Алтухов так самозабвенно барабанил пальцами по клавишам пишущей машинки, что со стороны могло показаться, будто смысл его работы не в поиске нужных слов, ярко и убедительно рисующих любовь бизнесмена к зеленоглазой блондинке, а в том, чтобы соединить сухие щелчки в красивую мелодию наподобие Сороковой симфонии Моцарта.
«…Он смотрел в ее огромные голубые глаза… — нет, не голубые — зеленые! — и чувствовал, как в груди рождается неукротимое желание прикоснуться губами к нежному, едва заметному румянцу ее щеки и своей щекой — к ее чуть припухшим, капризным губкам, и пальцами ощутить золотистый шелк ее коротких волос… — не коротких, а длинных, ладно, пусть будет так! — И увидеть потом смущенную улыбку на ее губах, и услышать тихий вопрос: зачем это? Зачем?! Да разве можно ответить на этот простейший вопрос? Сотни романов, тысячи стихов и поэм посвящены любви, но никто так и не ответил — зачем? Поэтому тысячи лет женщины спрашивают с надеждой и тревогой: зачем это? И мужчины не находят ничего лучшего, как ответить банальнейшей фразой: а зачем я дышу? Зачем хочу пить в жаркой пустыне? Но этот вопрос на самом деле не вопрос, а робкое обещание несказанного счастья, а ответ — не ответ, а едва сдерживаемая радость.
Но ее голубые… — зеленые, зеленые, черт побери! — глаза смотрели испытующе-насмешливо, будто подзадоривали: а ну-ка попробуй! — ничего не обещая при этом. И он, опасаясь, что не смущенная улыбка и робкий вопрос, а звонкая пощечина и гневный взгляд станут ответом на его нежный поцелуй, терялся, краснел, путано объяснял новой сотруднице его фирмы выгоду предстоящей сделки и уходил.
Никогда еще он, властный и решительный руководитель крупной компании, не чувствовал себя таким беспомощным и робким перед женщиной…»
Алтухов откинулся на спинку стула, вытер ладонью вспотевший лоб, довольно улыбнулся.
Не так это и плохо — писать по заказу, особенно если видишь перед глазами свою любимую, красивую, единственную, которой так много еще не сказано! Какие мысли рождались, какие образы, когда ночами он думал о ней! Но при встрече он забывал обо всем, ибо хотелось лишь одного: угадывать каждое ее желание и торопиться исполнить его. Быть шутом, идиотом, лакеем — кем угодно, только бы она радостно улыбалась!
Теперь все, что не успел сказать Свете, он скажет в романе. Не надо ничего выдумывать — только успевай пиши! Это будет красивый роман… о любви бизнесмена к зеленоглазой блондинке. Ну и пусть. Когда выйдет книга, он подарит ее Свете, она поймет, о ком он думал, о ком писал; и не смущенно — а радостно улыбнется; и не спросит: зачем? — а крепко обнимет и страстно поцелует его! А Лев Константинович будет думать, что книга о его любви. Пожалуйста! Читают же мужчины любимым женщинам строки из стихов и песен, посвященных другими мужчинами другим женщинам. Грамотные писали письма возлюбленным за своих неграмотных приятелей, смелые — признавались в любви за робких. Все это уже было, было! И будет.
А с мужем Светы нужно поговорить. Сдерживаясь, не пуская в ход кулаки, объяснить этому господину: если ты хоть пальцем до нее дотронешься, я тебя из-за телохранителей, из-под земли достану, измордую, падлу!
Звонок в дверь спутал все его мысли. Они взлетели вверх: это Света? И тут же шмякнулись на грязный линолеум пола: а вдруг Валя вернулась? Потом поднялись до уровня стола: может быть, это Макс?
Алтухов распахнул дверь и с удивлением уставился на двух парней, один из которых был высоким, симпатичным, будто из телевизионной рекламы, другой же был похож на иллюстрацию к роману «Миллион лет до нашей эры».
— Вы Юрий Александрович Алтухов? — с вежливой, приятной улыбкой спросил высокий.
— Ну я. Чего вам надо, ребятки?
— Мы из советско-американского издательства «Перстень», — не переставая улыбаться, сказал высокий. — Пришли к вам с деловым предложением.
— Золотой? — спросил Алтухов, пропуская парней в квартиру.
— Что? — спросил неандерталец.
— «Перстень» ваш — золотой, спрашиваю, или медный? — усмехнулся Алтухов.
— Золотой, золотой, — сказал высокий, запирая дверь.
Алтухов не успел понять, что все это значит. В то же мгновение неандерталец резким, неожиданным ударом в солнечное сплетение заставил его согнуться пополам и следующим, снизу в челюсть, — со стоном разогнуться.
— И вправду — здоровый лох, стоит! — удивился Шурик и с размаху ударил Алтухова сомкнутыми в «замок» пальцами по левой стороне лица.
Не только удары, но место каждого, расстояние до жертвы было рассчитано, отработано, отшлифовано на тренировках в спортивном зале и в боевых стычках, поэтому считанные секунды ушли на то, чтобы свалить Алтухова на старую циновку в коридоре. Если бы он ожидал нападения, даже им, профессионалам, вряд ли бы это удалось так быстро.
Не ожидал…
Шурик резко ударил лежащего носком лакированной туфли по ребрам. Алтухов дернулся, застонал и, к удивлению нападавших, стал приподниматься. Шурик тут же опустил свой страшный «замок» на его шею.
— Кончай, — одернул его Цуцма. — Убивать его никто не приказывал. Это стоит дороже, а нам таких денег не обещали.
— Это верно, — глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание, Шурик. — Тащи его в комнату, а я займусь рукописью.
Он вошел в комнату, выдернул из машинки недопечатанную страницу, пробежал глазами и довольно усмехнулся — то, что надо! Потом быстро просмотрел содержимое ящиков стола, книжные полки на стене и, убедившись, что кроме двух десятков страниц на столе больше ничто не напоминало о зеленоглазой блондинке, свернул их вчетверо, сунул во внутренний карман легкой кожаной куртки.
Цуцма попытался было взвалить Алтухова на диван, но не смог — слишком тяжел. Бросил его на полу, вопросительно посмотрел на Шурика.
— Нормалек, — кивнул тот. — Сматываемся, Цуцик.
Радужные мыльные пузыри выплывали из непроглядной тьмы и лопались перед глазами, обжигая лицо. В голове стоял тяжелый гул, а справа в бок упиралось раскаленное острие. Алтухов открыл глаза, приподнял голову. Раскаленное острие сильнее впилось в бок, замелькали перед глазами пузыри.
Некоторое время он лежал, не двигаясь, а потом снова, но уже осторожнее, приоткрыл глаза. Рядом стоял диван. Значит, он в своей комнате, на полу. А эти парни из американского… советско-американского издательства… Черт побери! «Не российско-американского», а «советско…»! Они даже не потрудились убедительно соврать, а он все равно уши распустил, поверил! Грабители, бандиты к нему пожаловали! Но зачем? Что у него можно украсть? Пишущую машинку… Алтухов медленно приподнял голову, увидел угол каретки на столе — нет, машинку не взяли.
И вдруг словно током пронзило все тело — четыре тысячи долларов! Почти четыре тысячи! Стиснув зубы и морщась от боли в правом боку, он встал на четвереньки, потом ухватился за край дивана, подтянулся на руках, повалился грудью на диван. Полежал, собираясь с духом, и так же медленно, осторожно повернулся, сел. Ощупал левую сторону лица — похоже, ссадина или синяк, потом ребра с правой стороны — больно, надавил сильнее — терпимо, наверное, ребра целы. Хорошо они его отделали, не иначе — профессионалы. Профессионалы?! Значит, знали, зачем пришли?! Неужели четыре тысячи долларов забрать?
Алтухов несколько раз глубоко вдохнул, медленно выпуская воздух, а потом встал на ноги. Голова кружилась, но стоять можно было. И медленно идти. Он добрался до гардероба, распахнул дверцу, достал из-под вороха старой одежды зимний сапог и, затаив дыхание, сунул в него ладонь. Спустя мгновение на свет появился небольшой газетный сверток, а из него — пачка американских денег. Судя по виду — все. Ну, слава Богу! Деньги на месте. Тогда что же они искали?
Но сейчас не было сил думать об этом. Шатаясь и придерживаясь рукой за стену, он побрел в ванную, открыл холодную воду, посмотрел на себя в зеркало. Слева, между ухом и глазом темнел синяк, чуть ниже его кожа была содрана. Алтухов сунул голову в раковину. Болезненно защемила кожа на шее — и там, наверное, ссадина. Не поднимая головы, он переключил смеситель на душ и, как был в тренировочных брюках и футболке, полез в ванну.
Прошло полчаса, прежде чем Алтухов почувствовал, что холодный душ вернул ему возможность передвигаться по квартире не держась за стены. Он смазал синяки и ссадины йодом, вернулся в комнату, плюхнулся на диван.
Так зачем же они пожаловали, эти ребята, так умело сбившие его с ног? Ведь здесь нет ничего ценного. Даже если что и взяли — не жалко. Взгляд его упал на письменный стол. В машинке не было страницы, а ведь он работал, когда они пришли! Полстраницы сделал и остановился.
Спустя мгновение он вскочил на ноги, не обращая внимания на острую боль в правом боку, метнулся к столу и замер, не веря своим глазам. Уже готовые страницы заказного романа, напряженная работа двух последних дней — пропали! Он заглянул под стол, порылся в ящиках — нет. И первый и второй экземпляры исчезли бесследно.
Вот это уже серьезно…
Алтухов вернулся на диван, задумался, откинув голову на спинку. Дело даже не в том, что пропала его работа и теперь он не сможет передать через пять дней семьдесят страниц Льву Константиновичу. Это, похоже, мелочи. Кто-то живо заинтересовался этим романом, прислал бандитов, забрал рукопись. Зачем? Думают отыскать в тексте какие-то коммерческие тайны? Заказчик-то — бизнесмен и, видать, богатый человек! Напрасно. Роман о любви, и первые страницы посвящены знакомству главных героев, неожиданно вспыхнувшей страсти руководителя крупной компании. А может, их интересует компромат на этого Льва Константиновича? Не жене ведь он намеревался подарить этот роман… Кстати, жена могла узнать об этом, нанять сыщиков, и… У богатого бизнесмена не бедная ведь жена. Или кто-то из «доброхотов» подсуетился, чтобы схватить его за яйца и шантажировать? Или муж зеленоглазой блондинки каким-то образом пронюхал, что любовник заказал роман о ней. Или роман был задуман как средство давления на… блондинку, ее мужа… Не зря же Лев Константинович первым делом предупредил, чтобы никому, никому! — об этом романе.
Все может быть. Да только зря они старались. Ничего интересного для них там нет. Имя главного героя совсем не Лев Константинович, героиню зовут Маша, вряд ли это имя настоящей зеленоглазой блондинки. Да и все остальное — его мысли, его слова, предназначенные Светлане. Роман — это роман, художественное произведение.
Его роман!
Идиоты! Лучше б спросили по-хорошему, объяснили, чего хотят, он бы подсказал, что здесь этого нет… Он бы набил обоим морды и вышвырнул бы из квартиры! Правильно сделали, что сработали молча, иначе вряд ли ушли бы отсюда своими ногами, шакалы!
Ничего вы не найдете в этих страницах, абсолютно ничего! Надо предупредить Льва Константиновича, это как раз тот неотложный случай, когда можно звонить домой.
Алтухов сел за стол, достал из ящика телефонную книжку и принялся крутить скрипучий диск телефона.