Глава 7

Роуленд Мэннинг смотрел на клубы пыли, которые оставила за собой удаляющаяся карета, а мысленно видел лишь обрывочные картинки детства. Мысли о красивой женщине, которая была способна успокоить его совесть одним своим появлением, покинули его при виде сцены, представившейся ему. Зажмурившись, Он взглянул на солнце, чтобы увидеть это четче.

Беспризорные мальчишки. Дети и старая женщина, все в грязных лохмотьях и головных уборах из мешковины, на которых смотрели как на прожорливых голодных птиц, не достойных даже считаться людьми. Он судорожно втянул в легкие воздух.

Какого черта он придумал привезти ее сюда? Он поклялся никогда сюда не возвращаться. Сам того не сознавая, он направлялся к набережной. Вода в реке сейчас упала в этом никогда не проходящем цикле приливов и отливов, что в детстве служило для него важным расписанием.

Господи, эти дети выглядели гораздо меньше и костлявее, чем он думал. Однако в то время он, скорее всего, был таким же. Хотя нет. Он всегда был крупнее других. Рожден от элитного корня, говаривала мать.

Рожден от сильного аристократического родителя, не в пример Говарду или Мэри.

Он зажал нос, когда до его ноздрей долетел зловонный запах. Говорили, что на дне Темзы можно найти свидетельства любого греха и быстротечности жизни. Только самые обездоленные добывали себе на пропитание, ковыряясь здесь в поисках потерянного угля или чего-то другого, имеющего хотя бы малейшую ценность.

Он посмотрел на свои руки и выдохнул. Он никогда не мог забыть ощущение скользкой грязи. У него вдруг закружилась голова, он почувствовал тошноту и вспомнил, что не ел с самого утра, торопясь стать свидетелем сцены в церкви Святого Георгия. Ноги сами понесли его от берега, пока он не осознал, что пешком прошел весь путь до конюшен, позабыв если не о своем горестном прошлом, то о завтраке.

Когда карета подъезжала к Хелстон-Хаусу, Элизабет кончиком пальца дотронулась до опухших от поцелуев губ. Она не представляла себе, что поцелуй может пробудить в груди такую бурю эмоций. Она полностью потеряла контроль, когда он заключил ее в кольцо своих рук. В течение нескольких минут было такое ощущение, что в мире их только двое и что они купаются в безбрежном счастье. Ее груди болели от соприкосновения с крепкой мужской грудью. Она забылась в его объятиях, забыла о тех страхах, которые давили на нее.

Она ощущала лишь вкус страсти, вкус надежды.

Все эти бередящие душу мысли враз отлетели от нее при виде двух одетых в алые мундиры офицеров, промелькнувших мимо оконца кареты. По мере приближения кареты к величественному фасаду на Портман-сквер мужество очень быстро иссякло, Элиза стала поспешно поправлять прическу. Она прикрепила шпилькой выбившийся локон и расправила симпатичное голубое шелковое платье, которое ей подарила Эйта, когда она и Сара осмелились нанести первый визит вдовствующей герцогине. И вот Элизабет снова здесь, зависимая от герцогини и других людей, у которых не было оснований ей помогать.

Увидев, что она вышла из кареты, один из двух солдат, восседавших на лошадях, двинулся в ее сторону. Элиза торопливо поднялась по белым мраморным ступеням, но остановилась на середине.

Она вдруг поняла, что больше не надо убегать и прятаться. Повернувшись, она нашла в себе дерзость махнуть рукой мужчине. Тот удивленно остановил перед Хелстон-Хаусом лошадь и кивнул. Она степенно поднялась до площадки, и дверь перед ней открылась раньше, чем она дернула за дверной молоток.

Едва Элизабет вошла внутрь, Сара бегом спустилась с парадной лестницы и бросилась ей в объятия. Любезнейшая, добрейшая леди, которая на одну треть была ей подругой, на две трети — мудрой старшей сестрой. Элизабет не сразу удалось отстраниться, чтобы заглянуть в очаровательные серые глаза и увидеть милую улыбку. Позади Сары Элизабет увидела мистера Джона Брауна и красивого джентльмена, который сопровождал Сару в церковь Святого Георгия, а также вдовствующую герцогиню с собачкой коричневого окраса на руках; все они спускались по лестнице более степенно, чем Сара.

— Ах, Элиза, я так рада, что ты здесь. Я хотела удостовериться, что с тобой все в порядке. Ну и веселенькую историю мы устроили, моя дорогая!

— Не мы. Я, — поправила ее Элизабет.

Подошла Эйта с собачкой, уютно устроившейся у нее подмышкой.

— Я уверяла Сару, что ты выйдешь из положения, что мы разберемся со всем этим. Мне никогда не нравилась мысль о том, что надо убегать и прятаться. Это ничего не решает. — Герцогиня одарила мистера Брауна взглядом, в котором читалась смесь смущения и раздражения.

— Да, мэм. — Элизабет сделала вежливый реверанс и поцеловала герцогиню в морщинистую щеку.

Мистер Браун тепло потряс ей руку и прошептал достаточно громко, чтобы все могли услышать:

— Дорогая моя, не слушайте вы Эйту. Уверяю вас, что бегство — это вполне приемлемая вещь.

— Ну! — Эйта, похоже, готова была сказать что-то и покрепче, но прикусила язык.

Было нечто очень странное в том, как Эйта смотрела на мистера Брауна, и как мистер Браун смотрел на Эйту. Создавалось такое впечатление, что Эйта толком не знала, что делать или что говорить.

— Элизабет, — наконец снова заговорила Эйта, — я должна представить тебя графу Уаймиту, доброму другу Бофора и моему соседу в Дербишире. Лорд Уаймит, могу я представить вам миссис… ахнет, мисс Элизабет Ашбертон? Прощу прощения, Элизабет, мне трудно запомнить, что вы никогда не были замужем.

— Ничего, простите, что не сказала вам правду сразу, как только мы встретились.

Глаза высокого джентльмена блеснули, когда он наклонялся к ее руке.

— Счастлив видеть леди, которая способна привести в негодование генерала Леланда Пимма.

— Послушайте, Уаймит, не будем об этом… пока, — сказала Эйта.

— Где все остальные? — тихо спросила Элизабет.

Сара схватила ее за руку, словно боясь потерять из виду.

— Они на праздничном завтраке в честь герцога и герцогини Бофор, хотят определить, узнал ли вас, в том парите кто-нибудь, кроме Пимма. Это идея мистера Брауна.

— Нет, — раздраженно возразила Эйта. — Это была моя идея. Я поднаторела в интригах и инстинктивно поняла, что мы должны просочиться внутрь, чтобы узнать как можно больше.

Долгий шумный вздох мистера Брауна был весьма красноречив.

Элизабет внимательно изучила выражение лиц всех стоящих перед ней.

— А генерал Пимм?

— Он ожидает тебя в гостиной над лестницей, Элиза, — пробормотала Сара, лицо которой стало бледным и испуганным.

Лорд Уаймит с весьма теплым выражением лица посмотрел на Сару и предложил ей руку.

— Миссис Уинтерс, я предлагаю вам свою руку.

Сара с застенчивым видом приняла поддержку красивого джентльмена. Ага, так вот как обстоят дела. За тот короткий промежуток времени, пока она отсутствовала, земля вращалась, постоянно меняя положение дел. Даже Сара, самая постоянная переменная в жизни Элизабет, нашла утешение в ком-то новом — в лорде Уаймите.

Шишковатая рука герцогини придержала Элизабет.

— Элизабет, у нас всего лишь один момент, моя дорогая. Люк, Куинн и Майкл снабдили меня сведениями — не то чтобы я нуждалась в их разрешении, как вы понимаете, — так вот, вы ни при каких обстоятельствах не обязаны принимать ухаживание генерала. — Она сделала паузу. — Если, конечно, вы сама искренне не желаете этого. Мы, разумеется, будем отстаивать то решение, которое примете вы.

Мистер Браун наклонился поближе.

— Делайте то, что вам подсказывает сердце, милая девушка.

— Слова, которыми можно жить, — томно пробормотала Эйта.

— Пожалуй, я должен вернуться в городской дом графини Хоум, — ответил мистер Браун, глядя на Эйту.

— Делайте, что вам подсказывает сердце, старина, — пробормотала Эйта.

Сара, чтобы предотвратить баталию, ненавязчиво вступила в разговор:

— Элизабет, ты не обязана идти к нему.

— Да, — снова заговорила Эйта, повернувшись к мистеру Брауну. — Какое нам дело, что этот генерал — увешанный наградами герой и ветеран войны? Вы слышали о дворце, который он собирается построить рядом с дворцом Веллингтона? Все привыкли называть его номером два, поскольку Веллингтона называют номером один. Это пахнет подражательством, и никому это нравиться не может — симпатии вдовствующей герцогини были очевидны благодаря ее притянутым за уши, попыткам очернить Пимма.

Дело в том, что генерал явился как идеал и образец, словно безоблачный летний день — такой как нынешний. И добросердечная герцогиня прилагала все усилия к тому, чтобы найти теневые стороны его характера, дабы действия Элизабет не выглядели смешными. Это была одна из многих причин, почему Элизабет полюбила Эйту. Никто из дочерей или жен военных, за исключением Сары, никогда не относился к ней так дружески. В самом деле, ее считали отчаянной, своенравной девчонкой, от которой надо держаться подальше. Женщины ополчились против нее, когда она надела бриджи, чтобы ездить верхом, а не трястись в повозках с другими женщинами. Элизабет не могла разочаровать тех немногочисленных леди, которые приняли ее в свой круг.

— Честно говоря, — продолжала Эйта, — генерал понятия не имеет, что он ничто по сравнению с моим дорогим Веллингтоном.

— Эйта, он все еще остается ответственным за успех в окончательном наступлении на лягушатников, — сказал мистер Браун, продемонстрировав шотландский акцент. — Не сбывайте об этом. Остальные наши соотечественники любят его, потому что он известен тем, что вел дивизии в бой, а не сидел на холме, наблюдая, как разворачивается баталия.

На лице Эйты появилось выражение неуверенности, тем не менее, она нашлась:

— А разве генералы не должны находиться на расстоянии, чтобы наблюдать И перенаправлять небольшие группы солдат, если понадобится?

Мистер Браун сурово посмотрел на герцогиню.

— Маленькие группы? Это вам не кружок по шитью одеял, Эйта.

Элизабет опечалило, что Эйта и ее мистер Браун все время спорят. Очевидно, они пикировались в течение пяти десятилетий, испытывая явное влечение друг к другу.

— Ваша светлость, — сказал лорд Уаймит, приходя на помощь мистеру Брауну, — даже принц-регент заявил, что Веллингтон не смог бы без Пимма прогнать Наполеона через Пиренеи. — Сделав паузу, он повернулся к Элизабет. — Разве может генерал быть таким ужасным, как вы говорите? Вы были свидетельницей…

— Нет. И я могу ошибаться. И нет ничего удивительного, если я ошибаюсь. — Элизабет в упор посмотрела в лицо каждому из своих друзей — как новых, так и прежних.

— Он сказал, что направил своих офицеров на ваши поиски потому, что чувствовал себя обязанным вернуть вещи вашего отца, — неуверенно сказала Эйта. — Он умеет красиво говорить. И вот еще вам письмо — второе за неделю. Прошу прощения, но мы позволили себе вскрыть его, поскольку оно пришло без имени адресата.

Элизабет быстро развернула письмо.

«Дражайшая моя любовь!

Я готов полететь к вам. Чего бы я только не отдал, чтобы снова заключить вас в объятия. Любовь моя, вы милее всех тех образов, которые я носил в себе последние месяцы. Скоро, очень скоро мы будем вместе, и никто не разлучит нас снова — ни на одну минуту, ибо я намерен быть рядом с вами вечно».

Элизабет заставила себя посмотреть на озабоченные лица всех, кто окружал ее.

— Все в порядке. Я приняла решение. Пожалуй, я все время знала, что я сделаю.

Все вздрогнули, зашевелились и заговорили.

Вперед вырвалась Эйта.

— Что бы вы ни решили, мы подержим. Великая свадьба, великий побег.

— Я устала прятаться, Эйта, — пробормотала Элиза, чувствуя, как ею все сильнее завладевает тоска.

Маленькая леди издала вздох, который должен был продемонстрировать великое облегчение.

— Ну… словом, что бы ты ни решила. Я очень хорошо организовываю свадьбы, ты ведь знаешь. Мы обязательно…

— Приветствую, Элизабет. — Голос донесся сверху, и все подняли глаза.

Пимм стоял возле позолоченных перил, при всех своих величественных регалиях, его китель был увешан медалями, лентами и золотым галуном, свидетельствующим о том, что он великий воин. Солнечный свет, падающий из круглого окна, словно обливал его золотистыми лучами, отчего белокурые волосы почти светились.

— Я требую вашего внимания, будьте добры. — Его голос прозвучал, как всегда, командно, с особой силой форсируя каждый слог. По позвоночнику Элизы пробежала волна дрожи.

Эйта захлопнула рот. Элизабет впервые видела, что герцогиня действительно замолчала. Когда вся группа двинулась в сторону лестницы, сверху долетело новое приказание:

— Я прошу о приватном разговоре.

Все остановились, сбитые с толку его просьбой.

— Прошу прощения, — хмыкнул генерал, и на его тонких губах появилась улыбка. — Разумеется, я не против, чтобы ее сопровождала одна из подруг. Приличия должны быть соблюдены. — Миссис Уинтерс?

— Да, разумеется, сэр, — звонко ответила Сара. Элизабет и Сара медленно поднялись по лестнице, слыша позади шепот герцогини:

— Будет подан поднос с чаем и… — Дальше Элизабет не расслышала.

Прикосновение Леланда Пимма, когда он наклонился к ее руке, стоило немалого напряжения, после чего он повел Элизу через украшенную фресками галерею в официальную гостиную этой знаменитой резиденции. Дух герцога Хелстона узнавался в каждой детали этой оформленной в греко-римском стиле, но в то же время весьма элегантной комнаты.

Пимм показал на шезлонг с высокой спинкой и позолоченными змеями, поддерживающими темно-шоколадные подушки. Элиза опустилась на край шезлонга, в то время как генерал вялым, но властным движением руки показал Саре на стоявшее лицом к окну кресло в другом конце этой длинной комнаты, заполненной антиквариатом поколений Хелстонов. Глаза Сары извинились перед подругой.

Он уселся на том же шезлонге, слишком уж близко, чтобы чувствовать себя комфортно.

Он начал тихо. Он всегда так делал.

— Моя дражайшая Элизабет, — сказал он, и его верхняя губа едва шевельнулась при этом. — Я впечатлен вашими усилиями, моя дорогая. Вы не представляете, какое удовольствие я испытываю от хорошей погони.

— Счастлива помочь вам в этом, — напряженно ответила она и заставила себя прямо посмотреть ему в лицо. Неужели она когда-то думала, что он красив? О да. Он был хорошо сложен. Действительно, многих женщин, следовавших за дивизиями Пимма, весьма привлекали его белокурые волосы и голубые глаза. Да, внешность так обманчива. Разглядывая его сейчас, Элиза гадала, что кроется за его полуулыбкой.

— Что? Никаких разговоров? Никаких больше отчаянных игр? Гм… Но вы ведь знаете, что мне всегда очень нравился ваш задор. Хотя я буду настаивать на том, чтобы впредь вы не компрометировали меня поцелуями со всякими мерзавцами. — Он натянуто засмеялся. — Но подозреваю, что, когда мы поженимся, я стану скучать по вашей игривости.

— Вы слишком торопитесь, сэр, — шепотом сказала Элиза. — Я пока что не давала вам своего согласия.

— Не давали? А я подумал, что вы согласны, раз пришли в этот дом.

Элизабет понимала, что лучше не дразнить зверя в открытую. И прикусила губу, чтобы не сболтнуть, что единственной причиной ее появления здесь является понимание того, что он будет преследовать Сару вплоть до появления Элизабет.

Она увидела, что Сара вдруг улыбнулась; ее лицо осветилось лучами солнца, заглянувшего в дальнее окно. Сара пододвинулась ближе к подоконнику и дотронулась до плотных коричневых бархатных штор, отделанных греческим узором.

Элизабет решила отвлечь Леланда Пимма, сыграв на его тщеславии, ибо успехи были излюбленной темой его у разговора.

— Вас можно поздравить, сэр. Насколько мне известно, принц-регент дает в вашу честь бал в Карлтон-Хаусе, где вам будет дарован титул герцога.

Пимм приподнял квадратную челюсть и слегка опустил веки.

— Верно. И вы сможете полюбоваться этой церемонией, поскольку будете рядом со мной, моя дорогая.

Дверь в гостиную распахнулась без всякого предварительного осторожного стука. В комнату вошел мужчина, несущий перед собой громадный поднос с чайным сервизом. Элизабет привстала, преисполненная решимости ему помочь, но увидела, что Леланд Пимм сделал ей знак, чтобы она оставалась на месте. Элизабет уклонилась от прикосновения, но быстро села на место.

— И что мы видим? — с дурным юмором спросил Пимм. — Нас пришел обслужить бастард? Тот самый выродок, который имел наглость поцеловать леди в церкви?

Роуленд Мэннинг, руку которого украшала белоснежная салфетка камчатного полотна, с шиком поставил невероятных размеров поднос на низкий столик, выплеснув лишь несколько капель молока. Всего лишь один бисквит шевельнулся на высочайшей тарелке, стоящей на многоярусной серебряной подставке.

— Вообще-то это она меня поцеловала, — сказал Роуленд, не делая даже призрачной попытки оправдать ее поведение. — Мне ничего не оставалось делать.

Пимм повысил голос:

— Неужели Хелстон не может нанять слуг получше?

Роуленд, не говоря ни слова, подошел к камину, поднял массивное кресло с подголовником так, словно оно весило не более пушинки, и поставил его рядом с Элизабет. Потом сел на край, словно скромный юноша.

— Хелстон может, — ответил Роуленд. — Но, похоже, ему это не приходит в голову. — Роуленд щедро плеснул в чашку чаю и невинно посмотрел на Пимма.

За дверью послышалось шарканье, и Элизабет закусила губу, чтобы не рассмеяться — или не разрыдаться. Ее нервы были напряжены до предела.

Пимм откашлялся.

— Я попрошу вас покинуть нас, Мэннинг. Нам с мисс Ашбертон нужно обсудить нечто весьма личное.

— В самом деле? Очень интересно.

— Черт бы тебя побрал, мужлан! Проваливай отсюда! Ты здесь не нужен!

Роуленд проигнорировал его.

— Сахару, мисс Ашбертон? Или погодите. У нас есть мед — изумительный на вкус. Молока?

— Уходи отсюда, — тихо предупредил Пимм.

— Не терпится, генерал? Не бойтесь, вы следующий. Вы можете использовать это время для того, чтобы решить, предпочитаете ли вы простой бисквит или один из этих, — он с видимым презрением понюхал поднос, — с шоколадом?

— Я не хочу никакого чая, черт побери! — возразил генерал.

— Как вам угодно, — сказал Роуленд. Затем повернулся к Элизабет и выжидательно посмотрел на нее, держа в руке маленький серебряный молочник.

— Молока, пожалуйста, — сказала она. — Сахара не надо.

— Вот как? A я думаю, что вам нужно положить сахар, мисс Ашбертон. Я не забыл вашу любовь к сладкому, например, к имбирному прянику. — Она увидела, как его губы сложились в едва заметную улыбку, когда он положил несколько ложек сахара и передал ей чашку жестом, который явно напоминал женский.

У нее возникло истерическое желание расхохотаться от напряжения, наполнявшего комнату. Роуленд Мэннинг был похож на хамелеона, который подражает действиям великосветской хозяйки. И в то же время его глаза были похожи на глаза черной пантеры в окружении кроликов.

— О, миссис Уинтерс, присоединяйтесь к нам, прошу вас. — Роуленд отставил мизинец, наливая чай в еще одну чашку. — Дорогая моя, я просто обязан настоять на этом.

— Успокойтесь, я понимаю, что вы испытываете…

— Достаточно! — рявкнул Пимм.

Роуленд перестал наливать.

— О, возможно, вы правы. Я перестарался. Подходите, мисс Уинтерс.

Сара подошла и взяла чашку, на ее лице читалось изумление.

— Ах, позвольте мне подать вам кресло. — Роуленд снова подошел к камину, но на сей раз помешкал, прежде чем взять изящное кресло-качалку. — Генерал, вам лучше пересесть сюда, поскольку вы отказались от чая, а миссис Уинтерс, думаю, будет неудобно в таком кресле.

Черты Леланда Пимма исказила ярость. Да, именно таким запомнила Элизабет его лицо, когда тайком увидела, как он зло отчитывал молоденького барабанщика, который потерял в одной из предыдущих баталий своего брата. Именно этот инцидент укрепил ее страхи в отношении генерала.

Сара терпеливо ждала, пока Леланд Пимм с раздражением уступит ей место в шезлонге рядом с Элизабет.

Однако, хотя Пимму было не до веселья, тактику он наметил. Спрятав свой гнев за маской, он дождался, когда Роуленд закончит играть роль хозяйки, после чего спросил:

— Что ты здесь делаешь, Мэннинг? От тебя и так полно неприятностей. Хочу предупредить тебя, чтобы ты не приближался к моей невесте ближе, чем на десяток футов, иначе ответишь за это. — Он погладил рубин на эфесе шпаги в отделанных серебром и золотом ножнах.

Роуленд вскинул брови.

— Фи, генерал, мы оба знаем, что в последнее столетие эта ржавая штуковина не используется. Но позвольте поздравить вас, миссис Уинтерс, и вас, генерал. Я понятия не имел, что вы собираетесь пожениться. Миссис Уинтерс, позвольте предложить услугу быть вашим эскортом, когда вы пойдете по проходу в церкви навстречу вашему счастью с генералом? Я теперь научился этому. Так что вы скажете?

Глаза Сары лучились смехом.

— Прошу прощения, мистер Мэннинг, но генерал Пимм не просил меня выйти за него замуж.

— О Господи, генерал, чего же вы ждете? Кажется, миссис Уинтерс жаждет этого.

Леланд Пимм вскочил с нелепого дамского кресла-качалки и едва не споткнулся о свою декоративную шпагу. Роуленд проигнорировал его кульбит и небрежно взял с серебряного подноса тарелку.

— Бисквит, мисс Ашбертон?

Она покачала головой, чувствуя, что пересохло во рту. Роуленд прищурился.

— Не хотите? Но я должен настоять. Я сам присматривал за его приготовлением. Вы ведь знаете, что единственная радость повара — это видеть, с каким удовольствием поедают то, что он с такими стараниями приготовил. — Он переложил пять бисквитов на маленькую тарелочку и пододвинул к ней.

Он умел читать мысли. Разве не о том думала она, когда пыталась заставить его поесть?

— Если позволите, я возьму один бисквит, мистер Мэннинг, — сказала Сара. — Ко мне вернулся аппетит.

Роуленд лучезарно улыбнулся:

— Ну конечно, мадам. Земляники, генерал?

— Поднимайся, Мэннинг, — потребовал Пимм, высказывая привычное для него отсутствие юмора. Голос его снова прозвучал надтреснуто. — Я поговорю с тобой. Прямо сейчас.

— О, конечно же, генерал. Вы же знаете, я всегда подчиняюсь приказу. Вы ведь помните об этом? — Роуленд медленно поднялся, и довольно высокий Пимм оказался дюйма на четыре ниже. — Помните обо всех тех лошадях, которых вы мне заказали за последние несколько лет? Которых я доставил очень быстро, в отличном состоянии и обученными для любых нужд вашей кавалерии?

Пимм прищурил глаза и грубо показал в сторону окон в конце зала, где можно было рассчитывать на некоторую приватность.

Элизабет смотрела, как мужчины пересекают комнату, и при этом ею владели весьма странные мысли. Она обратила внимание, что на протяжении всего этого действа Роуленд Мэннинг не сделал ни глотка чаю и не проглотил ни кусочка бисквита.

Роуленд смотрел на этого самовлюбленного генерала, который в течение ряда лет распоряжался большей частью фондов, направляя их для покупки и сооружения роскошных зданий, что ограничивало возможности строительства конюшен и разведения лошадей в Англии. Роуленд всегда знал, что этот Пимм — болван, тупой властолюбивый болван, к аристократической шкуре которого прилипло много удачи. И что эта удача, богатство и власть присущи лишь избранным представителям света.

— Что ты здесь делаешь? — едва сдерживая ярость, спросил Пимм.

— Пытаюсь поговорить об оплате восьмисот двадцати лошадей, которых вы заказали, генерал.

— Прошу прощения? — закипел Пимм.

— Ваша мелкая сошка, этот ожиревший мошенник лейтенант Тремонт, имел наглость заявить, что контракт, — он вынул из сюртука смятый документ, — более не действителен.

— Ты здесь потому, что хочешь получить плату за лошадей? — недоверчиво спросил Пимм.

— Да.

— В самом деле? Но это не имеет никакого отношения к моей невесте. — На его лице отразилось сомнение и некоторая неуверенность.

— А вы когда-либо слышали, чтобы я отдал за женщину хотя бы ломаный грош? — задал вопрос Роуленд.

Леланд Пимм издал скрипучий звук, который можно было принять за смех.

— Это верно.

Роуленд ненавидел сейчас этого генерала больше, чем когда-либо раньше за весь период их деловых отношений.

— Я знал, что это была всего лишь одна из игр кокетки, любящей пофлиртовать. Она воспламеняет кровь в жилах мужчин. Хорошо, что мне нравится ее тактика. Послушай. Поскольку мы оба отлично знаем друг друга и ты был добросовестным поставщиком лошадей, я лично прослежу за тем, чтобы тебе заплатили, но при одном условии.

— При каком же? — вскинул бровь Роуленд.

— Бастарды должны знать свое место, даже если они богаты. Я не хочу, чтобы ты прикасался к мисс Ашбертон своими грязными руками. Она моя.

Роуленд подавил в себе приступ смеха.

— Несколько преувеличено — самую малость, вы не находите, генерал? — Он снова вскинул бровь. — Но, опять же, я полагаю…

— Знаешь, Мэннинг, я позволил тебе перейти границы, потому что ты один из наиболее надежных торговцев. Но внемли моему предупреждению: у меня более нет острой потребности в твоих лошадях. Если ты захочешь, чтобы я приобрел это стадо, я приобрету, но только на своих условиях.

— Хорошо, — пробормотал Роуленд. — Говорите ваши требования.

— Цена должна быть низкой. Ты держишься подальше от мисс Ашбертон. Я не позволю тебе запачкать ее репутацию или нарушить мои свадебные планы. Тогда, и только тогда, я приму твоих чертовых лошадей, в которых я не нуждаюсь, и ты, — он пробежал глазами контракт и сунул его в протянутую руку Мэннинга, — получишь семьсот фунтов стерлингов, как договаривались.

— Очень любезно с вашей стороны, генерал. — Роуленд разыгрывал роль благодарного джентльмена. — Но плюс стоимость содержания этих животных в течение последних трех месяцев.

Леланд Пимм улыбнулся, его тонкие губы вытянулись в длинную линию.

— Конечно, дорогой мальчик, конечно. И вот еще что. — Он многозначительно подмигнул. — Если ты сочтешь возможным проиграть Золотой королевский кубок Аскота, я возмещу его стоимость. Скажем, наградой в несколько тысяч, а?

Такой яростный напор Пимма не заставил пошевелиться ни один волосок на теле Роуленда. Мэннинг почти наслаждался, наблюдая за восторгом Пимма по поводу его якобы одержанной победы.

— Кто знает, что может случиться, генерал? — Он сделал паузу, вынудив тем самым Пимма податься вперед в ожидании ответа. — Но поскольку мы заключаем сделку, я должен заметить, что кодекс поведения бастарда может заставить, а может и не заставить меня открывать всем и каждому, что ваша невеста совсем недавно прислуживала мне в качестве личного повара.

Пимм дернулся вперед, но Роуленд остановил его.

— Но я человек великодушный, генерал. Я пообещаю, что все мои тридцать восемь работников и кучеров не проронят ни слова своим коллегам на городских скачках, если я получу плату за лошадей и их содержание за последние несколько, месяцев.

— Вы негодяй, сэр. Позорите имя джентльмена, — напыщенно произнес Пимм.

— Ну как? Нет приглашения на дуэль? — спокойно сказал Роуленд, совершенно уверенный в том, что генерал не имеет в виду дуэль.

— Ты не стоишь дуэли. У тебя нет даже малейшего представления о чести.

Роуленд улыбнулся:

— По этому вопросу мы пришли к согласию, генерал. — Бурная реакция Пимма дьявольски надоела ему. Этот генерал был до чертиков предсказуем. Однако Роуленд готов был вынести что угодно, лишь бы почувствовать в руках деньги, прежде чем на территории его разросшейся собственности появятся аукционисты.

Он запретил себе думать об Элизабет Ашбертон и ее обольстительных зеленых глазах, которые при столкновении с Пиммом потеряли блеск. Ему было противно выражение смирения на ее лице, похожее на выражение лица его сестры в те минувшие годы.

Элизабет уловила всего лишь одну или две фразы из разговора в дальнем конце комнаты. Она нисколько не сомневалась, что Роуленд Мэннинг ее не спасет. Да, честно говоря, она этого и не хотела. Она устала от сознания того, что обязана людям. Она не хотела ничего, кроме собственного спасения, даже если громадность задачи была такой, что это казалось невозможным.

Она смотрела на необычайно высокую, мощную фигуру Роуленда и чувствовала, как к груди подступает жар при воспоминании о том, когда его тело прижималось к ее телу. В сравнении с Роулендом Мэннингом Пимм выглядел смехотворно и напоминал мальчишку, который сердился на мужчину. Голубой элегантный сюртук строгого покроя плотно охватывал плечи Роуленда, сужаясь к бедрам. Желтовато-коричневые бриджи обрисовывали мускулистые бедра, начищенные черные башмаки поблескивали на свету. У Роуленда был профиль аристократа, а челюсть казалась тщательно выточенной. Когда он подался назад и улыбнулся, на его загорелом лице блеснули белые зубы.

Сара схватила Элизу за руку.

— Ты не должна принимать решение прямо сейчас, дорогая.

— Я знаю.

— Хорошо. — Лицо Сары приняло задумчивое выражение. — Ты помнишь, мой муж сказал однажды, что темнее всего бывает перед зарей?

— А отец ответил, что это неправильно, что самый мрачный момент — перед боем.

Сара улыбнулась:

— И тогда Пирс напомнил ему, что бой обычно начинается перед зарей.

Элизабет была уверена, что понимает задумчивость подруги.

— Мы должны быть счастливы. Счастливы, что они были у нас столько, сколько им дано было быть.

Сара посмотрела на их сплетенные руки.

— Да, верно, — пробормотала она.

Было трудно решить, о чем говорить. Однако любая беседа лучше молчания и страха ожидания, что вернется Пимм и предъявит на нее права.

— Я так рада за тебя, Сара. Лорд Уаймит кажется именно таким, как рассказывала Эйта.

Сара отвела от подруги взгляд.

— Его добрый характер не вызывает вопросов. Он обладает всем тем, что должно быть свойственно джентльмену.

— Да, — сказала Элизабет, испытывая неловкость. — И он, очевидно, сосредоточил интерес на…

— Не надо, — закрыв глаза, перебила ее Сара. — Пожалуйста, не говори ничего.

— Да, разумеется, — поспешила сказать Элизабет. — Я не хотела поставить тебя в неловкое…

Сара снова перебила, что было ей весьма несвойственно:

— Прости, Элизабет, Просто я не могу думать о другом… — Она замолчала, после чего вдруг выпалила: — Мне кажется невозможным соединить имя другого мужчины с моим.

Элизабет сжала руку подруги.

— Все не так, дорогая. Человек, которого я знала, который любил тебя, не захотел бы, чтобы ты вечно печалилась о нем.

— Я могла бы то же самое сказать тебе, Элизабет. Твой отец захотел бы видеть тебя устроенной и счастливой. — Подруга посмотрела на их соединенные руки. — Боюсь, это я виновата в том, что мы оказались в столь затруднительном положении. Это я завела тебя в тупик после Бадахоса. Может… мы ошибались?

— Почему ты говоришь такие глупости?

Сара помолчала.

— Потому что в течение последней недели, пока я пряталась в Эллсмир-Хаусе, генерал навещал Эйту и других. Он каждый день приходил в Хелстон-Хаус. Наши друзья говорят, что Пимм был неизменно доброжелательным и любезным. Розамунда сказала, что она никогда не видела мужчину, который выказывал бы о тебе такое беспокойство. По этой причине он отпустил всех офицеров, которые тебя искали.

— Ах, Сара, — возразила Элизабет. — Он расставил посты солдат на Портман-сквер и на всех главных дорогах, ведущих из города. Он никогда не даст мне свободу выбора. И это действия благородного мужчины?

— Возможно, это действия мужчины, который испытывает чувство вины. Он сказал Хелстону, что чувствует себя ответственным зато, что не выполнил обещание, которое дал твоему отцу, — обеспечить тебе безопасность и комфорт. Право же, мужчина, чья любовь настолько постоянна, не может быть настолько ужасным. Он не мог убить… Элизабет, пятно крови на мужских перчатках в бою ничего не означает, ты это знаешь. О, боюсь, меня снедало горе невозможно, я не обдумала все толком. Мне следовало бы поступить иначе.

— Не надо, Сара. Ты сделала для меня все. А генерал Пимм… — В первый раз она почувствовала неуверенность. — Это выражение на его лице, когда он подошел ко мне после боя и сообщил ужасную новость… Да, я знаю, я смешна.

Сара смотрела на нее с любовью и озабоченностью.

— Нет! Вовсе нет. Но, возможно, тебе следует хотя бы выслушать его. Если бы он не любил тебя так сильно, то наверняка страшно отчитал бы за сцену, которая произошла в церкви Святого Георгия.

— Как раз из-за того, что он не отчитал меня, я и беспокоюсь. Я для него всего лишь вызов. Он хочет меня, вероятно, потому, что я единственная посмела его отвергнуть. Плохо только то, что я не могу заставить его устать от меня и оставить в покое.

— Никто здесь не заставит тебя выходить за него замуж, если ты не хочешь этого, Элизабет, — тихо сказала Сара. — И твое счастье — это мое заветное желание. Я очень хотела бы, чтобы ты познала такое же счастье, какое я переживала с Пирсом, пусть оно и было слишком коротким.

— Ах, Сара, я ненавижу Леланда Пимма всеми фибрами своей души!

— Осторожно, дорогая, — предупредила Сара. — Мощное чувство ненависти часто связано с любовью.

— Но это не тот случай, Сара. Я знаю, что лишена умения правильно судить о других, но в данном случае я не обманываюсь.

Сара сочувственно посмотрела на подругу.

— А как с мистером Мэннингом? Ты его тоже ненавидишь?

Загрузка...