Розовое гетто

16

По дороге домой я репетировала речь, с которой намеревалась обратиться к Флейшману. Разумеется, не вслух. Никто бы в метро и не обратил внимания на конторскую крысу, что-то бормочущую себе под нос, но я еще гордилась тем, что со стороны выгляжу психически здоровой.

Я не собиралась ни визжать, ни ругаться. Хотела излучать спокойствие и здравомыслие, чтобы никто не спутал меня с неуверенной в себе, нервной, чокнутой Ренатой. Да, она была выдуманным персонажем, но за один день стала для меня совершенно реальной, будто слабоумная сестра-близнец, которую я пыталась избегать всю жизнь, а она взяла и где-то раздобыла номер моего сотового телефона.

Одна мысль не давала мне покоя: а если «Разрыв» понравится Мерседес? Когда я читала это чудовищное сочинение, мне казалось, что передо мной не роман, а некая история, которую рассказывает непосредственный участник событий. И каждое из этих событий выставляло меня на посмешище. Теперь, прокручивая рукопись в памяти, я пыталась понять, как воспримет эту книгу заведующая редакцией «Кэндллайт букс», которая и определяла политику издательства. Где место этой книги в нашей издательской вселенной? В «Почерке мастера»? Флейшман в авторах бестселлеров не числился. Вообще не числился в авторах. Серия «Девушка в городе»? Он не был девушкой. И «Разрыв» определенно не укладывался в традиционные рамки жанра любовного романа.

Вывод особенно грел мне душу. Флейшман полагал себя экспертом по части любовных романов. Читая их четыре месяца кряду и посетив одну конференцию мастеров, он видел себя экспертом. Но посмотрите! В первой же своей попытке встроиться в этот жанр он сочинил оскорбляющую мою честь и достоинство историю о том, как мужчина избавляется от умной женщины ради богатой сексапильной блондинки.

Я почувствовала себя в безопасности.

Практически поверила в это.

Господи, помоги!

Придя домой, я изумилась тому, что переступила порог в самом начале шестого. Не меньшее потрясение вызвало мое появление в такую рань и у Уэнди. Я обычно только собиралась домой, когда она уже уходила, чтобы провести очередной вечер среди направленных на сцену прожекторов.

— Ты выглядишь так, словно кто-то умер, — обеспокоилась подруга. — Что-то случилось дома?

Само собой, она имела в виду Огайо. Мы были достаточно молоды, чтобы называть домом место, где находились наши родители, а не съемную квартиру.

— Там все в порядке. — Я огляделась в поисках Флейшмана. — А где вундербой?

Уэнди покачала головой:

— Я пришла несколько часов назад, но его уже не было. Между вами что-то произошло?

— Ну… — До этого мой голос оставался ровным и спокойным, а тут дрогнул. Я почувствовала, что уверенность, с которой я шла домой, дала трещину и может вот-вот рассыпаться. Черт! Почему Флейшмана нет? Я приготовилась к завершающей стычке с ним. Собрала всю силу воли, чтобы отказаться от дружбы, которую мы поддерживали столько лет. А теперь все слова, которые я собрала и сформулировала в голове, испарились как дым.

Я упала на диван, опустошенная, дрожа всем телом. Не помог и Максуэлл, который, повизгивая, тут же забрался мне на колени. Он слишком много времени провел с Уэнди, которую воспринимал исключительно как злую мачеху.

— Что случилось? — повторила Уэнди.

Искренняя тревога, которая прозвучала в голосе, сработала как взрыватель. Я выложила все события этого дня. Практически пересказала всю книгу, включая малоприятные эпизоды собственного прошлого, которые теперь стали неотъемлемой частью «Разрыва». Рассказала о визите к Мюриэль в Бронкс, о встрече с Бернадиной. И о том, как по возвращении на работу узнала, что Мерседес забрала рукопись Флейшмана с собой.

Когда я закончила, лицо Уэнди пылало от гнева.

— Он действительно все это написал?

Я кивнула.

— Я в книге есть? — последовал вопрос.

Об этом я совсем не думала.

— Нет, тебя нет.

Уэнди закатила глаза. По какой-то причине тот факт, что она осталась за пределами книги, разозлил ее еще больше. Она прямиком направилась к нашему общему стенному шкафу.

— Тогда займемся делом!

— Каким?

— Соберем его вещи. Прямо сейчас.

Никто не умел переходить от слов к делу так быстро, как Уэнди.

Я вскочила. Нет, мысленно я всю вторую половину дня собирала вещи Флейшмана. А теперь, когда увидела, как кто-то делает это в реальности, запаниковала.

— Подожди…

— А чего ждать? Пусть убирается отсюда. Он написал о тебе книгу, так? Это нехорошо, так? И пусть даже Флейшман думает, что станет новой Жаклин Сюзан[85], то, что он сделал, недопустимо.

— Но…

— Это вмешательство в личную жизнь, Ребекка. Ты не должна дать ему ни малейшей возможности убедить себя, что другу такое дозволено. Ты и моя подруга, и я этого не потерплю. Не тот случай. Нет.

И Уэнди принялась за дело.

Отдернула занавеску с тропическими рыбками, начала доставать чемоданы. Все Флейшмана.

Вид этих чемоданов спокойствия мне не добавил. И тут явился Флейшман. С охапкой цветов.

Я открыла рот, чтобы заговорить, но в комнате прозвучали совсем не те слова, которые ожидала услышать. Потому что одновременно со мной открыла рот и Уэнди. При этом воздуха в легкие она набрала больше, так что ее голос полностью заглушил мой. Никакой дипломатии. Никакой сдержанности. Уэнди исповедовала совсем другой стиль.

— Сукин ты сын! — Она швырнула чемодан к его ногам. А когда Уэнди срывается на крик, земля начинает дрожать.

С чемоданом у ног, с вибрирующими стенами вокруг, Флейшман, оно и понятно, выглядел, словно его огрели обухом по голове.

Я, в общем, тоже остолбенела. Ожидала, что участниками этой сцены будем только мы с Флейшманом. Как-то не подумала про Уэнди. Но ведь она прожила с нами все эти годы. И очевидно, общая квартира, странные отношения между мной и Флейшманом, собачья моча и все такое не могли не сказаться на ее психике. Вот она и сорвалась.

Уэнди надвинулась на Флейшмана, и тому пришлось прикрываться букетом лилий как щитом.

— Как ты посмел вот так использовать Ребекку?

На его лице отразилось недоумение.

— О чем ты говоришь?

— О твоей книге. Ты написал о ней столько дерьма, и теперь еще хочешь его опубликовать! Так вот, «Кэндллайт» опубликует эту историю только через ее труп! И мой тоже. Эта книга появится в магазинах в тот самый момент, когда в аду начнут продавать мороженое.

— Уэнди…

Флейшман поймал мой взгляд. В его глазах стояла боль.

— Тебе не понравилось?

Уэнди скрестила руки на груди.

— Это очень мягко сказано.

Флейшман заметно покраснел.

— А что не так.

Я набрала полную грудь воздуха.

— Ты включил в нее…

— Ты выставил Ребекку психопаткой! — крикнула Уэнди.

Флейш прищурился, отмахнулся.

— Но что ты думаешь об истории?

Истории? Он издевался? Видел, что Уэнди в ярости, а его волновало исключительно мое мнение. Как редактора?

Вот тут я впервые подумала, что надо бы его воспринимать как автора.

— Ты думаешь, рукопись достойна публикации?

Я откашлялась.

— Не уверена. Я, во всяком случае, надеюсь, что она никогда не увидит свет.

Его словно громом поразило.

— Так ты не собираешься ее покупать?

Уэнди просто завизжала:

— Эй! Именно это она и пытается тебе втолковать!

На самом деле это пыталась ему втолковать Уэнди. Но Флейшман даже не взглянул на нее. Для него она не существовала. Безумными глазами он уставился на меня, но такое внимание не могло радовать. Потому что он видел не меня, а человека, который мог что-то для него сделать.

— Я изменил имена.

— Чуть-чуть, — указала я. — Меня эта замена не обманула, и не обманет никого из наших знакомых.

— И что? — спросил он. — Разве то, что случилось с нами, принадлежит тебе? Это была и моя жизнь. Я могу писать о ней, если хочу.

— Верно.

— Ты чересчур чувствительна. Поверь мне, если ты упустишь эту книгу, то совершишь большую ошибку.

— Флейш…

Уэнди копошилась на заднем плане, вытряхивая из шкафа одежду Флейшмана.

— Мы допустили единственную ошибку — позволили тебе так долго здесь тереться. Но с этим покончено. Тебе придется уйти, Флейшман.

Он вздрогнул. Вновь посмотрел на меня.

— Ты тоже так думаешь?

Я сглотнула слюну.

— Да.

Он положил цветы на стол, потом повернулся к нам, сложив руки на груди. И от этой его позы мне стало как-то не по себе.

— В договоре об аренде стоит моя фамилия. Помните? Я вносил залог за квартиру.

— И что? — спросила я. — Мы давно выплатили тебе нашу долю.

— Квартира принадлежит нам всем, — поддержала меня Уэнди, — и мы в большинстве.

— Да, но главное — это фамилия, указанная в договоре. Поэтому если кто-то отсюда и уедет, то не я.

— Но ты не можешь выгнать нас. — Только сейчас Уэнди осознала, какую накликала на себя беду.

— Могу. Договор аренды выписан на мое имя. По закону квартиру арендую я.

Уэнди и я уставились на него. Потом переглянулись. Что мы могли ответить?

Он вскинул руки:

— Буду великодушен. Дам вам неделю.

— Неделю?

Его брови сошлись у переносицы.

— Это наверняка больше, чем вы дали бы мне.

Поднял чемодан, подошел к шкафу и начал укладывать вещи.

— Я уезжаю в Коннектикут на несколько дней и хочу, чтобы к следующей среде вас здесь не было.

По какой-то причине, когда я представляла себе, что мы с Флейшманом все-таки разбегаемся, в моем воображении всегда возникала эмоциональная сцена. Со слезами и криками. С воспоминаниями событий из нашего общего прошлого. У меня и в мыслях не было, что все закончится короткой ссорой из-за права на аренду, а потом десятью минутами напряженного молчания, пока он набивал чемоданы вещами. Все произошло так холодно, так бездушно. Мы ничем не отличались от любых троих поссорившихся соседей. И это не делало нам чести.

Наполнив и закрыв оба чемодана, Флейшман прошествовал к столу. Взял свои цветы.

— Можете забирать телевизор. Я скоро куплю плазменную панель. — Он пристально посмотрел на меня. — Компетентный специалист уверял меня, что эту книгу будут раскупать, как горячие пирожки.

И вышел за дверь — с высоко поднятой головой, с двумя чемоданами и охапкой лилий.

Как только мы остались одни, Уэнди рухнула на диван, на лице отражался ужас.

— Я и мой болтливый язык, — пробормотала она. — Мой болтливый бездомный язык.

— Перестань, — попыталась я успокоить ее. — Ты все сделала правильно. Это было здорово.

Я села на стул, положила голову на обеденный стол, как мы делали на первом курсе колледжа, если хотели немного подремать. Максуэлл скреб лапой по моей ноге, пока я не взяла его на колени.

— Как думаешь, о ком он говорил?

— Когда?

— Кто мог сказать ему, что книга будет хорошо продаваться? Кому еще он мог дать почитать это?

— Кто знает? Может, Наташе? Но скорее всего это просто треп.

— Все может быть, но…

— Теперь у нас более серьезные проблемы, чем книга, Ребекка. Как нам найти за неделю новую квартиру?

— У тебя есть деньги? — спросила я.

— А как ты думаешь?

Я вздохнула:

— У меня тоже нет.

— Я думала, ты теперь много зарабатываешь.

— К сожалению, и трачу тоже. Не знаю, как можно получать больше денег и иметь меньше, но именно так и происходит.

Она поднялась, подошла ко мне, ухватила под мышки, практически сдернула со стула.

— Пошли.

— Куда? — Сдвигаться с места решительно не хотелось.

Но Уэнди умела настоять на своем, и мы отправились в ближайший корейский магазин, где купили лапшу, бутылку мерло и новый номер «Виллидж войс». Дома я вскипятила воду для обеда, тогда как Уэнди просматривала частные объявления.

— Я бы хотела жить на Манхэттене, — заявила она.

Я фыркнула.

— В Верхнем Ист-Сайде? Скажем, в таун-хаусе?

— Если мы собираемся переезжать, сначала нужно определить идеальный вариант, а потом искать компромисс, — указала Уэнди.

— Да, всегда приятно знать, чего у тебя никогда не будет.

Она проигнорировала мой скептицизм.

— И не придется два раза в день подолгу трястись в подземке.

Действительно, зачем трястись, если можно не трястись? И раз уж мы размечтались…

— Не помешала бы и кухня побольше. Без тараканов. — Я задумалась. — Ванная!

— И настоящая спальня с дверью, которая закрывается.

— Господи, это уже фантастика! — воскликнула я.

Мы продолжали мечтать, пока ели лапшу, запивая ее вином, поэтому почувствовали некоторое разочарование, выяснив, что с нашими финансовыми возможностями можем рассчитывать разве что на студию в Алфавит-сити[86]. Собственно, мы могли бы замахнуться на большее, если бы Уэнди позволила мне увеличить свой взнос, но она не хотела и слышать об этом.

— Если мы не будем платить поровну, все пойдет наперекосяк.

Я начала просматривать предложения в Бруклине, она же глубоко задумалась, брови сошлись у переносицы.

— Беда в том, что мы переплачиваем, потому что не можем позволить себе большего.

— Что?

— За квартиру с одной спальней просят астрономическую сумму, а с двумя спальнями — чуть больше астрономической.

Она была права. Но какая нам с этого польза? До конца вечера мы наметили несколько вариантов в Бруклине.

— Начну звонить завтра, — подвела итог Уэнди.

— Я тоже могу, — вызвалась я.

— Нет, давай я. Завтра работаю в кофейне. Играть в баристу интереснее, если одновременно кипятишь молоко и разговариваешь с агентами по недвижимости.

Уэнди всегда нравилось бороться с трудностями.

Я уже собралась улечься спать, когда ее глаза чуть не вылезли из орбит. Я сразу встревожилась, потому что смотрела она на меня.

— Ох, нет! — простонала Уэнди.

— Что такое?

Она указала на Макса, который спал у меня на коленях.

— Он не взял собаку.

Я напряглась. Неужели она хотела, чтобы Флейшман забрал Максуэлла?

— Разумеется, нет — Максуэлл принадлежит мне.

— Я не повезу этот ссущийся комок шерсти на новую квартиру!

— Нет…

— Нет-нет.

— Но это моя собака. Я несу за нее ответственность. И он давно уже ни на что не писал.

— Я думала, щенок принадлежит Флейшману…

— Ну, он был как бы нашим, но… — Паника заставила меня пуститься во все тяжкие. — Флейшман не обращал на него внимания. Портил Макса. Как только ты указала, как обучить его справлять естественные надобности в положенных местах, он стал гораздо лучше. А приучить его спать в коробке — просто гениально.

Впрочем, я сомневалась, что Уэнди клюнет на мою бесстыдную лесть.

— Проблем с ним не будет, — пообещала я. Макс, пожалуй, был единственным, что следовало сохранить от периода общения с Флейшманом.

— Так трудно найти квартиру для людей, — пробурчала она. — А найти квартиру, где можно держать собаку? За неделю? Это было бы почти чудо.

На следующее утро я проснулась как всегда. То есть поздно. Надела старое платье и бросилась к двери. Остановилась как вкопанная, увидев, что Уэнди склонилась над газетой, практически на том же месте, где я и оставила ее вчера.

— Постарайся освободиться после трех часов дня. Я хочу, чтобы мы посмотрели одну квартиру.

— Где?

— В Верхнем Ист-Сайде. Квартира вроде бы очень хорошая, и аренда всего на триста долларов больше той суммы, которую мы можем себе позволить.

— А откуда мы возьмем эти триста долларов? Она постукивала ручкой по странице с объявлениями. Очень деловая.

— Не знаю. Может, придется продать наши яичники.

Я выскочила за дверь. К тому моменту когда втиснулась в вагон подземки, квартирный вопрос уже вылетел у меня из головы. Ему на смену пришли мысли о «Разрыве».

Чем больше я думала об этой рукописи, тем крепче становилась убежденность, что Мерседес ее не возьмет. Нет, некоторые моменты, конечно, можно было назвать смешными. Флейшман — парень веселый. Разумеется, я эту книгу очень забавной не находила… и сомневалась, что кто-то другой сочтет ее смешной. С какой стати? Меня эта книга не так уж и развлекла. С тем же успехом можно было наблюдать, как кто-то отковыривает корку с ранки. Моей.

В кабинете, бросив сумку на стул и подняв голову, я увидела мужчину, вроде бы знакомого, который стоял в дверном проеме. Среднего роста, загорелый, с зачесанными назад волосами, он напомнил мне Энди Гарсиа[87]. Улыбнулся, и зубы ярко сверкнули на фоне смуглой кожи.

— Вы и есть та новенькая, — изрек он.

Мои губы изогнулись в робкой улыбке. Кого это принесло?

— Ну… относительно новенькая.

— Мерседес рассказала мне о вас много хорошего. — Незнакомец помахал мне рукой. — Продолжайте в том же духе.

— Спасибо! — пискнула я, глядя ему в спину. Он уже уходил.

Через три секунды в мой кабинет влетела Андреа.

— Господи, что он тебе сказал?

Я воззрилась на нее.

— Кто?

— Арт!

— Это был Арт Сальваторе?

— Разумеется. А кто же еще? — Она скорчила гримаску. — Ну почему он не остановился у двери моего кабинета?

— Может, не так уж это и хорошо, его остановка у моей двери, — ответила я.

Мне уже было как-то не по себе, когда я направлялась выпить кофе. По пути ко мне присоединилась Линдси.

— Готова к крупному плану? — спросила она.

Если это была какая-то шутка, то я ее не поняла.

— Твое интервью для статьи «Поднимая волну» в «Ка-эм», — уточнила она. — Разве вы договаривались не на сегодня?

Ох черт!

Я остановилась, словно уперлась в стену. Встреча с журналисткой «КМ» за ленчем. Ну конечно!

Не будь я в публичном месте, мало того — там, где меня принимали за профессионала, — я бы позволила коленям подогнуться, упала бы на пол, принялась молотить кулаками по ковру и рыдать. Ну до чего все ужасно. Я в старом платье, без украшений, без косметики. Возможно, меня могли бы принять за ту, кто поднимал волну в хрущевской Москве, но только не здесь, не в начале двадцать первого века. Куда больше я смахивала на законченную неудачницу.

— Я забыла. Напрочь, — в отчаянии вырвалось у меня. — Посмотри! В таком виде я не могу встречаться с прессой!

Лоб Линдси на мгновение наморщился, но тут же разгладился, она пожала плечами. Я догадалась, что на шкале серьезности ошибок, которые можно допустить на работе, появление на интервью в повседневном, а не в парадном наряде даже не значилось.

— По-моему, выглядишь ты нормально…

Ее слова не успокаивали. Андреа как-то рассказала мне, что в свой второй рабочий день Линдси появилась в издательстве в топике, купленном на распродаже уцененных вещей.

Она еще раз оглядела меня.

— Но раз уж ты упомянула об этом…

Я застонала.

— Не волнуйся. После совещания мы тебя подкрасим.

Я остановилась как вкопанная. Похоже, остановилось и мое сердце.

— Какого совещания?

— Разве ты идешь не в конференц-зал?

Святой Боже! Еженедельное редакционное совещание. Я забыла и об этом. Явно назрела необходимость для трансплантации мозга.

Я помчалась за кофе (не могла пойти на совещание, не заправившись кофеином), обдумывая идеи для интервью. Которых не было. С журналисткой «КМ» мне предстояло встретиться в каком-то японском ресторане. Съездить домой и переодеться времени не было. Не было шкафа с одеждой и в моем кабинете. Из косметики — разве что завалявшийся в сумке тюбик помады.

Может, по пути на интервью я успела бы забежать в «Блумингдейл» и накраситься выставленными там образцами? Неплохо бы заодно купить и новое платье, но вчера вечером я поклялась Уэнди максимально ограничить расходы.

Все эти мысли вертелись у меня в голове, когда я наливала в чашку кофе и добавляла сливки. Потом поспешила в конференц-зал и села за стол, когда Мерседес уже стучала молотком по столу, призывая всех к тишине. Увидев меня, перестала стучать и воскликнула:

— Гений прибыл!

Я покраснела, решив, что это издевка. Судя по смешкам за столом, точно так же восприняли эту фразу и остальные.

Но Мерседес не собиралась поднимать меня на смех.

— Гений, — повторила она.

Я посмотрела на стопку листов, которая лежала перед ней. К собственному ужасу, узнала рукопись Флейшмана, а желтые птички, разбросанные по тексту, указывали, что она отнеслась к сочинению серьезно. Что рукопись ей понравилась. Она даже принесла ее на совещание, чтобы поставить всем в пример, а такое случалось крайне редко.

Я вжалась в стул.

— Ребекка принесла мне книгу, которая открывает новое направление. Ничего подобного раньше мы не делали. Я уже сделала копию и отдала Арту. Он прочитал первую главу и пришел в восторг.

Я стала сползать со стула. Так вот почему Арт остановился у моего кабинета.

Мэри Джо с подозрением смотрела на рукопись.

— Если мы не делали ничего подобного, почему ты думаешь, что книга подойдет для «Кэндллайт»?

— Потому что перед ней нельзя устоять, — выпалила Мерседес. — Это сочетание Ника Хорнби и Бриджет Джонс плюс немного Роберта Джеймса Уоллера.

— Кто такой Роберт Джеймс Уоллер? — спросила Маделайн.

— «Мосты округа Медисон», — объяснил ей кто-то.

Она наморщила лобик:

— Этот занудный фильм? Но он же о стариках.

— Я только хочу сказать, что книга эмоциональная, трогательная. Но при этом и веселая. Ника Хорнби там больше всего.

Андреа покачала головой:

— Я поняла. Новый голос в женской литературе — мужчина. Великолепно.

— Это любовный роман с перчинкой, — кивнула Мерседес. — Герой, который выводит из себя, но остается желанным. В фильме эту роль отлично исполнил бы Джон Кюсак.

— Ой! Мне нравится Джон Кюсак! — воскликнула Маделайн. А может, хором воскликнули все сидящие в конференц-зале. Кому же не нравился Джон Кюсак?

Теперь уже никто не собирался спорить, что эта книга — удачная находка.

Мне хотелось биться головой об стол. Наконец-то я поняла, что означает выражение «катастрофический успех».

Как ей могла понравиться эта книга? И что мне теперь делать? Мои наихудшие страхи сбылись. Я навечно останусь на бумаге бывшей подружкой, невротичной последовательницей Дженни Крейг.

Мерседес постучала ручкой по лежащему перед ней блокноту.

— Раз уж мы заговорили о фильмах… — Она нашла взглядом Лайзу, которая сидела чуть ли не у самой двери. — Лайза, проследи, чтобы рукопись попала на киностудии. Быстро.

— Но у нас нет контракта, — пискнула я.

И никогда не будет. Перед моим мысленным взором пронеслись «картинки» вчерашнего вечера. Я точно помнила, как Уэнди заявила «через мой труп» и «в тот самый момент, когда в аду начнут продавать мороженое», оценивая шансы Флейшмана опубликоваться в «Кэндллайт».

Вот влипла! Я не хотела, чтобы эта книга увидела свет, но если бы этого не произошло, вину возложили бы на меня. Из гениев переквалифицировали бы в круглые идиотки. Классическая ситуация: куда ни кинь — всюду клин.

Я отчаянно пыталась отыскать в сложившейся ситуации светлую сторону. Ладно, по всему выходило, что книга должна была отлично продаваться. Может, я преувеличила личный аспект. Флейшман вставил в историю кусочки автобиографии, но что с того? Многие ли это заметят? Может, несколько наших общих знакомых, все мои родственники, но надо ли принимать их во внимание?

— С этим проблемы быть не должно, не так ли? — спросила Мерседес. Посмотрела на меня, возвращая к вопросу приобретения прав. Я впала в панический ступор. — Как я понимаю, это первая книга, а ты к тому же знаешь автора лично…

В конференц-зале, как мне показалось, воцарилась гробовая тишина. Я откашлялась.

— Так и есть, но…

— Исходя из посвящения, я предположила, что ты очень близко знакома с этим Джеком Флейшманом. — Мерседес глянула на первую страницу. — «Ребекке Эббот, которая вдохновляла меня на все строки…»

Мэри Джо стрельнула в меня любопытным взглядом.

— Какой-то персонаж срисован с тебя?

Мерседес разве что не хлопнула себя по лбу.

— Ты очень похожа на эту Ренату, не так ли?

— В нее влюбляются? — последовал вопрос одной из редакторш.

— Нет, ее бросают. — Теперь откашлялась Мерседес. — Извини, ее отсекают, рвут с ней отношения. — Она наклонилась ко мне: — Ты действительно потеряла невинность на заднем сиденье мини-вэна «крайслер»?

Я застонала.

— Это же художественное произведение.

— Одну секунду… — сказала Андреа и замолчала. Судя по всему, складывала два и два. Я пыталась остановить ее полным мольбы взглядом, но она SOS не уловила. — Флейшман? Твой сосед? Этот безумный парень, который прилетел в Портленд? Когда ты была там на конференции?

— Да. — Мой голос стих до мышиного писка.

Она покачала головой:

— И теперь он написал книгу о том, как бросает тебя? Говнюк.

С одной стороны, я бы с радостью придушила ее. С другой — я понимала, что будет лучше, если все выплеснется сразу, а не будет вылезать частями и в самые неподходящие моменты.

Вероятно, Мерседес мое унижение совершенно не волновало.

— Прекрасно! Если этот парень живет с тобой, заключить с ним контракт не составит труда.

Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы освободить горло от огромного комка, лишившего меня дара речи.

— Не совсем так. И я не знаю, только ли нам он предложил свою рукопись.

Последнее заявление вызвало гул недовольства. Подобная политика (одновременное направление рукописи в несколько издательств) не приветствуется. Во-первых, если книгу хотят взять не в одном, а в двух или трех издательствах, возникают трения. Одному издателю приходится перебивать ставку другого, а это никому не нравится. В «Кэндллайт» ценили верность авторов. А одновременная отправка рукописи в несколько издательств, пусть автора-новичка, предполагала отсутствие этой самой верности.

Мерседес нахмурилась. Она-то решила, что дело в шляпе.

— У него есть агент?

— Нет. — По крайней мере в этом я не сомневалась.

— Тогда, полагаю, проблем не возникнет.

— Двадцать штук? — спросила Мэри Джо.

— Надеюсь, не больше.

Двадцать тысяч? Голова у меня пошла кругом. Хотелось рыдать. Мне придется предлагать Флейшману двадцать тысяч долларов за то, что он прилюдно оскорбляет меня на страницах своей книги?

Я все еще думала об этом, когда редакторам начали раздавать списки долгов.

— И кто чемпион этой недели? — спросил кто-то.

Я посмотрела на листок и ахнула.

Мэри Джо рассмеялась, посмотрела на меня. Сверкнула улыбкой.

— Похоже, что гений.

По пути на интервью я забежала в «Блуми». Накрасилась, купила веселенький шарфик (на распродаже, всего за двадцать три доллара, считай, украла) вроде того, что носила Мерседес. И к тому времени, когда покинула магазин, выглядела уже более презентабельно — во всяком случае, от плеч и выше.

Алекс Кин, журналистка «КМ», выбрала для встречи японский ресторан, расположенный в подвале современного здания на Пятой авеню. Столики стояли у стен. В отделке преобладала черная эмаль, изредка перемежающаяся желтыми пятнами кадок с бамбуком. В зале стояла тишина, если не считать плеска, который доносился из бассейна с золотыми рыбками.

Девушка в черном брючном костюме, вероятно распорядительница, направилась ко мне, но не успела подойти, как за спиной раздалось:

— Ребекка?

Я повернулась, и мне пришлось задирать голову. Роста в Алекс Кин было пять футов и десять дюймов, но с пятидюймовыми каблуками она определенно могла претендовать на место в команде Национальной баскетбольной ассоциации. И на таких каблучищах журналистка передвигалась легко и уверенно, словно была в кроссовках. По телефону голос ее звучал очень деловито, но я никак не ожидала увидеть рыжеволосую великаншу в длинном черном кожаном пиджаке. Никто бы не подумал, что такая дива — сотрудник профессионального журнала, освещающего проблемы издательского бизнеса. Судя по ее внешнему виду, она имела самое непосредственное отношение к империи «Конде Наст»[88].

— Вы — Ребекка, не правда ли?

Я кивнула.

Она оглядела меня с головы до пят.

— Вы не такая, как я ожидала.

Очевидно, «поднимающие волну» выглядели иначе. Но по крайней мере помада у меня была самого модного цвета осенней коллекции от «Эсти Лаудер». И на тот момент только помада и вселяла в меня уверенность.

Метрдотель проводила нас за столик. Я обрадовалась, увидев, что от другой пары обедающих мы отделены одной из кадок с бамбуком. То есть можно было не опасаться неловких взглядов соседей, делавших вид, что не слышат ни единого слова нашего разговора. Благодаря бамбуку и мужские голоса долетали до нас только шумовым фоном.

У Алекс и меня взяли заказы. С минуту мы сидели молча, маленькими глотками пили горячий чай.

— Мерседес Коу так расхваливала вас, что просто потрясла меня, — первой заговорила Алекс.

Я нахмурилась:

— Потрясла?

— Убедила включить в статью кого-то из «Кэндллайт». Поначалу мы не собирались этого делать. — Она пожала плечами. — Я хочу сказать, дамские романы — это здорово. Моя бабушка покупает их чемоданами. Но они…

— Непрестижны.

— Именно!

Я улыбнулась, пытаясь решить, как на это отреагировать. Подняться и гордо уйти выглядело бы достойно, но Мерседес действительно хотела, чтобы издательство попало в эту статью, и я не могла провалить интервью.

— Мы постоянно стараемся изменить отношение людей к дамским романам, — ответила я. — Может, мне удастся изменить ваше.

Алекс скептически рассмеялась.

— Что ж, Мерседес переубедила меня насчет интервью. Мерседес и стечение обстоятельств. Молодого редактора из «Кнопф»[89] уволили в тот самый момент, когда мы уже договорились об интервью. Мерседес сказала, что вы потрясающий редактор, у вас полным-полно новых идей. Где вы учились?

Я назвала маленький гуманитарный колледж в Огайо, и ее глаза потухли. Собеседница явно теряла ко мне интерес.

Мне стало как-то не по себе… и не потому, что на лице Алекс явственно читалась простая мысль: она бы предпочла сидеть за столиком с молодым, подающим надежды парнем из солидного издательства — скажем, из «Рэндом-Хаус». Мне не давало покоя другое. И наконец я осознала, что именно: мужские голоса, доносящиеся из-за соседнего столика, казались знакомыми. Очень знакомыми.

И пока Алекс рассказывала, как она волновалась из-за того, что может опоздать на наш ленч, потому что разговаривала по телефону с Джонатаном Фрэнзеном[90], я воспользовалась моментом, чтобы сквозь листочки бамбука рассмотреть наших соседей. Не уверена, что я вскрикнула. Скорее всего крик прозвучал в моей голове.

Рядом со мной сидел Флейшман. Но это было далеко не самое худшее.

Потому что компанию за столиком ему составлял Дэн Уитерби.