Рок между нами

Глава 9

Ноябрь выдался странным. Новых концертов не было. Решение Рафа и компании уже было озвучено, поэтому не было и репетиций. В ходе раздела имущества гараж отошёл Диме, потому что с самого начала принадлежал его дяде. Дима великодушно разрешил Илье им пользоваться, но Илья обходил место прежних тусовок за километр и явно не хотел вступать с Рафом и компанией ни в какие переговоры.

Они с Кирой продолжали бывать в «Подвале», так что до них доходили слухи о том, что Раф добирает свою группу и планирует играть большую часть того, что исполняла на концертах «Агония». Илья не хотел вступать ни в какие разбирательства. Он решил отдать всё, что можно отдать, благо играть песни, написанные Рафом, у него не было никакого желания ни с точки зрения музыкальных предпочтений, ни с точки зрения личного отношения.

В остальном, при скрупулёзном подсчёте, оказалось, что Илья в чистом виде сохраняет права на две из восьми песен с первого альбома. Ещё одну написала не имевшая композиторских амбиций Кира, у которой душа в тот момент просила романтики. Романтику ни Раф, ни Илья как-то не писали, так что, чтобы записать на первый альбом хоть один медляк, Кире пришлось написать музыку самой, на пианино наиграть Рафу и Илье, которые вместе переложили задумку на гитару. Стихи в тот раз тоже писал Илья, и хотя самому ему было за них несколько стыдно, сейчас это оказалось как нельзя кстати. Поэт, в лице Стива, естественно тоже оставил остатки группы без текстов.

Илья, как оказалось, не привык писать в одиночестве. Он мог что-то наигрывать про себя и импровизировать, но в процессе всегда обсуждал то, что получается, с Рафом или Димой. Те вносили свой вклад, и так получался законченный результат.

Оставшись без двух своих ближайших напарников, Илья пытался наигрывать мелодии Кире и ждал реакции, но Кира ничего предложить не могла. Не говоря о том, что у неё не было склонности к композиции, в игре на гитаре она не понимала вообще ничего.

Перед выездом в турне, которое всем его участникам казалось дверью в мир профессиональной музыки, Илья уволился из мастерской. Иначе отпроситься с работы на два месяца он попросту не мог.

В итоге, к ноябрю он оказался без группы, без работы, без денег, зато со счетами за аренду квартиры. Пока что сроки выплат получалось оттягивать, но обоим обитателям съёмного жилья было понятно, что долго так продолжаться не может. В ближайшие недели Дашков обещал выдать гонорары за концерты, проведённые в полном составе, но тоже тянул – при попытках заговорить с ним о деньгах, он всё время сворачивал к вопросу о том, что надо искать новых музыкантов.

Разговор о том, продлит ли Дашков контракт, тоже повис в неопределённости – он вроде бы и хотел этого, и был заинтересован продолжить раскрутку бренда, в который уже вложил немало времени и сил, но каждый раз давал понять: если ребята хотят продолжать, им нужно обновлять состав.

В отсутствии концертов, репетиций, музыкантов и даже песен, Илья большую часть времени сидел дома, на съёмной квартире, и наигрывал на гитаре.

Кира продолжала учёбу, но вся затея – и с группой, и с совместным съёмом жилья – казалась ей всё более безнадёжной.

Поначалу она утешала себя мыслями о том, что Илья, наверное, пишет песни, которые им нужны. Но когда узнала, что тот вообще не записывает свои наработки и не знает, как довести их до ума, впала в транс.

Ещё в турне Кира поняла, что в качестве соседа Илья почти невыносим. Он не мыл посуду, готовить умел только яичницу, мог встать посреди ночи и начать играть… Причём не важно, в однокомнатной квартире или в гостиничном номере на шестерых.

Кира при помощи родителей перетащила на новую квартиру своё пианино, но Илья пианино не жаловал. До тех пор, пока у них ещё были концерты, проще оказалось репетировать вместе под его гитару, но теперь репетировать было нечего, даже вдвоём. Приходя домой, Кира только слушала уже начинавшее надоедать бренчание и пыталась уснуть. Говорить с ней Илья не хотел – Илья не хотел говорить вообще ни с кем. Долгие прогулки, в ходе которых они слово за слово обсуждали всё на свете, остались позади, быт съёмной квартиры не способствовал ни романтике, ни философии.

Кира постепенно приходила в отчаянье и начинала искать пути к бегству. В довершение всего, Раф, прервавший все контакты с Ильёй, время от времени звонил Кире, приглашал прийти попить пивка, развеяться, послушать, как играет новый состав… И если Кира соглашалась, в какой-то момент обязательно заводил разговор о том, что ему пригодилась бы хорошая вокалистка.

Кира не знала, что сказать. Она не любила участвовать в конфликтах и не хотела занимать ничью сторону. Её решение остаться с Ильёй было продиктовано на двадцать процентов здравым смыслом и на восемьдесят – личной преданностью, но теперь и то, и другое давало сбой, потому что начинало казаться, что Илья ничего не собирается предпринимать.

К двадцатым числам ноября Кира спросила:

– Ты всерьёз намерен всё это продолжать?

– Что – это? – спросил Илья как-то подозрительно рассеяно.

– Группу, – нетерпеливо пояснила Кира.

– Да, – коротко ответил Илья. И хотя ответ этот Киру ни капли не успокоил, она поняла, что не может просто взять и уйти. По крайней мере, сейчас.

Первый снег немного разрядил обстановку – по крайней мере, квартира перестала казаться Кире настолько тёмной и мрачной. К тому же, второго декабря у Киры намечался день рожденья. В тот же день утром Кира получила первый подарок – отец отдал ей в свободное пользование свою «Копейку». «Копейка» была старая, в ней было холодно, но для Киры это приобретение внезапно стало огромным прорывом в череде последних неудач.

Кира уже представляла, что машина станет её вторым домом, туда можно будет сбегать, чтобы побыть в одиночестве и подумать, не слыша нескончаемого гитарного перебора. Теперь она начинала понимать, что имел в виду Илья, говоря, что в голове у Баха звучала музыка. У неё в голове она теперь тоже звучала постоянно – правда, это её не очень радовало.

И тем не менее, хотя Кира ещё не была готова произнести это вслух, в последние месяцы Илья стал её лучшим другом. И конечно же, он был первым, кого Кира пригласила на свой день рождения. С сокурсниками она к тому времени общалась не так уж много, потому пригласить кого-либо из них Кире в голову не пришло.

Едва стало смеркаться, она взяла Илью за руку и, не обращая внимания на его попытки остаться наедине с гитарой, потащила его в «Подвал».

На месте обнаружилось, что тут же в клубе уже сидит с бутылкой пива однокурсник Ильи – Марат. А за другим столиком обнаружилась парочка парней, которые учились на соседнем потоке с Кирой.

Поначалу компания не очень клеилась, но по мере того, как росло число выпитого, взаимопонимание налаживалось.

К девяти вечера за столиком сидели уже не пятеро, но Кире было трудно считать, и она не могла сообразить, откуда взялись остальные.

Все прочие открытия она сделала уже утром следующего дня.

Во-первых, она обнаружила в кармане косухи основательно початую пачку сигарет. Кира никогда не курила, но судя по гадостному привкусу во рту, «почала» пачку именно она.

Во-вторых – и это почему-то шокировало Киру куда меньше – проснулась она на одной кровати с Ильёй. В обнимку. Без косухи, без свитера, даже без майки. К счастью или к разочарованию – но в белье и джинсах.

Они лежали в обнимку и, медленно просыпаясь, Кира пыталась осознать ситуацию. Илья, такой же голый, лежал в её объятьях и казался совсем непохожим на себя, беззащитным и ранимым. Живя в одной квартире, они всё равно никогда не ходили друг перед другом голышом, и теперь Кира по- новому открывала для себя мягкую кожу приятеля. Обтянутые лёгким слоем жирка тугие мышцы на руках. Немного колючую утреннюю щетину, царапавшую её плечо.

Последним открытием Киры стало то, что она возбуждена. Не по музыкальному, а вполне себе по-человечески. Была ли тому виной близость другого человека или молодая горячая кровь, решившая повеселиться с утра, но Кире тут же стало неловко. Она заёрзала, пытаясь отодвинуться от Ильи если не всем телом, то хотя бы бёдрами – большего узкая кровать не позволяла.

Илья пошевелился, приподнял веки и внимательно посмотрел на Киру.

Руки, приобнимавшей вокалистку, он при этом не убрал.

Какое-то время оба оставались неподвижны. О чём думал Илья, Кира не знала, а сама Кира не столько пыталась осмыслить ситуацию, сколько наблюдала за реакцией Ильи – загипнотизированная нечитаемым взглядом его тёмных цыганских глаз.

Кира уже подумывала что-нибудь сказать, чтобы прервать эту приятную, но неловкую ситуацию, когда со спины послышался громогласный зевок.

Кира мгновенно оттолкнула от себя Илью – но у Ильи за спиной была стена, так что, в итоге, Кира просто грохнулась с кровати на пол и протяжно выругалась.

– Что вам не спится? – зевая на каждом слогу, протянул незнакомый голос за спиной.

– Марат? – как-то тихо, вроде и не разочарованно, но и не удивлённо, спросил Илья.

– Я, – подтвердил голос за спиной.

– Марат… – повторила Кира и потёрла гудящий лоб. Теперь она смутно вспоминала, что Марат – это какой-то друг Ильи, и что, кажется, они все втроём, распевая на ходу песни с последнего альбома, вчера плелись домой.

Кира посмотрела на одного, потом на другого.

– Пойду-ка я кофе сделаю! – буркнула она, сама не понимая, откуда вдруг в сердце проснулась такая злость.

– Спасибо, – мягко поблагодарил Илья, и впервые за последний месяц, Кира в его голосе узнала того, прежнего Илью, ради которого ей хотелось бросить всё.

«Что же было ночью?» – спросила она себя, поспешно ретируясь на кухню. Пить кофе к ней так никто и не пришёл. Бренчание на две гитары доносилось из комнаты до позднего вечера, так что Кира успела и поесть, и спуститься к машине, и вернуться в квартиру.

А когда часы уже показывали половину шестого, и за окнами начинало темнеть, Илья вышел к ней на кухню и торжественно объявил:

– Вот ты где! Кира, я песню написал!

Кира не поверила своим ушам.