Роковое наваждение

Глава 1

Суд длился уже пятый день, и все это время Макс Уорт не сводил глаз с подсудимой. Для него, владельца и издателя “Курьера”, она по-прежнему оставалась загадкой. Сара Карстерс была одета в строгое серое платье — шелковое, с длинными рукавами. Перчатки на ее руках также были серыми, в тон платью. Она была молода, красива и элегантна, но это не помешало ей хладнокровно убить человека.

С каждым днем публика в зале проникалась все большим сочувствием к подсудимой. Макс и сам испытывал симпатию к этой молодой женщине, хотя ни на секунду не сомневался в том, что, будь она старой уродливой ведьмой, всем было бы наплевать на ее дальнейшую судьбу.

Макс рассматривал точеный профиль Сары Карстерс и размышлял о том, что такие женщины, как она, покоряют сердца мужчин не только своей красотой. От ее изящной фигурки, от ее лица с правильными тонкими чертами, от ее полных чувственных губ веяло невинностью, и в то же время эта женщина казалась обольстительно искушенной. До сих пор Макс не смог рассмотреть цвета ее глаз и волос. Мисс Карстерс ни разу не посмотрела в зал. Она либо опускала взгляд к полу, либо рассеянно следила глазами за своим адвокатом и его поверенными, сидевшими напротив нее. Что же касается волос, то они были надежно спрятаны под серым капором. Впрочем, для себя Макс решил, что Сара Карстерс должна быть светловолосой и голубоглазой. Или, может быть, блондинкой с серыми глазами. Одним словом, у нее типично английская внешность. И до чего же обманчивая, черт побери!

В своих репортажах, которые Макс отправлял в “Курьер”, он так и не сумел до конца передать всю странность ее поведения. В течение всех этих изматывающих, жарких дней, проведенных в душном зале, она ни разу не проявила ни волнения, ни усталости. Мисс Карстерс вела себя так, словно все происходящее ее совершенно не касается. Неужели ее ни разу не посетили мысли о виселице, которая ей грозила? Или она была уверена в том, что с ней ничего не может случиться?

Впрочем, однажды Макс уловил в ней признаки волнения. Это было в тот день, когда для свидетельских показаний была вызвана ее сестра, вдова убитого мистера Невилла. Свидетельницей Анна Невилл оказалась никуда не годной. Поначалу она пыталась создать своей сестре алиби, но вскоре сбилась, запуталась и замолчала. Похоже, она совершенно не помнила о том, что случилось два месяца тому назад, в день убийства. Вскоре Анна Невилл покинула зал суда, и с ее уходом к Саре Карстерс вернулось обычное равнодушие.

Бесстрастное, спокойствие женщины, сидевшей на скамье подсудимых, начинало бесить Макса Уорта. Ему вдруг захотелось схватить за плечи и хорошенько встряхнуть эту куклу. Интересно, как бы она на это отреагировала? Рассердилась? Стала бы сопротивляться? Или осталась бы по-прежнему безразличной к тому, что с ней происходит? Впрочем, опасаться ей нечего. Макс Уорт, потомок старинного и знатного рода, никогда не поднимет руки на женщину.

Или она заранее уверена в том, что приговор будет оправдательным? И в самом деле, напыщенная речь прокурора, можно сказать, пошла прахом. Мистер Коул, защитник подсудимой, сумел довольно убедительно опровергнуть каждый пункт обвинения.

Убедительно? Может быть, хотя Макса его доводы вовсе ни в чем не убедили. Он интуитивно чувствовал, что мисс Карстерс виновата, вот только в чем? Одно он знал совершенно точно: эта женщина знает о судьбе Уильяма Невилла гораздо больше того, что сочла возможным рассказать суду присяжных.

В своей заключительной речи председатель суда, мистер Джастис Стоунер, обстоятельно, пункт за пунктом перечислял факты, умело отделяя безусловно доказанные от тех, которые вызывали сомнения. Наконец он дошел до главного — до любовных писем, которые Сара Карстерс собственноручно писала Уильяму Невиллу. Эти письма недвусмысленно доказывали любовную связь между подсудимой и мужем ее сестры, однако мистер Джастис Стоунер решил, что суду не стоит принимать их в расчет. Распутство — это одно, сказал он, а убийство, за которое судят мисс Карстерс, — нечто совершенно иное.

"До чего же жаль, — подумал Макс, — что по нашим законам нельзя задавать вопросов подсудимым”.

Если б ему предоставили возможность хорошенько расспросить эту женщину! Впрочем, те вопросы, что вертелись у него на языке, вряд ли прилично задавать в зале суда:

«Вправду ли она настолько распутна, как о ней говорят? Сколько любовников побывало в ее постели до того, как она затащила к себе под одеяло мужа своей сестры? И, наконец, не было ли ей противно отдаваться такому человеку, как Уильям Невилл?»

Макс неплохо знал семью Невилл и, надо признаться, не очень-то жаловал наследника сэра Айвора. Нет, Уильям Невилл мог быть очень даже симпатичным человеком, когда был трезв, только вот слишком редко это с ним бывало. Пьяный же он становился просто невыносим — сварливый, жестокий, развратный. В этом состоянии он готов был переспать с любой женщиной, подвернувшейся ему под руку. Так что Анне Невилл остается только посочувствовать.

Макс заметил, как покрываются легким румянцем щеки Сары Карстерс, и начал внимательнее прислушиваться к тому, что говорил судья Стоунер. Очевидно, его слова сумели пробить брешь в невозмутимости подсудимой, которая, как ни крути, была прежде всего женщиной.

А тем временем мистер Джастис Стоунер повел речь о нравственности, выпятив грудь и окидывая горящим взглядом сидящих перед ним присяжных. Он был похож сейчас на орла, разглядывающего стайку испуганных голубей.

— Распущенность женщины, — вещал судья Стоунер, — не может, разумеется, не вызывать осуждения в сердце любого порядочного человека. Но, господа, вам нужно будет забыть о своих чувствах, когда вы станете решать судьбу подсудимой. Ваша задача — установить, убила ли она мистера Уильяма Невилла или нет. Я призываю вас забыть о своих, эмоциях и постараться не совершить ошибки, вынося свой приговор.

После его слов в зале суда воцарилась звенящая тишина. Макс невольно откинулся на спинку стула.

«Ну и дела! — подумал он. — Ведь Стоунер открыто дает присяжным понять, что вина Сары Карстерс не доказана и ее нужно оправдать!»

Присяжные ушли в комнату для совещаний, и зал снова зашумел. На сей раз это было не шарканье затекших от долгого сидения ног, а приглушенный гул голосов.

— Как вы думаете, лорд Максвелл, что они решат? Макс обернулся к Питеру Феллону, самому молодому и самому талантливому репортеру из своего “Курьера”. Именно Феллон делал по ходу процесса записи, которые они затем совместно обрабатывали и ежедневно пересылали в Лондон, торопясь удовлетворить любопытство своих читателей. Как только будет объявлен приговор, им предстоит написать итоговый отчет, который будет опубликован в понедельник на первой полосе.

Впрочем, “Курьер” был не единственной газетой, приславшей сюда своих репортеров. Макс насчитал их не менее пятнадцати. Здесь был даже Джемисон из престижной “Тайме”, и это понятно. Еще бы: убийство, молодая красивая женщина на скамье подсудимых, скандальная любовная связь. Репортаж с такого судебного процесса просто обязан поднять тираж любой газеты как минимум вдвое.

— Ты же слышал, что сказал судья, — ответил Макс. — Лично я не сомневаюсь в том, что Сара Карстерс выйдет из этого зала свободной женщиной.

Он принялся всматриваться в толпу, ища в ней высокую, с прямой спиной фигуру сэра Айвора. Наконец увидел его под галереей и приветственно помахал рукой. Разумеется, сэр Айвор не удостоил бы разговором какого-нибудь простого газетного щелкопера, но лорд Максвелл Уорт — это совсем другое дело. К людям своего круга сэр Айвор всегда относился уважительно.

— А я не очень-то уверен в этом, — пробурчал Феллон.

— В чем? — нахмурился Макс.

— В том, что она выйдет отсюда свободной женщиной. Ведь присяжные-то — люди из местных. Знают, что она за птица.

— Например?

Феллон пожал плечами.

— Ну, хотя бы о том, что ей сменить любовника проще, чем нам с вами пообедать.

— Даже если это и так, — холодно сказал Макс, — какое отношение к убийству имеет ее женская слабость?

— Не знаю, — задумчиво протянул Феллон. — Но присяжные тоже люди.

Макс ничего не ответил и направился к сэру Айвору.

Питер Феллон посматривал на беседующих в стороне Макса и сэра Айвора и усмехался про себя. Сэр Зануда, как звали в своем кругу сэра Айвора газетчики, безуспешно пытался изобразить на своем лице нечто вроде улыбки. Губы его шевелились, изгибались, но никак не желали складываться в улыбку.

По-человечески сэра Айвора можно было искренне пожалеть. Несколько лет тому назад умерла его младшая дочь, которую свело в могилу воспаление легких, теперь бесследно исчез единственный сын, и сэр Айвор лишился таким образом своих детей и наследников. Если бы не его надменность и высокомерие, он был бы трагической фигурой, но гордость не позволяла сэру Айвору принять роль убитого горем отца.

— Я смотрю, наш Очарованный принц нашел к нему подход, верно?

Феллон с улыбкой повернулся к джентльмену, подошедшему к нему сзади. Это был Джемисон — сорокалетний, тучный, потный, в помятом сюртуке репортер из лондонской “Тайме”. Джемисон славился своим едким остроумием, которое так нравилось Питеру Феллону.

— Очарованный принц? — не понял Питер.

— Лорд Максвелл, — пояснил Джемисон, — прикармливает сэра Зануду со своей ладошки.

— Что поделаешь: аристократы. Эти всегда и везде найдут общий язык.

— Ага, зов крови, — хмыкнул Джемисон и добавил:

— Голубой.

— Завидуете? — рассмеялся Феллон.

— Ну что вы, Питер, что вы. Не завидую. Просто думаю о том, что не лучше ли нашему Очарованному принцу заняться своим делом.

— Своим делом? Каким же?

— Женился бы, что ли, на какой-нибудь принцессе, поселился с нею в своем замке и жил там, как говорится, долго и счастливо. А мы, простые смертные, скрипели бы перышками, зарабатывая себе на хлеб.

Феллон прекрасно понимал, что Джемисон и в самом деле завидует. Да и как не позавидовать лорду Максвеллу — молодому красавцу, крепко ухватившему за хвост свою Синюю птицу удачи!

А замок… Был у Макса Уорта и замок, который перейдет к нему когда-нибудь от отца, маркиза Линдхерста. И, кстати, замок этот совсем рядом, в каких-то пятнадцати милях от Винчестера. Есть у него и дом в Лондоне, и кругленькая сумма в банке. Чего еще желать человеку в этой жизни?

Лорд Максвелл определенно был баловнем судьбы. Она щедро одарила его всем — и красотой, и богатством, и завидным здоровьем. Каждый мускул его тела казался высеченным из гранита — недаром среди знатоков лорд У орт был известен как отличный боксер.

Полгода назад он купил “Курьер”, газету, прозябавшую на грани банкротства. В Лондоне его поступок сочли за причуду богатого аристократа и дружно предрекали “Курьеру” полный крах — если не завтра, то уж через месяц наверняка. Похожие мысли одолевали тогда и Питера Феллона. Он даже начал было подыскивать себе новое место. Правда, лорда Максвелла нельзя было назвать новичком в издательском деле — он выпускал до этого ежемесячный журнал “Лондон Ревю”, заполненный литературными статьями и опусами известных городских острословов. Но журнал — это журнал, а ежедневная газета — это совсем другое дело. Газеты постоянно ведут между собой яростную борьбу на выживание. И, кроме того, на что можно надеяться, если конкурировать приходится с “Тайме” — флагманом лондонской прессы? Тягаться с ней — самый верный способ поскорее вылететь на обочину.

Однако лорд Максвелл вовсе не собирался подражать “Тайме”. Придя в “Курьер”, он первым делом убрал с первой полосы парламентские отчеты и принялся заполнять газету репортажами об убийствах, стихийных бедствиях, скандалах и прочих вещах, привлекающих внимание читателей. Конечно, “Курьер” потерял при этом свою престижность, но зато как выросли его тиражи!

В новом “Курьере” стала расти как на дрожжах и популярность Питера Феллона, а заодно и его доходы. Лорд Максвелл стал его кумиром, и теперь Питер старался подражать ему буквально во всем, перенимая его манеры, привычки и пристрастия.

— Скажи, — доверительно спросил Джемисон, наклоняясь к Питеру, — твой лорд, наверное, ест совсем как птичка?

— Если честно, то скорее как лошадь, — ответил Феллон.

— Не может быть! — удивился Джемисон, пытаясь подтянуть живот. — Ну, если так, то мне, пожалуй, придется пересмотреть свое отношение к принцу Очаровашке. Впрочем, хватит болтать. Скажите-ка мне лучше, Питер, что вы сами думаете о мисс Карстерс?

Спустя еще полчаса прозвенел судейский колокольчик, и публика ринулась занимать свои места. Наступил решающий момент. Макс нервно облизнул пересохшие губы. По своему репортерскому опыту он знал, что обычно для вынесения приговора присяжным требуется гораздо больше времени. Интересно, что может означать столь скорое их возвращение? Дурной это знак или добрый? Впрочем, вскоре все станет ясно.

Присяжные и судьи расселись по местам, и Макс перевел взгляд на скамью подсудимых. Спустя мгновение в дверном проеме появилась Сара Карстерс и спокойно прошла на свое место.

"Неужели она и сейчас не понимает всей серьезности происходящего?” — мелькнуло в голове у Макса.

Мисс Карстерс, как и прежде, рассеянно скользнула взглядом по своему адвокату, а затем опустила глаза. В зале установилась напряженная тишина.

Теперь минуты казались Максу часами — так томительно они тянулись. Секретарь суда долго, по одному представлял присяжных, и вот наконец их старшину попросили огласить приговор.

— Невиновна, — упало в мертвую тишину зала.

Публика заревела от восторга. Тюремная надзирательница, сидевшая рядом с Сарой Карстерс, схватила ее за руку и крепко пожала ее. Судья звонил в колокольчик, тщетно пытаясь установить порядок.

Зал бушевал, и лишь одна мисс Карстерс продолжала сохранять равнодушное спокойствие.

"Черт побери, да что же с ней происходит, с этой ледышкой?” — раздраженно подумал Макс, и ему вновь ужасно захотелось как следует встряхнуть эту мумию, эту холодную, бездушную, мраморную статую.

Разъяренный судья Стоунер приказал полицейским очистить зал, и шум понемногу начал стихать. Публика повалила к выходу. Вместе с ней устремились и репортеры — каждому из них хотелось перехватить мисс Карстерс и услышать от нее хоть несколько слов. Впрочем, Макс не торопился, он видел, что Питер Феллон находится уже у самого выхода, и знал, что если мисс Карстерс и соизволит сделать какое-нибудь заявление, то Питер не ударит лицом в грязь. Хотя Макс очень сильно сомневался в том, что кому-нибудь удастся заставить говорить женщину, которая пять минут тому назад избежала виселицы.

По поводу вынесенного присяжными приговора Макс испытывал противоречивые чувства. Он, конечно же, приветствовал его, поскольку считал смертную казнь варварским обычаем, не применимым ни при каких обстоятельствах. Однако теперь он считал себя обязанным докопаться до правды. До подлинной правды, которая не давала ему покоя, и ради этого он готов был разыскивать свидетелей и говорить с ними. И неважно, сколько это потребует времени, ведь теперь Сару Карстерс уже не привлекут к суду по обвинению в убийстве, а значит, можно и не торопиться.

Впрочем, одна лишь Сара Карстерс знает всю правду об этом деле, а потому прежде всего нужно постараться разговорить именно ее. В эту минуту Макс чувствовал себя настоящим газетчиком, охотником за новостями.

Выйдя на улицу, Макс оказался в самой гуще взволнованной, восторженной толпы. Подумать только, недели не прошло с тех пор, как большинство окружающих желали видеть Сару Карстерс вздернутой на виселице, а теперь…

"Вот что значит быть молодой и красивой”, — усмехнулся про себя Макс.

— Никто не знает, где она, — выкрикнул Питер Феллон, с трудом пробиваясь к Максу и тяжело переводя дыхание. — Толпа остановила экипаж, в котором сидела женщина в сером платье, но это оказалась не мисс Карстерс.

— Маскарад? Уверен, что это дело рук ее адвоката, — ухмыльнулся Макс. — На его месте я поступил бы точно так же. Ничего, не вешай нос, Питер. Надеюсь, она еще объявится — не иголка в сене, в конце концов. А теперь пойдем писать отчет — читатели ждут. Жаль, конечно, что мы не сможем процитировать мисс Карстерс, но зато у нас есть кое-что другое. Не зря же я тратил время на сэра Айвора. Дадим заголовок:

"Безутешный отец, разбитый горем”, и все такое. Впрочем, ты и сам знаешь, как это делается.

С того дня Макс Уорт больше не встречал Сару Карстерс. Все его попытки разыскать ее оказались безуспешными. Она словно растворилась в воздухе. Никто не пришел и за обещанной наградой, назначенной сэром Айвором тому, кто поможет отыскать тело его сына, Уильяма Невилла.