Самозванка

XXI.

Салатину казалось, что извозчикъ везетъ его изъ парка удивительно медленно и что дорогѣ не будетъ конца.

– Да пожалуйста хорошенько! – поминутно говорилъ онъ. – Я тебѣ на чай прибавлю, только поѣзжай…

– Хорошо ѣдемъ, баринъ! – отвѣчалъ извозчикъ. – Лошадка у меня исправная и не устамши, – на-починѣ вашу милость посадилъ…

Наконецъ они пріѣхали на Полянку.

Вотъ и домикъ Степаниды Аркадьевны.

– Какая-то она днемъ? – думалъ Салатинъ о Вѣрѣ. – Я, вѣдь, не видалъ еще ее днемъ въ женскомъ костюмѣ.

Онъ на ходу спрыгнулъ съ извозчика, сунулъ ему деньги и побѣжалъ къ калиткѣ.

Личико Вѣры мелькнуло въ окнѣ.

Степанида Аркадьевна вышла встрѣтить дорогого гостя.

– Ну, что, какъ? – спросилъ Салатинъ.

– Съѣли твою пташку! – смѣясь отвѣтила старушка. – Ничего, голубчикъ, ничего… все хорошо!… пожалуй!… Проснулась барышня, чѣмъ свѣтъ, и все къ окошку, все къ окошку! Чай теперь кушаетъ, внизъ сошла…

Салатинъ вошелъ въ залъ.

Вѣра стояла у чайнаго стола и смотрѣла на дверь; лицо ея такъ и пылало.

Она показалась Салатину еще лучше, чѣмъ вчера.

Они поздоровались.

– Были… тамъ? – тихо спросила Вѣра.

– Да…

Степанида Аркадьевна догадалась, что гостямъ ея есть о чемъ поговорить безъ свидѣтелей, и ушла, захвативъ съ собою самоваръ, который, по ея мнѣнію, надо было подогрѣть.

– Бабушка обезпокоилась было „несчастіемъ со внукомъ“, но я вполнѣ успокоилъ ее! – продолжалъ Салатинъ.

– А… мама?…

– Мамѣ я разсказалъ все…

Вѣра слегка измѣнилась въ лицѣ и хрустнула пальцами.

– И что-же?

– Ничего…

Салатинъ взялъ дѣвушку за руку.

– Успокойтесь, моя дорогая! – все кончится нашимъ взаимнымъ счастіемъ… Мама ничего не имѣетъ противъ васъ. Она будетъ рада и тоже счастлива… Милая вы моя, хорошая!…

Онъ вспомнилъ вчерашнія слова фабриканта Шмелева: „вглядися въ очи ей, – коль очи ясны, – ясна душа“.

Ясны и свѣтлы были очи этой милой дѣвушки, много пострадавшей, видѣвшей много горя и теперь счастливой, радостной…

Какъ цвѣтокъ раскрывается на встрѣчу яркимъ и горячимъ лучамъ вешняго солнца, зовущаго къ жизни, такъ теперь раскрывалась душа этой дѣвушки на встрѣчу грядущей любви, первой любви.

– Будешь моею? – тихо спросилъ Салатинъ.

– Возьми, если любишь…

– Люблю!…

Онъ привлекъ ее къ себѣ и поцѣловалъ.

– А не страшно тебѣ? – спрашивала Вѣра, не сопротивляясь его ласкамъ. – Ты не знаешь меня, милый… Я чужая тебѣ, я была… самозванкою, я чуть-чуть преступницею не стала…

– Ты свѣтлая и хорошая! – воскликнулъ Салатинъ.

– Спасибо, что вѣришь… Всю жизнь отдамъ, чтобы сдѣлать тебя счастливымъ…

Они отошли и сѣли въ уголокъ.

– Бабушка проститъ, думаешь? – спросила Вѣра.

– Надѣюсь… А если не проститъ, такъ Богъ съ нею!…

– Мнѣ было бы тяжело, – я очень полюбила ее, мнѣ жаль ее… А кромѣ того…

Она не договорила.

– Что? – спросилъ Салатинъ.

– Да, вѣдь, у меня ничего нѣтъ, мы нищіе…

– И тебѣ не грѣхъ это говорить? – съ упрекомъ воскликнулъ Салатинъ. – Я, вѣдь, не партію дѣлаю… Я, вѣдь, женюсь не по разсчету и мнѣ ничего не надо… У меня есть достаточно, но если бъ и ничего не было, такъ я не задумался-бы жениться на тебѣ. Бракъ по любви, по влеченію благословляется Богомъ, a мужъ при такомъ бракѣ становится энергичнымъ, предпріимчивымъ, трудолюбивымъ и является благосостояніе… Я даже счастливъ буду, если мнѣ придется сдѣлать для тебя все на мои средства… Съ какимъ бы восторгомъ я заботился о каждой вещицѣ, которая нужна тебѣ, съ какою любовью выбиралъ бы все это!…

– Милый, какъ ты меня любишь!…

– Очень, очень люблю, Вѣрочка!…

– За что?… Ты, вѣдь, совсѣмъ не знаешь меня…

– To есть хочешь сказать, что я не изучалъ тебя втеченіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ?… Надо ли это?… Мнѣ думается, что иногда можно изучить человѣка въ одинъ часъ. Я вѣрю, что судьба, соединяя двухъ людей, открываетъ имъ „умственныя очи“ и они видятъ все, какъ въ увеличительное стекло, и все узнаютъ… Тутъ именно судьба, моя милая Вѣра!… Сколько видалъ я дѣвушекъ и ни къ одной не влекло меня, – почему?… Мнѣ сватали невѣстъ, я знакомился съ ними и уходилъ съ закрытымъ для любви сердцемъ. A тебя я полюбилъ, лишь только узналъ, что ты дѣвушка… И люблю, люблю!… Буду всегда любить!…

Степанида Аркадьевна загремѣла въ сосѣдней комнатѣ посудою.

– Степанида Аркадьевна, я чаю хочу, я не пилъ его сегодня! – крикнулъ Салатинъ.

– Несу, батюшка, несу, готовъ самоварчикъ-то!…

– И ѣсть я хочу, Степанида Аркадьевна!… Нѣтъ ли тутъ порядочнаго трактира?… Я послалъ бы зачѣмъ-нибудь дворника…

– Ишь, привыкли вы къ трактирамъ-то, люди торговые!… Я и безъ трактира все приготовила… Пирожковъ вамъ изжарила, яичекъ сварила, грибковъ въ сметанкѣ нажарила…

На столѣ закипѣлъ самоваръ, а вокругъ его появилось множество всякихъ тарелочекъ съ закусками: горячіе пирожки съ морковью и яицами, сковородка жареныхъ грибовъ.

Никогда въ жизни не ѣлъ съ такимъ аппетитомъ Салатинъ.

– Ну, теперь къ бабушкѣ! – сказалъ Салатинъ, позавтракавъ и напившись чаю. – Часа черезъ два я буду у васъ…

Провожая, Вѣра перекрестила его.

Въ домѣ Ольги Осиповны было печально и смутно, именно – смутно.

Старушка все безпокоилась о „внукѣ“ и бранила Николая Васильевича на чемъ свѣтъ стоитъ, какъ за то, что онъ былъ виновникомъ „несчастія“, такъ и за то, что онъ не ѣдетъ съ извѣстіемъ о состояніи Васи…

– Обѣщалъ путаникъ чѣмъ свѣтъ пріѣхать, а до полдня и глазъ не кажетъ! – ворчала старушка. – Искалѣчилъ мальчика, оглашенный, и знать не хочетъ!… He отдамъ я ему Васю, ну, его къ нечистому!… Всѣ эти мужчины на одинъ ладъ, всѣ путаники!…

– Можетъ и Bacя такой будетъ! – замѣтила Анна Игнатьевна. – Лучше бы ему дѣвочкою родиться, мамаша…

– Да ужъ, пожалуй, что такъ… Строгость нужна, строгость, драть ихъ слѣдуетъ, пока выше коломенской версты не вырасли!… А мы вотъ не деремъ, – слабы стали… Будь-ка я прежняя, такъ я-бы Васю то на обѣ корки отодрала, чтобъ безъ спросу не уѣзжалъ, да посмирнѣе былъ, а я вотъ жду его не дождусь, и обнимать да цѣловать стану!… Размякло сердце у людей, не стало крѣпости да строгости, не стало!…

Анна Игнатьевна похаживала изъ комнаты въ комнату, забывъ причесаться, угрюмая озобоченная…

А тутъ еще Настенька пришла и нагнала на нее тоску своими причитаніями, и угрозами.

– Все теперь узнается, все! – съ тоскою говорила „модная дѣвица“. – И узналось ужъ… Вѣрка ваша теперь и про деньги выболтаетъ…

– Выболтаетъ!… – не безъ злорадства согласилась Анна Игнатьевна.

– Ну, и пущай!… Я отопрусь, на меня уликъ никакихъ нѣтъ. Ее же за клевету къ отвѣтственности притянутъ…

– Судьи правду узнаютъ!… – замѣтила Анна Игнатьевна.

– А узнаютъ, такъ и вамъ съ дочкою не поздоровится!… За это, милая моя, по головкѣ не погладятъ!… Посидите въ острогѣ съ доченькой-то…

– И тебя туда-же…

– За что?

– А хоть-бы за то, что ты Вѣру красть заставляла…

– А доказательство гдѣ?

– Найдутъ… Спросятъ: на какія деньги ты себѣ всякіе наряды да балаболки покупала?… Попадемъ, такъ всѣ попадемъ…

Настеньку душила злоба, и попадись ей теперь Вѣра, она кинулась-бы на нее съ кулаками, вцѣпилась-бы въ нее зубами…

Анна Игнатьевна ходила-ходила, слушала-слущала шипѣнье Настеньки… да и разсказала ей все, что сообщилъ вчера вечеромъ Николай Васильевичъ.

Настенька позеленѣла вся.

– А, вотъ оно что!… – проговорила она, стискивая руки.

– Да, голубушка, вотъ оно что… – сказала Анна Игнатьевна. – Наша пѣсенка спѣта…

– А Вѣра… Вѣра счастлива будетъ?…

– Должно быть, такъ…

– Нѣтъ!…

Настенька вскочила.

– He бывать этому, не бывать!… Если бабушка не растерзаетъ ее за это, такъ я… я задушу ее!…

– Образумься, глупая! – остановила ее Анна Игнатьевна. – Аль погибели своей хочешь?…

– И погибну, и погибну… а ей жить не дамъ, нѣтъ!…

„Модная дѣвица“ упала головой на столъ, зарыдала, забилась вся, но этимъ и кончилось все.

Мелкая, слабая натура „модной дѣвицы“ была не способна на какое-нибудь смѣлое рѣшеніе и за первымъ припадкомъ бѣшенства, злобы, безумія наступила реакція…

Настенька только струсила и упала духомъ. Она принялась умолять Анну Игнатьевну не губить ее, просила вымолить прощенье у Вѣры и даже обѣщала вернуть часть похищенныхъ денегъ, лишь-бы только не было суда, лишь-бы не привлекли ее къ отвѣтственности…

Успокоенная Анною Игнатьевной, она ушла домой и просила написать ей про окончаніе „исторіи“.

Часу во второмъ пріѣхалъ Салатинъ.

– Мамаша ждала васъ, считая секунды, и теперь прилегла уснуть. Она не спала всю ночь! – сказала ему Анна Игнатьевна. – Ахъ, еслибъ она спала долго-долго!… Если бъ она… не просыпалась никогда!…

– Господь съ вами! – воскликнулъ Салатинъ. – Вѣдь, она ваша мать…

– Я боюсь очень… Она будетъ способна на все, когда узнаетъ страшный обманъ… Она растерзаетъ меня!…

Въ комнату вошла горничная.

– Николай Васильевичъ! – сказала она, – Ольга Осиповна проснулась и зовутъ васъ…

– Я уйду! – шепнула Салатину Анна Игнатьевна.

– Куда?

– Куда-нибудь… Пріѣзжайте въ Александровскій садъ сказать мнѣ все, я буду ждать васъ тамъ…

– Хорошо, какъ вамъ угодно…

Салатинъ отправился къ старухѣ.