Секреты скандальной невесты

Глава 13

Роуленд вел сам с собой мысленные дебаты, пока она что-то бормотала об этом чертовом клейме. О, он знал, что он сделает. Он знал, что сделает, когда самая храбрая из всех известных ему женщин рисковала собственной шеей, чтобы выиграть пять тысяч фунтов и спасти его никчемную шкуру.

— Элизабет… довольно. Мне нужно рассказать тебе, что я придумал.

— Сначала ты расскажешь мне, каким образом ты приобрел это клеймо.

Он покачал головой:

— Да ничего интересного.

— Я слушаю.

Он поиграл маленьким локоном на подушке.

— Все мальчишки и мужчины ссорятся, будь они джентльмены или простолюдины. Однажды я проиграл — немного не хватило сил. Наказанием стало это грубое клеймо.

— Это чей-то инициал?

— Нет. — Он произнес это медленно и тихо. — Разве ты не догадываешься? — Видя, что она продолжает недоуменно смотреть на него, он закончил: — «Б» означает «бастард», Элизабет, чтобы я не забыл.

Она медленно приподнялась и прижалась щекой к его спине. Затем, дотянувшись, поцеловала татуировку, словно мать, старающаяся облегчить боль сыну.

Он сглотнул.

— Ты едешь во Францию. Джошуа отвезет тебя на берег с первыми проблесками зари.

— Во Францию? — Она резко поднялась.

Он вдруг почувствовал себя развратником, разглядывая эту красивую голую женщину.

— Да. Это единственный способ.

— О чем ты говоришь?

— Конечно, ты никогда не сможешь вернуться в Англию. Но разве это такая уж большая цена за то, чтобы избавиться от Пимма? — Роуленд не добавил, что этот способ позволит отсечь ее и от безумия быть вместе с ним.

— Но тогда он предаст гласности содержание тех французских писем.

— И французы поклонятся тебе в ноги — и защитят своих. Поскольку твоя мать была француженкой, ты можешь переменить гражданство, отказаться от британского.

— Но… у меня ничего не будет… Я едва говорю на их языке. Я никогда не увижу… он не дал ей закончить, ему было трудно смотреть на выражение ее лица.

— Ты получишь часть выигрыша от забега, этого хватит чтобы устроиться.

— Но ты сам нуждаешься в деньгах. По всей видимости, тебе требуется гораздо больше того.

Он солгал без малейшего колебания:

— Нет. У меня есть контракт с кавалерией. В настоящий момент мне нужно всего лишь около тысячи.

Она посмотрела на него с сомнением.

— Я передам тебе еще чуть позже. Если это понадобится. — Он не знал, каким образом добудет эти деньги, но если потребуется, он продаст душу дьяволу. Он всегда сможет вернуться к ложам герцогинь, маркиз и графинь, которые искали его ласк и пополняли его карман. К тому, от чего он клятвенно отказался. — А твои французские родственники, вероятно, примут тебя.

Она покачала головой.

— Думаю, ты не до конца все понимаешь. Ты совсем не знаешь меня. Я не жду от них теплого приема… и мой дядя может быть не в милости. Его дивизия…

— И все же ты должна попробовать.

— Нет. Пока нет. Я не готова сдаться. До этого я пребывала на нижней точке отчаяния. Сейчас все-таки есть шанс, что я найду выход из этой ситуации.

Он покачал головой.

— Каждый день все теснее связывает тебя с Пиммом. Ты должна уйти, пока еще в состоянии. — Он машинально поднял руку, чтобы дотронуться до ее щеки.

И от этого движения лента, что связывала их руки, соскочила с его запястья. И осталась бесполезно болтаться на ее запястье.

Она задремала не более чем минут на двадцать. Он баюкал ее в своих объятиях, прикасался к ней, гладил ее с таким благоговением, что она замирала. Она прижималась к нему, снова и снова тихонько произносила его имя, и он был счастлив от ее слов и нежных поцелуев.

Однако время неумолимо шло вперед, и заря нарушила их убежище.

Едва раздался легкий стук в дверь, Элизабет сразу же проснулась.

Роуленд пытался справиться со своими брюками, а она закутаюсь в одеяло.

Она узнала приглушенный голос горничной которая прислуживала ей накануне.

— Мисс? Вечером вдовствующая герцогиня просила меня принести вам поднос и воды для ванны.

— Спасибо, Мари. Я буду очень благодарна, если ты оставишь это за дверью.

Голос горничной стал еще глуше.

— Ее светлость просила передать, что поднимется к вам. Когда голос горничной стих, Роуленд внес еду и несколько ведер с горячей водой.

— Откуда она знает, что ты здесь?

— Знает только Эйта. Я сказала ей, что хочу провести последнюю ночь здесь, поскольку Пимм… иногда стучится в мою дверь и приносит подарки. Это раздражает и нервирует меня.

Он покачал головой.

— Ты в самом деле не любишь подарки? Ты предаешь свой пол.

Элизабет улыбнулась. Платье, и рубашка находились вне пределов ее досягаемости, и она схватила большую белую льняную рубашку Роуленда и натянула ее на себя, пока он нес поднос к кровати.

— Эта рубашка хорошо смотрится на тебе, — пробормотал он.

— Когда я была маленькая, папа уезжал на войну, и я иногда тайком надевала на ночь его рубашку.

— Где ты жила? — Расставляя чашки и блюдца, он поднял голову.

— В Портсмуте. Меня отправили к тете. — Элизабет слегка поколебалась. — Мы с ней не очень ладили. Нельзя сказать, что я не заслуживала порицания. Моим лучшим другом был сын рыбака, который мечтал поступить в Королевский флот. Мы постоянно попадали в переделки, и я всегда была в немилости за то, что не дружу с детьми более благородного происхождения. — Она вздохнула.

Он улыбнулся, продолжая наливать в фарфоровую чашку молоко, а затем чай.

— И, стало быть, твой отец в один прекрасный день спас тебя от своей тиранки сестры?

— Нет. Он очень долгое время питал надежду на то, что я все же превращусь в благовоспитанную молодую леди. Мне было четырнадцать, когда меня отдали в школу в Хартфордшире, это был пансион.

— Значит, это там ты научилась травить джентльменов чаем и скакать словно привидение?

— Отчасти.

Он вскинул бровь.

— Я подружилась с кухаркой, немолодой женщиной из Франции, которая научила меня готовить, она охраняла меня от постоянных нотаций и наказаний директрисы. — Она поднесла дымящуюся чашку к губам и вдохнула приятный аромат. Это помогло ей произнести слова, которые она никогда не осмеливалась сказать раньше: — Именно школа стала тем местом, где я узнала, что леди из меня не выйдет.

Он ждал продолжения.

Элизабет поспешила заполнить паузу:

— Я поняла, что меня нельзя научить играть на музыкальных инструментах, петь, вышивать, рисовать. Я была не способна к математике. Единственное, чему я научилась, — это танцевать, ну и читать книги по истории, от которых я получала большое удовольствие, и…

— Да?

— И готические романы.

— Ну да, конечно, — сказал он, снова не в силах сдержать улыбку.

— В шестнадцать лет я решила убежать. Мой отец знал меня достаточно, чтобы понимать, что я выполню свое обещание.

— Умный мужчина.

Он как-то сумел не произнести банальностей, призванных ее успокоить, и это помогло Элизе понять, насколько пустяковыми были ее детские проблемы. Перед ней сейчас сидел человек, который перенес страшные испытания и страдания.

— Отец прекратил всякие попытки обуздать мою слишком уж буйную энергию, как говорила директриса, и позволил приехать к нему в Лондон. Когда началась война на Пиренейском полуострове и я настояла на том, чтобы отправиться с ним, он не слишком сопротивлялся.

— И сколько времени ты находилась с ним?

— Пять лет.

— Сколько тебе лет, Элизабет?

— Слишком много, чтобы охотно сообщать об этом. — Она неловко рассмеялась, затем взяла кусочек тоста и намазала его маслом, прежде чем, положить сверху порцию абрикосового джема. — Если разделишь со мной этот тост, то, возможно, сможешь выведать мой возраст.

Он быстро поднялся, чтобы встать у нее за спиной. Его щетина слегка царапнула кожу на ее шее. Она слишком поздно поняла его намерения.

— У меня есть другой метод узнать у тебя возраст, — прошептал он. Его пальцы оказались рядом с ее бедрами.

— Роуленд, — сказала она, — почему ты отказываешь себе во всем? — Она повернулась к нему.

Он опустил руки.

— Я не стану больше играть в эту игру, — сказала она. — Скажи, это как-то связано с Мэри?

Он вздрогнул.

— Кто сказал тебе о Мэри?

— Я слышала, ты во сне произносил ее имя. Я подумала, что ты видишь сон. Ты любил ее? Или она любила тебя? — Элизабет пыталась говорить как можно спокойнее, несмотря на участившееся сердцебиение.

— Да, — произнес он со вздохом. — Но я не заслужил ее преданности.

Элизабет ждала, испытывая от его признания нарастающую боль.

Его голос был настолько тих, что она едва разобрала его слова.

— Это моя сестра. Она была на два года младше меня.

— Твоя сестра? Но я думала, что у тебя были только братья.

— Элизабет, — сказал он, — довольно.

В глубинах его глаз чувствовалась такая боль, что она не смогла заставить его говорить.

— Мне двадцать восемь, — сказал она. — А тебе?

— Я слишком стар для тебя.

Она всегда полагала, что он гораздо старше ее. Определенно под сорок.

— Так сколько же?

— Тридцать восемь.

Она улыбнулась:

— Ты в расцвете жизни. — Она взяла забытый кусок тоста и осторожно поднесла к его рту.

С мучительным выражением на лице он откусил.

Она понимала, что он сделал это, чтобы остановить ее расспросы.

Она налила ему чаю и стала смотреть, как он его пьет. Он отмахнулся от ее предложения долить еще. В его глазах она прочитала желание.

— Сколько еще времени до того, как эта старая карга начнет тебя разыскивать?

— Она никогда не поднимается раньше полудня, — шепотом ответила Элизабет.

— Тогда у нас еще есть время.

— Для чего? — сдерживая дыхание, спросила она.

— Для твоей ванны. — Он кивнул в сторону медной ванны в углу и ведер с горячей водой, которые занес в комнату.

С появлением дневного света к Элизе вернулась робость и застенчивость, и она покраснела, когда он настоял на том, чтобы поухаживать за ней, помыть ей спину и плечи. Она выхватила из его рук тряпку, когда он попытался помыть ей груди.

Когда она поднялась из воды, он занял ее место и быстро намылил и потер свое крупное тело. Она собиралась одеться, но он оказался рядом и прижал к себе.

— Нет, — прошептал он. — Еще нет.

Она почти растворилась в его объятиях. Да, она питала надежду, но была уверена, что этого не произойдет.

Он отнял у нее полотенце, отбросил его и шепнул ей на ухо:

— Ты забыла про десерт. А ведь ты единственный человек, который настаивает на нем.

От этих соблазнительных слов она почувствовала трепет.

— Десерт?

— Земляничная глупышка, — пояснил он, и она почувствовала, что он улыбается.

— Что ты имеешь в виду? У нас нет заварного крема, есть только тарелка…

Раньше чем она успела договорить, он схватил с подноса тарелку с земляникой и подтолкнул Элизабет к кровати, держа руки таким образом, чтобы она не смогла убежать. А спустя несколько мгновений она оказалась лежащей на кровати.

Она посмотрела в его потемневшее от страсти лицо, обрамленное влажными черными волосами.

— Позволь мне угадать, — смущенно сказала она. — Вот это земляника, а я и есть глупышка?

— Ты очень сообразительная, — пробормотал он и стал выкладывать ягоды на ее тело. Затем пристроил маленькую земляничинку на маковку ее груди и тут же накрыл ее губами.

Элиза застонала, когда он стал пощипывать ягоду, а затем и ее нежную плоть. Его руки сжали ей бедра, когда она попыталась пошевелиться.

— Нет-нет — зашептал он, — не шевелись.

Тем временем ягоды одна за другой исчезали от этого дерзкого набега, его голова опускалась все ниже, он был всецело поглощен своим делом. Ее ладони беспокойно скользили по постельному белью.

А затем, раньше чем она успела догадаться о его намерениях, его голова опустилась гораздо ниже последней ягоды. Элиза оцепенела, издав невнятный горловой звук.

— Как вкусно! — мурлыкал он, раздвигая ей бедра. Он мурлыкал и бормотал, словно дикое, красивое, хищное животное.

И хотя он не давал ее бедрам ни малейшего шанса вырваться из плена, он был удивительно деликатен и нежен в своих действиях.

И ее застенчивость очень скоро улетучилась. Было не важно, что он делает. Она хотела большего. Хотела быть с ним еще и еще.

Ее страсть возрастала при каждом движении его губ, рта, ладоней. Элиза возносилась все выше и выше, к некой таинственной возвышенной цели. Она ощутила себя в полете… но все было совсем иначе, чем ночью, когда он был внутри ее. Сейчас она была одна. И его последующий отказ позволить ей удовлетворить его очевидное желание, она ощутила как наказание, которое он был настроен понести и которое было явно незаслуженным.

Он ушел от нее с большой неохотой. И только лишь после того, как вырвал у нее обещание, что она не покинет монастырь. Было еще рано; только молочницы и прочая прислуга потаенными тропками пробирались по своим делам. Если Пимм был таким, как большинство джентльменов, он не покинет постель до тех пор, пока солнце не поднимется высоко.

У Роуленда было достаточно времени, чтобы позаботиться о закрытой карете для нее и дать последние указания Джошуа.

Но он не знал о том, что одна вдовствующая герцогиня, несмотря на ворчание, уже поднялась. Проснулась и другая леди, для которой было несложно вставать вместе с петухами. Когда три женщины думают сообща, ни y одного мужчины нет ни малейшего шанса поступить по-своему.

«Моя драгоценная!

Я надеялся, что вы дождетесь меня на воздухе прошлым вечером. Увы, нет. Я не могу выразить, насколько обеспокоило меня это событие. И я не потерплю, если вы находитесь с другим.

Я возвращаюсь в Лондон и строю дальнейшие планы. Я не в силах выносить те бесконечные минуты, которые отделяют меня от вас. Но скоро это закончится. И я буду с вами, мой ангел!

П.»

Элизабет захотелось разорвать на тысячу кусочков новое послание от Пимма, которое она нашла в ожидающей ее карете Хелстона. Но поскольку Элиза была не одна, она воздержалась от этого и просто сложила его под любопытствующими взглядами Люка, Эйты и Сары.

— То же самое? — мягко спросила ее Сара.

— Как всегда, — ответила Элизабет. — Я не понимаю, что за удовольствие находит Пимм в этих сентиментальных писульках.

— Поэтическая чушь никогда не поможет джентльмену в его ухаживаниях. Смена симпатий? — спросил Люк без малейшего намека на удивление.

Она постаралась ни с кем не встретиться взглядом.

— Нельзя быть столь прямолинейным, Люк, — сказала Эйта. — Ты, как никто другой, должен знать, что с подобными вопросами нужно быть очень деликатным.

Ее друзья имели весьма слабое представление о том, насколько глубоким и широким был поток осложняющих факторов. При полном молчании Эйта поправила украшение на громадной черной шляпе, а Сара успокаивающе пожала ей руку.

Люк наклонил голову, пытаясь увидеть лицо Эйты, наполовину скрываемое шляпой.

— О чём вы думали, надевая эту тарелку из вороньих перьев?

— Да будет тебе известно, что это редкостные австралийские черные попугаи. — И добавила тихо, что было весьма не похоже на нее: — Я уверена, вы прекрасно знаете, почему я это ношу. — Элизабет было ясно, что Эйта до сих пор страдает из-за прохладного поведения мистера Брауна в последнее время.

— Не думаю, что знаю. Мне доводилось слышать самые невероятные истории. Не в пример другим, я, однако, предпочитаю сведения из первых рук, — проворчал Люк.

— Что случилось? — спросила Элизабет, испытывая облегчение от того, что ей не надо отвечать на их вопросы.

Сара быстро покачала головой, молчаливо предупреждая подругу, и Элизабет пожалела о своих словах.

— Да, расскажите нам, — настойчиво попросил Люк.

— Ну, я решила, что нужно использовать современные методы. Если я хочу найти свое счастье, тут мало что можно сказать. Я не имею понятия, почему поднялся такой шум: я всего лишь задала своему очень давнему знакомому очень простой вопрос.

Выражение лица Люка стало грозным.

— Элизабет — яркий пример того, как должна поступать женщина, — продолжила Эйта.

— Прошу прощения? — Элизабет поежилась от взгляда Люка.

Эйта подалась вперед.

— Вы делаете то, что хотите, и не обращаете внимания на все тривиальные преграды, которые стоят на вашем пути.

— Прошу прощения?

— Вы на публике целовали Роуленда Мэннинга, — пояснила Эйта.

Люк покачал головой.

— Да, но у нее хватило ума надеть для маскировки парик. А вот вы загнали Брауна в угол прямо в бальном зале.

— Это было за пальмой в кадке, — уточнила Эйта.

— Вы целовали мистера Брауна? — От изумления Элизабет невольно хихикнула.

— Разумеется, нет!

— Леди Хоум может рассказать о вашем разговоре с мистером Брауном за пальмой в кадке. — Люк вздохнул. — И она перескажет это всем и каждому, кто пожелает услышать.

— И тем докажет, что она самая большая сплетница, которую только носила земля.

— Так это правда? — небрежно спросил герцог. — Вы, черт возьми, просили руки Брауна? — По его холодному выражению лица было ясно, что он ни на минуту в это не поверил.

Вдовствующая герцогиня, цвет лица которой обычно отличался бледностью, вспыхнула.

— Честное слово, Люк. Ты не имеешь понятия, до какой степени бесстыжей является эта графиня. Разве ты не видел, что она танцевала с ним три раза? Как будто нарочно плевала в меня.

— Вы думаете, что это она бесстыжая? — Люк покачал головой. — Знаете, я склонен не согласиться с вами. Я думаю, что Браун едва концы не отдал. И опять-таки вы не ответили на мой вопрос.

Эйта схватила веер и нервно начала им обмахиваться.

— Он отказал, — обрушила она фразу на ошарашенные физиономии. — Вот так. И как только Элизабет и Сара будут устроены, я отправляюсь в Корнуолл. Находиться летом в городе слишком жарко и немодно.

— Ой, Эйта, — проговорила Сара, и на ее лице читалось глубочайшее сочувствие.

Элизабет взяла руку вдовствующей герцогини.

— Я так сожалею.

Люк выглядел так, словно его стукнули по голове, и он до сих пор не мог прийти в себя.

Эйта успокоила:

— Это не имеет значения. Правда. Я счастлива, что дело наконец завершилось. Люк, прошу тебя, если ты искренне беспокоишься обо мне, никогда больше не затевай об этом разговор. Я хотела бы переменить тему.

Люк, всегда отличавшийся сдержанностью, посмотрел на свою маленькую бабушку и, кажется впервые, беспрекословно повиновался. Он поджал губы, повернулся к Элизабет и обрушил все свое внимание на нее.

— Вас снова можно поздравить за ваше мужество и отвагу во время вчерашних скачек. Поистине я должен быть благодарен вам.

Ага, точно. Он не проиграл Пимму. Элиза кивнула, смутившись от похвал.

— Вы должны пригласить мистера Мэннинга отобедать с нами завтра, — с трудом сдерживая улыбку, сказала Эйта.

— Но что с генералом Пиммом? — нахмурилась Сара. — Он выглядел очень несчастным, когда не смог найти тебя, Элизабет. Он должен остаться в Виндзоре с принцем-регентом еще на несколько дней. Но он сказал, что нанесет визит в Хелстон-Хаус сразу после возвращения, он приглашает вас прокатиться в Гайд-парке.

Элизабет сглотнула подступивший к горлу комок.

—И я поеду.

Люк откашлялся, судя по его позе, он испытывал неловкость.

— И что вы ему скажете?

Да, это действительно вопрос. И очень плохо, что у Элизы не было легкого ответа. Она жаждала действия. А пока что ожидание разрешения проблемы только затягивало ее все дальше и глубже в трясину, и она боялась, что будет поглощена лавиной событий.

Элизабет посмотрела на озабоченные лица своих друзей и приняла решение. Она поедет с Пиммом в Гайд-парк, когда генерал вернется в город, и выспросит у него, действительно ли он убил ее отца. Конечно, он будет лгать, но, возможно, ей удастся отличить правду ото лжи.

А потом она отправится во Францию, как предлагал Роуленд.

К несчастью, у судьбы были другие планы.