Рай земной

ГЛАВА 2

Поместье Вальдесов, 1492 год

Низинные равнины трепетали жизнью, а острые запахи лаванды и тимьяна пробивались через благовонные ароматы поздней андалузской весны. Сильные запахи оливковых деревьев и конского навоза смешивались со сладким ароматом жасмина и роз, орошаемых Гвадалквивиром. Магдалена ехала на своей кобылке и оглядывала обширные пространства, окружавшие ее. В отдалении, ближе к горизонту, мерцала Севилья, переливаясь белым, золотым и зеленым цветами. Девушка глубоко вздохнула и отдалась свободе очередной запретной прогулки.

Вспомнив обстоятельства шокирующей прошлогодней вылазки, она всю зиму не отваживалась на одиночные поездки. Но сейчас, поскольку Диего Торрес вернулся к своей исполненной опасности жизни солдата, ее внимание заняли совсем другие вещи. Ее мечта – стать фрейлиной при дворе королевы Изабеллы – оказалась разрушенной матерью. Донья Эстрелла не хотела, чтобы ее дочь резвилась вокруг нее. Только в прошлом году она выдала замуж Дульсию, третью дочь Вальдесов, родившуюся после Марии и Елены. Магдалене следует подождать, по крайней мере, год. А вдруг Диего, покрытый военной славой, окажется к тому времени женатым?

Она с досады кусала губы, отдавая себе отчет в том, что ни донья Эстрелла, ни дон Бернардо не одобрят брак с новым христианином, особенно сейчас, когда ее отец примкнул к ордену доминиканцев. – Странно, но я никогда не думала, что отец чересчур религиозен. Мать-то наверняка нет, – шепнула она кобылке Блоссом, поглаживая ее изящно изогнутую шею. Любое возможное препятствие, казалось, мешало ее мечте, но с бравадой юности она отбрасывала их в сторону. – Мне надо пробраться во дворец и попасться на глаза Диего.

Миральда с ума сойдет от тревоги, но старая служанка ни за что не осмелится сказать родителям, что позволила Магдалене ускользнуть от нее. А поскольку Эстрелла много времени проводила при дворе, а отец был занят местной политикой, Магдалена большую часть своей жизни оставалась на попечении слуг и наставников. Учителям она была благодарна, ибо выучилась читать и писать вместе со своим младшим братом Хосе. Как было принято среди женщин кастильской знати, мать и сестры Магдалены не научились читать. А ее в высшей степени неортодоксальные уроки вызывали возражения со стороны отца, но когда маленький Хосе, вечно больной и избалованный мальчик, отказался учиться без сестры, Бернардо сдался. Ее уроки резко прекратились два года назад, когда Хосе умер от летней лихорадки.

Всегда любопытная и своенравная, Магдалена воровала книги из отцовской библиотеки и брала их с собой, когда выезжала покататься на лошади в такой замечательный день, как сегодня. С тех пор как в Севилью приехали немецкие печатники – а это было двадцать лет назад, – можно было раздобыть книги на любые темы, и даже скандальную и невыразимо чудесную книгу по анатомии человека! Конечно, эту книгу дон Бернардо не покупал. Магдалена одолжила ее у своей подруги Люсии, которая стянула ее из библиотеки своего отца.

Если говорить правду, то библиотека Вальдесов пережила то же, что и вся семья, и даже упадок, насколько могла помнить Магдалена. Один взгляд на разрушающуюся западную стену их родового поместья указывал, в какой глубокой бедности оказалось семейство Вальдесов. Оливковые сады, окружавшие их, были редкими, корявые деревья – неухоженными. Низкие каменные стены главной усадьбы и дворовых построек были выбиты бесчисленными жаркими легкими ветрами и выжжены безжалостным андалузским солнцем. Почти ничего не делалось, чтобы заменить треснувшую черепицу на крыше или перекрыть соломой хижины крестьян Вальдесов. На ремонт денег не было.

Магдалена подъехала к конюшне мимо нескольких тощих цыплят, что-то клевавших в песке. Мухи сонно жужжали над парой впряженных в ярмо волов, которые терпеливо стояли под полуденным солнцем в ожидании погонщика. Она спешилась возле открытой двери в конюшню и почувствовала запах сладкого сена и лошадей – обычный деревенский весенний аромат. Вручив поводья кобылки конюху, она посмотрела на поросший сорняками двор и на главную усадьбу.

Возле двери стоял красивый серый жеребец, на которого был изображен зеленый крест инквизиции, и один из тяжело вооруженных всадников Томаса Торквемады терпеливо держал поводья. Несколько дюжин вооруженных охранников пригибались к седлам под широко раскинувшимися низкими ветвями дубов, служивших единственной тенью в эту полуденную жару. Несмотря на то что ее отец примкнул к братству в качестве крестоносца – человека, который шпионил за соседями и докладывал о любых еретических оплошностях в святую палату, – Магдалена боялась брата Томаса.

Она вздрогнула, когда мужчина, державший лошадь великого инквизитора, стал пристально рассматривать ее узкими, черными, словно обсидиан, глазами. Она инстинктивно уклонилась от его взгляда и пошла по низким каменным ступеням к парадной двери.

Внизу, в холле перед отцовской библиотекой. Магдалена расслышала голоса отца и его гостя, которые звучали то громко, то приглушенно. Ее любопытство взяло верх над отвращением. Она выскользнула в открытый двор, который находился в центре прямоугольного дома, и пошла вдоль затененного портика к открытому окну, откуда доносился разговор. Магдалена уселась на грубую сосновую скамью, стоявшую под окном. В комнате звучал резкий голос брата Томаса.

– Вы хорошо поступили, брат Бернардо, что обратили внимание святой палаты на еврейские традиции семьи Муньосов. Старый Педро Муньос признался, что он ел мясо по пятницам и богохульствовал перед статуей непорочной Девы.

– Значит, все его земли будут конфискованы? – с испугом в голосе спросил Бернардо.

– После таинственного убийства прошлым летом его сыновей единственной наследницей осталась дочь. Она тоже призналась в грехах отца.

Магдалена замерла, не веря своим ушам. Педро Муньос и его дети были распутны, жестоки, но чтобы они придерживались иудаизма!

– Вот деньги от продажи, десять тысяч мараведи. – сказал Торквемада, отвечая на невысказанный вопрос Магдалены.

– Только десять тысяч? – удивился Бернардо. Ты получил две апельсиновые рощи и пастбище для овец возле реки, там, где имение Муньос примыкает к твоему. Это дополнительная компенсация за твои свидетельские показания, – словно подводя итог, сказал Торквемада. – Ты сослужил службу святой палате. Это само по себе должно принести тебе удовлетворение.

Несмотря на то что у Магдалены было вполне достаточно причин, чтобы не любить семейство Муньос, она почувствовала, как в ней нарастает гнев в ответ на вероломство отца. Она знала, что в недоброе время их старый прямоугольный дом пришел в упадок, но продажа семейной чести и общие дела с таким безумцем, как Торквемада, – недостойный способ поправить денежные дела семьи.

Магдалена встала возле большого чана с водой и на миг прижалась к его холодной гладкой поверхности. Потом медленно побрела в свои покои, вспоминая презрительное лицо Аарона Торреса, когда она назвала ему свою фамилию. Ничего удивительного, что он чувствовал к ней презрение. Но не превратится ли это прохладное неприятие в ледяной ужас, когда он как новый христианин узнает, что ее отец обладает властью в святой палате? Она понимала, что человек, который так открыто называет себя еврейским именем, не испугается инквизиции, но станет презирать ее за то, что она дочь крестоносца.

– Быть может, если мне не удастся уговорить мать взять меня во дворец в Гранаду этой весной, я, по крайней мере, воспользуюсь неправедными деньгами отца, чтобы поехать в Севилью и обновить свой гардероб, – пробормотала она.

Она чувствовала, как натянулась на заметно увеличившейся с прошлого лета груди ее старая батистовая сорочка. Даже свободное шерстяное платье не скрывало ее пышного бюста. Вот если бы у нее были красивые платья с низким вырезом, вышивкой по вороту и огромным шлейфом, какие носила ее мать, она бы быстренько попалась на глаза Диего. Надо не забывать называть его данным при крещении именем. И даже если он презирает власть таких людей, как брат Томас, она не может так легко пренебречь этим.

У семьи Торрес была роскошная резиденция в городе, куда более пышная, чем скромный городской дом ее семьи. Возможно, Диего вернется туда, когда закончится его воинская служба. Она могла бы узнать его планы, если бы поехала в Севилью.

Магдалена вошла в свою спальню и оглядела убогую комнату. Известка облупилась на прокопченных стенах, пыль толстым слоем лежала на голом деревянном полу. Она стянула шерстяное платье и бросила его на помятую кровать. Батистовая сорочка последовала за платьем, а потом Магдалена позвала Миральду.

– Где ты была? – спросила старая толстая служанка, вытирая руки о далеко не чистый льняной передник. – Твоя мать хочет, чтобы ты встретилась с ее кузиной, доньей Луизой. – Она шмыгнула носом и обвиняющим тоном сказала: – Ты опять ездила верхом.

Магдалена пожала плечами, расплетая длинную, до пояса, каштановую косу.

– Да, ездила. Но если мне придется обедать с доньей Луизой, ты должна принести мне воду для купания, а то от меня будет пахнуть лошадью. А может быть, мне лучше предстать перед ней в виде служанки? Она ведь приехала только для того, чтобы посмотреть, подхожу ли я для ее сына Жильберто. – Она засмеялась, понимая, что родственники слишком хорошо знают, что представляет собой ее отец, чтобы помышлять о брачном союзе. – У меня тело зудит от пота. Приготовь воду, Миральда.

Старуха отправилась разыскивать слугу, чтобы раздобыть воды, бормоча себе под нос:

– Ха! Смотри, как бы тебя не обвинили в склонности к иудаизму с твоим мытьем!

Аламбра, Гранада, 15 марта 1492 года

Исаак Торрес шел с Авраамом Сенсором к огромному залу для аудиенций, где правили суверены, которым они служили, как могли. Залитый солнцем внутренний двор, витиеватой архитектуры сводчатые галереи сверкали со всей роскошью потерпевшей поражение последней мавританской династии, правившей в Иберии. Мужчины вошли в великолепный зал, но ни один из них не обратил внимания на обстановку. Их занимали более важные дела.

– Что ты можешь предложить, если они вступят в переговоры? – открыто спросил Исаак.

– Я только хочу, чтобы они дали нам время до вызова в суд.

Сенсор состроил гримасу:

– Не предупреждать их, чтобы мы смогли объединить всех, кто поддерживает нас, и собрать деньги в точном соответствии с планом королевы.

– Ты имеешь в виду ту раболепствующую сумасшедшую, что стоит за ее троном? – уточнил Исаак.

– Ты можешь собрать достаточно, чтобы спровоцировать у Фердинанда приступ такой восторженной алчности, что даже врачебное искусство твоего брата Бенджамина не сможет спасти его, – с мрачным юмором ответил Авраам. – Однако ты прав: четверть миллиона дукатов не смогут сдвинуть с места Изабеллу или Торквемаду.

– Приор Санта-Круса давно не посещал дворец, – с надеждой сказал Исаак. – Можно только молиться, чтобы он оставался в стороне, пока дело не закончится. – Он помолчал, а потом спросил: – Ты действительно веришь, что мы можем так быстро собрать четверть миллиона дукатов?

Его товарищ пожал плечами:

– Пять лет назад, когда пала Малага, я платил выкуп почти за пятьсот наших людей. Цена была высокой для каждого, кто жертвовал деньги. Но насколько она возрастет, если на карту будет поставлена судьба всех евреев Испании?

– Вот если бы мы могли связаться с банковскими домами в Генуе и Неаполе… – напряженно сказал Исаак.

Самоуверенное лицо Авраама Сенсора расплылось в довольной улыбке.

– Мы можем сейчас блефовать, а деньги соберем позднее. – Исаак откинул голову назад и засмеялся.

– Да, мой друг, давай блефовать. Трастамары всегда делали хорошую мину при плохой игре, когда у них за душой не было ничего, кроме пригоршни городков, которые они бросали к ногам своей непокорной аристократии.

– Их города и их евреи, не позволим им забывать это, – тихо добавил Сенеор, когда они подошли к стражникам, которые стояли перед дверями зала для аудиенций, скрестив перед собой зловеще сверкавшие алебарды.

Оба богато одетых придворных еле заметно кивнули стражникам, и те пропустили их. Королевских евреев ожидали.

Исаака Торреса всегда поражало несоответствие короля и королевы, которые, хотя и казались абсолютно противоположными людьми, правили с редким единодушием. Фердинанд был смуглый, изящный, настолько красивый мужчина, что его внешность могла обмануть кого угодно. Однако исполненный хитрости взгляд короля сдерживал любого.

Изабелла была небольшого роста, пухлая, с удлиненным лицом, которое было настолько болезненно невыразительным, насколько красивым было лицо ее мужа. Нос у нее был длинный, похожий на вытянутую луковицу, а шея изрезана маленькими жировыми складками, которые еще больше подчеркивались невыразительным подбородком. Тусклые рыжие волосы, как солома, торчали из-под старомодного тюрбана. И все же водянистые голубые глаза сияли острым умом, который был равен уму Фердинанда.

Король сидел, откинувшись назад, а его длинные, украшенные перстнями пальцы спокойно лежали на богатой черной бархатной паре, в которую он был одет. Фердинанд Трастамара предпочитал черные одежды, за исключением случаев государственной важности. Изабелла выдвинулась вперед на своем отделанном затейливой резьбой троне, держа в маленьких грубоватых ручках пергамент тяжелый античный материал, который использовали только для официальных воззваний.

– Мы разрешили вам войти, – сказал Фердинанд с обманчивой вялостью, махнув Сенсору и Торресу, чтобы они подошли ближе к трону по блестящему мраморному полу.

Они церемонно поклонились, поскольку Изабелла с пристрастием относилась к подобным вещам. Исаак встретился взглядом с мрачными глазами Изабеллы. «Ее огорчает все это», – мысль удивила его самого.

– Вам позволено прочитать это. Решение печальное, однако воля Божья должна быть исполнена, – спокойно сказала она. Голос ее был твердый, хотя Исааку показалось, что он уловил в нем нотки нерешительности.

Мужчины сели за низкий круглый медный столик напротив возвышения, где восседали их величества, быстро, но внимательно просмотрели воззвание, которое что интересно – еще не было подписано. Значит, они не хотят вступать в сделку. Исаак встретился взглядом с Авраамом. Старый раввин заговорил первым:

– Изгнание всех ваших подданных-евреев разорит нацию, милостивая королева.

Губы Изабеллы сжались.

– Конечно, есть выбор, который вам предлагает святая мать-церковь. Примите христианство и познайте единственную истинную веру, – ответила она с рвением в голосе.

– Вы находите это настолько неразумным? – спросил Фердинанд, поднимая свой чисто выбритый подбородок и глядя на мужчин, как кот на пару жирных канареек.

Изабелла посмотрела на своего супруга, и ее светлые глаза злобно вспыхнули. Она здесь для того, чтобы спасать души, а не заключать сделки для пополнения королевской казны.

– Наша вера, ваше наимилостивейшее величество, поддерживала нас почти пять тысяч лет. Мы полностью преданы коронам Кастилии и Арагоны, оставаясь при этом евреями, а не христианами, – просто сказал Авраам, адресуя свои слова королеве и краешком глаза наблюдая за лицом короля.

Это создаст сложности, ибо сейчас, когда мавританские еретики выдворены с наших земель, мы должны будем объединить всех испанцев под знаменем нашей святой веры, – сказала она, все еще сидя прямо на троне.

Но разве оставшимся мусульманам не дали срок сорок лет, за который они должны были ассимилировать? Разве им не было обещано, что они могут в безопасности исповедовать свою религию все это время? – спросил Исаак, уже заранее зная ответ, поскольку он был главным участником переговоров, когда обсуждались условия капитуляции.

– Что может быть ценнее той пользы, что приносят ваши еврейские подданные те, кто делали страну богаче и служили в армии, чтобы нанести поражение маврам? – спросил Авраам.

– Мы могли бы заплатить за то, что рождаемся в Испании, – прямо сказал Исаак, переходя к сути дела.

Фердинанд улыбнулся:

– Давайте обсудим это.

Он посмотрел на Изабеллу, ожидая, какой будет ее реакция.

Королева вздохнула, будучи всегда реалисткой в вопросах государственной целесообразности.

Что вы можете предложить взамен на благодатный период, такой, как сейчас переживают наши мусульманские подданные?

– Сто тысяч дукатов существенно пополнят королевскую казну после расходов, связанных со взятием Гранады, – предложил Авраам.

Фердинанд, всегда любивший поторговаться, в раздумье кивнул:

Верно, если бы испанцы были так добры к евреям, те могли бы заплатить побольше.

Итак, переговоры начались. Только через час показалось, что стороны могут прийти к согласию. Прикидывая, как скоро он сможет требовать обновления залога, король с явным удовлетворением сказал:

– В таком случае цена за продолжение вашего пребывания на нашей земле триста тысяч дукатов. – Он посмотрел на супругу, которая одобрительно кивнула.

– Ваши величества столь милостивы, – с улыбкой произнес Авраам.

В этот момент какой-то шум в коше зала привлек всеобщее внимание. Стражники расступились, ни секунды не колеблясь. Одетый в белые одежды и в длинный черный плащ монах ворвался в зал. Его круглое лицо перекосилось от гнева, он угрожающе размахивал тяжелым распятием из слоновой кости, украшенным драгоценными камнями.

– Триста тысяч дукатов! Хорошенькая встреча с евреями, – прорычал Торквемада. Его желтые глаза остановились сначала на Изабелле: он поднял распятие и держал его, как талисман, перед ее круглыми голубыми глазами. Показалось, что она откинулась на троне. Потом великий инквизитор повернулся к Фердинанду.

– Иуда Искариот продал нашего Господа за тридцать сребреников. А что, испанцы стоят настолько дороже? Триста тысяч монет? Тогда продай Его, и да будешь ты проклят навечно!

Торквемада швырнул тяжелое распятие к ногам Фердинанда. Оно разбилось на куски, и во все стороны разлетелись искрящиеся кроваво-красные рубины, похожие на огненные звездочки, сверкавшие на гладком мраморном полу. Его широкий плащ развевался вокруг него, как крылья ворона. Инквизитор повернулся и удалился от трона, не получив разрешения уйти, однако он и не спрашивал, можно ли ему войти. Он исчез в боковой двери, оставив их величеств и двух евреев-советников в напряженном молчании.

Авраам Сенсор посмотрел на монархов и понял, что потерпел поражение. Изабелла снова выпрямилась, ее скошенный подбородок вдруг стал комично решительным: она уставилась на своего супруга, стремясь во что бы то ни стало встретиться с ним глазами. Несмотря на оливковую смуглость, король побледнел, а темные глаза его прищурились, разглядывая разлетевшиеся по полу осколки креста, Авраам прекрасно понимал, что сейчас творится в голове коварного и суеверного короля.

– Оставьте нас! Мы обсудим этот вопрос… и мне надо помолиться. – В голосе королевы прозвучала сталь.

– Пока мы будем ждать вашей милости, ваше королевское величество, мы сможем собрать еще золота, – сказал Исаак в надежде, что алчность Фердинанда переборет его страх.

– Вы свободны, – поднимаясь, произнесла Изабелла.

Авраам поклонился, и при этом длинные рукава его кафтана слегка задели кафтан Исаака, словно напомнив, что их протест в данном случае только навредит.

– Мы не можем принять их взятку, милорд, сказала королева, оставшись наедине с супругом.

Он сидел, поглаживая подбородок, по-прежнему глядя на золото, драгоценные камни и осколки слоновой кости.

– Да, боюсь, что мы не осмелимся. Приор Санта-Круса имеет огромную поддержку по всей Кастилии и даже в Арагоне. Люди требуют изгнания евреев.

– И церковь тоже требует этого, пока они не разложили новых христиан и не вовлекли их в старую ересь, – чуть громче сказала Изабелла.

Некоторое время он смотрел на нее и спросил с доверительностью, которая много лет существовала между ними:

– Вы опасаетесь за мою душу, любимая? В конце концов, во мне тоже есть еврейская кровь.

Она брезгливо фыркнула:

– Ваша еврейская бабка не станет причиной падения – вы сами хотите пользоваться их советами и богатством. Мы не нуждаемся в них у нас есть отец Томас и много других образованных христиан, которые могут дать нам ценные советы. Во всяком случае, для чего нам опускаться до того, чтобы принимать их жалкие взятки, когда, изгнав евреев, мы сможем завладеть всей их собственностью во славу святой веры?

– И во славу объединенной испанской империи, – хитро добавил Фердинанд.

– Не будьте нечестивцем, – сурово отругала его Изабелла, потом смягчилась и протянула руку, чтобы дотронуться до его богато украшенного вышивкой рукава, подобно влюбленной до безумия молоденькой невесте. Я буду молиться за нас и наше королевство, милорд. Вы поручите королевским писцам сделать копии эдикта, который мы должны подписать?

– Как пожелаете, моя королева, – соглашаясь, ответил Фердинанд, уже запустив механизм распределения конфискованного богатства изгнанников к собственной выгоде.

В глубокой задумчивости он не заметил обиды в ее водянисто-голубых глазах, когда, опустив свои тонкие светлые ресницы, она тихо вышла из роскошного зала.

– Это официально. Я видел королевскую печать на копиях, которые подписали они оба. Эдикт об изгнании будет обнародован в конце месяца, – сказал Лоренцо Гусман.

Его оловянного цвета глаза вспыхнули и стали белыми, как лед. Узкое лицо зажглось радостью, из-за чего его желтовато-бледная кожа окрасилась в красный оттенок.

Он встал и начал беспокойно ходить по бедно обставленной комнате. Высокий и нервный, он тем не менее обладал удивительной силой, которой пользовался и своей расточительной жизни придворного. Маленькое брюшко, выступавшее над его туго натянутыми рейтузами, было единственным островком жира во всей его костлявой фигуре.

Я уверен, что вы сможете с умом воспользоваться этой информацией. Он выжидающе замолчал.

Бернардо Вальдес нервно потер руки:

– Если изгнание будет так скоро, то у нас мало времени. В Севилье полно семей марранов, которые не смогут отказаться от помощи своих Еврейских родственников. И некоторые старые христиане тоже будут вынуждены спасать своих сосед ей евреев.

– Вам, конечно, надо будет проследить за этим. Как крестоносец святой палаты, вы располагаете различными средствами. Я лично заинтересован только в одном – в падении дома Торресов, – сказал Лоренцо, поглаживая свою заостренную бородку длинными тонкими пальцами.

Бернардо поглядел на молодого человека, сжав губы от злости.

– Кажется, я буду рисковать, а вы воспользуетесь выгодой.

– Я племянник герцога самого выдающегося рода. Я принес из дворца весть об эдикте задолго до его появления. У вас будет достаточная выгода здесь, в Севилье, и еще где угодно, – со сталью в голосе ответил Лоренцо. Он свысока посмотрел на приземистого толстого Вальдеса. Оглядев комнату, он указал на потертый бархат на кресле Бернардо, потом на всю в зазубринах поверхность письменного стола.

Ковер был выношенный, выцветший, хотя раньше он являлся предметом роскоши.

– Вы получите превосходную компенсацию – достаточную, чтобы привести в порядок этот дешевый городской дом и перестроить ваше наследственное имение, как подобает старой аристократии.

Бернардо нервно перебирал бумаги на столе.

– Почему вы так рискуете? Вы женились на дочери Торреса и получили хорошее приданое. Как новые христиане, пользующиеся огромным влиянием при дворе, семья вашей жены могла бы остаться в стороне от упреков в приверженности иудаизму.

Лоренцо прищурил глаза и покрутил обутой в башмак ногой, раздавив каблуком таракана, имевшего несчастье оказаться у него на пути.

Вы имеете представление, каким богатством обладает род Торресов, помимо доли, выделенной моей маленькой Анне? Старый Бенджамин, мой почтенный тесть, нажил богатство, служа придворным лекарем. А самый большой флот, который бороздит Средиземное море, принадлежит его старшему сыну и его жене, старой христианке из Барселоны. Но здесь дело не только в деньгах, напряженно добавил он. – Моя семья устроила эту ужасную свадьбу – женила меня на этой недоразвитой тощей еврейке, которая бегает за мной, как проклятая собачонка. Верность! У нее невообразимая наглость – приходить и распускать сопли, призывая меня к верности. Она даже ожидала, что я стану спать с ней, когда она растолстела, а фигура ее стала безобразной из-за беременности! – Он передернулся, вспомнив наполненные слезами голубые глаза Анны и ее выпирающий живот – он тогда отправлял ее в свое деревенское поместье. О Боже, как бы он хотел навсегда вычеркнуть ее из жизни! Ее и всю эту проклятую удачливую семейку. – Счастье. Проклятое еврейское счастье – вот чем владеют Торресы. И даже этот щенок, выскочка, их младший сын, был отмечен королем за доблесть во время войны. В то время как я, представитель самого именитого рода Медина-Сидония, вынужден подбирать крошки с еврейского стола! Но это счастье переменится. Я увижу, как они все будут ползать на коленях! Отправьте своих шпионов на дело и доложите мне обо всем в течение двух недель.

Бернардо кивнул с несчастным видом, испугавшись приступа хандры этого неуравновешенного и коварного придворного. $Гусман вышел из комнаты, захлопнув за собой дубовую дверь. Старик наблюдал из окна, как Лоренцо выхватил поводья ожидавшей его лошади из рук грума и взгромоздился в седло. Дико рванув поводья, он вонзил шпоры в бока перепуганного мерина и поскакал, не оглянувшись назад. Вальдес решил, что будет очень осторожно держаться с Лоренцо Гусманом.