Рыжая на его голову

Глава 13

— Не обижайся на меня, — вдруг устало говорит Глеб, допивая. Он отставляет чашку, но кидает взгляд на чайник, и я не могу задушить порыв, встаю и снова наливаю ему чай.

— Я не обижаюсь. Просто не понимаю, зачем ты еще здесь, если я тебя раздражаю.

— Мне нельзя домой, иначе обижу мать, а я не хочу этого, ей и так досталось. Остыть нужно.

— Ну походил бы по улицам, в парк сходил, чем сидеть и злиться на меня. Я уяснила, что теперь мне и в магазин нельзя, там тоже могу с тобой столкнуться. Теперь только доставка.

Шмелев закусывает губу и ковыряется в пирожном, так же мнет его ложкой, как я до этого. Брови сдвигаются к переносице, а тяжелый вздох, говорит мне о том, как тяжело на душе у парня. За несколько дней, что провела в новой школе, поняла, что он так же одинок, как и я. Ни с кем почти не общается, после уроков сразу уезжает. На тренировках атмосфера теплее, шутят друг над другом, но после Глеб едет домой, другие же парни договариваются встретиться в боулинге или спорт-баре, а кто-то хвастается, что у него свидание.

Все это слышу, на меня ведь никто внимания не обращает, будто я предмет мебели. Даже жаль Шмелева, без друзей плохо. Но на него все девочки смотрят с восхищением, а Егорова вообще, считает своей собственностью. Два дня назад на перемене подошла и сказала, если увидит, что я проявляю интерес к парню, то она со мной церемониться не будет. Знала бы эта стильная штучка, что мы сейчас сидим за столом и попиваем чаек.

Встаю, чтобы убрать со стола, собираю блюдца и чашки, складываю их в посудомоечную машину. Глеб сидит, надувшись как сыч. Когда же уйдет уже?

Хватаю тяжелую сахарницу, чтобы убрать ее в шкаф, обдумывая, как спровадить Страйкера, мне еще нужно обед сварить перед работой. Телефонный звонок как выстрел в тишине, от неожиданности роняю сахарницу на пол.

— Да, мам, я скоро… да так, в гости к однокласснице зашел, — говорит в телефон, разглядывая осколки на полу, — скоро приду.

Я опускаюсь на корточки, чтобы убрать разбитую посуду, и Глеб делает то же самое, улыбается мне, успокоился вроде.

— Все, тебя отпустило? Или еще чаю? — интересуюсь, не глядя хватаясь за самый большой осколок и боль пронзает указательный палец.

Равнодушно смотрю, как падают тяжелые теплые капли, и кучка белого сахарного песка краснеет, даже красиво, волшебно.

— Где аптечка, — переживает парень, зажимая мой раненый палец в своей ладони, а потом тянет меня к раковине, подставляя под холодную струю порез.

— Вот в том шкафу, верхнем, — киваю в сторону окна.

Мне приятна его забота. А сахарницу не жаль, давно выкинуть собиралась, тяжеленная, из обычного стекла.

Молча наблюдаю, как неуклюже Шмелев бинтует мой раненый палец, даже смешно становится.

— Что? — смеется и он. — Я же не виноват, что пальчик такой маленький. Вот если бы как целая рука, или нога, то справился лучше.

— Ну извини, надо было всадить осколок в ногу, — хохочу, представляя эту картину.

— Никуда не надо было всаживать. Посиди, сам уберу.

Парень заметает мусор в совок и выкидывает в ведро. Потом берется за свой пакет. Хочу сказать, что нужно мокрой тряпкой пройтись, но вовремя прикусываю язык, иначе он никогда не уйдет.

— Ты во сколько в ледовый? Я заеду за тобой.

— Не, я дорогу знаю, — делаю жест в сторону двери, выказывая свое нетерпение. — И вообще, забудь где я живу, работаю, что вообще существую.

— Это почему? Боишься меня, или…

— Или. Узнает твоя Егорова про наше чаепитие, или вдруг увидит, что подвозишь меня на работу, и выберет оружие помощнее, чем баскетбольный мяч. А я пожить еще хочу. Иди давай.

Почти выталкиваю непрошенного гостя за дверь и облегченно выдыхаю. Вот настырный!