В правом виске свербело так, будто там пробили дыру и ковырялись в ней тупой отверткой. В левом тоже ковырялись, но не так активно. Мэтью застонал, повернулся на живот и зарылся лицом в дурно пахнущую подушку. В своей трезвой жизни он был чистюля, однако теперь все это было не актуально. Неизвестно еще, что там внизу, под этой подушкой, и не окажется ли оно еще омерзительнее. А самое главное, станет ли ему от всего этого легче?
Полежав без движения еще какое-то время, Мэтью решил, что пора познакомиться с окружающим миром, где бы он ни находился. А главное, постараться добыть из этого мира воды, чтобы хоть как-то смыть гадостный привкус во рту. Он с трудом приподнялся на локтях и разлепил веки.
О, да. Эта подушка видала виды.
Нащупав ногой пол, Мэтью отполз назад и осторожно сел на узкой, заправленной серым койке. Голова у него сразу же пошла кругом, в ушах противно зазвенело. Сквозь туман в глазах он разглядел толстые прутья, которыми ограничивалось доступное ему пространство. За прутьями галдело, ругалось и лязгало наручниками сообщество, к которому мало какой кандидат наук становился причастен в течении своей жизни. В лучшем случае это сообщество устало курило, опершись о выбеленные кирпичные стены.
— С возвращением, братишка.
Мэтью заставил себя скосить глаза в сторону здоровенного смуглого парня в татуировках, красных трениках, и почему-то босого и голого выше пояса. Парень сидел в соседней камере, на точно такой же, как у него, заправленной серой койке, и дымил чем-то очень гадким.
— Воды нету? — откашлявшись, прохрипел Мэтью.
Парень кинул бычок на пол, задавил его ногой и в развалку пошел к дальнему концу своей камеры.
— Эй, чуваки, — позвал он в сторону невидимого Мэтью центра этой загадочной вселенной, — Тут академик загибается, киньте воды.
Мэтью выпрямился и тут же пожалел об этом. В мозгах отозвалось миниатюрным ядерным взрывом.
— Откуда ты знаешь… — он не договорил, сраженный пронзительной болью.
Играя мускулами, парень словил прилетевшую откуда-то пластиковую бутылку, просунул ее промеж прутьев решетки и толкнул в сторону Мэтью. Бутылка, подскакивая на неровном полу, подкатилась и уткнулась в его весь помятый и в подозрительных пятнах портфель подле кровати. Из незастёгнутого центрального отделения торчали смятые листы бумаги и край белой ткани.
Моментально все вспомнив, Мэтью застонал и сжал голову руками.
— Что, братишка, погулял? — деловито спросил его сосед. — Если врезал менту — это хуже всего… Хотя по тебе не скажешь, что ты буйный…
Мэтью никак не мог решить, хочется ли ему, чтобы парень заткнулся, или наоборот, продолжал говорить. Его необычайно низкий тембр голоса одновременно и раздражал, и отвлекал от адской боли в голове. В конце концов он решил, что это неважно, поднял с пола добытую для него бутылку воды и откупорил дрожащей рукой. Приложился и не смог уже оторваться, пока не влил в себя все прохладное содержимое до последней капли.
— Спасибо, — вспомнил он, пытаясь восстановить дыхание. Его сердце стучало молотом, руки тряслись, но боль в висках определенно уменьшилась.
— Да не парься, — ответил смуглый, вытаскивая из пачки новую сигарету, — Хочешь?
Мэтью слабо покачал головой. Только паршивого курева ему сейчас и не хватало. Он лег обратно на койку и, пользуясь относительным улучшением самочувствия, попытался проанализировать вчерашний день.
А вчерашний ли, пронзила его неожиданная мысль.
— Какое сегодня число? — не вставая, спросил он соседа, надеясь, что его услышат.
— Четвертое, — охотно ответил тот, на всякий случай уточнив, — июня. Пять вечера.
Невероятно. За каких-то несколько часов он успел упиться в хлам, с позором провалить защиту собственной диссертации и оказаться в полицейском отделении. Спасибо, хоть наручники сняли.
Да нет. Кого он обманывает? Удивительное заключалось вовсе не в этом. Каким именно образом рыжеволосая красотка, вскружившая ему голову, сумела СДЕЛАТЬ его пьяным? Вот ведь в чем вопрос. И как ни изгаляйся, как ни выискивай своими академическими мозгами рационального объяснения, не было его. Нет такого гипноза, под которым можно заставить человека выпить ведро водки, а он и не вспомнит. Ерунда все это. Да и вообще, не поддающийся он гипнозу человек — давно уже выяснилось.
И еще. Была у Мэтью одна особенная черта, из-за которой он даже подумывал, а не пойти ли ему работать в полицию. Каким-то удивительным образом Мэтью всегда распознавал с какой стороны правда, а с какой ложь. Будто бы чья-то невидимая рука наставляла его на верный путь, а то и зажигала лампочку над нужным поворотом. Полезное, надо сказать качество, но иногда доводящее до безумия. Вот и сейчас, как ни старался он, как ни придумывал для себя родное, логичное, в голову все время лезла эта чертова расстегнутая не застегнутая булавка и жирная капля крови на подушечке пальца…
— Тебя как звать-то, академик?
Вот теперь он точно был рад зычному голосу соседа, потому что еще немного, и его чутье завело бы его в совсем опасную сторону, где никакая логика не работает вовсе.
— Мэтью, — отозвался он почти благодарно.
— Америкос? Неплохо по-русски базаришь. Меня Валера звать.
Он попробовал подняться и обнаружил, что голова уже почти не кружится. Стараясь двигаться аккуратно и медленно, осторожно сел, облокотившись на стену спиной.
— Я бы сказал, приятно познакомиться, Валера, но в таких обстоятельствах ничего приятного быть не может.
— Да ладно тебе, чего в жизни не бывает, — сосед пренебрежительно махнул рукой. — А ты че, реально, профессор? Я слышал, мусора с тебя ржали. Говорили, ты пол-МГУ разнес.
Мэтью закрыл глаза.
— Это они преувеличивают. Только свою карьеру.
Диссертацию ему, вероятно, еще позволят защитить — никому не хочется вешать на себя несостоявшегося докторанта, а вот о контракте можно теперь смело забыть. Нехилая расплата за мимолетное увлечение.
— Ужин.
Без каких-либо интонаций в голосе тетка в серой форме провезла по коридору тележку, заставленную подносами, и поставила один из них на подоконник окошка его камеры. Мэтью разглядел три закрытых пластиковых контейнера разных размеров. От запаха казенной еды тошнота вернулась сразу и без компромиссов.
— Заберите… — слабо попросил он, но тетка уже ушла.
Застонав, Мэтью повалился на кровать.
— Если можешь встать, тащи свой поднос сюда, — посоветовал сосед. — Мне б три таких…
Мэтью встал и даже успел сделать пару шагов, прежде чем отвратительный запах встал колом у него в горле, и его вывернуло в железную раковину в углу камеры. Хорошо хоть, не на пол.
— Мэтью Бёрнс?
Он медленно поднял голову и мутным взглядом посмотрел в сторону двери. За решеткой стоял толстый полицейский с бланком в руке.
— Вам уже лучше?
Если бы он мог, он рассмеялся бы. Шатаясь, Мэтью оторвался от раковины и, держась за стенку, дополз до кровати. Сел, прислушался к себе и вдруг понял, что ему вдруг, действительно, немного похорошело. Неуверенно, он кивнул.
— Вас вызывают в допросную. Парочка формальностей, и будете свободны.
Перегнувшись через койку, Валера наставительно зашептал — тихо, как ему казалось, наверное.
— Никаких допросов без адвоката, чувак.
Полицейский вздохнул.
— Вот чего ты мутишь воду, Юсупов? Человек выпил и побуянил. Не за рулем, не под наркотой. Какой на хер адвокат?
Валера знающе погрозил полицейскому пальцем.
— Ага, а в допросную тогда зачем? Кому-то скучно стало? Не слушай его, чувак, требуй адвоката.
По большому счету, Мэтью было глубоко наплевать, что с ним собираются сделать. Хоть на костре пускай жгут, вместе с портфелем. Он было отмахнулся от непомерно заботливого соседа — мол, все нормально, как-нибудь сам справлюсь — как вдруг, где-то в глубине души зазвенел хорошо знакомый колокольчик. Тоненько так, осторожно зазвенел — будто давая понять, что может и ошибается он, звоночек этот, может и нет там ничего, однако ж проверить имеет смысл. С полминуты Мэтью решал, прислушаться ему, или гори оно все синим огнем. И наконец, извиняющимся голосом попросил.
— Знаете, я, пожалуй, послушаюсь этого джентльмена. Если вам нетрудно — мне бы адвоката. Что бы я там ни натворил.
Полицейский ненавидящим взглядом смерил их обоих.
— Что б вас всех…
И удалился, не сказав больше ни слова.
— Молодца, — похвалил его Валера.
Ну вот и ладненько. Мэтью завалился обратно на койку. Спешить ему теперь было некуда и незачем.
— Мам, с кем это ты здесь? Это что, маленький Михаель?
— Дай сюда! Где ты нашел эту фотографию?
— В подвале у тети Клаудии.
Мама забирает и прячет старую, потрепанную фотографию в книгу, которую ставит на верхнюю полку книжного шкафа.
— Так я и знала. Черт бы побрал эту тетю Клаудию.
Мэтью удивленно наблюдает за ней. Такой расстроенной он маму еще никогда не видел.
— Кто этот малыш? Это вообще мальчик или девочка?
— Неважно. Мальчик. Ребенок соседки в нашем бывшем городе.
— А зачем ты с ним сфоткалась?
— Просто так. Я была его няней, пока он не…
— Что?
— Пока мы не переехали.
— Но он же там совсем-совсем кроха. Его что, мама и папа не любили, раз отдали его тебе?
Мама закусывает губу и отворачивается, будто что-то взять, но Мэтью успевает заметить в уголке ее глаза слезу.
— Да нет, милый, просто его родители… много работали… вот им и пришлось нанять меня, чтобы помочь с малышом. Но потом мы переехали, и я отдала его маме.
— А как его звали?
— Я уже не помню, родной… Это было так давно.
Мэтью усердно кивает. Он очень хочет верить маме, и хочет, чтобы у нее опять сделалось хорошее настроение. Но он совершенно точно знает: все, что она ему сейчас рассказала — полное вранье.
— Бёрнс!
Громыхая ключами, реальность выдернула его из глубин какого-то крайне неприятного сна, и Мэтью с удовольствием вытряхнул его головы.
— Давай за мной. Мы вызвали тебе общественного адвоката.
Незнакомый полицейский был гораздо приветливее предыдущего, однако, прежде, чем подняться и проследовать за ним, Мэтью прислушался к своим ощущениям.
Меньше всего ему хотелось, чтобы его скрутило и вывернуло наизнанку посреди полицейского участка. Но нет. Похоже, организм справился с последствиями загадочного пьянства. Неожиданно для самого себя, он попробовал прощупать полицейского своим внутренним детектором лжи — до этого момента он никогда еще не делал это осознано. Колокольчики молчали. Мэтью покачал головой, удивляясь самому себе — после всего происшедшего готовности к восприятию всякого рода странностей у него явно поприбавилось.
Не тратя больше времени, он подобрал с пола помятый портфель, запихнул внутрь вываливающееся содержимое, застегнул три оставшиеся на рубашке пуговицы и оглянулся попрощаться со своим новым тюремным знакомцем. Но в соседней камере было уже пусто.
Жалко, неопределенно подумал он и покинул эти непривлекательные покои, в душе надеясь, что навсегда.
По залитому ярким электрическим светом коридору они вышли в центральный зал управления полицейского участка, и Мэтью внезапно понял, что он даже не знает, в каком именно отделении находится. И не особо интересуется.
— Эй, академик! — окликнули его со стороны проходной. Он обернулся. К нему приближалась дородная тетка в полицейской форме. — У тебя что-то выпало из кармана…
Она протягивала ему знакомый ламинированный прямоугольник.
— Твое?
Мэтью неуверенно кивнул и дрожащей рукой взял порядком уже потрепанную карточку. Вот он, главный элемент головоломки.
— Я могу позвонить? — спросил он у своего проводника.
Зачем? Зачем он хочет ей позвонить?
— Конечно, — ответил полицейский. — Только давай не останавливаться. Общественные адвокаты всегда перегружены, и времени у них мало.
Мэтью на ходу вытащил из наружного отделения портфеля телефон и набрал номер, который, как оказалось, запомнил наизусть. С каждой цифрой его сердце все сильней и сильней — может от того, что он понятия не имел, зачем звонит и что скажет, если ему ответят. Вряд ли он сумеет выразить цивилизованным языком все, что крутилось у него в голове при мысли о шальной красотке, непонятно как пустившей всю его жизнь коту под хвост. Набрав последнюю цифру, он отправил звонок.
— Не отставай, — приказал полицейский, уводя его все дальше в глубь полицейского управления. Мэтью послушно подтянулся, считая длинные гудки, отдающие эхом у него в голове. Свернув, они пошли по скучному коридору с одинаковыми дверьми кабинетов и уставленному одинаковыми же длинными скамьями.
Два гудка, три, четыре…
Ответом этим гудкам вдруг стала тоненькая телефонная трель, раздающаяся будто бы из-под какой-то из дверей. От неприятного предчувствия у Мэтью засвербело где-то между ребрами, а трель все приближалась, становилась громче, нахальнее.
Пять гудков, шесть…
— Сюда.
Полицейский подвел его к той самой двери, из-за которой звенело, посторонился и жестом пригласил Мэтью войти. Телефонная трель радостно слилась с гудками в его мобильнике, кровь ударила ему в виски, и он схватился рукой за дверь.
— Твой адвокат.
Небрежно усевшись на письменный стол посреди бедно обставленного кабинета, Инга была так же хороша, как и тогда, в полумраке захламленного библиотечного офиса. Даже еще красивее, хотя и сменила амплуа и зачем-то была в длинной, оливкового цвета кофте и рваных джинсах.
Ее телефон изо-всех сил заливался, ездя по столу. Не сводя с Мэтью холодных серых глаз, она взяла его в руки, провела по экрану пальцем и ответила на звонок:
— Здравствуйте, господин Бёрнс.
Мэтью попятился, беспомощно оглядываясь на оставшегося в коридоре полицейского.
— Она не адвокат… Она…
— Стоять, — коротко приказала Инга.
Задыхаясь от ужаса, Мэтью почувствовал, как ноги его буквально срастаются с полом, превращаясь в одно с ним целое. Теряя равновесие, он беспомощно закачался, обернулся и только и успел увидеть, как захлопывается за его спиной дверь.
Продажная полицейская сволочь! Вот и доверяй после этого внутренним голосам. Он вжался спиной в дверь и так замер.
— Хочешь сесть? — смилостивилась Инга.
Мэтью помотал головой.
— Хочу свалить отсюда и никогда больше тебя не видеть.
— Поверь, мне этого хочется не меньше, чем тебе, — ему показалось, что она как — то очень грустно это сказала. — Но так не получится.
С отсутствующим видом она крутила в руках телефон, будто ждала важного звонка.
— Слушай, мне кажется, тебе сейчас не до меня. Может отпустишь? — попросил он, особо ни на что не надеясь. Даже дернулся — попытка не пытка. Но увы — ноги его все так же были прикованы к полу.
— Ты уже уничтожила мою карьеру. Зачем я тебе сдался?
Резко бросив телефон на стол и закрыв лицо руками, Инга вдруг совершенно по девчачьи разрыдалась. Ее плечи вздрагивали в безмолвном горе, рыжие кудряшки полностью скрывали лицо. Мэтью оторопел. К такому он был не готов. Не зная, что сказать, и надо ли, он молча наблюдал.
Спустя несколько минут, успокаиваясь, Инга наклонилась, достала из потертой дорожной сумки пачку салфеток, вытащила одну и уткнулась в нее носом.
— Инга, — позвал он. — Что, черт возьми, происходит?
Она подняла голову, и Мэтью уставился в ее глаза — блестящие, мокрые от слез и… зеленые? Не веря тому, что видит, он помотал головой.
— Это не я должна была тебе все объяснить, — высморкавшись, Инга покачала головой. — Я даже не знаю с чего начать…
— Начни вот с этого, пожалуйста, — сказал он, указывая головой на свои ноги.
— Объяснить или освободить? — улыбнувшись сквозь слезы, спросила она.
— И то и другое, если можно.
Она щелкнула пальцами правой руки, и Мэтью немедленно почувствовал, как его ноги перестали быть одним целым с плиткой на полу. К этому он тоже не был готов и медленно, спиной по закрытой двери, съехал на пол.
— Эй, ты в порядке?
Инга спрыгнула со стола, обеспокоенно опустилась перед ним на колени, и Мэтью испугался, что его сейчас опять будет тошнить. Он махнул ей рукой, чтоб ушла, но вместо этого она взяла его за запястье и поводила пальцем по пульсирующей вене. Тошнота немедленно прошла, вместе с головокружением. Мэтью с облегчением выпрямился и вдохнул полной грудью.
— Где ты была, когда я позорил себя перед… ах да, ты там же и была, — он хотел отвернуться, но она не позволила, крепко взяв его за подбородок.
Лицо ее было совсем близко, и Мэтью явственно увидел, как из зеленых, ее зрачки становятся радужными, а затем, медленно темнея, наливаются голубым.
— Как ты это делаешь? — спросил он, имея в виду все сразу.
Она беззлобно усмехнулась.
— Очень просто. Я — ведьма, дорогой.