Рай земной

ГЛАВА 15

В юг вечер был поистине грандиозный праздник в честь помощника адмирала Аделантало. Вся высшая знать из самых отдаленных деревень прибыла в длинный, с остроконечной крышей бохио, принадлежавший Гуаканагари.

Магдалена привезла с собой немного одежды и была расстроена, когда увидели как оделись по случаю праздника остальные. Она смотрела, как Аарон надел маленькую набедренную повязку и обвязал затейливо выделанный пояс вокруг своих тонких бедер. Магдалена неохотно признала, что это была искусно выполненная вещь: в тонкие хлопковые нити вплетены раковины, бисер и золотые украшения.

Он поднял глаза и, увидев, как она рассматривает пояс, покраснел под загаром и смущенно сказал:

– Алия сделала его для меня и подарила. Я должен надевать его на всякие церемонии. – С этими словами он тщательно выбрал несколько ярко-красных перьев попугая и искусно вплел их в волосы.

– Ты похож на желтоволосого таинца, – осуждающе сказала Магдалена. – Ты что, действительно собираешься повернуться спиной к цивилизации и присоединиться к этим людям?

Он окинул ее взглядом стальных голубых глаз:

– Я не поворачивался спиной к цивилизации, пока она не повернулась ко мне. Все мои родные либо мертвы, либо в изгнании. Неужели мне после этого должны нравиться высокие идеалы европейской цивилизации?

Магдалена усилием воли удержала себя от того, чтобы не вздрогнуть от его горьких, жалящих слов.

– А дети должны быть наказаны за грехи отцов? Ты всегда будешь во мне видеть дочь крестоносца и ненавидеть меня за то, что сделал Бернардо Вальдес?

Он ничего на это не ответил, лишь сказал:

– Одевайся, а то мы опоздаем. Я уже слышал, как барабаны созывают почетных гостей.

– Но у меня нет ничего, кроме белой льняной нижней сорочки и коричневого бархатного платья.

– О Господи! – громко рассмеялся он. – Бархат в такую жару! Ты еще глупее, чем эти солдаты за фортом, которые истекают потом в своих кожаных доспехах. Надень одну нижнюю сорочку-этого достаточно.

Вспомнив, в каком позорном одеянии она предстала на площади в Изабелле перед адмиралом, Магдалена залилась краской:

– В Севилье подумали, что я уличная женщина, если бы я появилась в таком виде.

– Если бы ты осталась в Севилье, все это тебя бы не касалось, – без малейшего сочувствия сказал он.

К тому времени, когда Аарон и Магдалена пришли в бохио Гуаканагари, она почувствовала, как сердце колотится у нее в груди. «Это просто чудо, что никто не видит, как оно трепещет под этой тонкой материей!» – подумала она, входя вслед за Аароном в большую, заполненную людьми комнату.

Гуаканагари возлежал на низкой деревянной кушетке, украшенной красивой резьбой и покрытой мягкими, набитыми хлопком подушками. Несколько знатных мужчин и женщин также сидели. Как почетный гость, Бартоломе сидел по правую руку от Гуаканагари, а рядом с Колоном Луис Торрес.

Пока Аарон вел ее к кушетке, поставленной специально для них, Магдалена почувствовала на себе горячий, исполненный ненависти взгляд пары узких черных, как обсидиан, глаз, которые горели, как уголья. Она чутьем поняла, что это Алия. Сердце Магдалены упало: она исподтишка рассматривала струящиеся эбеновые волосы своей соперницы, которые ниспадали вдоль се тела, как черный атлас. Ярко-желтые перья вплетены в волосы, тяжелые ожерелья из бисера обвились вокруг шеи. Единственной данью скромности была длинная юбка, замысловато сплетенная из местных трав, которая обтягивала бедра и доходила до середины икр. Кожа ее была темно-золотого оттенка и не темнее, чем у Аарона. Груди большие, налитые молоком. Она замечательно оправилась после рождения ребенка всего три дня назад. Она была обильно раскрашена, с плоским, как у девственницы, животом. Магдалена почувствовала, что сейчас потеряет сознание, и постаралась сдержать себя, спокойно отдыхая на низкой кушетке, как будто это было обычным для нее делом.

Она, не опуская глаз, выдержала яростный взгляд Алии. «Я не стану трусить. Я его жена!» – подумала Магдалена.

Лицо Алии было круглым, черты его довольно приятны. Нос широкий и немного приплюснутый, лоб маленький, губы большие, пухлые. Самым привлекательным в ее лице были глаза – они были такими темно-коричневыми, что казались черными. Зеленые, как у кошки, глаза ответили ей убийственным взглядом.

Магдалена усилием воли непринужденно расправила сорочку, а потом хозяйским движением провела рукой по плечу Аарона.

Ничего удивительного, что она увлеклась тобой. Ей нравятся твои желтые волосы. А из-за всех перьев, которые она вплела в свои волосы, наверняка облысела половина попугаев в Эспаньоле, – язвительно заметила она.

– Не бойся. Их, без сомнения, подадут нам на праздничный обед в качестве одного из блюд, – невесело усмехнулся он.

– Попугаев? Они едят попугаев? – Она надеялась, что голос не изменил ей.

Он наклонился к ней и тихо предупредил:

– Не позорь меня. Любая еда, которую поставят перед тобой, – специальная дань, предлагаемая сначала Гуаканагари. Ею угощают только высокопоставленных гостей. Здесь будут собаки, игуаны, жареные лягушки… потом еще кое-что. Ты должна попробовать все блюда, словно на банкете у королевы. – Он с вызовом посмотрел на нее и бросил: Ты же сказала мне, чтобы я вредил тебе, как только смогу. Этот праздник – наиболее приятная часть. Получай удовольствие, Магдалена, если у тебя лежит к этому душа.

Его самодовольная снисходительность свидетельствовала о том, что он не верит в ее смелость. «Что ж, посмотрим, муженек!» – Но собаки? Рептилии? Она подавила озноб и вскинула подбородок, увидев, что Гуаканагари захлопал в ладоши, и все ярко украшенные гуляки приступили к празднеству.

Рабы, за которыми надзирали слуги из простонародья, бесконечным потоком стали вносить еду. Каждый деликатес сначала был предложен Гуаканагари, а затем, когда он подавал знак одобрения, блюдом обносили всех собравшихся. К своему удивлению, Магдалена нашла, что твердое белое мясо игуаны довольно вкусно. И даже темное сладковатое мясо хутиа было съедобно, не говоря о фруктах, хлебе из кассавы и ямсе. А когда подали сероватые куски тушеного мяса, которые, как догадалась Магдалена, были приготовлены из местных, зспаньольских, маленьких нелаюших собачек, она, сделав над собой усилие, умудрилась проглотить один под пристальным взглядом Аарона.

– Это не было бы так ужасно, если бы я не знала, что ем, – сказала она с восхитительным спокойствием.

И потом появилось самое главное блюдо, поскольку все вокруг начали издавать «ахи» и «охи»: перед Гуаканагари поставили огромную глиняную супницу» Рабы погрузили в нее сделанную из тыквы ложку и извлекли странную беловатую массу, которую он съел с величайшим удовольствием. И тут же подносы заполнились большими омарами и зажаренной целиком свежей речной рыбой.

– Морские продукты всегда считаются здесь величайшим деликатесом, – со знанием дела прокомментировал Аарон.

Когда рабыня склонилась перед ней с тыквенной ложкой, заполненной какой-то тошнотворной белой гадостью. Магдалену чуть не вырвало. При ближайшем рассмотрении это блюдо оказалось рыбным и недоваренным. Она с большим подозрением рассматривала маленькие круглые серовато-зеленые кусочки, затем съежилась и прикрыла рот, чтобы не закричать. Рыбьи глаза, сырые рыбьи глаза смотрели на нее из причудливой смеси, возвышавшейся на ложке! Она посмотрела на Аарона, чтобы найти в нем поддержку. Но если бы она не была так объята ужасом, то наверняка заметила бы, как поспешно он проглотил этот деликатес.

Рабыня подготовила для нее щадяще маленькую порцию, и Магдалена беспокойно посмотрела на Бартоломе, который мужественно справился с угощением. Гуаканагари лучезарно улыбнулся брату адмирала. Алия зловеще посмотрела на свою рыжеволосую соперницу. «Ах ты, дикая ведьма!» Магдалена глубоко вдохнула, прежде чем поднести ложку к губам, подержала ее немного перед собой, а потом проглотила отвратительную массу со скоростью ящерицы, поймавшей муху своим раздвоенным языком.

Схватив бокал с водой, она судорожно сделала несколько огромных глотков и только после этого осмелилась выдохнуть.

– Пресвятая Дева, чего бы я не отдала за фляжку доброго красного вина, – тихо пробормотала она, с триумфальной усмешкой встретив враждебный взгляд Алии.

Таинцы не употребляют алкоголя, только табак – мягкое, возбуждающее средство, которое поджигают. Вдыхаемый в ноздри дым создает эффект, несколько напоминающий крепкие напитки, – ответил Аарон, невольно восхищаясь ее отвагой. В первый раз, когда его вынудили отведать рыбьи глаза, он вскоре попросил прощения и, потихоньку удалившись в джунгли, вызвал у себя рвоту.

– Я ненавижу противный запах, их возбуждающий. Лучше пить хорошее вино, чем втягивать дым, от которого наверняка портятся мозги. – Она отчаянно пыталась усмирить свой взбунтовавшийся желудок, переключив внимание на что угодно, но только не на его содержание.

– Тебе с Бартоломе понравится следующее блюдо – орехи, сваренные в меду.

Увидев знакомые сласти, она облегченно вздохнула.

Магдалена надеялась, что праздник был испытанием, преодолев которое она будет принята в таинском обществе.

На следующее утро она поняла, что заблуждалась. Аарон разбудил ее, стянув с нее тонкий полог из хлопковых нитей, защищавший от насекомых.

– Я иду ловить рыбу с Каону, – сказал он, доставая длинное копье с острыми колючками из рыбьих костей, которые были прикреплены с одной стороны. – Тебе надо будет овладеть ремеслами, которыми владеют местные знатные женщины. Она со стоном перевернулась.

– Я хорошо представляю их «ремесла» – они выковыривают глаза бедным рыбам, – передернув плечами, ответила она.

– Не только. Они плетут очень красивые корзины, делают искусные рисунки на глиняной посуде. Быстро одевайся, я провожу тебя в бохио Гуаканагари.

Магдалена не спросила, будет ли там Алия, но каждый шаг, приближавший ее к резиденции касика, пугал ее предстоящей стычкой. «Она, наверное, будет держать на руках ребенка Аарона, кормить его грудью передо мной, – с болью подумала она. Потом посмотрела на его твердый, чеканный профиль, ясно вырисовывавшийся на фоне золотого утреннего света. – У меня тоже может быть сын от тебя, Аарон». Будет ли он рад ему или отвергнет из-за того, что в нем будет течь кровь Вальдесов? В свое время она узнает об этом, если они будут продолжать заниматься любовью так, как в их брачную ночь. Думая о золотоволосом младенце, которого она прижмет к сердцу, Магдалена настроила себя на встречу с Алией.

Аарон тоже беспокоился, как будут обращаться друг с другом обе женщины. Если бы у него хватило мудрости, он завтра же отправил свою жену назад в Изабеллу вместе с Бартоломе и Луисом. Потом он посмотрел на ее измученное прекрасное лицо и врожденную грациозность, с которой она двигалась к бохио Гуаканагари. Нет, он преподаст ей хороший урок здесь, в джунглях, прежде чем позволит вернуться к удобствам кастильской цивилизации.

Лоренцо Гусман всматривался в поселение Изабелла с каравеллы, которая все ближе и ближе подплывала к берегу. О Боже, что за помойка! Таверна в Палосе выглядела как Альгамбра, по сравнению с этой захудалой дырой. Подумать только, его выдворили сюда, и, возможно, всю оставшуюся жизнь он не увидит блистательного двора Кастилии и Арагоны! Он оторвался от поручней, возле которых стоял в неудобной позе. Он предстанет перед этим высокомерным отродьем торговца шерстью из Генуи как племянник герцога!

Он с горечью вспомнил свой последний разговор с Мединой-Сидонией. Герцог трясся от страха, кожа его напоминала влажный пергамент: он сообщил Лоренцо, что Торквемада и святая палата добились полного признания Бернардо Вальдеса, присужденного к сожжению на костре на следующем аутодафе в Севилье.

– Это все из-за письма проклятого еврея! – громко крикнул он своему дяде. – Кто поверит Исааку Торресу, который удрал в изгнание и предал короны Кастилии и Арагоны?

– Очевидно, король Фердинанд поверил, сдерживаясь, ответил Медина-Сидония. – Похоже, его прежний министр дал ему более полный отчет о том, где размещен каждый, до последнего, мара-веди Бенджамина Торреса. Королевская доля была слишком мала из-за доли церкви. Когда было обыскано деревенское поместье Вальдесов, нашли несколько золотых предметов, вмененных ему в вину, а также документ, в котором было записано о передаче золота.

И тут Лоренцо тоже начало тряси. Мое имя не было…

– Да, оно было в записях этого идиота Вальдеса, – прошипел герцог. – Но чтобы сохранить честное имя и саму жизнь рода Медина-Сидония, я уничтожил их до того, как их нашли инквизиторы. Сейчас во всем виноват Вальдес… пока. Я рисковал очень многим, упрашивая за тебя короля. Мы с ним пришли к согласию. Мы предпочитаем, чтобы ты удалился от двора. Твоя жена была осуждена святой палатой, а дочь таинственным образом исчезла после смерти Анны на костре. Эта семья больше не будет бесчестить нас. Ты отправишься в Индию!

– Но это не моя вина, что ты и этот вероломный обращенный иудей Бенджамин Торрес устроили мне женитьбу на его дочери! – сжав кулаки, воскликнул Лоренцо.

– Ты слишком во всем замешан. Не только богатство твоего свекра, но и его старшего сына в Барселоне. Это было твоих рук дело. Я не знаю, сколько времени смогу удерживать доносчиков в Каталонии, чтобы они не выдали тебя. Если ты сейчас уедешь, для всех нас будет лучше. – Стальной голос старика прозвучал как приговор.

Итак, Лоренцо был с позором изгнан. Все богатство Торресов, которое ему удалось заполучить, было либо отобрано этим алчным Трастамарой, который запустил в ход свою адскую машину допросов, либо самой инквизицией. Он был почти разорен. И только жалкие гроши, полученные от дяди, позволили ему заказать проезд в новую колонию как господину.

Пока юнги спускали шлюпки на воду, он расправил свой плащ и смотрел на джунгли и зубчатые горы, которые поднимались в отдаленной влажной дымке. Вот если бы тут действительно было золото, которое можно взять!

Магдалена посмотрела на свои руки: нежные ладони и кончики пальцев были покрыты тысячью маленьких ранок. Она неуклюже и тщетно пыталась сплести остроконечные полоски тростника в тугую корзинку. В расписывании глиняной посуды она преуспела не больше, чем в плетении.

После того как несколько предметов из гонкой обожженной глины упали, рассыпавшись, к ее ногам, Махия, старшая сестра Гуаканагари, объявила, что она безнадежна. По крайней мере, такой вывод сделала Магдалена. За те две недели, проведенные с таинцами, она выучила лишь несколько таинских слов, однако отвращение сестры Алии было слишком очевидно.

– Я всегда колола себе пальцы даже иголками для вышивания, – сказала она, выдавив из себя любезную улыбку и предоставив таинским знатным дамам заниматься своим делом.

Она отбросила свою длинную жаркую косу подальше от шеи и почувствовала, как пот заструился вниз по спине, щекоча ее. «Как было бы чудесно поскакать верхом», – подумала она. Эти заносчивые таинские короли все так же боялись лошадей.

– Глупые дикари, – пробормотала она, пробираясь по многолюдным улицам к окраине, где находился загон Аарона.

Он, конечно, придет в ярость, но в любом случае он злился на нее, так что какое это имело значите? Только во тьме ночной, на их ложе, он с нежностью протягивал к ней руки. Но это была страсть, а не любовь, напоминала она себе, открывая тяжелые тростниковые ворота. Она взяла уздечку для своей лошади, потом быстро взнуздала свою старую, искусанную оводами лошадь и через мгновение, без седла, скакала на ней галопом по долине. Ветер остудил ее потное тело, но она не могла полностью наслаждаться украденной свободой – мешали ее отношения с мужем.

К этому времени Алия уже окончательно оправилась после рождения Наваро. Каждый раз, когда Магдалена видела этого красивого черноволосого ребенка с европейскими чертами лица и пронзительными голубыми глазами Аарона, ей хотелось зарыдать. Когда собирались знатные женщины, Алия: приносила мальчика с собой, не упуская любой возможности понянчить его перед Магдаленой.

– Она становится изящнее и более желанной. А если я забеременею и буду толстой, он вернется к ней.

Знойный душный воздух проглотил ее горестные слова. Ничего не видя перед собой, Магдалена скакала мимо аккуратно возделываемых полей, на которых росли маниок, ямс, арахис.

Золотисто-коричневые спины женщин, трудившихся на полях, блестели от пота. Они неустанно работали длинными мотыгами с наконечниками из закаленного металла, обрабатывая мягкую черную землю. Из-за жары на них ничего не было, а волосы они завязывали на голове каким-то сложным пучком, с помощью веревочек, сплетенных из волокон тростника.

Она оттянула от себя тяжелую льняную сорочку, прилипшую к насквозь пропотевшему телу, проклиная джунгли, Эспаньолу и своего мужа.

И словно по мановению волшебной палочки, рядом с ней верхом на лошади оказался Аарон. Он догнал Магдалену, взял недоуздок из ее рук и стал направлять полнеющую старую серую кобылу мягкими, но твердыми движениями.

– Во имя архангела Михаила и всех святых, что ты делаешь здесь, в такую жару, без сопровождающих? – прорычал он. – Ты либо убьешь лошадь из-за теплового удара, либо свернешь себе шею.

– За последнее ты, без сомнения, был бы благодарен Богу. Тогда ты сможешь жениться на Алие и признать своего сына!

– Я не планирую ничего такого радикального, как твоя смерть, чтобы признать Наваро, – скупо сказал Аарон.

Вдруг ее глаза заблестели от слез, хотя она пыталась сдержать поток нахлынувших чувств.

– Ты же не будешь отрицать, что каждый день ходишь к ним? Я видела, как ты вчера играл с мальчиком в бохло Гуаканагари.

– Он мой сын, Магдалена. Я хочу признать его и вырастить как собственного ребенка. Здесь нет никакого позора. В Кордове у адмирала есть сын от любовницы. Молодой Фердинанд воспитывался при дворе вместе с Диего, законным наследником Колона. Я ответствен за то, чтобы обеспечивать Наваро, – сказал Аарон, раздражаясь от овладевшего им чувства вины.

– А как быть с твоей ответственностью перед Алией? – И в тот же момент, когда у нее вырвались эти слова, она пожалела о них. «Я же не хочу об этом знать!»

Он уставился на нее холодными голубыми глазами, которые повторялись в том маленьком смуглом детском личике, и сказал:

Алия теперь мне недоступна. Ты же сама это видела. Гуаканагари устроит ей хорошую свадьбу с высокородным касиком. Он уже начал подыскивать ей вождя, которого она примет. Я ответствен за тебя, Магдалена, а не за Алию.

– Здесь, на Эспаньоле, и правда плохой выбор. Я знаю. Алия и все таинские женщины рассказали тебе, какая я неспособная – не смогла овладеть их домашними ремеслами, будто занималась такими делами в Севилье. Магдалена откинула голову и с вызовом посмотрела на Аарона, но слова о ее махинациях и о том, что он теперь связан с ней чувством долга, уязвили ее.

Аарон рассматривал гордые черты ее прекрасного кастильского лица.

– В Севилье ты была изнежена, избалована. Эспаньола – совсем другое дело. – Он окинул взором широкую плодородную долину, по которой протекала сверкающая река. На полях женщины сажали растения. – Адмирал жалуется, что идальго не выполняют работу, которую нельзя было бы переложить на лошадь. И ты, похоже, тому подтверждение.

Я просто ускакала, чтобы уйти от… Она умолкла, понимая, что сейчас выпалит, что умчалась прочь из деревни, где ее терзали любовница Аарона и ее ребенок. Мне надо было размяться, – неловко пояснила она.

– Тогда ты сможешь это сделать, моя избалованная госпожа, – медленно улыбнулся он. Пойдем, – приказал он, натягивая поводья серой лошади. – Я представлю тебя Танее.

Они поскакали к большому полю, на котором трудились несколько дюжин женщин под пристальным взглядом старой таинки, которая показывала им, как сажать, отдавала короткие приказания, а потом, взяв в руки мотыг у, показала молодой девушке, как правильно ею пользоваться.

– Это маисовое поле. Замечательное зерно не растет в Европе, – объяснил Аарон, пока они спрыгивали с лошадей.

Озадаченная и настороженная, Магдалена пошла за ним, глядя на приближавшуюся к Аарону старую женщину. Широкая улыбка освещала ее лицо. Круглое тело было облачено в травяную юбку до колена – признак замужества и социального статуса. Она слегка поклонилась Аарону, и они начали болтать на беглом таинском. Магдалена ничего не могла понять из их фраз. Потом он показал рукой на жену и притянул ее к себе, словно представляя Танее. Теперь улыбку на липе женщины сменило выражение неловкости, даже сурового неудовольствия, которое она пыталась скрыть.

Они снова обменялись несколькими фразами, потом Аарон повернулся к Магдалене и сказал:

– Она главная над женщинами, которые работают здесь, в долине. Поскольку ты оказалась неспособной принимать участие в совместной работе, которую выполняют в доме знатные женщины, и хочешь поупражняться, Танея обучит тебя, как выращивать маис и другие растения. Таинцы очень изобретательны в сельском хозяйстве, они делают многое из того, что и мавры в Гранаде, – например, удабривают почву и орошают ее.

Магдалена удивилась:

– Ты хочешь сказать, что я буду… копошиться в грязи с грубыми деревянными приспособлениями!

Аарон ухмыльнулся:

– В первый раз, когда я встретил тебя, ты копошилась в топкой грязи, замызганная с ног до головы. Теперь, когда ты взрослая женщина, а не ребенок, ты научишься работать, вместо того чтобы ковыряться в грязи.

Она надменно покачала головой, при этом коса резко хлестнула ее по плечу.

– Я не буду делать этого! – Она посмотрела на ряд глиняных горшков, стоявших неподалеку. Наполненные противной сероватой жидкостью, они издавали мерзкий запах.

Это удобрение, приготовленное из мочи и древесной золы. Сюда они часто добавляют навоз. Эта смесь творит чудеса, когда зреет урожай, сказал он, словно обсуждал последние фасоны кружевных манжет с арагонским портным.

Магдалена почувствовала поднимающуюся тошноту, но потом посмотрела на его лицо и смущенную старую женщину. «Он думает, что я сдамся или стану умолять его, или заплачу».

– Как я говорила раньше, дон Аарон, вредите, как можете! – Она повернулась к страшно огорченной Танее, поклонилась ей, потом прошла к груде валявшихся на земле мотыг. Подняв одну из них, она сказала на ломаном таинском: – Покажите мне, пожалуйста!

Недоуменно пожав плечами в ответ на странные обычаи людей с неба, Танея повела ее через длинные ряды недавно посаженного маиса туда, где трудились две голые таинки.

Магдалена принялась за работу, не удостаивая взглядом мужа. Она услышала, как он ускакал прочь, этот проклятый олух, и забрал се серую лошадь с собой.

К вечеру она обгорела на солнце, пропотела, ее всю искусали насекомые. Спина ее болела так, что, казалось, вот-вот разломится, если она нагнется еще хоть раз. С головы до ног она была заляпана грязной удобренной почвой. К полудню она настолько измучилась от стеснявшей ее длинной жаркой сорочки, что она непристойным образом подтянула подол и подвязала его между ног к поясу. Потом закатала длинные рукава намного выше локтей. Москиты праздновали жаркий день, солнце до пузырей сжигало кожу, но Магдалена продолжала упорно работать и даже выливала омерзительное содержимое из горшков, стоявших вдоль гряд. Тоненькие ручейки удобрений попадали на ее босые ноги и хлюпали между пальцами. Преодолевая отвращение, как тогда, на первом банкете к рыбьим глазам, Магдалена старалась дышать ртом, а не носом. В детстве ее часто заставляли пить какую-нибудь отвратительную лечебную настойку Миральды домашнего приготовления, но се склонный к тошноте желудок не раз служил ей хорошую службу. Но даже то жуткое варево не воняло столь мерзко, как эти навозные удобрения. И теперь она гордилась, что ей удалось удержать свою утреннюю еду.

Аарон скакал назад в деревню, озадаченный своим необдуманным поступком.

– Она вечно заставляет меня делать веши, о которых я потом сожалею, – угрюмо пробормотал он своему гнедому мерину Рубио, зная наверняка, что задолго до наступления тьмы она, еле волоча ноги, придет в их дом вся в грязи. Держать ее здесь было сущим бедствием. Ему придется вернуться в Изабеллу и выполнить свое обещание, данное адмиралу. И хотя его совершенно не прельщала перспектива командовать недисциплинированной пестрой кучкой авантюристов, прибывших на Эспаньолу, чтобы разбогатеть, он понимал, что все самое лучшее, что он смог сделать для людей Гуаканагари, он уже сделал.

«Что мне делать с моим сыном?» – эта мысль мучила его. Он подходил с этим разговором к своему другу-касику, и Гуаканагари дал согласие постараться убедить Алию отдать ему ребенка, как только его отнимут от груди. Разумеется, это оставляло нерешенной другую проблему. Как будет относиться Магдалена к его сыну-метису, когда он приведет его к пим домой? Он предполагал, что в качестве няни можно будет нанять таинскую служанку.

Все это разрушало или, по крайней мере, отодвигало его планы отплыть в Севилью и осуществить свою месть Бернардо Вальдесу. Его разрывали на части: с одной стороны, он был женат на дочери врага, а с другой стороны, к Эспаньоле его привязывал сын. Он клял свою судьбу, которая оказались такой запутанной.

Алия смотрела, как Аарон слез с лошади и стал вытирать своего огромного рыжего зверя и серого заодно, на котором, как ей было известно, ездила его жена. Она ждала его у загона больше часа вместе с Наваро. Наконец Аарон был один. Чтобы поговорить с ним, она преодолела страх перед этими жуткими огромными животными, которые постоянно всхрапывали. Когда он направился в деревню, она вышла из-за зарослей цветущего кустарника:

– Аарон, ты так глубоко задумался. Тебя беспокоит та, что ездит на этом огромном звере?

Выхваченный из своих мучительных дум мурлыкающим голосом Алии, Аарон улыбнулся ей. Улыбка его стала еще теплее, когда он увидел на ее руках ребенка.

Ее роскошные карие глаза потемнели от раздумий, она направилась к нему навстречу с откровенным чувственным призывом, при этом ее большие, отяжеленные молоком груди соблазню ель но покачивались.

– Я просил тебя не обсуждать со мной Магдалену, – ответил он, не желая посвящать Алию в свои мысли, касающиеся ее самой и их сына. – Ты унесла ребенка далеко от деревни. Алия.

Она остановилась прямо перед ним и положила руку на его обнаженную грудь.

– Твой сын вне опасности. Видишь, какой он пухленький! Хочешь подержать его?

Аарон с удовольствием взял спящего ребенка на руки.

С самого рождения Наваро он весьма ловко держал на руках это хрупкое чудо. Каждый раз, кома он смотрел на своего ребенка, он заново поражался совершенству каждой крошечной черточки его маленького темного личика.

«Я кеду себя как настоящий отец, ведь он родился таким похожим на меня!» – подумал он.

Он с улыбкой коснулся кончиком пальца нежного носика и тонко очерченных губ, потом наклонился и поцеловал его. Когда он коснулся губами густых черных ресниц младенца, Наваро открыл глазки. Это были сверкающие голубые глаза Торреса, и они с сосредоточенным восхищением новорожденного смотрели на лицо отца.

– Я хорошо справляюсь с ребенком, не так ли, Аарон? – гордо спросила Алия, наслаждаясь узами между Аароном и его сыном, которые становились крепче день ото дня.

Да, Алия, ты хорошо справляешься.

Аарон все еще помнил испытанное им потрясение, когда Гуаканагари рассказал ему новости и он впервые увидел своего ребенка, а потом наблюдал, как на следующее утро ею младенец сосет своим похожим на бутончик розы ротиком грудь Алии.

«Что мне делать?» Он погладил головку Наваро, покрытую шапкой мягких черных волос.

Наблюдая за игрой между отцом и сыном, Алия прервала ее словами;

– Гуаканагари получил очень высокую плату за меня от Бехечио, великого касика из????????. Она из-под темных опущенных ресниц рассматривала профиль Аарона.

Он остановился и посмотрел ей в лицо:

Ты согласишься на свадьбу? Она скромно пожала плечами, по-прежнему скрыто следя за ним:

– А ты будешь ревновать, если я пойду с ним?

– Когда-то, – со вздохом начал он, – я был моложе и глупее, я ревновал тебя к твоим любовникам. Но сейчас… нет. Я только желаю тебе счастья. – «И я хочу получить моего сына». Больше он ничего не сказал, ожидая, чем объяснит Алия, почему обманывала его, когда он здесь отсутствовал.

Певчие птицы распевали в тутовых деревьях высоко над их головами, а удушливый, влажный полуденный зной усиливал тяжелый аромат цветов.

– Я не хочу ехать в Ксарагуа. Это многодневное путешествие. – Она ничего не могла прочитал на его лице, склоненном к Наваро, который снова заснул у него на руках, – Но Бехечио очень красив и богат.

– Тогда, может быть, ты примешь его предложение. – Он посмотрел на ее расстроенное лицо и остановился на тропе. – Алия, я уже женат. Я не могу взять тебя в жены. У нас не принято иметь больше одной жены. А ты, как сестра великого касика, будешь первой женой, а не второй, – ободряюще сказал он.

Она кивнула, соглашаясь с ним:

– Но если я уеду в Ксарагуа, когда ты будешь играть с Наваро? Он будет по тебе скучать – или тебя он не волнует, поскольку ты ждешь бледнолицых детей, которых принесет тебе твоя белая жена?

– Я говорил с тобой и просил Гуаканагари ходатайствовать за меня перед тобой, Алия. Ты же знаешь, что я хочу этого ребенка. Я люблю Наваро и не хотел бы разлучаться с ним. Как жена касика, ты родишь ему сыновей, а Наваро не будет там занимать такого же почетного места, какое у него здесь.

– Эта красноволосая, – ядовито сказала она, – твоя жена, она будет обращаться с моим сыном хуже, чем мой муж. Я видела полные ненависти взгляды, которые она бросала на него.

Он горько улыбнулся.

– Ты не так поняла ее. Алия. Она ревнует к тебе, но не ненавидит мальчика. – Он был не вполне уверен, что последнее правда. – Не важно, что чувствует Магдалена. Я найду хорошую таинскую няню, чтобы она помогла вырастить его. Он будет расти здесь, защищенный любовью дяди и всеми его таинскими родными, и моими тоже. – Теперь он честно смотрел на нее. – Пожалуйста, я понимаю, что у меня тяжелая просьба, но многие из твоих людей в прошлом поступали так. Ты отдашь мне Наваро, чтобы я воспитывал его?

Она пристально посмотрела на него.

– Его нельзя отнимать от груди еще несколько месяцев.

Она воспользовалась своим преимуществом, подошла поближе и потерлась грудью о его торс, а потом забрала у него ребенка.

– Я подумаю над этим, – тихо сказала она. Аарон чувствовал себя опустошенным. Вся пылкая привязанность, которую он когда-то испытывал к этой женщине, родившей ему сына, непостижимым образом исчезла. Он не хотел обижать ее, но знал, что она очень ребячлива и упряма, подвержена эмоциональным вспышкам. Ему надо быть осторожным, чтобы не вызвать в ней протест, и в то же время не стоит поощрять ее влечение.

Он нежно обнял ее за плечи и запечатлел на ее лбу целомудренный поцелуй. Потом выпрямился, стараясь не смотреть еще раз на Наваро.

– Мне надо вернуться в деревню, поскольку я обещал Каону пойти с ним на охоту.

– Ты думаешь только об охоте! Ты боишься гнева твоей безобразной красноволосой, – злобно сказала она.

Аарон засмеялся:

– Я нисколько не боюсь Магдалены. В этот момент она наверняка отмывает холодной водой свои чувствительные ноги в нашем доме.

Он продолжил свой рассказ о представлении Магдалены Танее и о маисовой плантации.

Смех Алии разносился по тропинке, которая вела в деревню. Это хорошо. Его уловка удалась. Алия не была на него сердита. Аарон молил Бога, чтобы предполагаемый брак с Бехечио состоялся, потому что тогда она, возможно, захочет оставить Наваро с ним.