Пылкий романтик

Глава 26

– Ну, как тебе моя речь, старина? – усмехнулся Натаниэль. – Посмей только сказать, что я не был великолепен!

Закрыв за собой дверь крохотного карцера, где сидел Джулиан (его должны были отвести обратно в камеру), Натаниэль прислонился к ней, преграждая вход охранникам. Джулиан мрачно, почти враждебно смотрел на Натаниэля, скрестив руки на груди. Если бы в карцере было окно, наверняка Джулиан разбил бы его. Он едва сдерживался, чтобы не начать крушить все вокруг.

– Тебе обязательно нужно было читать все бумаги до одной? – проворчал он.

– Даты что, не видел, старина, какая реакция была у зала? Даже кое-кто из мужчин прослезился, а уж дамы-то плакали навзрыд. А какой ропот поднялся, когда судья попытался было прервать меня. К тому же учти: чтение отняло так много времени, что благодаря этому заседание решено было продолжить завтра.

– Прокурор, и тот пощадил мои чувства, не стал читать все. Хотя ему было бы на руку. В них ведь содержится мотивировка «моего» преступления.

– Ты поражаешь меня, приятель! – присвистнул Найтридж. – Вроде бы сам адвокат, а до сих пор не знаешь, что собой представляют подобные процессы! Неужели ты наивно думаешь, что все эти судьи, заседатели и прокуроры – бесстрастные служители закона? Да все это чистой воды спектакль, дорогой! Что на самом деле должен уметь адвокат (как, впрочем, и обвинитель), если хочет добиться своего, так это сыграть на эмоциях слушателей. Не люблю хвастаться, но, по-моему, сегодня мне это удалось.

– Все, что тебе удалось, Натаниэль, – это опозорить Пен.

– Опозорить? Я все время смотрел на нее. Как мне показалось, ее ничуть не смущало, что все эти твои тайные воздыхания по ней стали достоянием широкой публики. Если хочешь, сам ее обо всем расспроси. Леклер ее приведет, если мне удастся еще на какое-то время отвлечь стражников.

Джулиан не был уверен, хочет ли он поговорить с Пен. Он сам не знал, что ей скажет. Но Натаниэль, кажется, был прав: в то время, как он читал дневники Джулиана, Пен вроде бы не выглядела смущенной, разве что весьма удивленной.

– А почему ты хотел, чтобы суд перенесли на завтра? – спросил Джулиан.

– А ты не догадываешься? Эх ты, старина, с твоим-то воображением! Оно у тебя, судя по твоим стихам, богатое. Пошевели мозгами! Ладно, так и быть, подскажу: я хочу выждать время, чтобы рассказы о твоей многолетней страсти успели распространиться по городу. Сегодняшнего вечера, полагаю, будет достаточно, чтобы весь город, от пэра до нищего, успел проникнуться симпатией к тебе.

– Спасибо, приятель! – скривился тот. – Для меня, конечно же, будет огромным облегчением, когда я пойду на виселицу, знать, что весь город меня жалеет. Ну пожалеет еще дня два или три, а потом благополучно забудет обо всей этой истории.

– Не хорони самого себя прежде времени, Джулиан! Если мой план сработает, – а я редко ошибаюсь в своих расчетах, – помяни мое слово, завтра весь Лондон в один голос будет требовать твоего освобождения! Или ты считаешь, что твоих поэм плюс того, что весь Лондон сейчас судачит о проделках Глазбери, недостаточно, чтобы...

– О каких проделках Глазбери?

На мгновение Найтридж опешил, но затем хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ах да! Я совсем упустил из виду, что здесь ты, разумеется, не мог знать, о чем в это время судачил весь город. Моя вина, Джулиан. Я должен был тебя просветить.

– Просвети сейчас, если только еще не поздно.

– Короче, сейчас для всех уже не секрет, каким «невинным» развлечениям предавался покойный. Все знают, что он принуждал к этому и жену.

Джулиан задумался.

– Теперь я понял, – проговорил он, – почему ты в своей речи намекал на похождения графа, как на что-то, уже хорошо известное публике. Похоже, Натаниэль, ты задался целью оправдать меня во что бы то ни стало! Ты наверное, забыл, что я по собственной воле пытаюсь взять вину на себя. Я хочу спасти Пен. Именно об этом я тебя и просил.

– Послушай, Джулиан. Хочешь – верь, хочешь – нет, но идея поведать всему свету о похождениях графа целиком принадлежала Пен, а не мне. Признаться, я и сам не ожидал, что ее рассказы о проделках покойного вызовут в обществе такую антипатию к нему. Так что если уж ты вознамерился кого-то ругать за это, ругай ее, а не меня!

– Хорошо, пусть это ни для кого не секрет. Но тогда зачем тебе понадобилось лишний раз упоминать об этом в своей речи?

– Да пойми же, Джулиан, наконец, что это меняет все! Еще неделю назад в глазах всего света ты был преступником. Сейчас же ты герой и истинный джентльмен. Я лично рад, что Пен рассказала о тайнах Глазбери всему свету. Твоя графиня – чертовски смелая женщина. Иная бы на ее месте скорее отправила своего любовника на виселицу, чем выступила во всеуслышание с подобными откровениями!

Джулиан закрыл глаза, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Когда-то, помнится, он упрекнул Пен за то, что она всю жизнь приносила себя в жертву ради других. Вот и теперь она делает то же самое. Много лет Пен скрывала неблаговидное поведение своего мужа, но теперь решила объявить о нем, чтобы спасти его, Джулиана.

Джулиан снова вспомнил выражение лица Пен, когда она слушала его стихи, прочитанные сегодня Найтриджем. Пен выглядела совершенно потрясенной! Но, судя по всему, ей было все-таки приятно, что Джулиан так нежно любил ее все эти годы. Она почувствовала, что мир обрел для нее какие-то новые краски, которых ей никогда доселе не приходилось видеть.

Но почему-то все это вызывало у Джулиана лишь злость.

За дверью послышались голоса. Один из них, принадлежавший Леклеру, вежливо, но настойчиво требовал, чтобы его впустили. Впрочем, Леклер вряд л и сомневался в том, что его впустят. Титул виконта до сих пор, как правило, обеспечивал ему доступ повсюду.

Леклер вошел в сопровождении Пен и Бьянки. Двое стражников немного покосились на него, но не смели даже возразить. Леклер поспешил закрыть за собой дверь прямо перед ними.

– Нас впустили ненадолго, – сообщил он, – под ответственность мистера Найтриджа.

Джулиан, разумеется, предпочел бы побыть с Пен наедине. Пен, судя по ее виду, хотелось того же. Но выбора у них не было.

«В конце концов, – усмехнулся про себя Джулиан, – все равно завтра эти чертовы письма наверняка будут цитировать во всех газетах! По сравнению с тем, как запустят свои грязные лапы дешевые газетчики в мою личную жизнь, присутствие Леклера, Найтриджа и Бьянки при моем свидании с Пен – это еще ничего...»

К чести вышеупомянутой троицы, они быстро обо всем сообразили, поняв чувства Джулиана и Пен. Пощадив их, они отошли, насколько позволял крохотный карцер, в сторону, демонстративно занявшись разговором между собой.

Во взгляде Пен уже не было ни удивления, ни смущения. Лишь бесконечная нежность. Подойдя к Джулиану, Пен взяла его большие, сильные ладони в свои.

– Джулиан, – проговорила она, целуя его руки, – ни разу еще в жизни я не была так польщена! Я даже сомневаюсь, была ли когда-нибудь хоть одна женщина так польщена, как я теперь!

Джулиану вдруг показалось, что они остались одни. Более того, сам этот мрачный карцер куда-то исчез, словно свежий ветер ворвался в эти затхлые стены. Джулиан верил... нет, знал, что теперь все будет хорошо. Как может быть иначе, когда Пен так улыбается ему?

– Джулиан! – продолжала Пен. – Я и представить себе не могла, что все эти годы. Разумеется, как порядочный человек, ты никогда не признавался... не хотел дискредитировать меня.

– Порой я жалел об этой своей порядочности. Сколько раз мне хотелось послать эту порядочность к черту и признаться тебе. Но я понимал, что тебе это может повредить. Это и останавливало меня.

– Джулиан, я должна признаться, что была идиоткой. Не только все эти годы, но даже вплоть до сегодняшнего дня. Я только сейчас поняла, что ты имел в виду, когда сказал, что твоя любовь всегда будет со мной, даже если сам будешь далеко.

– Тогда я действительно не хотел раскрывать перед тобой всех своих карт. Но мне хотелось, чтобы ты все равно знала, что моя любовь всегда будет с тобой.

Пен смотрела на него, не отводя взгляда. Ее глаза светились счастьем. Она была так красива в эту минуту, что сердце Джулиана готово было разорваться от желания.

Он обнял ее, и Пен прижалась к нему. В объятиях Джулиана ей было так спокойно и комфортно.

– Когда мистер Найтридж читал твой дневник, я вспоминала тебя, каким ты был все эти годы. Ты всегда защищал меня. Я все-таки дура, Джулиан! Как я была слепа! Как, должно быть, больно тебе было, что я не замечала твоей любви. Некоторые твои письма звучали так, словно ты готов был возненавидеть меня за это. И я этого вполне заслуживала. Прости меня, Джулиан!

Джулиан поцеловал ее в макушку.

– У меня никогда не возникала ненависть к тебе, Пен! Если я и злился, то не на тебя, а скорее на самого себя, что меня так угораздило влюбиться. Или на обстоятельства, что не позволяют тебе быть со мной. К тому же моя злость обычно быстро проходила. Я никогда не жалел в те годы, что любил тебя безответно. Даже если бы мне суждено было прожить много лет и сойти в могилу, ни разу не поцеловав тебя, даже не прикоснувшись к тебе, я все равно был бы счастлив, что люблю тебя.

При упоминании о могиле в глазах Пен вдруг промелькнула грусть, но она тут же сменилась решимостью.

– Что ж, – усмехнулась она, – теперь ты по крайней мере уже не сойдешь в могилу, не поцеловав меня! Но я уверена, что там ты будешь еще очень не скоро. Впереди у нас с тобой еще очень много поцелуев.

Он снова долго и страстно целовал ее. Сейчас Джулиан и сам уже верил, что впереди у них еще много объятий и поцелуев.

Тишину вдруг нарушило чье-то сдавленное покашливание. Словно очнувшись, Джулиан и Пен посмотрели на Леклера. Лицо его выражало озабоченность. В дверь уже настойчиво стучали.

Джулиан знал, что Леклер и остальные слышали его разговор с Пен, – это явно читалось на их лицах. Но это мало занимало его.

Джулиан разжал объятия, и Пен отошла от него на шаг. В глазах ее стояли слезы. Джулиан готов был снова притянуть ее к себе, но Леклер выжидающе смотрел на него.

– Я люблю тебя, Джулиан! – прошептала Пен. Леклер подошел к сестре и взял ее за руку.

– Помни, Пен, – повторил Джулиан, – моя любовь всегда останется с тобой, даже если самого меня не будет рядом.

«Моя любовь всегда останется с тобой, даже если меня не будет рядом». Всю дорогу домой слова Джулиана звучали в ушах Пен. Эти слова словно эхом отдавались в стенах библиотеки, несмотря на то, что сидевшая рядом Шарлотта пыталась отвлечь Пен каким-то пустым разговором.

Пен почти не слышала, что говорит сестра. Мыслями она по-прежнему была в том тесном карцере, где был Джулиан. Он, стоявший передней, все время повторял свои слова о любви. В глазах его стояла тоска, будто он боялся, что не он сам, а лишь его любовь навсегда останется с Пен.

Джулиан не верил, что ему суждено когда-нибудь снова обнять Пен. Ее сердце готово было разорваться. Потерять Джулиана навсегда после того, как она узнала, что все эти годы он любил только ее, было невыносимо.

Пен вдруг поднялась с дивана.

– Шарлотта, – проговорила она, – спасибо тебе за моральную поддержку, но извини – мне надо кое-куда пойти.

– Куда это ты собралась? – удивилась та. – Ты не забыла, что срок не вышел? Ты пока еще должна изображать глубокий траур по мужу.

– Я иду не на вечеринку. Хочу отправиться в дом Глазбери. Как сказал мистер Рамфорд, пока племянник графа не вернулся с Ямайки, я имею право посещать все имения графа.

– Зачем? Это лишь вызовет у тебя неприятные воспоминания, Пен!

– Я хочу увидеть ту гостиную, в которой его нашли мертвым. Хочу поговорить со слугами.

– Зачем? Допросами, если надо, займется мистер Найтридж. Да и вряд ли слуги смогут сказать что-нибудь, что поможет твоему Джулиану. Да, Найтриджа я недолюбливаю и не скрываю этого! Но я и не считаю, что он настолько туп, чтобы не суметь допросить слуг.

– Есть разница, будет ли допрашивать их он или я. Я все-таки графиня Глазбери. Много лет мне была неприятна сама мысль об этом, но сейчас, думаю, это может мне помочь. Я была его женой, и по закону его слуги – и мои слуги.

– Что ж, – вздохнула Шарли, – иди. Только тогда уж и я пойду с тобой. Не хочу, чтобы, пока ты разговариваешь со слугами, над тобой витал призрак этого чудовища.