Рыжая на его голову

Глава 31

Глеб

Я сам себя загнал в ловушку, выпросив у Риты страницу в соцсети от ее имени. Да, я ушел тогда из больницы, сделал вид, что послушался, а сам переписывался с птахой каждый вечер, и очень старался не выдать себя. Знал все о ее самочувствии, как она провела день, о чем думала. Знал и о том, что уезжать передумала, я тогда от счастья чуть не орал на весь дом.

Но переписка перепиской, а не прижать мелкую к себе, ни потискать, ни поцеловать не могу и это бесит. Запах ее не чувствую, и прямо не хватает его, смех не слышу и тоска берет. Ладно в доме имеется ее аромат, в кухне. Иду к шкафу, открываю банку с кофе и мензурку с ванилью из запасов матери, дышу, представляя изящную фигурку, рыжую копну из кудряшек. Моя…

И вот однажды вечером спросил ее о планах на будущее, как она видит нас дальше. И получил:

«Рит, какое у нас с Глебом может быть будущее? Он уедет контракт заключать, станет великим хоккеистом, я верю, что его мечта сбудется. А я после школы вернусь в Италию, там уже оплачена моя учеба в вузе. Так что, это к лучшему, что мы уже разбежались, легче будет рвать, чем если бы прикипели друг к другу»

«Да ладно, можно же и здесь учиться на врача», — ответил ей, чувствуя, как горечь разливается в горле.

«Я не стану ему мешать, поверь, одиноким он не останется, найдется сотня девушек, лучше, чем я… давай не будем больше открывать эту тему? Ну можно было бы повстречаться до конца учебного года, но и все на этом. Посмотрим, если смогу приструнить Лизу, то…»

До конца года, значит. Однозначно, меня это не устраивало. И я решил, что если смогу без Даньки продержаться две недели, то уеду после юбилейного матча. А если не смогу, то сделаю все, чтобы вернуть мою птаху. Она права, сейчас лучше расстаться, чем потом рвать сердце пополам. Но я не смог.

Настроение с каждым днем становилось все мрачнее, ничего не радовало. Валялся на кровати все свободное время, слушая песни из ее плейлиста, забил на уроки, жалобы от учителей сыпались как из рога изобилия. Мама приходила в мою комнату, чтобы отругать или сделать внушение, но видела мой помятый вид и только махала рукой.

— Ты бы хоть побрился, оброс как леший, — сказала как-то утром, протягивая руку к моему подбородку, но я отшатываюсь, не желая никаких прикосновений. — Сынок, так нельзя.

— Как? — без аппетита грызу тост с малиновым джемом, любимый раньше.

— Ты страдаешь, и мне больно видеть…

— Ничего, потерпи, через неделю отыграю юбилей и уеду нафиг, не будешь видеть меня и больно не будет.

— Куда уедешь? — в родных глазах сверкают слезы, но мне и на них пофиг.

Странное состояние, будто мир стал как черно-белое кино, а время тянется неимоверно.

— В МХЛ уеду, мам, куда же еще.

— Но ты же обещал, что школу окончишь…

— А какая разница, сейчас или через полгода, — прохожу мимо, нечаянно задевая мать плечом.

Я задрался всех жалеть, всем угождать. Все, хоккей только будет в моей жизни, там я хоть четко знаю куда идти. Сегодня выходной, еду на мыс. Весь день жгу костер, перебирая каждую секунду с моей рыжей, представляя ее рядом.

Я по-прежнему поддерживаю переписку, но тема наших с Даней отношений больше не всплывает. Она выкинула меня из головы. А вот у меня не получается.

В понедельник прихожу на тренировку и вижу ее на прежнем месте за каким-то учебником. Будто под дых, даже останавливаюсь, не зная, как пройти мимо. Она меня ждала, про деньги сказала. Мне не нужны ее деньги, пусть только попробует отдать. Внутри поднимается злость. Смотрит на меня не как раньше, а будто чужой совсем, даже боится.

Поговорил с тренером, сказал, что скорее всего уеду скоро, он посмотрел на меня как на предателя. Только сказал, что до юбилея не отпустит. Всю неделю видел Даньку в ледовом и порывался поговорить с ней, но она то сбегала, то была не одна. Я думал, что вернется в школу, что будет искать со мной встречи. Забила и забыла. Ну что же, отпущу тебя, птаха, лети в свою Италию.

И вот день Х настал. Чую, решится сегодня что-то в моей жизни. Или пан или пропал, сделаю последнюю попытку поговорить. Или попрощаюсь с этой девушкой, которая сидит занозой в сердце, или не смогу этого сделать.

Я уже вышел на лед, нужно разогреться перед игрой, но решил, что сейчас прямо подойду к Дане, до игры. Просто спрошу… что спрошу, не успел додумать, услышав звонкий смех.

— Чего встал, раскатывайся, — толкает меня Ден, от удара даже проезжаю с метр, тормозя клюшкой. — Через час игра, разогреться надо, тренер сейчас подойдет и ввалит, если увидит, что ты сегодня под тормоз косишь.

Друг катит к ребятам, а я все не могу отвести глаз от сладкой парочки. Надо же, этот удод сидит возле моей Даньки и что-то втирает ей, та заливается веселым смехом, даже отсюда хорошо слышу. Бесит!

Только хочу подъехать и втащить бессмертному будущему бомбардиру, ишь, везде меня заменить решил. Но тут тренер появляется и гонит его на лед.

Во время тренировки сталкиваемся пару раз, хочу размазать Корецкого по борту, так, чтобы на лед в следующий раз смог выйти только после того, как я в столицу свалю. И чтобы желание тереться возле моей птахи пропало раз и навсегда. Урод моральный.

— Шмелев! — кричит мне тренер и свистит в свисток, прикрепленный к перчатке. — Прессовать противника будешь через полчаса, на своих не задираемся, правила забыл? Разъехались, отдыхаем до игры.

У ребят настроение приподнялось к концу тренировки, давно ждали юбилейный матч, игра обещает быть увлекательной, противники достойные, обещаны подарки и хорошая премия за победу. Несутся к калитке, чтобы скорее скрыться в раздевалке, передохнуть. Только я торможу и Корецкий, будто нарочно ждет, когда все уйдут со льда. Данька тоже встала, надо очистить лед после нашей тренировки.

В калитке этот идиот спотыкается и возится с коньком, не давая мне пройти. Чувствую, как внутри поднимается ярость, едва сдерживаю себя, чтобы не пнуть неуклюжего придурка, но к нему подходит Данька, спрашивает, что случилось.

— Да не, показалось, думал лезвие повредил, — улыбается Корецкий, и девчонка кивает, отступая на шаг.

Она улыбается ему в ответ и все, будто кто курок спустил, не выдерживаю, толкаю его. Нечего ему улыбаться, она должна только мне дарить свою радость. А со мной не хочет разговаривать даже, с той гребаной вечеринки. Выслушала мои объяснения молча и захлопнула дверь перед носом. Катаемся по полу в проходе между креслами первого ряда, я зарядил Корецкому в глаз, он мне губу разбил, Данька кричит, и даже плачет, пытаясь нас расцепить, но мы будто ополоумели.

Трель тренерского свистка над головой приводит нас в чувство. Отпрянываем друг от друга, неуклюже встаем, держась за сиденья, он справа от прохода, я слева.

— Дураки! — взвизгивает птаха и смотрит на меня с таким осуждением, что даже что-то щемит в груди. Потом поворачивается резко и несется к выходу.

— Еще раз такое увижу — накажу! — угрожает тренер и тоже уходит, его ждут гости, прибывшие на праздник.

— Она моя! — рычу в сторону противника, вытирая саднившую губу ладонью, потом подбираю свои перчатки, валявшиеся под креслами.

— Серьезно? Тогда почему Даня страдает, чего ты не с ней?

— Не твое собачье дело. Без тебя разберемся. Еще раз увижу рядом с моей девушкой — пеняй на себя.

— Что-то не видно, что она твоя, — снова щерится идиот, так и манит пересчитать его зубы, сделать прореху в идеальном ряду. — Если твоя, то иди, успокой девочку, прикинь, какой шок у нее сейчас. Не пойдешь ты, пойду я. И тогда посмотрим, чьей она завтра станет. Пока мы только друзья с ней. И хватит бычиться на меня, с таким настроем игру нам запорешь. Может мне тебя и на льду заменить, м? Страйкер, блин.

Корецкий уходит в раздевалку, довольный, как удав. Не понимаю его, теперь будет фонарем светить, а будто рад этому. Хмыкаю удивленно и ковыляю на коньках в сторону Данькиного кабинета. Она моя. И точка.