Розы любви

Глава 16

Стоя вместе с Никласом в короткой цепочке почетных гостей, которых хозяин дома приветствовал первыми. Клер спросила:

— Вы уже виделись с герцогом после приезда в Лондон?

— Я нанес ему визит, но его не было дома, и я оставил свою карточку. — Никлас улыбнулся. — После этого Рэйф послал мне записку с приглашением на этот бал и угрозой притащить меня сюда за шкирку, если я не явлюсь добровольно.

— Очень может быть, что здесь вы успеете только поздороваться, а побеседовать будет уже невозможно, — заметила Клер. — Все говорят, что по-настоящему модный лондонский бал должен быть очень многолюдным.

— Рэйф не следует моде, он ее устанавливает. Поскольку он не любит шумных толп, на его приемах не бывает чересчур больших сборищ. Так оно удобнее, к тому же можно чувство-рать себя одним из избранных.

Клер бросила на пего лукавый взгляд.

— Раз незамужних девиц не пускают на его балы, он, наверное, даже не даст себе труда рассылать им приглашения?

— Благовоспитанные девственницы Рэйфа не интересуют, — сухо ответил Никлас и, показав рукой на женщину, стоящую рядом с хозяином дома, добавил: — Это леди Уэлкот, его нынешняя любовница, во всяком случае, так утверждает Люсьен.

— Замужняя женщина?

Никлас кивнул.

— Рэйфа интересуют только те женщины, которые замужем. Они знают правила и не влюбляются в него, а стало быть, и не доставляют неприятностей.

— Значит, в светском обществе прелюбодеяние является чем-то само собой разумеющимся, так сказать, образом жизни? — тоном истой дочери проповедника спросила Клер. Никлас пожал плечами.

— Поскольку многие аристократические браки заключаются ради увеличения состояний и приобретения выгодных родственных связей, едва ли следует удивляться, что супруги ищут утех в чужих постелях.

Значит, вот почему Никлас изменял своей жене? Но даже ее сегодняшнее великолепное платье не смогло придать Клер достаточно храбрости, чтобы задать ему такой вопрос. Вместо этого она сказала:

— Но ведь герцог занимает такое положение, что вполне мог бы жениться на той, кого выбрал бы он сам.

— Однажды он чуть было это не сделал — только-только закончив Оксфорд, по уши влюбился в какую-то девицу. Я ее никогда не видел, поскольку в ту пору еще учился в университете, но он писал мне о ней всякий бессвязный вздор: что она, дескать, богиня, сошедшая на землю, и они официально объявят о своей помолвке, когда закончится светский сезон[20]. На моей памяти это был единственный раз, когда Рэйф проявил неуравновешенность.

— И что же случилось? Эта девушка умерла, и потом он так и не встретил никого, кто мог бы с ней сравниться? — с сочувствием спросила Клер.

— Нет, она предала его. Разве не к этому сводится любовь? — с жестким блеском в глазах ответил Никлас.

Клер почувствовала себя так, словно ее внезапно ударили в солнечное сплетение, вышибив из легких весь воздух. Овладев собой, она возмущенно воскликнула:

— Это самое циничное суждение, которое я когда-либо слышала в жизни!

— Да? А меня опыт научил, что оно содержит чистую правду. Каждый, кто уверял, что любит меня… — тут он осекся.

Поняв, что Никлас только что случайно посвятил ее в одну из тех горестных тайн, которые сделали его тем, чем он стал, она взяла его напряженную руку в свою.

— Я думаю, некоторые говорят, что любят, когда на самом деле ими движет вовсе не любовь, а нужда или желание управлять другим человеком, или какой-либо иной столь же эгоистический мотив, — сказала она задумчиво. — Однако есть и такие люди, как Оуэн и Маргед Моррис или Эмили и Роберт Холкрофт. Разве вы считаете, что их любовь сводится к предательству?

Его рука медленно сжала ее пальцы.

— Пожалуй, нет. Возможно, честная любовь — это талант или же попросту везение, удача, которая у одних есть, а у других нет.

— Иногда и мне так кажется, — с сожалением согласилась Клер. — Но если вы не верите в любовь, то во что же вы верите?

Немного помолчав, он ответил:

— Наверное, в дружбу.

— Однако глубокая дружба — это тоже род любви.

— Возможно, что и так. — Он иронично улыбнулся. — Но поскольку в этом случае ставки намного ниже, предательство становится менее вероятным, что делает дружбу намного безопаснее.

Достигнув головы вереницы почетных гостей, Клер наконец смогла разглядеть герцога Кандоувера, пока он разговаривал с парой, которая стояла впереди. Герцог оказался высоким, красивым и почти таким же смуглым, как Никлас; его аристократические манеры показались Клер столь же естественными для него, как дыхание. Вежливый, любезный, сдержанный — олицетворение истинного английского джентльмена.

Гости, стоявшие впереди, прошли дальше, и герцог повернулся к Никласу и Клер. Его лицо вмиг озарилось улыбкой.

— Никлас! Рад, что ты смог прийти. — Его рукопожатие было исполнено неподдельного энтузиазма. — Возможно, сегодня у нас не будет времени поговорить, так что надеюсь, ты согласишься позавтракать со мною завтра в «Уайтс-клубе».

Как и Люсьен, герцог понравился Клер сразу же. Первый завоевал ее симпатию тем, что, не раздумывая, вступился за незнакомого мальчика в неравной школьной драке, а второй — тем, что был нескрываемо рад встрече со старым другом. Хотя Никлас имел низкое мнение о любви, он явно обладал даром заводить друзей.

— Рейф, это мой друг мисс Морган, — сказал он. Последний разговор с Никласом дал ей повое представление о том, что это значит для него — представить ее как друга.

— Очень рада с вами познакомиться, ваша светлость, — улыбнувшись, проговорила Клер.

Он ответил ей изящным поклоном.

— И я тоже, мисс Морган.

В отличие от Никласа у него были типично английские серые глаза, и в их спокойной глубине Клер увидела одновременно любопытство и мужское одобрение. Завершая церемонию представления, он сказал:

— Леди Уэлкот, позвольте представить вам графа Эбердэра и мисс Морган.

Любовница герцога была несколько старше его и выглядела лет на сорок. То была импозантная белокурая дама; лицо ее говорило о практическом складе ума. Такая не воспылает безумной любовью, тем более к мужчине, который не имеет охоты до чувствований, нарушающих его покойную, упорядоченную жизнь. Клер подумала о «богине, сошедшей на землю», которая сделала Рэйфа таким, и подавила вздох. Так много людей жаждут любви, но ее, похоже, никогда на всех не хватает…

Леди Уэлкот небрежно кивнула Клер, но, увидев Никласа, просияла.

— Лорд Эбердэр, — сердечно сказала она, протягивая ему руку для поцелуя, — возможно, вы меня не помните, однако мы с вами встречались… По-моему, это было в Блекхеймс.

Он склонился к ее руке.

— Разумеется, я вас помню. Я никогда не забываю привлекательных женщин.

Леди Уэлкот имела слишком большой опыт в светских беседах, чтобы тут же расплыться в самодовольной улыбке, однако, по мнению Клер, — правда, наверняка предвзятому — была весьма к этому близка. Грациозно помахивая веером, се милость сказала:

— Теперь, когда вы вновь в Британии, я надеюсь, мы будем часто видеть вас в Лондоне.

— Весьма вероятно. — Его улыбка была полна очарования; впрочем, таковы были все его улыбки.

Герцога этот разговор, похоже, слегка забавлял, Клер же с трудом подавляла желание хорошенько лягнуть в щиколотку одного из собеседников: то ли Никласа, то ли леди Уэлкот. Никлас искоса бросил на нее насмешливый взгляд, и Клер подумала, что он наверняка прочитал ее мысли. Обращаясь к герцогу, он невозмутимо сказал:

— Мы непременно поговорим с тобою, Рэйф. Если нам те удастся сделать это сегодня, мы встретимся завтра в «Уайтс-клубе».

Взяв Клер под руку, он провел ее в огромных размеров коридор, потом повернул налево, к бальной зале.

— Чтобы иметь успех в обществе, Клер, вам надо научиться контролировать выражение своего лица. Я боялся, что вы вот-вот укусите леди Уэлкот.

— Я не стремлюсь к успеху в обществе, — едко ответила Клер. — А что до этой стареющей дамы, леди Уэлкот, то с ее стороны было весьма невежливо столь откровенно выражать свой горячий интерес к вам в моем присутствии.

Он ухмыльнулся.

— Что это? Кажется, я улавливаю признаки ревности? А я-то думал, что это один из семи смертных грехов.

— Ревности среди смертных грехов нет, но есть зависть, а также жадность, похоть, гнев, обжорство, гордыня и лень.

— Я знаю этот перечень назубок. — В его глазах плясали веселые огоньки. — Ведь каждому нужны какие-то идеалы, чтобы было к чему стремиться.

Клер не могла не рассмеяться.

— Вы просто невозможны!

— Я стараюсь, — скромно ответил Никлас. Они прошли под аркой из алых цветов и очутились в большой бальной зале, полной великолепно одетых мужчин и женщин, которые неторопливо прохаживались, поскольку один танец кончился, а следующий еще не начался. Однако хотя для Клер этот бал был первым выходом в свет, се привлекли не люди, а убранство залы, поистине достойное удивления. И стены, и высокий потолок были выкрашены в черный цвет; они поглощали значительную часть света люстр и создавали таинственную призрачную атмосферу, а кроме того, служили весьма эффектным фоном для хорошо освещенных мраморных статуй, которые стояли на пьедесталах по краям залы. Все скульптуры были выполнены в натуральную величину и изображали женщин в легких классических одеяниях, оставляющих открытыми обширные участки тела.

— Эти древние греки и римляне не отличались строгостью в вопросах морали, не так ли? — заметила Клер. Никлас усмехнулся.

— Понаблюдайте за этими статуями. Клер последовала его совету и изумленно ахнула, когда одна из белых фигур переменила позу.

— Силы небесные, да ведь они живые!

— Рэйф любит, чтобы его балы запоминались надолго. — Никлас показал на другую «скульптуру»: прислонившийся к се пьедесталу томный господин о чем-то говорил с возвышающейся над ним обольстительной женской фигурой. — Должно быть, это особы вольного поведения, которым щедро заплатили, чтобы они покрыли себя с головы до ног свинцовыми белилами и пудрой и неподвижно простояли весь вечер. Полагаю, тот субъект пытается сейчас договориться о приватной встрече со своей любимой нимфой.

— И герцог не будет возражать?

— Ну, ему бы не понравилось, если б одна из его «статуй» вдруг спустилась с пьедестала и удалилась в укромный уголок с этим вот типом, однако думаю, что по окончании бала они могут поступать как им угодно.

Клер заметила, что фальшивая скульптура медленно опустила набеленное веко, подмигивая джентльмену, который поглаживал ее босые ноги. Чрезвычайная скудость одеяния не оставляла сомнений в том, что ее великолепные формы имеют чисто природное происхождение и никакие ухищрения модисток здесь ни при чем.

— Я начинаю понимать, почему люди отказываются приводить сюда своих невинных дочерей, — еле слышно пробормотала Клер.

В эту минуту с галереи грянула музыка; дамы и кавалеры сразу же начали строиться в два ряда, напротив друг друга Клер вдруг осознала, что постукивает ногой по полу в такт мелодии.

— Хотите потанцевать? — спросил Никлас.

— Я не умею, — ответила она с плохо скрытым сожалением.

— Ах да, я и забыл, что методистские каноны не допускают танцев. — Он опустил взгляд на ее ритмично постукивающую туфельку, а когда Клер поспешно спрятала ногу под подол, сказал:

— Это довольно простой контрданс[21]. Посмотрев на него один раз, вы сможете принять участие, когда заиграют следующий, если, конечно, вам позволит совесть.

— Моя совесть уже несколько недель как онемела от слишком частых потрясений. Хуже ей уже не будет, даже если я пущусь в пляс, — по некотором размышлении промолвила Клер.

За первым контрдансом последовал второй, и Клер с Никласом присоединились к танцующим. Это было чудесно! Поскольку чувство вины было ею решительно подавлено, Клер ощущала себя на верху блаженства. Она споткнулась только один раз, к счастью, именно тогда, когда Никлас был рядом и смог ее подхватить…

Оркестр заиграл вальс, и они отошли к стене залы.

— Ну и как вам пресловутый «безнравственный» вальс? — спросил Никлас. — Неужели он и впрямь способен привести к падению западной цивилизации?

— Пожалуй, нет. — Ее глаза следили за плавно скользящими парами. — Мне кажется, что его очень приятно танцевать с тем, кто тебе сильно нравится, и довольно противно с человеком, который тебе не по душе.

— Если хотите, я могу пригласить учителя, чтобы он научил вас вальсировать. Освоить этот танец самой довольно сложно.

Предложение было соблазнительным, но в душе Клер шевельнулось сомнение — очевидно, в ее совести еще теплилась жизнь.

— Благодарю вас, но думаю, в будущем мне вряд ли доведется танцевать вальс.

— Поживем — увидим, — загадочно ответил он. Внезапно к Никласу со всех ног устремилась какая-то пышная, грудастая рыжая особа. Не обращая никакого внимания на Клер, она бросилась ему на шею и заверещала:

— Старина Ник, душка, ты вернулся! Ты должен непременно заглянуть ко мне. Адрес — Хилл-стрит, 12. Мой нынешний покровитель возражать не будет.

Никлас невозмутимо отлепил ее от себя.

— В прошлый раз ты говорила то же самое, Илсана, и дело кончилось дуэлью. К счастью, тогдашний твой содержатель оказался чертовски плохим стрелком, хотя в той истории прав был он, а не я: вряд ли я мог отрицать справедливость его обвинений.

— Генри ничего не умел делать хорошо — потому-то я и пригласила тебя в тот раз. — Не проявляя ни малейших признаков раскаяния, она похлопала его по запястью сложенным веером из слоновой кости. — Так когда ты сможешь прийти?

— Извини, но я занят другими делами. — Он взглянул на застывшее лицо Клер. — Кроме того, я никогда не совершаю одну и ту же ошибку дважды.

Кокетливая улыбка исчезла с лица рыжей; она надула губы.

— Да я пригласила тебя просто из вежливости, ради нашей прежней дружбы. — Раскрыв веер, она принялась быстро-быстро им обмахиваться. — На самом деле ты мне вовсе не нужен. Рост моего нынешнего покровителя шесть футов четыре дюйма[22], и все что надо у него вполне этому соответствует. Вместо того чтобы оскорбиться, Никлас расхохотался.

— Ты совершенно права, Илсана! Зачем тебе тратить время на такого жалкого типа, как я?

Накрашенные губы рыжей невольно снова растянулись в улыбке, и она впервые посмотрела на Клер.

— Наслаждайся, пока можешь, голубка. Лучше Старины Ника никого нет — и в постели, и вообще.

Когда Илсана, покачивая широкими бедрами, отошла, Клер желчно спросила:

— Здесь что, все женщины делятся на две категории: тех, с которыми вы переспали в прошлом, и тех, которые надеются переспать с вами в будущем?

Уголки губ Никласа дрогнули.

— По-видимому, убеждать вас не портить себе кровь по пустякам — напрасный труд. Однако заметьте — я ведь не принял ее предложения. Хоть я и виновен в стремлении соблазнить вас, в том, что погубил вашу репутацию и во множестве других, более мелких прегрешений, но одного я не сделаю никогда — не стану унижать вас перед другими.

Никлас положил руку на ее затылок и стал медленно массировать. Клер с сожалением подумала, что он видит ее насквозь. Хотя в большинстве семи смертных грехов она была неповинна, один грех числился за нею несомненно — грех гордыни, и для нее было бы невыносимо, если бы Никлас прилюдно предпочел ей эту вульгарную рыжую шлюху.

— По-моему, вы сказали, что куртизанки будут вести себя скромнее, нежели светские дамы.

— Из каждого правила есть исключения.

— Добрый вечер, Никлас, добрый вечер, мисс Морган, — послышался знакомый голос. Легким неторопливым шагом к ним приближался лорд Стрэтмор. — Послушай, Никласу мне кажется, я только что видел Майкла, направлявшегося в комнату для игры в карты. Правда, я не вполне уверен, что это был он, — между нами было слишком большое расстояние.

— Отлично. Надеюсь, теперь мне наконец-то удастся его поймать, — ответил Никлас. — Ты побудешь с Клер до моего возвращения?

— Разумеется.

Глядя, как Никлас прокладывает себе путь сквозь толпу, Стрэтмор задумчиво сказал:

— Вот вам наглядный пример пользы межпородного скрещивания.

— Что вы имеете в виду? — переспросила огорошенная Клер.

Стрэтмор кивнул в сторону удаляющегося Никласа.

— Сравните его со всеми этими аристократами с жиденькой голубой кровью.

Клер рассмеялась, мгновенно поняв, что он хотел сказать: во всей бальной зале не было ни единого мужчины, в котором чувствовалась бы такая же гипнотическая жизненная сила, как в Никласе.

— Совершенно с вами согласна: рядом с ним все остальные кажутся живыми только наполовину. — Она бросила на своего собеседника лукавый взгляд. — А в ваших жилах тоже течет жиденькая голубая кровь?

— Безусловно. Основателем благородного рода Стрэтморов был дюжий барон-разбойник, который грабил путников, проезжавших по его владениям, и захватывал заложников, чтобы получить с них выкуп, но за прошедшие с тех пор века наша кровь сильно разжижилась. Одна-две женитьбы на цыганках могли бы заметно улучшить породу. — Он одарил ее ангельской улыбкой. — Поскольку я известен тем, что, никогда не даю воли своим страстям, Никлас знал, что оставляя вас на мое попечение, он ничем не рискует.

— По-моему, для распутного повесы недостаток страсти является большим изъяном.

— Отнюдь не могу отнести себя к данной категории: просто я вращаюсь в их среде. — Он снова улыбнулся. — Однако все считают меня человеком, в жизни которого есть странные тайны, покрытые мраком.

Клер беспечно сказала:

— Ах, значит вот оно что — вы не беспутный ловелас, а хранящий страшные секреты глава шпионской сети?

Беззаботная улыбка вмиг исчезла с лица лорда Стрэтмора.

— Никлас рассказал вам о… — резко начал он, потом осекся и скорчил досадливую гримасу. — Похоже, я только что сболтнул лишнее.

Хотя реплика Клер была — по большей части — шутливым поддразниванием, реакция Стрэтмора позволила ей мгновенно сделать вывод относительно рода его занятий.

— Никлас как-то раз говорил мне, что, путешествуя по континенту, он иногда занимался сбором сведений и доставкой секретных данных для одного своего старого друга. Поскольку вы служите в Уайтхолле, надо полагать, что он имел в виду вас.

— Да у вас у самой мышление секретного агента, — сказал Люсьен с улыбкой, которая сразу сделала его моложе и частично стерла выражение пресыщенности с его лица. — Что ж, вынужден признать, что я не так бесполезен, как стараюсь это показать, однако буду весьма благодарен, если вы станете держать свои умозаключения при себе.

— Последняя часть нашей беседы была настолько туманна, что я, пожалуй, просто не смогла бы кому-либо ее пересказать, лорд Стрэтмор.

— Вы не только умны, но и тактичны. — Он изобразил горестный вздох. — Ну почему мне никогда не попадаются женщины вроде вас? Придется удовольствоваться малым: прошу вас отныне звать меня Люсьеном, как делают все мои друзья. Тогда я, в свою очередь, смогу называть вас Клер, если вы не возражаете.

— Я буду только рада, Люсьен.

Он предложил ей согнутую в локте руку.

— Теперь, когда мы официально стали друзьями, не выпить ли нам по бокалу холодного пунша? По-моему, здесь довольно жарко.

Клер с улыбкой взяла его под руку, и они прошли через бальную залу к нише в стене, где из кувшина, который держала в руке обнаженная русалка, в небольшой бассейн изливалась струя винного пунша. На сей раз статуя была настоящей, хотя Клер не сомневалась, что, будь на свете живые русалки, герцог непременно нанял бы одну из них.

Стрэтмор подставил под струю пунша бокал, передал его Клер, потом налил и себе.

— Вам нравится ваш первый бал?

— Да, и надеюсь, всем не очень заметно, что мне здесь не место.

— Вы кажетесь спокойной и уверенной в себе, — ответил Люсьен. — Никто бы не смог догадаться, что вы школьная учительница из Уэльса, которую против ее воли затащили в чужое для нее общество.

Он проводил ее обратно в бальную залу, и они стали смотреть на танцующих.

— За то, что он делает с вами, Никлас заслуживает хорошей трепки, однако я могу понять его порыв.

— Надеюсь, что это комплимент.

— Конечно. А что же еще? — Он вдруг оставил свой легкомысленный тон. — Мне нет нужды говорить вам, что Никлас — человек куда более сложный, чем он пытается показать. Он всегда был таким, а после тех трагических событий, что случились четыре года назад, одному только Богу известно, что происходит в тайниках его причудливой цыганской души. Ему нужно что-то или нужен кто-то… Похоже, что лучше всего на эту роль подходите вы. Хотя у вас имеются все основания негодовать по поводу того, как он поступает с вашей жизнью, я очень надеюсь, что вы будете с ним терпеливы.

— По правде говоря, в создании нынешней ситуации мое участие было не меньшим, чем его. Во-первых, я сама обратилась к нему за помощью, а во-вторых, меня никто не заставлял принимать его сумасбродный вызов. — Подумав немного над остальными словами Люсьена, Клер добавила: — Однако я вовсе не занимаю какого-то особого места в его жизни, моя роль ограничивается лишь тем, что я вовлекла его в дела Пенрита. — Она усмехнулась. — Иногда мне кажется, что Никлас сам не знает, как ко мне относиться: как к любовнице или как к любимому щенку.

Люсьен понимающе улыбнулся, но покачал головой:

— Вы значите для него куда больше и играете в его жизни роль намного более важную, чем любая из тех двух, что вы назвали. Хотя сам он едва ли это осознает.

Суждения Люсьена были не лишены интереса, но Клер им не верила. Потягивая свой пунш, она пришла к выводу, что подчеркнуто хладнокровный, сетующий на свою якобы слишком жидкую голубую кровь лорд Стрэтмор в глубине души романтик.

Поверить в это было легче, чем в то, что она и впрямь много значит для графа Эбердэра.