Розовое гетто

10

Услышав в половине второго ночи стук в дверь, я решила, что шум этот разбудит не только меня, и решительно выглянула из постели, настроенная на скандал.

— Что ты тут делаешь? — спросила я, распахивая дверь. Не дожидаясь, пока увижу, кто за ней стоит. И так было ясно.

— Сидел в баре с новыми знакомыми, которых встретил в ресторане. Мы говорили о творчестве, — как будто ответил он на мой вопрос.

— И что тебе нужно в моем номере?

На его лице отразилось недоумение.

— Я не в твоем номере. Ты меня не впустила.

Я стояла как скала.

— Не впустила и не собираюсь впускать!

Как только до Флейшмана дошел смысл моих слов, рот его начал открываться и закрываться. Как у вытащенной из воды рыбки.

— В отеле нет ни одного свободного номера, Ребекка. И что мне, по-твоему, делать?

— Найди другой отель.

— В половине второго ночи? — Он даже повысил голос.

— Уже половина второго? — удивилась я. — Я и не знала. Наверное, потому, что крепко спала.

— Бога ради, — пробурчал он, — позволь мне войти и спи дальше. Как я смогу снять номер в каком-нибудь другом отеле в столь поздний час?

— Может, тебе следовало подумать об этом до того, как лететь через континент, чтобы испортить мне деловую поездку?

— Из-за этого ты так расстроилась? — Флейшман скрестил руки на груди. — Я думал, ты обрадуешься, увидев знакомое лицо. Вообще-то я прилетел, чтобы морально тебя поддержать.

— Мне не требовалась моральная поддержка во время обеда с Дэном!

— Ты сказала, что это не настоящее свидание.

Открылись двери лифта, и женщина, в которой я узнала литературного агента, быстрым шагом направилась в нашу сторону.

— Спокойной ночи, Бев! — Флейшман помахал ей рукой.

Она ему лучезарно улыбнулась, увидела меня, стоявшую у порога в пижаме, и торопливо проскочила мимо.

Флейшман вновь повернулся ко мне:

— Ты сказала, что это сугубо деловая встреча.

— И ты поверил? — взвизгнула я.

В соседнем номере с двери сняли цепочку. Синтия, в халате и шлепанцах, вышла в коридор с ведерком для льда. Вероятно, боялась проснуться под утро и обнаружить, что нет никакой возможности смешать себе коктейль. Я предположила, что она слышала каждое наше слово, а теперь вот решила и полюбоваться нами. Я также предположила, что завтра на сайтах, где общались авторы любовных романов, появится полный отчет об услышанном и увиденном.

— Привет, Син, — улыбнулся ей Флейшман.

— Все в порядке? — спросила она.

— Да. Конечно.

Когда она повернулась к нам спиной и зашагала — очень медленно — к комнатке, где стояла машина, превращающая воду в лед, я с неохотой втянула Флейшмана в номер. Видит Бог, помогать ему мне не хотелось, но и ссора в коридоре отеля оказалась не лучшим из вариантов. Я как-то забыла, что в соседнем номере обосновалась шпионка Касси.

Флейшман прямиком двинулся к телефону.

— Позвоню дежурному портье, чтобы принесли мой чемодан.

Я закатила глаза:

— Здесь для тебя места нет.

Он мотнул головой в сторону кровати:

— Она двуспальная, не так ли?

— Так. Но я буду спать здесь одна. А твое место — на кушетке.

Он огляделся.

— Но она же маленькая!

— Ничего, как-нибудь уместишься.

Он открыл рот, собравшись протестовать.

— Или на кушетке, или за дверью, — предупредила я.

Его рот закрылся.

— Ладно, приходилось спать и в худших условиях.

В тот момент меня совершенно не волновало, выспится он в эту ночь или нет. То есть на шкале приоритетов удобная постель для Флейшмана располагалась в самом низу. Вот если бы в моем номере стояла кровать, утыканная гвоздями, я бы с радостью предложила ему устроиться на ней.

— А на что ты рассчитывал?

— По-моему, ты злишься. — Он словно указывал, что мне следует сменить тон.

Такого понятия, как «совесть», для Флейша, похоже, не существовало.

— Я злюсь, потому что ты играешь на моих нервах.

Он приподнял плечи, будто демонстрировал ангельскую невинность.

— Я ведь говорил, что хочу поехать на конференцию, встретиться с авторами. — Он покачал головой. — До сих пор не могу поверить, что разговаривал с женщиной, которая написала «Шаловливую маркизу».

Я покачала головой. Неужто бедняга совсем рехнулся?

— Такой чуши я еще не слыхала. Ты только-только начал читать эти книжонки…

— Книжонки! Да как у тебя язык поворачивается?!

— А теперь ты прямо фанат любовного романа! Не говоря уж о том, что в своем стремлении пообщаться с авторами готов выставить меня круглой идиоткой.

— Как?

— Преподнеся мне такой сюрприз.

— А что мне оставалось делать? Если бы я поделился с тобой своими планами, ты бы запретила мне приезжать. А кроме того, никто и не заметил моего появления, за исключением тебя и, возможно, сандвича с копченой колбасой, с которым ты обедала.

— Я видела, как поворачивались головы, когда ты возник у нашего столика. Дамы сразу смекнули, что это не просто так. — Я запнулась. — И кто дал тебе право обзывать Дэна сандвичем с копченой колбасой?

— Он пустышка.

— Он очень милый.

— Точно. Даже родился в рубашке.

— Если хочешь знать, отец у него — сантехник. И в Корнелле он получал стипендию!

— Будь его отец хоть святым, мне без разницы. Души у него нет. Неужели ты сама не увидела, заглянув в его пустые глаза?

Сейчас я заглядывала в глаза Флейшмана. Пустыми они не были, но мне показалось, что души нет как раз у него. Он буквально высасывал воздух из номера, из меня.

— Честно говоря, Ребекка, — продолжил он, — если ты не ценишь себя выше этого пластмассового человечка, одетого братьями Брукс, твою самооценку не поднять и подъемным краном.

— До твоего появления с самооценкой у меня все было в порядке.

— Ну да. А как насчет блевотины, которая перепачкала одного несчастного редактора?

По моему телу пробежала дрожь.

— На нее попало совсем ничего.

— Господи!

— Не так уж все было и плохо…

Кого я хотела обмануть? Это был кошмар. При воспоминании о полете мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда.

— Видишь? — Он назидательно покачал пальчиком. — Мне следовало лететь с тобой.

— Зачем? Чтобы меня вырвало на тебя?

И знаете, идея как-то сразу начала мне нравиться.

Флейш всплеснул руками:

— Не пойму, что с тобой происходит! Такое ощущение, будто ты не рада меня видеть.

— Потому что я начинаю чувствовать, что ты высасываешь из меня жизнь и будешь сосать и сосать, пока не останется одна оболочка. Ты сук-куб.

Он вскинул руку, останавливая меня.

— Во-первых, суккуб — женского пола, дьяволица. Полагаю, ты хотела сказать — инкуб. Ты все-таки редактор, а потому должна правильно использовать слова.

Раздраженно фыркнув, я упала на кровать.

— Во-вторых, — он навис надо мной, — твои слова меня обидели. Я не пиявка, которая к тебе присосалась. Когда я в последний раз занимал у тебя деньги?

Я говорила об эмоциях, а не о финансах, но раз уж он об этом упомянул…

— Как насчет счета за кабельное телевидение?

Он моргнул.

— При чем тут это?

— Ты сказал, что в этом месяце у тебя нет денег, чтобы заплатить за него, поэтому заплатила я. А на следующий день появился с новеньким ай-подом[58].

— И что?

Что-что… Как будто он не понял!

— И как ты оплатил эту поездку?

— Точно так же, как ты — эту шелковую пижаму. По карточке.

Я покачала головой.

— Что? — завелся Флейш. — Думаешь, ты единственная в этом мире, кто может позволить себе влезть в долги?

— На твои долги мне наплевать.

— Тогда из-за чего ты так злишься? Из-за счета за кабельное телевидение? Из-за моего ай-пода?

— Я не злюсь! — воскликнула я, хотя… конечно же, злилась.

— Хорошо, — пробурчал Флейшман. — По возвращении выпишу тебе чек.

Я подняла голову:

— Если ты можешь выписать чек, почему не сделал это двумя неделями раньше?

— Две недели назад денег у меня не было. Ладно, наверное, мне не следовало покупать ай-под до того, как я расплатился с тобой. А может, следовало купить ай-под тебе. Ты бы порадовалась?

— Хватит об этом. — Действительно, какой смысл? Я так злилась на него, что подобные мелочи не имели ровно никакого значения. — Плевать мне и на счет за телевидение, и на ай-поды, и на все остальное.

— Дело не в том, что я жадный, — не унимался он.

— Нет, ты щедрый. Слишком щедрый. Возможно, потому, что не зарабатываешь деньги. Просто ловишь их, когда они падают тебе в руки.

— Я работаю!

— Флейш, ты не работаешь. Во всяком случае, постоянно. Ты не работаешь, и ты ничего не можешь довести до конца. Я готова спорить: ты не закончишь и ту пьесу, которую сейчас пишешь!

— Поспорим?

— Нет.

Я уставилась на него. Он — на меня.

Это было нелепо. Мы были соседями, однако происходящее в моем номере куда больше напоминало семейную ссору. Ссору между супругами, для себя уже решившими подавать на развод. Если бы Флейшман ворвался сюда, заявив, что причина его появления в Портленде — ревность к Дэну, все пошло бы иначе. Я бы тут же растаяла. Восприняла бы его приезд как рыцарский поступок.

Вместо этого он утверждал, что ему хотелось пообщаться с мастерами любовной прозы, и его совершенно не волновало, нравится мне его присутствие здесь или нет.

— Я тебе покажу. Сама увидишь. И удивишься.

— Я удивлюсь, если ты действительно сделаешь хоть что-нибудь.

И это говорила я? Если б он закончил эту ужасную пьесу, я стала бы всеобщим посмешищем.

Но, как и всегда, если я впадала из-за этого в панику, мне на помощь приходили числа. В Нью-Йорке пьесы писали половина занятых неполный рабочий день. Если предположить, что таких набиралось сорок тысяч, получалось двадцать тысяч пьес. Каждый год на Бродвее и вне Бродвея ставилось порядка сотни пьес. То есть до сцены доходила одна пьеса из пятисот.

Теория вероятностей определенно работала на меня.

— Сама увидишь, — повторил он.

Наутро я проснулась от стука в дверь. Перевернулась на другой бок, застонала, взмолившись, чтобы незваный гость развернулся и ушел. Потом услышала, как звякнула цепочка, а в прихожей послышались мужские голоса. Я успела разлепить глаза, чтобы увидеть, как Флейшман вкатывает в комнату тележку с завтраком.

— Обслуживание номеров, — пояснил он.

Я села.

— И когда ты заказал завтрак?

Флейшман, похоже, сбросил недавнюю враждебность, как змея сбрасывает старую кожу. Он принял душ, побрился, стал прежним Флейшманом.

— Ночью, после того как ты легла спать. Хотел сделать тебе сюрприз. Опять же решил, раз у тебя расходный счет, почему этим не воспользоваться и не заказать завтрак в номер?

Я сурово глянула на него, но заметно смягчилась, унюхав кофе. За всю свою жизнь я ничего не заказывала в номер. А как приятно.

Через несколько минут я держала в руке чашку дымящегося кофе и обсыпала кровать крошками круассанов. Осадок после вчерашней ссоры остался, но я не собиралась начинать ее вновь.

— Хочу извиниться, — объявил Флейшман.

На мгновение я подумала, что ослышалась. Такая фраза наверняка далась Флейшману нелегко. Собственно, я еще ни разу не слышала, чтобы она слетала с его губ. И тем не менее он это произнес: «Я хочу извиниться».

— Сам не знаю, о чем я думал. Полагаю, меня занесло. — И посмотрел на меня поверх чашки такими обезоруживающими, выразительными глазами. — Наверное, я ревновал.

Я чуть не подавилась. Неужто близится наша ключевая любовная сцена? А я сижу вся в крошках. Я положила последний кусочек круассана на тарелку и поставила ее на прикроватный столик рядом с телефоном.

— Ревновал?

— Думая о том, что ты здесь… — Он покачал головой. — Видать, я слегка обезумел.

Я почувствовала, как глаза наливаются слезами.

— Флейш…

— Знаю, это звучит странно, но я испытал дикую ревность к твоей работе.

Ласковая улыбка, которая уже изгибала мои губы, разом исчезла. К моей работе. Флейш ревновал меня не к Дэну, а к моей работе!

— Потому что ты начала новую карьеру, тогда как я продолжаю болтаться без дела. — Я автоматически открыла рот, чтобы что-то сказать, но он покачал головой: — Нет, это правда. Болтаюсь.

Я прикусила губу. Не такого признания я ждала. Не на такое надеялась. Требовалось время, чтобы перестроиться.

— И ты права, — продолжил он. — Нет у меня силы воли, чтобы хоть что-то довести до конца.

«По крайней мере он честен», — подумала я.

— Может, ты еще не нашел достойной идеи. Давай признаем: я не уверена в том, что «Ты пожалеешь» может вызвать интерес у широкой публики.

Он отшатнулся, словно я вонзила в него дротик.

— А почему?

Я постаралась высказаться дипломатично.

— Пьеса излишне… персонализирована.

— Естественно. Хорошее искусство всегда отталкивается от личного.

— Да, но… — Слишком поздно я поняла, что угодила в трясину. — Но возможно, ты так долго не можешь ее закончить прежде всего потому, что не получается у тебя выйти через личное к общему.

— Ну и ну! — воскликнул он. — И когда ты только успела набраться редакторской мудрости!

Он говорил правду. За эти два месяца я уяснила, что и как нужно говорить авторам.

— Вчера мы с девушками говорили об этом.

— Обо мне?

— Нет, о редакторах вообще и языке, которым они пользуются. Мы старались расшифровать тот странный код, который вы используете в своих отказных письмах.

Он на удивление быстро нашел общий язык с писательницами.

— Однако в сказанном тобой немалая доля истины. И я хочу, чтобы ты знала: я очень сожалею о том, что испортил тебе деловую поездку. Больше такого не повторится.

— Больше меня скорее всего никуда и не пошлют.

— Тогда можно гарантировать, что никогда больше ничего подобного не сделаю.

Я рассмеялась. Таким я Флейшмана еще не видела. Искреннее раскаяние не было его сильной стороной, вот и получалось не очень. Но он старался.

То есть сделал шаг в правильном направлении.

— Ничего ты не испортил, — пришлось признать мне. — В принципе ни-че-го.

— Но твое свидание с этим парнем…

— Дэном. — Я вздохнула. — Это было не свидание.

А что еще я теперь могла сказать?

Его брови сошлись у переносицы.

— Куда он подевался? Почему вы не остались в баре?

— Он поднялся к себе, как только мы вернулись в отель. Хотел лечь спать, чтобы успеть на ранний рейс. — Тут я забеспокоилась. — Надеюсь, этот инцидент не усложнит наше дальнейшее сотрудничество.

— А если и усложнит, что с того? — пожал плечами Флейшман. — Писательницы, с которыми я вчера говорил, о нем не очень высокого мнения.

— Он представляет многих наших авторов.

— Правда? Кого?

— Шанну Форрестер, Джой Силвер…

Дальше мне продолжать не пришлось.

— Он агент Джой Силвер? — переспросил Флейшман. — Правда? Я ее люблю.

— У него много хороших клиентов.

— И ты говоришь, он уже уехал?

— Думаю, что да. Возможно, уже находится по ту сторону Скалистых гор.

Завтрак мы закончили в мирной обстановке. Флейшман молчал, занятый своими мыслями. А потом, когда я решила, что уже пора собираться в аэропорт, вдруг спросил, не хочу ли я прогуляться по городу, посмотреть, что тут интересного.

— А что тут интересного?

— Согласно путеводителю, где-то неподалеку огромный книжный магазин.

Мой самолет вылетал в начале первого.

— Уже почти девять.

— Боишься опоздать на наш рейс? Еще масса времени.

Наш рейс?

— Я возвращаюсь вместе с тобой.

— Ты думаешь, мы успеем?

Флейшман небрежно махнул рукой:

— Я никогда не опаздывал на самолет.

Я приняла душ и оделась в рекордное время, и мы направились в «Город книг». Магазин был огромным, чтобы ориентироваться в нем, требовалась карта. В итоге мы провели там больше времени, чем хотели. И конечно же, в аэропорт прибыли, когда очередь к сканерам службы безопасности вытянулась на мили.

В опоздании, правда, был один плюс: я напрочь забыла о тех ужасах, которые поджидали меня впереди. И Флейшман, за что ему отдельное спасибо, купил мне какие-то таблетки от тошноты в газетном киоске в аэропорту. К тому же при регистрации нам дали места рядом.

Короче, мы успели к самому окончанию посадки.

— Мы все сделали правильно, — заявил Флейшман, когда мы торопливо шли по телескопическому трапу. — Если бы приехали раньше, пришлось бы сидеть в аэропорту.

Такая вот у Флейшмана интересная логика.

Когда нас, как скотину, прогоняли мимо первого класса, я увидела знакомого мужчину, который сидел в большом, обитом кожей кресле с бокалом «Кровавой Мэри» в руке. Дэн!

Словно почувствовав мой изумленный взгляд, он поднял голову. На мгновение смутился, но тут же пришел в себя. Ослепительно улыбнулся:

— Какая приятная встреча!

И это для него ранний рейс? В половине первого?

Меня так и подмывало стукнуть его по голове. Зачем он вчера мне врал? Боялся, что я возьму его в заложники в баре отеля?

— Может, вместе поедем в Нью-Йорк? — предложил он.

— С удовольствием.

— Приглашаю на ленч.

Я засмеялась и двинулась дальше.

Когда мы уселись в плебейском салоне, Флейшман вопросительно посмотрел на меня:

— Говоришь, он хороший агент?

— Да, — выдохнула я и вытащила из кармана на спинке сиденья журнал. — На одну четверть — хороший агент, на три — сандвич с копченой колбасой.

В аэропорту наши с Флейшманом пути разошлись, так что домой я приехала одна. Когда открыла дверь, Уэнди зубной щеткой чистила плинтусы и стыки с полом и стеной, а телевизор был настроен на «Домашний канал».

— Привет! — поздоровалась я.

Подруга посмотрела на меня — радости на ее лице я не заметила.

Но как же хорошо вернуться домой! Я плюхнулась на стул и оглядела квартиру, которой мне так не хватало. Особенно…

В панике я огляделась еще раз. Макса нигде не было.

— Что ты сделала с Максом? — Приходилось признать, что за последнее время я очень привязалась к этому песику.

— Он в тюрьме.

Уэнди указала в угол. Макс сидел в пластмассовом ящике для перевозки собак с дверцей-решеткой из толстой проволоки. Выглядел ящик как тюремная камера. Макс сидел тихо, но в карих глазах стояла мольба и по доносившимся из ящика шорохам я могла сказать, что хвост пребывает в непрерывном движении.

— За какое преступление?

— Он сжевал мои сапоги.

От страха за Максуэлла по моему телу пробежала дрожь. Не приходилось удивляться, почему он такой тихий… Сам факт, что он остался в живых, следовало расценивать как чудо.

— Мне очень жаль.

Она продолжала свое занятие.

— Где Флейшман?

— Решил заехать в Коннектикут и выжать деньги из папаши, чтобы оплатить поездку.

Вот тут она посмотрела на меня.

— Насчет поездки…

— Честное слово, Уэнди, я понятия не имела, что Флейш собирается лететь в Портленд и оставить тебя одну. Ни малейшего понятия.

Она хмыкнула.

— Что между вами происходит?

— Ничего.

— Ты всегда так говоришь.

— Потому что это всегда правда. Ну почти всегда.

— Так он полетел за тобой, чтобы…

Пусть никакого удовольствия мне это не доставило, но пришлось признаваться.

— Чтобы пообщаться с авторами любовных романов.

Она мне, конечно, не поверила.

— Ладно, ответь мне на другой вопрос. Я тут лишняя? Если не учитывать необходимости приглядывать за собакой в ваше отсутствие?

— Как это лишняя? — ужаснулась я. — Что ты такое говоришь? Ты — моя лучшая подруга.

— Точно. Человек, которого ты никогда не слушаешь. Человек, которого начинают воспринимать как пятое колесо в телеге.

Господи! Я даже не догадывалась, что у нее появились такие мысли. А ведь могла бы.

— Извини, Уэнди. Я никогда не хотела, чтобы ты чувствовала себя отрезанным ломтем. Просто ты всегда занята — учеба, работа, все такое…

Судя по количеству грязи, которую Уэнди вычистила зубной щеткой, этой работой никто не занимался с тех самых пор, как плинтусы выкрасили желтоватой краской, то есть лет двадцать, а то и тридцать. Однако мне и в голову не приходило скрести их.

— Ты понимаешь, что становишься похожа на Джоан Кроуфорд[59], не так ли? — спросила я ее.

Уэнди шумно выдохнула.

— Готова спорить, Джоан Кроуфорд никогда не приходилось иметь дело с грязью, собачьей мочой и странностями соседей.

— Ты думаешь, я странная?

— Не ты… — Она передумала. — Пожалуй, ты. Ты и Флейшман — странная пара.

— Я говорила тебе, между нами ничего нет.

— Слышала. И знаешь, что из этого выйдет?

Я покачала головой.

— Ничего.

— Меня это вполне устраивает, — заявила я. — Мы только друзья.

Она бросила зубную щетку в миску с мыльной водой. Послышался плеск. Брызги полетели на пол.

— Чушь собачья. Не ври, что ничего не ждешь.

— Не жду.

— Как раз ждешь, но тебя постигнет разочарование. И не один раз.

— Откуда ты знаешь? Можешь увидеть, что у него в сердце?

— У него в сердце! Неужели мы по-прежнему подростки? Я сужу по его действиям. И вижу, что это человек, которому глубоко наплевать на нас обеих. Ты этого не замечаешь. По-прежнему ослеплена сиянием, которое окружало его в колледже, где Флейш был крутым парнем, обратившим на тебя внимание. Там мы все твердили о своих надеждах и честолюбивых замыслах. Но теперь я пытаюсь реализовать мечты и пашу как проклятая, ты пашешь как проклятая, а Флейшман по-прежнему болтается без дела и болтает о своих честолюбивых замыслах. Он — Питер Пэн с зудом писательства.

— Писать не так-то просто.

— Ты думаешь, легко стать дизайнером по свету? Или редактором? — Она покачала головой. — Дело не в том, что я не люблю этого парня, хотя, надо признать, терпение мое на исходе. Мне просто не хочется больше быть его служанкой.

— Тогда поднимись с колен и перестань скрести плинтусы, — предложила я. — Не делай того, что можно не делать.

— Но если я этого не сделаю, никто не сделает. Я больше не хочу так жить.

— Другими словами, в любом варианте ты в проигрыше. Это плохо.

Она привалилась к стене.

— Думаю, я схожу с ума, Ребекка.

И действительно, выглядела Уэнди не ахти. Работа и учеба — удовольствие маленькое. А она тянула эту лямку годами. Я чувствовала, что в этот уик-энд добавила подруге забот. Не следовало мне сравнивать ее с Джоан Кроуфорд.

— Не сдавайся, Уэн. Еще год, и ты в дамках.

— Еще год, и я, возможно, стану еще одним безработным дизайнером по свету и смогу сосредоточиться на работе в кофейне. — Она шумно выдохнула. — Знаешь, как много женщин хотят выйти замуж, но дальше отношений дело у них не идет?

Я кивнула.

— Мне же нужна хорошая квартира, и я хочу зарабатывать деньги.

— Все у тебя будет, — Я нервно посмотрела на телевизор и потянулась к пульту дистанционного управления. — А пока ты бы перестала смотреть этот канал.

— Сама знаю. Он как героин для одержимых собственным домом.

— Такое ощущение, что мы все боремся с довольно-таки странными зависимостями.

Она поджала губы, бросила взгляд в сторону закутка Флейшмана.

— За исключением некоторых. Кое для кого это всего лишь игра. — Она посмотрела на меня, в глазах появилось сочувствие. — Будь осторожнее, Ребекка. Мы живем в жестоком обществе. Оно выбрасывает людей.

Бедная Уэнди. Вот к чему приводят нагоняющие тоску пьесы, даже если ты занимаешься всего лишь освещением сцены.

В понедельник утром, по пути на работу, я наткнулась на Риту, стоявшую в наружном офисе. Она выдохнула облако дыма, через которое мне предстояло пройти, — этакий коврик перед дверью.

— Как съездила?

— Неплохо.

Теперь, когда я вернулась домой, этот уик-энд, пожалуй, стоило отнести к достижениям. Никогда я так не радовалась, входя в здание, потом в кабину лифта (надеясь на встречу с Красавчиком). Ноги сами меня несли. Но каблуки налились свинцом, когда открылись двери кабины и я увидела лицо Мюриэль.

— Я сказала подруге, что в этот уик-энд ты уезжала на конференцию и скорее всего не успела прочитать рукопись. — А на лице читалась надежда, что ее предположения не оправдались. — Я не ошиблась?

— Прочитаю на этой неделе, — пообещала я.

Опять забыла основополагающее правило: никогда не давай обещаний.

Направилась к своему кабинету с твердым намерением снять с полки «Ранчера и леди», но большую часть утра составляла финансовый отчет о командировке. Вычла половину Флейшмана за обслуживание в номере и стоимость коктейлей, которыми этот мерзавец угощал писательниц в баре, а потом попросил записать на мой счет.

В десять часов зазвонил телефон. Лайза, помощница Мерседес.

— Мерседес хотела бы с тобой поговорить.

На мгновение у меня остановилось сердце.

— Когда?

Короткая пауза, затем:

— Можно прямо сейчас.

— Хорошо. Уже иду.

После того как на ватных ногах я приблизилась к столу Лайзы, та махнула рукой: мол, путь открыт.

Я постучала в дверь кабинета Мерседес.

— Entrez-vous![60]

Я приоткрыла дверь.

Мерседес посмотрела на меня и улыбнулась:

— Вот кого мне хотелось увидеть. — Будто я заглянула в ее кабинет по собственной воле. Как будто меня не вызывали.

Может, этой фразой она пыталась снять напряженность, которая сковывала меня. Почему-то мне казалось, что я получу нагоняй за то, что на конференции проявила себя не с лучшей стороны.

Мерседес откинулась на спинку стула, выдохнула и пробормотала:

— Mon dieu![61] С чего начнем?

Я задалась вопросом, а не является ли появление на конференции моего бывшего бойфренда, пусть я его туда и не приводила, проступком, влекущим за собой увольнение.

Но Флейшмана Мерседес не упомянула. Задала другой вопрос.

— Ты слышала о психотерапевтических услугах, которые положены сотрудникам нашего издательства?

Я поерзала на стуле, не зная, к чему это ведет.

— Вроде бы я видела такой буклет…

— Да, речь о том, что есть несколько вариантов. Каждый календарный год ты можешь трижды посетить психотерапевта, или стать участницей программы, которая поможет избавиться от привычки курить, или поучаствовать в других программах согласно утвержденному списку. Одна из них помогает избавиться от алкогольной зависимости.

Я кивнула.

Она продолжала смотреть на меня.

Что-то она пыталась мне сказать, но я не могла понять, что именно. Ей требовалась моя помощь в избавлении Риты от привычки курить? Других вариантов я придумать не могла.

— Comprenez-vous?[62] — спросила она.

— Э… пожалуй, нет, — призналась я.

Она положила руки на стол, переплела пальцы.

— Несколько человек сообщили нам о том, как ты провела этот уик-энд в Портленде.

Приплыли! Все стало ясно. Я вжалась в стул.

— Не Барб Симмонс, с которой ты, вероятно, познакомилась.

Я кивнула. Я с ней познакомилась, Флейшман с ней познакомился…

— Барб понравился твой…

— Приятель, — слишком быстро вставила я.

Мерседес откашлялась.

— Я собиралась сказать, Барб понравилась твоя речь.

— Ох… — Не следовало мне ее перебивать. Теперь же мне пришлось добавлять: — Но этот человек — всего лишь мой сосед. И он член РАГ.

— Я слышала, что этот человек был твоим соседом и в Портленде.

— Клянусь, это не планировалось. Во всяком случае, мною. Все произошло…

Она взмахнула рукой, отметая мои возражения.

— Тебе ничего не нужно объяснять. Я думаю, взять с собой своего amor в деловую поездку — это так по-французски… Разумеется, при этом не обойтись без взлетевших на лоб бровей.

Ах, какая же она милая!

— Одна из писательниц, редактор которой работает у нас, сказала, что у вас была любовная ссора в коридоре и она не могла заснуть всю ночь.

Синтия. Черт бы ее побрал! Должно быть, в воскресенье позвонила Касси. А уж та наверняка влетела в кабинет Мерседес в 8.01.

Я покачала головой:

— Больше ничего подобного не случится.

— Хорошо. Как я и сказала, меня это не касается.

Значит, за мной числилось что-то еще?

— Откровенно говоря, Ребекка, речь идет о твоей проблеме со спиртным.

Я вытаращилась на начальницу. У меня проблема со спиртным? Да, я выпила вина, когда сидела в ресторане с Дэном, но там пили все. И я не включила в финансовый отчет расходы, связанные с содержимым мини-бара.

Она постаралась дать мне намек.

— Самолет…

Неприятные воспоминания вернулись, и я едва не стукнула себя по голове.

— У меня был приступ воздушной болезни.

Брови Мерседес скептически изогнулись.

— Это правда. Я в ужасе от самолетов, а мой… он всего лишь мой сосед, как я и сказала… убедил меня, что я должна плотно позавтракать, потому что в самолетах плохо кормят, вот я и…

— Понятно, — прервала она меня. — Дальше можешь не рассказывать.

У меня не было уверенности, что она поняла. Наоборот, похоже, я окончательно убедила ее в том, что вру, не краснея, металлический шкафчик-бюро в моем кабинете набит бутылками (возможно, она считала, что это тоже так по-французски), а все мои деловые поездки я заканчиваю с абажуром настольной лампы вместо шляпы на голове. Потому что я наверняка выглядела виновной во всех смертных грехах.

— Все это была одна большая ошибка, — пролепетала я. — Очень сожалею, если нанесла ущерб репутации «Кэндллайт».

Судя по всему, она и ждала искреннего раскаяния.

— Я уверена, что издательство ты не подвела.

Конечно, нет, если не считать, что приехала на конференцию с посторонним мужиком, да еще выблевала все выпитое поутру вино.

— И твое выступление приняли очень хорошо. Я скажу Рите, чтобы она послала тебя в Уичита-Фоллс.

Я наклонилась вперед:

— Куда?

— В Уичита-Фоллс, штат Техас. Там каждый август проводится региональная конференция.

Меня отпустили, и я поплелась в свой кабинет. Как только отвернулась от Мерседес, смущение уступило место ярости. Мне хотелось вцепиться Касси в волосы. Сказать Мерседес, что я алкоголичка!

Мне объявили войну.

Андреа заскочила в мой кабинет.

— Что случилось? Здесь все гудит.

— Насчет чего? — полюбопытствовала я.

— Насчет тебя. — Она тихонько закрыла за собой дверь. — Господи, что ты там учудила на конференции?

— Ничего особенного.

Она уселась перед моим столом, наклонилась ко мне:

— Так кто этот ослепительно красивый парень, с которым ты живешь, и почему ты мне никогда ничего о нем не говорила?

— Потому что говорить нечего.

— И ты еще вздыхаешь по тому мужику в лифте и Дэну Уитерби! Господи! Похоже, твоя добыча лучше.

— Он не добыча. Это мой сосед.

Она моргнула.

— Тогда что он делал в твоем номере в отеле?

— Он… видишь ли, внезапно приехал в Портленд, и ему потребовалось место, чтобы переночевать.

Она мне, похоже, не поверила.

— А что произошло за обедом с Дэном Уитерби?

Я покачала головой.

— Ага. — Ее, похоже, искренне расстроила моя неудача, и это радовало. — Господи, наверное, у меня уик-энд прошел лучше, чем у тебя, а я всего лишь помыла ванную.

— Уичита-Фоллс, это где? — спросила я.

— В Техасе.

— Прохладное живописное местечко?

— Сухая жаркая пустыня.

Я тяжело вздохнула. Техас в августе… Мерседес еще не уволила меня, но у меня сложилось ощущение, что мои акции падают.