Самозванка

XVII.

Кучеръ Салатина остановилъ лошадь у ресторана Тѣстова [10], со стороны Театральной площади, гдѣ входъ въ кабинеты.

– Ступай домой! – приказалъ ему Николай Васильевичъ. – Я пробуду тутъ долго…

Они поднялись на верхъ и заняли небольшой кабинетъ.

– Позавтракать прикажете, Николай Васильевичъ? – спросилъ знакомый слуга.

– Да, да… – все еще охваченный оживленіемъ, весело отвѣтилъ Салатинъ. – Водки намъ, милый, да побольше, – видишь, какого я гостя-то привелъ!…

Слуга засмѣялся, бѣгло взглянулъ на Вѣру и, оправляя скатерть, сказалъ:

– Кавалеръ настоящій-съ, пора и водку кушать…

Салатинъ не безъ умысла обратилъ этою шуткой вниманіе слуги на Вѣру – ему хотѣлось замѣтить, какое впечатлѣніе произведетъ переодѣтая дѣвушка.

Половой ничего не нашелъ особеннаго. Стройная, тоненькая, отъ природы не вполнѣ еще развившаяся Вѣра была похожа въ своемъ костюмѣ на хорошенькаго изящнаго мальчика, какіе часто попадаются среди превосходно выкормленныхъ, деликатно воспитанныхъ, холеныхъ съ пеленокъ купеческихъ юношей изъ богатыхъ родовитыхъ купеческихъ семей.

– Что изволите приказать? – спросилъ половой.

– Да чего-нибудь, все равно… Ну, дай намъ бульону по чашкѣ, котлетки какія-нибудь… Чего-нибудь сладкаго потомъ… Ты что любишь, Вася?

– Все равно, – отвѣтила дѣвушка. – Я пить хочу… Чаю, если можно…

– Конечно, конечно… Чаю, Павелъ!…

Половой ушелъ.

– Такъ вотъ, вы кто… вотъ на какую тайну я напалъ въ домѣ Ольги Осиповны! – заговорилъ Салатинъ, подходя къ Вѣрѣ, которая стояла у окна, и взялъ ее за обѣ руки. – Вижу и глазамъ своимъ не вѣрю!…

Вѣра опустила глаза, не отнимая рукъ.

– Вы ничего не подозрѣвали? – тихо спросила она.

– Ничего рѣшительно!… Я немного удивлялся на излишнюю застѣнчивость мнимаго „Васи“, на его нѣжность, на его дѣвичью бѣлизну кожи и румянецъ, но мнѣ приходилось и ранѣе видать такихъ изнѣженныхъ мальчиковъ, особенно воспитанныхъ женщинами… Но что же все это значитъ?… Говорите, милая дѣвушка моя, говорите, я сгораю отъ нетерпѣнія!…

По корридору послышались шаги.

– Потомъ, когда онъ уйдетъ! – проговорила Вѣра, отойдя отъ окна и разглядывая висѣвшую надъ диваномъ картину.

Человѣкъ принесъ чай.

– Мы чайку пока попьемъ, Павелъ! – обратился къ нему Салатинъ. – Я позову тебя, когда будетъ пора давать завтракъ.

– Слушаю-съ.

Когда половой ушелъ, Вѣра сѣла на диванъ рядомъ съ Салатинымъ и разсказала ему всю свою исторію до кражи денегъ у бабушки включительно.

Салатинъ слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ, наклонившись къ дѣвушкѣ и взявъ ее за руку; до чаю и не дотронулись. Только Вѣра сдѣлала нѣсколько глотковъ изъ налитаго стакана.

– Это ужасно! – воскликнулъ Салатинъ, когда Вѣра замолчала, вся блѣдная отъ волненія, со слезами на глазахъ. – Ваша мать жестокая женщина!…

– Она, вѣдь, хотѣла сдѣлать меня богатою!… – замѣтила Вѣра. – Она для меня старалась…

– Э, полноте!… Но не будемъ говорить объ этомъ… Надо теперь обдумать планъ нашихъ дѣйствій…

– Я погибла, если мама узнаетъ про то, что случилось…

– He бойтесь… Повторяю вамъ, что вы внѣ всякой опасности… Я все устрою, все сдѣлаю…

Салатинъ выпилъ залпомъ остывшій стаканъ чаю, закурилъ папиросу и принялся ходить по кабинету большими шагами.

– Я васъ не пущу пока въ домъ Ольги Осиповны! – сказалъ онъ, снова садясь съ Вѣрою.

– Да?…

– Да… Такъ будетъ лучше… Я помѣщу васъ пока къ одной знакомой старушкѣ, гдѣ вамъ будетъ отлично, а самъ буду дѣлать, что нужно…

– Но какъ-же бабушка, мама?…

– Матери вашей я скажу всю правду…

– Боже мой!…

– Да не бойтесь-же, дорогая, милая Вѣра!… Увѣряю васъ, что для васъ нѣтъ никакой опасности… Бабушкѣ я скажу вотъ что: мы поѣхали кататься, лошадь испугалась, понесла, вы выпрыгнули изъ пролетки и повредили ногу. Опасности никакой, – просто вывихъ, но вы въ лѣчебницѣ у моего знакомаго доктора и вамъ нуженъ покой, къ вамъ никого не пускаютъ… Вотъ и все…

– А Настѣ что вы скажете?

Салатинъ нахмурился.

– Этой барышнѣ придется сказать правду… Какъ опротивѣла мнѣ теперь!… Бръ!…

– Ей такъ хочется жить, – попробовала защитить Вѣра.

– He заступайтесь!… Жить каждому хочется; но у кого есть душа, у кого сердце, тотъ не будетъ идти къ своей цѣли, давя и губя другихъ… Она злая и вредная дѣвченка!… О, я ей намылю голову, я нагоню на нее холоду!…

– А она… она не будетъ мнѣ мстить?… He погубитъ меня?…

– Она подожметъ хвостъ, какъ наблудившая собака, которой показали хлыстъ!… Развѣ она не участница этой преступной затѣи?… Развѣ она не заставляла васъ брать у старухи деньги?

– А я брала… я крала у бабушки!… – Вѣра закрыла лицо руками.

– Перестаньте, дорогая!… Вѣдь, васъ угрозами, муками заставляли дѣлать это и вы грошикомъ не попользовавшись изъ этихъ денегъ… Нѣтъ, вы не виноваты, виноваты другія, безсердечныя, корыстолюбивыя!…

Вѣра съ мольбою во взглядѣ обратилась къ Салатину и взяла его за руку.

– Моя мама… мама не отвѣтитъ за это? – спросила она. – Она не попадетъ подъ судъ?…

– Нѣтъ… Надо замять это дѣло, оно будетъ на вѣки тайною отъ всѣхъ… Ho будемъ завтракать, a то подумаютъ, что мы дѣлаемъ тутъ фальшивыя монеты… За завтракомъ я сообщу вамъ мои дальнѣйшія планы…

Салатинъ позвонилъ.

– Завтракъ намъ! – приказалъ онъ вошедшему половому. – Вася, ты пьешь кокое-нибудь вино?

– Нѣтъ.

– Ну, стаканчикъ краснаго выпьешь со мною, – это ничего… Подавай, Павелъ… Водки дай, икры, еще чего-нибудь соленаго, – я проголодался и очень хочу ѣсть…

За завтракомъ условились, что надо дѣлать.

Они сейчасъ поѣдутъ на извозчикѣ въ Сокольники. По дорогѣ Салатинъ купитъ полный ассортиментъ дамскаго костюма у Мюръ и Мерилиза [11]. Погулявъ въ Сокольникахъ, они пообѣдаютъ тамъ-же и, когда станетъ темно, Вѣра въ укромномъ мѣстечкѣ, – ихъ тамъ много въ тѣнистой рощѣ, а особенно осенью, – Вѣра переодѣнется тамъ, а свой мужской костюмъ положитъ въ картонъ и Салатинъ повезетъ ее къ знакомой старушкѣ.

Что онъ скажетъ старушкѣ этой?…

– Да что-нибудь!… Пусть старушка думаетъ, что ей угодно, если она не повѣритъ, что это дѣвушка, которой надо дать пріютъ, защиту, которую надо на нѣкоторое время укрыть…

Чтобы мать и бабушка не безпокоились пока, Салатинъ пошлетъ имъ сейчасъ записку, въ которой скажетъ, что повезъ „Васю“ катать, Москву показывать, угощать обѣдомъ.

Бабушка будетъ очень рада, ну, а Анна Игнатьевна встревожится, напугается… такъ, вѣдь, это ничего – это будетъ какъ-бы подготовленiемъ къ тому, что она узнаетъ сегодня-же…

Лихачъ отъ Тѣстова домчалъ Салатина и Вѣру до Сокольниковъ.

– Я бы подождалъ васъ, сударь, – сказалъ онъ высаживая сѣдоковъ у павильона.

– Нѣтъ, милый, не надо, – мы, вѣроятно, ночуемъ тутъ у знакомыхъ…

Они поѣдутъ, но уже не мальчика повезетъ отсюда Салатинъ, а дѣвушку!…

Въ картонѣ, который несъ Салатинъ, былъ полный ассортиментъ дамскаго туалета, совершенно полный…

Салатинъ, дѣлая покупку у Мюра, такъ и сказалъ хорошенькой изящной продавщицѣ:

– Надо одѣть одну дѣвушку, которую выписываютъ изъ клиники, съ ногъ до головы; у нея нѣтъ рѣшительно ничего. Вамъ, конечно, извѣстно все, что нужно; вотъ вы и соберите, а ростъ и фигура дѣвушки вродѣ вашихъ, чуть-чуть по худощавѣе она…

– Можно передѣлать потомъ, – замѣтила продавщица.

– Да, да… Черезъ нѣсколько дней она сама пріѣдетъ къ вамъ…

Часу въ девятомъ вечера къ маленькому домику на Полянкѣ подъѣзжалъ извозчикъ, въ пролеткѣ котораго сидѣлъ Салатинъ съ очень хорошенькою дѣвушкою въ свѣтло-сѣрой фетровой шляпкѣ, въ клѣтчатой шотландской накидкѣ, поверхъ темно-синей юбки изъ шевіота, съ зонтикомъ въ рукахъ.

Сидѣвшій у воротъ дворникъ вскочилъ и подбѣжалъ помочь подъѣхавшимъ, взялъ картонъ изъ рукъ Салатина.

– Степанида Аркадьевна дома? – спросилъ Салатинъ.

– Дома-съ…

– He ложилась еще?

– Должно-быть, еще нѣтъ… Только что вотъ сидѣли тутъ за воротами съ Ивановной…

Салатинъ, подавъ руку Вѣрѣ, вошелъ въ маленькій чистенькій дворикъ и поднялся по ступенькамъ крыльца въ сѣни домика.

Тутъ жила вдова приказчика, который служилъ еще отцу Николая Васильевича. Приказчикъ этотъ очень ловкій господинъ, умница и неутомимый работникъ, былъ всю жизнь страстнымъ игрокомъ и не оставилъ своей женѣ ни гроша. Старуха умерла-бы съ голоду; но Николай Васильевичъ разыскалъ ее, обласкалъ, подарилъ ей этотъ домикъ, купленный на аукціонѣ, и выдавалъ старухѣ пенсію.

Степанида Аркадьевна, богобоязненная, кроткая и милая старушка, жила въ свое удовольствіе, что называется, и благословляла Салатина.

Съ нею жила такая-же старушка, служанка, Ивановна, да двѣ свободныя комнатки въ домѣ отдавала она жильцамъ, покрывая этимъ доходомъ всѣ расходы по домику.