Счастье за доллар

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дверь душа распахнулась так, что звякнули флаконы на полках.

Испуганный Лукас вздрогнул.

— Надя?

Как же он пропустил ее приход?

Она стояла перед стеклом душевой кабины наполовину одетая и такая соблазнительная в своем бежевом бюстгальтере и коротенькой юбочке, с голыми ногами. Он улыбнулся и распахнул объятия.

— Присоединишься ко мне?

— Ах ты негодяй!

Эти слова она выпалила, не раздумывая, прямо ему в лицо. С этими словами она бросила то, что держала в руках, в его сторону. Ему хватило секунды, чтобы все понять. Письма!

Резким движением он закрыл воду.

Конверт, адресованный «Марди Граc», описав круг, упал к его ногам.

Черт побери!

Она нашла пачку неразобранной почты, которую он оставил на столе. Эта оплошность стоила ему дорого. Поленился, хотел сначала душ принять. И не ожидал, что она придет так рано. Должно быть, ее впустила Элла. Вот беда…

— Надя…

— И не смей больше называть меня Надя, ты, лживый сукин сын!

— Я все тебе объясню.

— Ты собираешься объяснять, почему ты превратил всю мою жизнь в сплошной ад? Целых одиннадцать лет мучить меня! А теперь твоя поганая компания решила купить долги «ККЛ»! Финальный аккорд! Ты просто молодец! Хотя бы раз при этом ты подумал обо мне? Или я тебе настолько безразлична? Или Рэнд оказался прав? Это твоя личная месть?

Так Рэнд обо всем уже знает? Час от часу не легче.

— Ты эгоистичный садист, Лукас Дэниел Стоун! И я так раскаиваюсь, что когда-то назвала в честь тебя сына!

Ее слова обожгли его, ударили в самое больное место. Словно кто-то вонзил кинжал в его сердце и несколько раз повернул там. Голова закружилась, и он чуть не оступился на скользком полу. Так она назвала сына в его честь? Он не знал…

Надя развернулась и вышла из ванной.

Перешагнув через намокшую корреспонденцию, он схватил полотенце, обернулся и побежал следом за ней. Ему удалось догнать ее только у входной двери. Надя уже успела надеть блузку, и, держа одной рукой сумку с ноутбуком, другой схватилась за дверную ручку.

Лукас едва успел хлопнуть ладонью по деревянной поверхности двери и закрыть перед самым ее носом.

— Надя, дай мне все объяснить.

Правда, сейчас он пока плохо себе представлял, как же оправдаться и объяснить свое намерение навредить ее отцу. Но это уже не имело значения.

— Отойди от меня. Не хочу больше тебя видеть.

Он понимал, как сильно она обиделась. И это было настоящим ударом для него. Как нож в сердце. Лукас поднял руку, чтобы остановить ее, но она загородилась от него сумочкой. Он в бессилии уронил руки.

— Я не хотел причинить тебе боль.

— А что же, по-твоему, ты сделал? Сначала ты показал, как может быть хорошо, а потом отнял это у меня. И на этот раз — намеренно: влюбил меня в себя, а потом… Ты все у меня отнял. Снова.

Итак, она любила его. И не лгала.

— Моя месть, как ты сказала, была направлена против твоего отца. А не против тебя.

— Но ведь он сейчас мертв! Как и мои чувства к тебе! — Надино лицо исказилось от обиды, досады и боли.

А вот это уже была ложь. Она таким натянутым голосом выкрикнула последние слова, что он все понял.

Нужно любой ценой оставить ее здесь и все объяснить.

— Что ты собираешься делать? Вернуться в Майами и преподнести мне все на тарелочке?

Она выпрямилась. Ее глаза прожгли его насквозь, как два лазера.

— Негодяй!

Она и не представляла, как недалека была от истины.

— Надя, не надо так. Ты же выше этого, сильнее. Ну же, покажи мне свою сильную сторону. Будь той женщиной, которая так отчаянно боролась с компанией-конкурентом и задала ей жару! Ты же умеешь сражаться. — Он весь напружинился, как зверь перед прыжком, каждая его мышца, каждое движение излучало напряжение. — Если только ты не хочешь, чтобы твои братья лишились всего.

Кровь отхлынула от ее лица. Она вся дрожала, как натянутая струна, сплетенная из негодования и гнева. Ее губы были сжаты в тонкую полоску. Он не удивится, если она его сейчас ударит.

— Надеюсь, что ты будешь гореть в аду, рядом с моим отцом!

— Лежа на больничной койке, я мучился сознанием того, что убил нашего ребенка, и что моя жена не хочет больше видеть меня, и что я больше никогда не смогу ходить. Вот это был настоящий ад. И эта игра называется жизнь. Я играю, чтобы выиграть, и играю честно.

— Как благородно с твоей стороны! — Всплеск боли в ее глазах лишь увеличил его собственную. — В тот день я потеряла все, Лукас. Мужчину, которого любила. Ребенка и шанс иметь детей. Месяц спустя я узнала, что моя мать покончила с собой. Она оставила меня, словно я не имела для нее никакого значения. Ты тоже оставил меня. Я потеряла все то, что за деньги купить нельзя. Так что не рассказывай мне про ад. Или про жизнь. Или про борьбу. Или про честные или нечестные игры. Я выжила и я боролась. Чтобы не закончить жизнь так, как моя мать. И поверь мне, были дни, когда я всерьез подумывала о том, что не будет ли легче и в самом деле умереть. Потому что тогда мне было незачем жить.

На этом месте она замолчала и вдруг рассмеялась злым смехом.

— Ах да, я и забыла. Тебе-то что до этого? Ты все это время воевал против меня. А хочешь знать, почему я не занялась дизайном модной одежды? Потому что я тогда думала о том, что просто не доживу до окончания колледжа. Так что какая разница, что будет дальше. В то время я отчаянно боролась с мыслью о смерти.

Она, наконец, распахнула дверь. Ее слова так шокировали его, что он позволил ей уйти.

Надя быстро пересекла холл, вставила ключ в замочную скважину и глянула на него через плечо.

— Держись от меня подальше, Стоун. Иначе я за себя не ручаюсь. Пресса непременно узнает, какой ты жадный, эгоистичный грязный негодяй.

Дверью захлопнулась у него перед носом с грохотом ружейного выстрела.

Лукас попятился назад. Без сил он прислонился к дверному косяку.

Надя хотела покончить с собой.

И виновен в этом только он один.

Это ловушка.

Она свернулась клубком в кресле, словно желая спрятаться от Лукаса подальше, чтобы он не нашел ее. Тяжелый ночной воздух сомкнулся над ней. Жарко. Пусто. Горько.

И при этом ей нельзя покидать Даллас.

Бегство от проблем и просьбы о помощи — больше не ее кредо. Отец был прав. Настала пора взрослеть.

Уже который раз она хваталась за телефон. Ей нужно было позвонить, но сделать это оказалось сложнее всего на свете. Звонить брату и рассказывать о подлости Лукаса. Снова. Ее снова предали. Использовали в своих целях. Она опять попалась в ловко расставленные сети.

Тяжело вздохнув, она набрала номер.

— Рэнд Кинкейд, — ответил брат сонным голосом.

Любопытно, сколько сейчас времени? Она не знала. Откинула голову назад.

— Это… Надя. Прости, что так поздно беспокою.

— Что случилось? — его сон как рукой сняло.

— Ты был прав. Это личная месть. За всеми этими делами и за компаниями стоит Лукас.

Рэнд, не стесняясь в выражениях, выругался. Где-то на заднем плане послышался сонный голосок Тары. Разобрать слов не было возможности.

— Расскажи все, что знаешь.

Она вывалила на него все свои недавние открытия. Рэнд не прерывал ее, давая выговориться. Когда она закончила, то прислонилась к стене, обессиленная.

— Надя, как ты? Я срочно закажу для тебя самолет.

— Нет! Еще не хватало! Мы не дадим ему выиграть. Я остаюсь. А ты будь на своем месте. Мы сражаемся до победного конца!

— Что мне надо делать?

— Да ничего. Просто веди бизнес как можно осторожнее и внимательнее. Обо мне не беспокойтесь, все будет в порядке.

Невысказанные вслух вопросы крутились в ее голове, разламывая череп пополам.

— Почему он это сделал, Рэнд? Почему отец грозился отдать все человеку, который продал меня за деньги? Почему он выбрал Лукаса вместо своих детей?

— У отца всегда были свои заскоки. Трудно было понять логику его поступков. Однако эта задачка посложнее всех остальных. Он испытывал его. Отчасти потому, что считал твоего мужа охотником за удачей, и еще потому, что отец не желал потерять контроль над тобой.

Она заморгала и выпрямилась:

— Контроль?

— Отец заботился о тебе. Чересчур. Ты сильно напоминала ему о матери. Была похожа на нее. Твой голос, смех — копия мамы. Ты так же артистична, как она.

Рэнд это знал. Ему было уже четырнадцать, когда ушла из жизни их мать. У Нади не было таких воспоминаний. Разве что какие-то смутные обрывки из раннего детства, расплывчатые и выцветшие.

— Знаешь, в детстве, когда на тебя было организовано похищение, отец чуть с ума не сошел. После этого его страх потерять тебя стал почти маниакальным, вот он и контролировал каждый твой шаг.

— Ну, это мне не рассказывай.

— Возможно, тебя он любил так, как только мог любить вообще кого бы то ни было.

— Думаешь? — Надя призадумалась. — Что-то не очень похоже.

— Я просто знаю, — Рэнд откашлялся. — Ты уверена, что тебе не нужна помощь?

Она отлично понимала, на что он намекает. Сколько раз уже он выручал ее из трудных ситуаций!

— Нет, нет, все хорошо. Я не в депрессии, не думай. Так что Лукасу лучше меня не злить.

— Насчет Стоуна…

Она вся подобралась.

— Не волнуйся на его счет. Теперь, увидев противника в лицо, я знаю, как быть.

Бравада, да и только! Однако иначе просто нельзя: стоит только начать плакаться в жилетку о том, как ей трудно, как оба брата тут же примчатся в Даллас. А Лукас, этот гад ползучий, получит все. Этого нельзя было допустить.

Как-нибудь и сама справится на этот раз. Никаких горячих просьб о помощи, никакого подкрепления. Это ее битва, и так или иначе она должна выиграть.

— И как это ты еще рискнул здесь появиться, Стоун, — прорычал Рэнд Кинкейд.

Лукас, конечно, и не ожидал особенно теплого приема, когда ехал в офис «ККЛ» в Майами. Скорее — удара кулаком в челюсть. Да и то, если его пропустит охрана на входе. Но, судя по тому, как ходили желваки на лицах обоих братьев Кинкейд, он рискует получить от них пинки, когда будет покидать здание.

— Как Надя?

— Не твое дело, — отрезал Митч.

Прошло уже две долгие недели. Она не открывала ему дверь, когда он стучал и звонил, не разговаривала, когда проходила мимо в коридоре. Отказывалась от обеда, ужина и цветов, которые он посылал ей каждый божий день. К ней был приставлен теперь один из тех громил, которые всегда работали в «ККЛ». С тех пор Надя не покидала квартиры без сопровождения. У Лукаса из-за этого создалось ощущение, что они живут далеко друг от друга, словно в разных странах или на разных континентах.

— Охранник не нужен. Я не собираюсь ее трогать.

— Что тебе надо? — рявкнул Рэнд.

— Предложить сделку.

Проклятие, сорвавшееся с губ старшего брата, ни капельки не удивило Лукаса. Он знал, что его безумная идея мести ранила Надю до глубины души. И этого братья ему не забудут. На их месте он бы точно не простил.

И пришел он сюда не с тем, чтобы просить прощения или искать легкого решения. Целых десять дней он провел, встречаясь с разными юристами и бизнес-консультантами, чтобы найти возможность как-то обойти заковыристое завещание Эверетта Кинкейда.

Ни один из братьев так и не предложил ему присесть.

— Насколько я понимаю, если условия завещания вашего отца не выполняются, то компания отойдет своему конкуренту, «Марди Грас». Верно?

Рэнд положил оба кулака на стол и с угрожающим лицом подался в сторону Лукаса.

— Откуда тебе известно?

— Надя рассказала. Остальное я узнал, когда получил доступ к копии документа.

— Сукин ты сын! — зарычал Митч. — И как только раздобыл копию? Она же не достояние общественности.

— Как я помню, любимая фраза вашего отца была: «У всех есть свои слабости и своя цена… если повнимательней приглядеться, то можно увидеть». Эверетт поступил так со мной. Я сделал ошибку, взяв у него деньги и отказавшись от Нади. И мне нет прощения, поэтому нет смысла о нем просить.

Кажется, он ошарашил их своим заявлением.

— Моя месть касалась только вашего отца, но его больше нет. И пора с этим заканчивать. Я хочу продать «Марди Грас» вашей «ККЛ».

Ошеломленные братья синхронно разинули рты. Оба обалдело уставились на Лукаса. Пользуясь возникшей паузой, Лукас положил кейс на стол, щелкнул замками и вытянул папку с документами. Придвинул к Митчу.

— Мой юрист подготовил контракт по продаже.

— К чему это? — подозрительно спросил Рэнд.

— Потому что если компания Кинкейдов будет владеть «Марди Грас», тогда неважно, как закончится этот год, то есть неважно, выполните ли вы условия отца. Собственность Кинкейдов так и так останется их собственностью.

— Хочешь сказать, если мы проиграем, то сами себе? Ловко, — листая страницы, пробормотал Рэнд.

Но Митч, качая головой, шагнул назад.

— Мы не можем сделать этого. У нас нет такой суммы в наличии. Ты же это знаешь, раз ты сам выкупил наши долги. Так что напрасный жест доброй воли с твоей стороны. А если ты не выкупишь долги, тo мы окажемся в еще худшем финансовом положении, чем раньше.

— Я ничего не буду делать. Хотя… признаюсь, сначала в этом и состоял мой план. Что же касается нужной суммы, это тоже прописано в договоре. Смотрите страницу пятьдесят, последний параграф.

Зашелестели страницы. Секунду спустя братья удивленно переглядывались.

— Ты сошел сума?

— Нет. Ваш отец хотел продать свою компанию мне за доллар. Так что будет только честно, если я сравняюсь с ним в этой цене.

Эта сделка лишала его значительной части капитала. Но Лукас отлично знал, что теряет далеко не все. Две долгие недели без Нади убедили его в том, что на этом свете есть вещи поважнее миллионов.

Тут Митч подозрительно сощурился.

— У тебя же есть условие. Какое?

— Верно, — кивнул Лукас. — Одно условие есть. Я хочу переговорить с Надей.

Митч присвистнул:

— Да она же сама не захочет с тобой разговаривать.

— Сделка есть сделка. Мне нужно переговорить с ней сегодня вечером на аукционе библиотечного фонда. Или я отклоняю сделку.

Он готов был ожидать, что братья убьют его на месте. Но ничего, обошлось. Оба смотрели на него с уважением.

— У тебя только один вечер. Но если после этого она не захочет иметь с тобой ничего общего, тебе лучше убираться подальше.

— Идет. — И он протянул им руку.