Семейные тайны

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Бен уехал через четыре дня.

Кэсс ожидала, что брат окажется верен своему первоначальному намерению вернуться домой немедленно, но он уступил уговорам матери и согласился провести на вилле хотя бы одну ночь.

— Я так редко вижу тебя, Бенвенуто, — с упреком напомнила ему Софи, опережая его извинения. — Неужели я прошу слишком многого — провести всего одну ночь в доме матери? Тем более, что здесь Кассандра.

При этих словах Кэсс затаила дыхание, но никакого язвительного замечания не последовало.

— Разумеется, мама, — вяло отбивался Бен. — Естественно, я надеялся провести некоторое время… с вами обеими. Но сейчас я занят.

Софи вздохнула.

— Полагаю, книгой.

— Да, книгой, — подтвердил он.

— Разве в университете тебе мало платят? — возразила мать. — Неужели ты должен работать с утра до ночи?

Бен пожал плечами.

— Я считаю эту работу удовольствием, — сдержанно заметил он, очевидно уже привыкнув к подобным спорам. — Так или иначе, у меня скопилось много дел. Я же пробыл в отъезде два месяца. Вероятно, Виктор считает, что я до сих пор не могу оправиться после перелета. Всего один раз появлялся на работе.

Софи поворчала еще немного, но она явно гордилась талантливым сыном. Кэсс припомнила, что отчасти Софи была против ее пребывания на вилле именно потому, что жалела время, которое Бен проводил вместе с Кэсс. В прежние времена Кэсс легко отбрасывала такие мысли, мол, что за нелепости, но сейчас уже не была столь уверенной. Особенно после того, что случилось вчера вечером. Что же с ней в самом деле происходит? И почему даже сейчас она ужасается при мысли об отъезде Бена?

Мария Альваро, экономка Софи, еще до ланча провела Кэсс в ее комнату, где тотчас принялась раздвигать шторы и распахивать окна — так эта миниатюрная итальянка выражала свое удовольствие при виде «синьорины Сандры».

— Сколько времени прошло, signorina — по, signord. — восклицала она. Но, открыв чемодан Кэсс, с ужасом оглядела скомканные вещи. — Dio mio, che conjusionef[4]! Вы сами укладывали вещи, signora?

— Боюсь, да, — грустно отозвалась Кэсс. — Оставьте их. Потом я все разберу.

— Ма nо![5] — покачала головой Мария, недовольно разглядывая платье, которое Кэсс надевала вчера вечером. — Чуть позже я приду и разложу ваши вещи, signora. А теперь вам пора привести себя в порядок к ланчу. Ciao![6]

Оставшись одна, Кэсс сбросила туфли и босиком вышла на балкон. Вид с него открывался изумительный. Стоял ясный день, и неудержимо манили к себе мирные воды бухты. Больше всего на свете Кэсс хотелось сейчас надеть купальник и побежать на пляж, но она знала: это невозможно, по крайней мере сегодня. Кэсс еще предстояло обсудить с Софи причины своего пребывания здесь, и до тех пор расслабляться не следовало. В довершение всего у Кэсс начиналась головная боль — впрочем, ничего удивительного! Последние двадцать четыре часа выдались чрезвычайно богатыми на события.

Перегнувшись через перила балкона, Кэсс обнаружила, что Бен вышел на террасу. По-видимому, они с Софи пили аперитив перед ланчем. Наверняка решили бы, что Кэсс подглядывает за ними, если бы заметили ее. Едва подумав об этом, девушка повернулась и вошла в комнату.

Отведенные для гостей покои виллы состояли из небольшой гостиной, гардеробной и ванной, а также просторной спальни с громадной кроватью. Кэсс вспомнила, что в четырнадцатилетнем возрасте эти комнаты производили на нее более сильное впечатление, чем сейчас. Разумеется, в те времена она еще училась в закрытой школе, а на каникулах дома спала в детской. А теперь у нее имелся собственный дом в Найтсбридже, и Вилла-Андреа уже не казалась ей столь же роскошной, как прежде.

Палитра цветов здесь изменилась, заметила Кэсс. Раньше в комнатах преобладали розовый и белый тона, а теперь тонкие оттенки кремового и золотого отражались в узорном атласном покрывале на постели и роскошных, ниспадающих пышными складками шторах. И одежда на ней под стать этим комнатам, равнодушно подумала Кэсс и отправилась мыть руки.

Ланч прошел весьма скованно, несмотря на усилия Кэсс и Бена снять напряжение; немудрено, что Кэсс обрадовалась, когда после еды Бен пригласил мать немного погулять. Кэсс смогла, таким образом, улизнуть к себе и, приняв прохладный душ, лечь в постель.

Но, несмотря на все попытки расслабиться, к вечеру головная боль, с которой она боролась весь день, стала невыносимой. Когда Мария принесла одежду, которую забирала, чтобы отгладить, она встревожилась, увидев бледное лицо молодой signora.

— Mamma mia! — воскликнула итальянка, всплеснув руками, и уставилась на Кэсс так, словно не могла поверить своим глазам. — Che c'e?[7]

— У меня болит голова, только и всего, — устало объяснила Кэсс, приподнимаясь на локте. — Простите, если я смутила вас своим видом, но здесь так жарко! Кажется, я вся горю.

— Вот как? — Мария освободилась от одежды, которую держала в руках, и подошла к постели. Осторожно прикоснулась ко лбу Кэсс и испуганно воскликнула: — Dio miof Tu sei calda![8] — И тут же бросилась прочь из комнаты.

— О, нет! Теперь обо всем узнает Софи, — простонала Кэсс, откидываясь на подушки. У нее ведь всего-навсего болит голова! Неужели Мария не в состоянии это понять?

Софи появилась в комнате не одна. За матерью следовал Бен. Игнорируя ее возмущенное восклицание при виде полуобнаженной Кэсс, он приблизился к кровати.

— Кэсс! — пробормотал он, садясь на кровать рядом с ней и прикладывая ладони к ее вискам. — Ты вся горишь!

— Просто у меня болит голова, — устало прошептала она, беспокойно ерзая в его руках.

Пальцы Софи еще крепче сжались на плече сына.

— Тебе здесь не место, Бенвенуто! — сердито выпалила она. — Дай-ка я посмотрю, в чем дело. Если она больна, ей нужен dottore[9], а не ты.

— Я не больна, — едва сдерживая слезы, возразила Кэсс. — Бен, мне нужна лишь пара таблеток аспирина. К утру я буду в порядке.

— Правда? — Увидев сочувствие в его темных глазах, Кэсс пришлось сдержаться, чтобы не броситься к нему в объятия.

— Да.

— Бенвенуто, это недопустимо! Ты сам выйдешь отсюда или мне позвать Карло, чтобы он вывел тебя?

Мысль о престарелом итальянце-садовнике, выводящем из комнаты такого сильного и рослого мужчину, как Бен, была, конечно, смехотворной, но слова Софи возымели желательное действие.

— Я позвоню Лоренцо, — заявил Бен, нехотя поднимаясь на ноги, и Кэсс больше не понадобилось сдерживать слезы.

— Мне… не нужен врач, — попыталась возразить она, но Бен лишь покачал головой.

— Я другого мнения, сага[10], — грустно возразил он и вышел из комнаты.

События последующих сорока восьми часов почти не сохранились в памяти Кэсс. Прибывший врач с поразительной быстротой заверил ее, что приехал не зря. Напротив, по его мнению, Кэсс подхватила тяжелую форму простуды, и, несмотря на все протесты, ее одели в старую фланелевую ночную рубашку Марии и укрыли несколькими одеялами.

Кэсс не знала, какое лекарство ей дали, и помнила только, что боль из головы переместилась в грудь. Ей не хватало сил, чтобы держать глаза открытыми, и когда она приходила в себя и лица Бена, Софи, Марии или врача вставали перед ней, Кэсс не могла понять, что это — реальность или игра воображения. Она знала, что кто-то ухаживал за ней, заботился о том, чтобы сменить постельное белье, когда оно пропитывалось обильным потом, но Кэсс была слишком слаба, чтобы благодарить. День и ночь слились в бессмысленной мешанине беспамятства и боли, но бывали минуты, когда она хотела только одного: чтобы ее оставили в покое и не мешали умереть.

Но она не умерла. И медленно, но верно выкарабкивалась из болезни. И когда Мария подносила к ее рту ложку куриного бульона, она уже не испытывала тошноты. Более того, к концу третьего дня болезни она смогла сама держать чашку и с удовольствием глотала прозрачный бульон. Она смогла даже насладиться закатом, окрасившим небо за ее окнами яркими оттенками красного и янтарного цветов, и, несмотря ни на что, признала, что рада остаться в живых.

Софи появилась, когда Мария оправляла постель, и Кэсс стиснула кулаки, увидев, что она приближается к ней. Ибо не знала, в состоянии ли выдержать разговор с матерью Бена; но сумела все-таки, изобразив на лице напряженную улыбку, пусть и немного робко, поблагодарить Софи. В конце концов, дом принадлежал ей, а она, Кэсс, была здесь только гостьей. Со стороны Софи было вполне разумно настоять, чтобы ее перевезли в больницу, однако она этого не сделала, и Кэсс невольно испытывала теперь чувство признательности.

— Prego[11], — равнодушно произнесла пожилая женщина. — Рада видеть, что тебе уже лучше. — Она дождалась, когда Мария покинет комнату, а затем придвинула к постели стул. — Тебе что-нибудь нужно?

Кэсс покачала головой:

— Нет. Нет, благодарю вас. Со мной все в порядке. — Она указала на тонкое одеяло, единственное, которым Мария укрыла ее теперь. — Мне уже не так жарко.

— Но не холодно? — поспешно спросила Софи. Кэсс снова покачала головой:

— В самый раз. А еще недавно так знобило…

— У тебя… как это называется? Polmonite.

— Polmonite?

Кэсс ничего не поняла, но невольно вздрогнула, когда пугающе знакомый голос мягко подсказал:

— Пневмония. У тебя была легкая форма пневмонии. Хорошо еще, ты оказалась здесь, а не в гостинице!

— Бенвенуто, а ты что здесь делаешь? — Раздражение в голосе его матери было несомненным, но Бен не обратил на него внимания.

— Полагаю, то же самое, что и ты, mamma, — ровным тоном отозвался он и подошел поближе. — Пришел проведать Кэсс — и сообщить ей об отце. Ты ведь хотела сказать, что звонил Гвидо, верно? — Он улыбнулся, едва Софи метнула в его сторону сердитый взгляд. — Мне так показалось.

Кэсс тревожно нахмурилась.

— Папа звонил? — переспросила она. — Когда?

— Вчера, — опередил мать с ответом Бен. Его взгляд, устремленный на Кэсс, переполняла нежность. — Как ты себя чувствуешь?

— Ей гораздо лучше, — недовольно заявила Софи. — И тебе известно, как я отношусь к твоему пребыванию в комнате сестры, Бенвенуто. Я хочу, чтобы ты ушел!

Глаза Бена потемнели, когда он взглянул на мать, а губы утратили чувственный изгиб.

— Да, мне известно, как ты к этому относишься, мама, — натянутым голосом подтвердил он. — Но поскольку Кэсс еще очень слаба, я хотел убедиться, что ты не встревожишь ее.

— Бенвенуто!

Бен невозмутимо пожал плечами.

— Это правда. — Он перевел взгляд на бледное лицо Кэсс. — Твой отец всего лишь хотел удостовериться, что с тобой все в порядке.

Кэсс сглотнула.

— Ты сказал ему, что я больна?

— Нет. — Софи еще раз одарила сына яростным взглядом. — По-видимому, Роджер…

— Об этом после, мама. — Бен положил руку на плечо матери.

Софи сердито поджала губы, но замолчала, однако Кэсс очень хотелось знать, о чем она собиралась сказать.

— Роджер? — неуверенно повторила она, посмотрев на Бена. — При чем тут Роджер?

Прежде чем Бен убрал руку, его пальцы, должно быть, больно впились в плечо матери, так как Софи поморщилась. Но сказанного уже было не вернуть.

— Роджер сообщил твоему отцу, где ты находишься, — нехотя объяснил он Кэсс. — Вот и все. Просто сказал, куда ты отправилась.

Кэсс с трудом приподнялась на подушках.

— И что же ответил папа?

Бен вздохнул.

— Ничего особенного, — решительно произнес он, обошел вокруг стула матери и, присев рядом с кроватью, ободряюще улыбнулся Кэсс и зажал в ладони одну из ее нервно подрагивающих рук. — Честное слово, он хотел только убедиться, что ты и в самом деле здесь.

Кэсс содрогнулась — тепло его пальцев было слишком интимным, несмотря на присутствие рядом матери.

— А ты… ты сказал ему, что я больна?

— Нам пришлось это сделать, — резко вмешалась Софи, поднимаясь и заставляя Бена последовать ее примеру. — Он твой отец, in fin dei conti[12].

— Да. — Подчиняясь укоризненному взгляду Софи, Кэсс высвободила ладонь из пальцев Бена и спрятала ее под одеяло. — Да, конечно. Он рассердился?

— Рассердился? — Бен издал нетерпеливый возглас. — Нет, конечно. Просто встревожился. Он… ну хорошо, — Бен прищурился, повернувшись к матери, — он пожелал приехать и проведать тебя.

— Нет! — Кэсс понимала: сейчас ей не хватит сил для разговора с отцом. Она не сомневалась, что и отец и мать беспокоятся о ней, но, кроме того, знала: явившись сюда, Гвидо непременно затронет вопрос ее разрыва с Роджером, а обсуждать эту тему она пока была не в состоянии.

— Послушай, Кассандра… — протестующе начала Софи, но сын вновь перебил ее.

— Я знал, что ты это скажешь, — невозмутимо заявил Бен. — Именно так и ответил ему. Я сказал, что ты поговоришь с ним сразу же, как только вновь будешь на ногах, — поговоришь по телефону.

Кэсс слабо вздохнула.

— О, слава Богу!

— Надеюсь, Гвидо поймет, что я не принимала участия в этом… этом sotterfugiol[13]. — пробормотала Софи, а затем, заметив предостерегающий взгляд сына, пожала плечами. — Вепе, по-моему, вы уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно отвечать за свои поступки. И потом, кто я такая, чтобы защищать интересы Гвидо? Разве он когда-нибудь заботился о моих?

Кэсс прикусила нижнюю губу, желая, чтобы Софи позволила им с Беном поговорить наедине, но та явно не собиралась оставлять их вдвоем.

— Полагаю, пора дать Кассандре отдохнуть, — вдруг решительно заявила пожилая женщина, взяв сына за руку и подтолкнув его к двери. — Она уже достаточно переволновалась, и потом, не забывай — завтра рано утром тебе уезжать.

— Ты уезжаешь? — Кэсс не смогла скрыть нотку отчаяния в голосе, силясь приподняться на локтях.

— Приходится, — негромко отозвался Бен. — Я и без того пробыл здесь дольше, чем планировал, а Виктор в понедельник уезжает в Штаты. Я хочу повидаться с ним перед отъездом, и времени у меня немного.

— Понятно. — Ослабев, Кэсс повалилась на подушки. Ей хотелось спросить, когда он вернется, если вообще вернется, но на это у нее не хватило смелости в присутствии Софи, бдительно ловящей каждое ее слово. — Ладно, будь осторожен.

— Непременно. — Бен высвободил руку из пальцев матери, но не вернулся к постели. — И ты тоже. Не переутомляйся. Врач сказал, что пройдет несколько недель, прежде чем ты полностью восстановишь силы.

Кэсс кивнула, крепко сжав губы, чтобы Софи не заметила, как она взволнована. С обнадеживающей улыбкой Бен вышел из комнаты вслед за Софи.

На следующее утро Кэсс услышала шум двигателя отъезжающего «порше». Кэсс большую часть ночи пролежала без сна и теперь совсем не удивилась, услышав, как машина набирает скорость, устремляясь к дороге. К глазам подступили слезы, и Кэсс обрадовалась, что рядом никого нет, а значит, никто не узнает о ее нелепой слабости.

Она так надеялась, что перед отъездом Бен еще раз зайдет проведать ее! Беседы с ним в присутствии матери не особенно устраивали Кэсс, хотя она и понимала, что говорить им не о чем. И все-таки отчаяние смешивалось с надеждой.

Но Бен уехал, даже не попрощавшись с ней, и теперь Кэсс понятия не имела, когда вновь увидится с ним. Конечно, он может позвонить, но, поскольку к телефону наверняка подойдет его мать, такой разговор тоже не внушал радужных перспектив. Софи вряд ли станет поощрять их дружбу, особенно в нынешних обстоятельствах. И хотя до сих пор мать Бена молчала, Кэсс прекрасно знала, как свято она относится к браку, и не надеялась на сочувствие.

Совсем упав духом, Кэсс даже пожалела, что уже стала поправляться и ей не надо постоянно принимать лекарства. По крайней мере прежде, находясь в полусознательном состоянии, она не испытывала душевной боли.