понял, что сегодня у Натаниэля, должно быть, свободный день.

– Но я надеюсь, – продолжал Найтридж, – что скоро что-то должно проясниться.

В его голосе Джулиан уловил фальшивый тон.

– Натаниэль! – усмехнулся он. – Ты не для того сюда пришел, чтобы давать мне ложную надежду!

– Разве тебе не нужно сочувствие друзей?

– По-настоящему мне нужно только одно – знать правду.

– Что ж, как хочешь. Я думаю, завтра или послезавтра твою графиню уже допросят и скорее всего арестуют.

– Но, послушай, Натаниэль, ведь слугам графа наверняка известно, кто приходил к нему!

– Ты думаешь, я не допрашивал их? Но если даже кто-то из них что-нибудь и знает, все они молчат как рыбы. Разумеется, графине это ничем не поможет. Старая кухарка говорит, что к графу часто ходили какие-то гости, которых никто из слуг не видел. Очевидно, Глазбери сам впускал их в дом. Так что мы не можем сказать, был ли в ту ночь в доме графа кто-нибудь посторонний. Но возможность этого не исключена.

Джулиан молча усмехнулся. Найтридж, очевидно, уже готовил свою речь в суде.

– Как ты вообще оцениваешь шансы графини? – спросил Джулиан, хотя не был уверен, хочет ли он услышать ответ на этот вопрос.

– Подобные процессы обычно очень привлекают внимание публики. Газеты начинают формировать общественное мнение задолго до суда, и у большинства, как правило, к этому дню уже складывается определенный настрой. То, что ты сейчас держишься подальше от Пен, неглупо с твоей стороны, но, боюсь, что-то кардинально изменить уже нельзя. Мнение совета – слишком влиятельная штука, старик. Судьи ведь тоже работают на публику. Истина на самом деле никому не нужна.

– Короче, приятель, ты считаешь, что дело плохо, – невесело подытожил Джулиан.

– Видишь ли, – Найтридж пожал плечами, – если бы речь шла о какой-нибудь неизвестной женщине без роду и племени, я бы защитил ее в два счета. А тут графиня. Да еще твой роман с ней на глазах у всего света пришелся как нельзя «кстати». Картина всем ясна: твоя красотка хотела избавиться от мужа, и... Короче, помочь нам может только чудо.

Джулиан глубоко вздохнул. Он-то шел на встречу с Натаниэлем в надежде, что тот скажет что-нибудь утешительное, хотя в глубине души понимал, что надежда эта очень слаба.

В мыслях у Джулиана начали возникать мрачные картины: Пен в доме Леклера, со страхом ожидающая своей участи... допрос... арест... Пен в тюремной камере...

Джулиан вдруг остро почувствовал ее страх, так остро, словно у них была одна душа на двоих.

– Прости меня, Джулиан, – пробормотал Найтридж, – что мне нечего сказать тебе в утешение. Я бы мог почитать тебе какие-нибудь стихи, но это, разумеется, не поможет...

Джулиан саркастически улыбнулся, но улыбка вдруг тотчас же сошла с его лица. Неожиданная идея пришла ему в голову.

Поэзия может ему помочь. И Джулиан знал как.