Серебряная богиня

13

Залы для совещаний должны создавать нужное настроение, но ни один не служит этому столь определенно, как этот, на студии Фредерика Гордона Норта, подумала Дэзи. Она с интересом осматривалась вокруг, отмечая про себя продуманные размеры этого помещения, отсутствие всего лишнего, откровенную строгость, подчеркнутую аскетической белизной стен и ничем не покрытым, отполированным до зеркального блеска паркетным полом. Ни одна чувствительная натура не была способна устоять перед обволакивающей роскошью нолловских хромированных кресел с сиденьями и спинками, обтянутыми кожей цвета олова, и перед громадой строгого овального стола из белого мрамора. Со своего места за столом Норт имел возможность управлять батареей кнопок, сигнализируя демонстратору в соседнем помещении, когда следует притушить свет в зале, опустить из-под потолка экран, прокрутить фильм. Зал для совещаний помещался на последнем этаже трехэтажного здания бывшей музыкальной школы в Ист-Энде между Первой и Второй авеню. Семь лет назад Норт купил этот дом и превратил его в одну из немногих имевшихся в городе частных студий по съемке рекламных роликов.

Теперь, в конце 1975 года, шесть месяцев спустя после съемки ролика, рекламировавшего лак для волос, в зале для совещаний должно было состояться очень важное заседание. Перед запуском обычных работ Норт имел обыкновение совещаться только с Дэзи и Арни Грином, но сегодня он настоял на участии всех своих основных сотрудников в первом совещании по поводу съемок рождественского рекламного ролика кока-колы. Дэзи уже знала всех собравшихся за столом как свои пять пальцев. Здесь были: Хьюби Трой, театральный художник, работавший на студии по контрактам, но сделавший с Нортом уже столько фильмов, что его можно было считать штатным сотрудником; две девушки — ассистентки Дэзи, обе окончившие Принстон; Алик Апдайк, ассистентка Дэзи по костюмам и найму актеров, высокая, скромно одетая и необщительная девица, и Винго Спаркс, их постоянный оператор, мужчина двадцати девяти лет в неглаженных парусиновых брюках и замызганной тенниске. Винго окончил Гарвард и был сыном одного известного оператора и племянником другого. Если бы не эти семейные связи, ему бы ни за что не пробиться в Союз операторов.

Дэзи задержала свой внимательный взгляд на Арни Грине, коммерческом директоре, который, проработав большую часть жизни на «ЭАЭ», где служили не менее четырехсот человек, никак не мог поверить в тот факт, что служит теперь на «игрушечной» студии, подобной нортовской.

Наконец Дэзи взглянула на Ника по прозвищу Грек, постоянного агента Норта, отвечавшего за поиск новых заказов. Насколько было известно Дэзи, Ник являлся единственным агентом в городе, который пробил себе дорогу в рекламный бизнес через бейсбол. В середине 60-х слава о Нике как о подающем надежды игроке дошла до Дейна Бернбаха из рекламной фирмы «Дойл». Дейн разыскал молодого парня и предложил работу в агентстве ради того, чтобы тот играл за их команду. Но парень влюбился в рекламный бизнес, понравившийся ему намного больше любого дела, которое мог бы предложить ему испанский Гарлем. Высокий, ослепительно красивый юноша сам нарек себя Ник Грек и остался в деле. Теперь он зарабатывал больше сотни тысяч долларов в год, носил семисотдолларовые костюмы и ежедневно завтракал в ресторане «21», добывая самые выгодные заказы с той же легкостью, с какой ящерица ловит языком насекомых.

Когда Норт был уже готов призвать всех к порядку и открыть совещание, Ник выступил вперед.

— Компаньерос, я обращаюсь ко всем вам. Тут у меня результаты нового опроса Гэллапа, — заявил он, достав вырезку из «Нью-Йорк тайме» и размахивая ею в воздухе перед сидевшими.

— Воздержись, Ник, — попросил Арни, зная, что если Ник Грек заговорит, то масса времени уйдет впустую.

— Подожди, ты не понял. Это касается всех нас. Вы все, минутку внимания! Этот опрос касался честности и этики представителей различных профессий.

— Это не имеет ровным счетом никакого отношения к «Коке», Ник, — оборвал его Норт. — Так что почему бы тебе не убраться отсюда и не заняться делом. Например, найти голодного, богатого и потенциально выгодного клиента, чтобы накормить его завтраком? Катись, у вас много работы.

— Только после того, как я сообщу вам потрясающую новость, — ответил убежденно Ник. — Вы будете потрясены, когда услышите, что из двадцати профессий на предпоследнем месте по рейтингу стоят те, кого тут называют «практиками рекламы», то есть все мы, компаньерос. Мне кажется, что мы не должны сидеть и равнодушно взирать на то, как нас мажут грязью. Этот вызов не должен быть оставлен без ответа!

— Ник, как человек, сжигаемый южным темпераментом, ты лучше всех нас сумеешь выразить наше возмущение. Катись отсюда! Сочинители заголовков в газетах всего мира с нетерпением дожидаются тебя, — твердо заявил Норт. Через секунду на его лице снова появилась обычная хитроватая улыбка. — Забудь про это, Арни. Ну а теперь, когда мистер Красавчик смотался отсюда, поговорим для разнообразия о рекламе. Я хочу предупредить, что все, кто не делает себе заметок, об этом пожалеют. Речь идет о полутораминутном ролике, рядом с которым, судя по сценарию, все, что снимал Макс Рейнхардт, — куча дерьма. Более того, Люк Хаммерш-тейн желает иметь юмористический фильм, и они даже вообще не собираются показывать рекламируемый продукт. Все это делает будущий ролик совершенно непохожим на те, что снимались прежде.

— Не показывать продукт? — Голос Арни Грина даже сорвался от изумления.

— Нет! Не только не показывать, но даже и не упоминать его в течение целых невероятно длинных полутора минут! Только в самом конце раздастся голос Хелен Хейес, которая произнесет: «Неважно, как ваша семья проведет ночь перед. Рождеством, но „Кока-кола“ желает вам восхитительных праздников в течение всего года».

— Ты что-то говорил о юморе? — спросила Дэзи.

— Да, Люк называет это «Обратная сторона Рождества», и он всерьез захвачен своей идеей. Ему удалось отговорить «Коку» от большого монтажа из сцен рождественских ужинов по всей Америке с участием людей самых разных национальностей, от этой обычной усредненной тягомотины, и он сумел всучить им это. Разве я не говорил всегда, что Люк — лучший в мире автор рекламных идей?

— Так-то оно так, но вы двое никогда не работаете вместе, вы постоянно сражаетесь друг с другом, — все еще недоверчиво заговорила Дэзи.

— Это так. — Норт бросил на нее недовольный взгляд, раздраженный тем, что его перебили. — Люк — мой близкий друг, но у нас с ним разные концепции рекламного бизнеса. Однако в данном случае ему нужна моя помощь. Любой другой, кроме меня, слепит из их сценария либо вяленькую юмористическую сценку, либо самую тоскливую классику.

Угловатое лицо Норта, его резко обрубленный кончик носа, даже веснушки излучали нетерпеливое желание поскорее взяться за дело… Дэзи не раз доводилось видеть его в таком состоянии, но сегодня она впервые отметила, насколько взволнован он брошенным ему вызовом.

— Можно узнать, в чем заключается «Обратная сторона Рождества»? — с обычным своим нахальством, чуть растягивая слова, поинтересовался Винго.

— Главное заключается в том, что «Кока» не хочет быть назойливой во время специальной рождественской программы Си-би-эс, вот почему, Арни, мы не должны впрямую демонстрировать их продукцию.

— Будут какие-нибудь съемки вне студии? — полюбопытствовал Винго.

— Слава богу, нет, мы все будем делать здесь, в студии. Хьюби, тебе предстоит поставить декорацию не с одной или двумя, а с тремя стенами. В течение года мы еще ни разу не использовали такие, так что не теряйся, ты сам хорошо знаешь, что и как надо делать. Вот тебе ксерокопия сценарного планшета. Я хочу, чтобы все было таким, как принято у среднего класса, но отличным и совершенно достоверным, достоверным настолько, чтобы ощущался запах рождественской елки, запах школьного спектакля, даже запах автомобиля, забитого пассажирами.

Когда Хьюби, получив указания, ушел, Норт сурово обвел глазами оставшихся и продолжил:

— Дэзи, обрати внимание вместе с Алике вот на что. В этом деле особенно важен подбор актеров, вы знаете, как выглядят обычно рекламные ролики «Коки»: все — сплошь настоящие американцы, слишком много зубов и такое количество светлых волос, что этими блондинками можно заселить половину Скандинавии. Так вот, мне ничего подобного не надо. Этот ролик должен совершенно отличаться от остальных. Мы хотим показать всю эту нелепую и смешную суету под Рождество и предложить людям просто посмеяться от души. Для сцены с детской рождественской пьесой мне не нужен маленький красавчик. Мне нужны самые обычные, настоящие дети, в очках, толстые, прыщавые, сопливые. Ищите кособоких, горбатых, сутулых — чем сутулее, тем лучше. Не смотрите на меня так. Вы что думаете, я не понимаю, насколько труднее будет работать с ними? Все это ерунда, леди, если ребенок не может сидеть спокойно, сконцентрировав внимание, и слушать отдаваемые ему указания, тем более это будет похоже на любительское кино. Мне как раз это и требуется, мне надо, чтобы наш фильм выглядел именно так: реальная рождественская сценка из реальной жизни.

— Норт, — подозрительно взглянула на него Дэзи, — и все это есть в сценарии? Ты уверен, что заказчику понравятся сутулые дети? «Кока-кола» в своих рекламных фильмах всегда предпочитает снимать более красивых людей, чем те, что в жизни.

— Дэзи, ты можешь сделать мне небольшое одолжение и постараться держать свои предположения при себе? — раздраженно огрызнулся Норт. — По сценарию здесь предполагается дюжина ребятишек всех цветов: трое черных, пятеро белых и по паре азиатов и чикано — латиноамериканцев. Для остальных тридцатисекундных сцен тебе надо подобрать восьмерых на эпизод с украшением елки и еще восьмерых, которые будут изображать семью с автомобилем, плюс еще собака, но настоящая большая, ужасного вида псина, здоровенная, лохматая, слюнявая, а не какая-нибудь болонка, а еще младенец девяти месяцев от роду. Достань мне самого спокойного ребенка на свете. Не забудь, что нам придется подолгу держать его на свету, чего делать нельзя. Поэтому позаботься, чтобы у нас была дюжина младенцев в запасе. Возьми это себе на заметку. Но только посмей привести ко мне хоть одно знакомое лицо, и я оторву тебе голову. То, что мы должны снять, будет настоящим диккенсовским «Рождественским гимном» в рекламном деле.

— Винго, — обратился Норт к молодому оператору, — здесь в городе три голливудские студии снимают свои фильмы. Позаботься, чтобы набрать ту команду, которая нам понадобится, именно у них. Бери своего ассистента, и садитесь с ним на телефоны. Говори всем, что актеры понадобятся на четыре дня, начало съемок через десять дней.

— Четыре дня? — переспросил Винго. — Неужели мы не сумеем снять девяносто секунд за три?

— С детьми, собаками и младенцами? Мы неизбежно перерасходуем отпущенное время. Если ты им скажешь про четыре дня, а мы уложимся в три, то они всегда найдут себе занятие на четвертый. Неужели ты предпочитаешь остаться без команды, не закончив съемок?

— Эта идея не лишенная смысла, — ответил Винго.

— Тогда почему ты еще здесь?

— Отличный вопрос, — весело проговорил Винго, поднимаясь с места. — На самом деле все окажется намного сложнее, чем ты сейчас говоришь, Норт, но, в конце концов, Люк не требует от нас, чтобы мы снимали, как Роберт Олтман.

До того как Винго успел дойти до двери, Норт стрельнул ему в спину еще одной колкостью:

— Молодой человек, от своих секретарш я слышал, что некая молодая леди по имени Маурин названивает тебе сюда каждые десять минут. Почему бы тебе не бросить ее, чтобы она от нас отстала?

— Прошу прощения, босс, но с сегодняшнего утра у меня уже больше нет времени на светские разговоры, — ответил Винго, проворно закрыв за собой дверь.

— Этот мальчик далеко пойдет, — удовлетворенно проговорил Норт, — мне нравится нахальство.

«Да, конечно, — обреченно подумала про себя Дэзи, — но только в мужчинах. Попробовала бы хоть одна женщина вести себя так! Ты тут же пригрозил бы оторвать ей голову, вырвать сердце и съесть его на завтрак».

— Дэзи, — сказал Норт, — завтра мы идем в агентство на встречу с Люком и его людьми. Тебе не кажется, что ради такого случая стоит постараться выглядеть если не как леди, то хотя бы похожей на женщину?

Он бросил недовольный взгляд на Дэзи.

— Я приложу к тому все силы, но при тех деньгах, что ты мне платишь, я не могу гарантировать результат, — отпарировала Дэзи.

Ее никогда не оставляло раздражение от того, что она, называясь «продюсером рекламных фильмов» и отвечая за все бесчисленные детали съемок всех роликов на студии, оставалась неохваченной профсоюзными льготами, и она получала за свою работу намного меньше положенного, хотя и работала больше всех на студии. Норт, по своему обыкновению, пропустил выпад Дэзи мимо ушей.

Вскоре после того, как Дэзи освоилась со своей новой должностью, она уяснила себе, что ее постоянно все разыскивают, чтобы разрешить очередную проблему, а из-за неизменных джинсов и рабочей рубашки ее трудно различить в толпе одетых так же людей на съемочной площадке. Поэтому ей предстояло придумать себе наряд, отвечавший трем главным условиям: он должен быть дешевым, практичным и заметным. В холодную погоду она надевала широкие брюки наподобие тех, что носили в американском военном флоте во времена Второй мировой войны, сшитые из грубой, прочной ткани и снабженные бесчисленными пуговицами. Летом она носила белые морские клеши. К этим двум основным составляющим своего туалета Дэзи приобрела дюжину мужских маек для регби самых вызывающих фасонов и ярких расцветок. В громадной замусоренной студии она всегда ходила в теннисных туфлях, одетых на толстые белые носки, заплетала волосы в одну толстую косу и заводила ее вперед на плечо, но при этом, по крайней мере, волосы не падали ей на глаза.

«Если ты хочешь, чтобы я выглядела как леди, Норт, то я тебе устрою такой вид, что ты упадешь, — подумала Дэзи и весь остаток времени на совещании она продумывала, как ей завтра одеться. — Я надену костюм модели 1934 года, туфли на высоких каблуках, шиньон, а главное — перчатки. Вот тебе, безжалостный тиран!»

Как бы Дэзи ни бранила про себя Норта, она никогда не переставала изумляться тому, как это ему удается выдавать одну свежую идею за другой из того, казалось, абсолютно неисчерпаемого запаса, что хранится в его голове. Высшая похвала, которую ей доводилось слышать из его уст после завершения съемок сложнейшего рекламного ролика, состояла в небрежно сказанных словах: «Возможно, это у нас получилось». Но ради этих слов она, подобно всаднице, боровшейся за место в олимпийской команде, была вынуждена преодолевать любые препятствия, не задумываясь об их высоте. «Можно понять фотомоделей, снимавшихся у нас, — стараясь быть справедливой к нему, думала Дэзи, — когда те сообщают, каким божественно привлекательным является для них мой босс, но откуда им знать его так, как знаю его я? Как могут они представить себе его твердокаменность и отсутствие всякого человеческого тепла? Это сверкающий бриллиант, но сияет он холодным светом». Тем не менее Дэзи была благодарна Норту за то, что он посвящал ее во все тонкости работы. По мере того как Дэзи оттачивала свое профессиональное мастерство, она стала получать все большее удовлетворение мастера от сознания того, что целый съемочный день, в котором ничего не склеилось бы без нее, прошел все же без сучка без задоринки. Она гордилась собой, когда приливы творческого вдохновения позволяли ей разрешить казавшиеся неразрешимыми проблемы, неизбежные при любых съемках. Без ложной скромности она знала, что отлично справляется с тем делом, которым занимается. Черт с ним, ему можно было бы многое простить, если бы он хоть один-единственный раз признал это!

Творческим людям, снимающим рекламные телевизионные ролики, нечасто выпадает случай пренебрегать в своей работе установившимися правилами и нормами. Обычно они вынуждены работать в жестко регламентированном мире, где неудачно запломбированный зуб может поломать судьбу женщине, тогда как, наоборот, безупречно белые зубы гарантируют ей любовь и счастье на всю жизнь, в мире, где настроение мужа с утра может оказаться безнадежно испорченным недостаточной крепостью поданного ею кофе, а мужественность оценивается сортом пива, который он привык пить. Все эти женщины перемещаются в пространстве, на котором густые здоровые волосы являются самым дорогим в мире сокровищем, а вспотевшие подмышки представляют постоянно подступающую угрозу; они действуют на территории, где лучшие друзья существуют только затем, чтобы делать критические замечания, а выбор женщиной того или иного тампона способен разграничивать беззаботное здоровое существование и безнадежную бездну постоянных забот. Этот иллюзорный мир полон угроз, и единственная надежда как-то выжить в нем — правильно выбрать вид страховки или приобрести комплект новых радиальных шин для своего автомобиля. Мир этот требует от всех живущих в нем бесконечных физических усилий, и самые красивые женщины поставлены здесь в такие условия существования, что вынуждены непрерывно драить до блеска полы, чистить туалеты и добиваться безупречного качества стирки. Здесь удивительно много невероятно здоровых и красивых людей, наслаждающихся жизнью в самых отдаленных уголках Земли только потому, что купили хороший лосьон после бритья или правильно выбрали подходящую тушь для ресниц. В этом мире вполне допустимы любые двусмысленные высказывания, если они способствуют продаже товаров, какие бы грязные ассоциации они ни вызывали, но в то же время в рекламе лифчиков категорически запрещается показывать женщину в бюстгальтере, а обнаженный пупок вообще не имеет права на существование в фильме, будто его и в природе не существует; беременная женщина должна выглядеть столь невинной, что можно подумать, она никогда не испытывала физического влечения ни к одному мужчине, включая собственного мужа. Здесь действует даже специальный запрет, не позволяющий снимать женщину, посасывающую кончик собственного пальца.

В рекламном деле ничего нельзя предугадать заранее, и поющие коты могут иметь такой успех для продажи кошачьего питания, как ни одна другая реклама любого другого товара. Поэтому люди, порождающие новые рекламные идеи, пребывают в постоянном страхе, не зная, вознесет ли их очередная идея на вершину славы или низвергнет в геенну провала. Поскольку все большей популярностью начинают пользоваться короткие десятисекундные ролики, а проведенные исследования показывают, что зритель не способен запоминать в рекламе больше одной фразы, то опасность совершения дорогостоящей ошибки постоянно возрастает, а прессинг, испытываемый создателями рекламы, непрерывно усиливается, особенно если учесть, что несколько секунд на телевидении в самое удобное время показа стоят уже многие сотни тысяч долларов.

При создании рождественского поздравления от «Кока-колы» Люк Хаммерштейн сумел убедить своих боссов довериться его интуиции, и, если бы она его подвела, это могло бы обернуться для него катастрофой. Если бы в то время, когда он был блестящим раскованным молодым человеком — выпускником не менее блистательной Школы визуальных искусств, кто-нибудь посмел сказать Люку Хаммерштейну, что он будет вынужден регулярно отсылать свои самые оригинальные идеи на проверку их эффективности среди тщательно отобранной аудитории — чем и занимается компания «Аудиенс серией инкорпорейтед» — перед тем, как решить окончательно, стоит ли запускать их в дело, то он только насмешливо улыбнулся бы в ответ на подобное оскорбительное предположение. Но то было давно, в самом начале 60-х годов. А в более суровые 70-е годы, когда с деньгами стало туго, а продажа всех товаров упала, Люк смог предугадать грядущие перемены в рекламном деле задолго до того, как они произошли.

По мере того, как в течение этих волнующих десяти лет Люк, пройдя все этапы своей карьеры, вырос из ассистента до директора агентства, отвечающего за разработку рекламных идей и имеющего под своим началом больше пятидесяти человек сотрудников с годовым бюджетом в 80 миллионов долларов, он начинал все более походить на молодого оксфордского профессора, постепенно расставаясь с тем грациозным изяществом, которое культивировал в себе в начале пути. Люк Хаммерштейн, будучи единственным отпрыском консервативной еврейской семьи из Германии, занимавшейся банковским делом и финансовыми инвестициями, стал настоящей суперзвездой Мэдисон-авеню, хотя его мать, считавшая рекламу никчемным и ненужным делом, до сих пор отказывалась в это поверить.

С первых шагов своей карьеры Люк понял, что художественный руководитель, желающий иметь вес к рекламном бизнесе, должен быть больше, чем просто художником. Успешным результатом каждой рекламной кампании являлся рост продаж рекламируемой продукции.

Поэтому представившаяся Люку редкая возможность сделать для «Кока-колы» коммерческий ролик, игнорируя при этом заботу о последующих продажах, вызывала у него прилив небывалого вдохновения.

Заказчик ролика «Кока-колы» был представлен на съемках достойно. Число наблюдателей от требовательного клиента поутру составляло около шести гостей, но ко времени ленча неизменно доходило до дюжины. Дэзи не раз доводилось участвовать в съемках, во время которых количество представителей заказчика и рекламного агентства нередко превышало число людей, непосредственно снимавших фильм. Норт называл их «голодными шакалами». Но на этот раз народу на съемках толкалось столько, что большая студия была переполнена как никогда.

Оглядываясь назад, когда все уже было позади, Дэзи никак не могла решить для себя, что же явилось для нее высшей, самой трудной точкой всего этого предприятия. То ли это был придуманный ею хитрый ход с подбором детей для съемок, которые выглядели как дети с улицы, но на самом деле являлись профессиональными фотомоделями? Они с Алике потратили четыре дня в поисках детей, которые вынуждены были прекратить работу в качестве моделей по причине сломанных конечностей, преждевременного высыпания юношеских прыщей, избыточной полноты, выпавших зубов, наложенных для исправления прикуса скобок на зубах, или детей, выросших из своего амплуа — а ведь здесь каждый месяц играл роль, — а то и просто непослушных детей, у которых возникали проблемы с соблюдением дисциплины. Дэзи набрала из них банду мешковато одетых юных субъектов. Эта публика создала столько хлопот на съемках, что вполне убедила Норта в своей «нормальности», однако если бы не их профессиональная тренировка в прошлом, то им не удалось бы отснять сцену школьного рождественского спектакля не только за полтора сумасшедших дня, но и за неделю, а может, и за месяц.

Не исключено, что наивысшим было то удовлетворение, которое Дэзи испытала, всучив Тезея в качестве исполнителя роли собаки в «автомобильной» сцене. Поскольку Норт желал иметь «трудную» собаку, ей пришла в голову мысль: а почему бы ей самой не заработать те деньги, которые в иной ситуации ушли бы на неизвестную собаку? Хотя Тезей был уже псом почтенного возраста, взбалмошный нрав его нисколько не изменился. Тогда как раз подошла ее очередь вносить арендную плату за квартиру за положенные два месяца, а расходы на содержание Дэни, как обычно, оставили Дэзи без гроша в кармане. Она уговорила Кики сыграть роль проводника собаки, снабдив ее самыми строгими инструкциями.

— Держи его на поводке до тех пор, пока Норт не подаст сигнал. Когда наконец все семейство втиснется в машину, один из детей издаст жалобный вопль: «Мы забыли мою собаку». Вот тогда и спускай его.

Норт с самым презрительным видом осмотрел Тезея.

— Где ты разыскала это животное, Дэзи? Я прежде не видел ничего подобного.

— Не волнуйся, у него отличные рекомендации.

— Но мне хотелось иметь какую-нибудь более приставучую собаку, что-то по-настоящему лохматое и неряшливое.

— Приставучесть этой собаки я тебе могу гарантировать, — успокоила его Дэзи.

Поскольку она самолично рассовала крошечные кусочки сырой говядины по многочисленным карманам актеров, занятых в сцене, причем костюмы Дэзи специально выбирала такие, чтобы все карманы надежно застегивались, она была уверена в успехе. Со своими охотничьими наклонностями и чутьем Тезей обнюхает этих несчастных людей с головы до ног в поисках своего любимого лакомства.

И Тезей не подкачал. Раз за разом он вскакивал в плотно набитый людьми автомобиль и, прокладывая себе дорогу среди восьми членов «семьи», совал свой нос в самые интимные места и самым бесцеремонным образом переступал лапами, приводимый в исступление запахом пищи. Все вокруг пахло мясом, но где же оно, недоумевал пес. После съемки очередного дубля Кики с поводком в руках просовывалась в машину и кусочком мяса, который она доставала из врученной ей загодя сумки, битком набитой резаными сырыми бифштексами, подманивала к себе Тезея. Эти кусочки никоим образом не могли его насытить, но годились в самый раз для того, чтобы поддерживать аппетит Тезея на должном уровне. В середине дня Норт восхищенно заметил:

— Эта дворняга — самый несносный пес из всех, что мне приходилось видеть. Он уже довел всех до того, что они готовы лезть от него на стену. Отлично, Аликс, превосходно!

«Этот сукин сын, как всегда, даже не выдал денег на съемки пса», — подумала Дэзи. Тем временем у актрисы, исполнявшей роль матери семейства, случился острый приступ аллергии на шерсть Тезея, и она начала чихать без передышки, будучи не в силах остановиться.

— Впиши это в сценарий, — приказал Норт присутствовавшему на съемках сценаристу, и в течение следующих двадцати девяти дублей несчастная женщина должна была в промежутках между чиханьями говорить: «Ты же знаешь, что я начинаю чихать от этой собаки», на что ее сын высокомерно отвечал: «Ну мам, это у тебя чисто нервное». Несомненно, что настоящей кинозвездой в этой тридцатисекундной сцене, которую все стали называть «Через все преграды вперед к бабушке», стал Тезей.

К последнему съемочному дню, когда они добрались до сцены с украшением елки, ребяческое веселье охватило даже «голодных шакалов», и они стали наперебой предлагать новые сюжетные ходы и ситуации, отсутствовавшие в сценарии.

— Это начинает напоминать еврейский театр, — заявил Норт. — Ребята, у нас и так хватает проблем. Могу вам пообещать, что и без ваших советов у нас все пойдет наперекосяк. Поэтому, мать вашу так, не могли бы вы помолчать?

Норт как в воду глядел: у них действительно ничего не получалось, и пришлось снять не меньше сорока пяти дублей, пока осветители не сумели добиться того эффекта, чтобы при включении елочной гирлянды предохранители вылетали хотя бы только на съемочной площадке, а не вырубался весь свет вообще и вся студия раз за разом не погружалась в кромешную тьму.

Уже давным-давно коммерческий рождественский ролик «Кока-колы» завоевал премию «Клио», которая в рекламном деле значила не меньше кинематографического «Оскара», а Нью-йоркский клуб художественных руководителей присудил ему свою ежегодную награду, давно уже прошли фестивали коммерческих фильмов в Венеции и Корке, в Токио и Париже, где ролик не только демонстрировался, но и неизменно завоевывал почетные призы, однако, если бы Кики спросили, что ей больше всего запомнилось из этих четырех незабываемых дней съемок, у нее на этот счет не возникло бы ни малейшего сомнения. Что значили для нее все эти призы и награды по сравнению с той минутой, когда она познакомилась с Люком Хаммерштейном!

Кики так сочувствовала бедняге Тезею, проведшему целый день в поисках спрятанного от него мяса, что спустила его с поводка сразу, как только было объявлено об окончании съемок последнего дубля.

— Прошу прощения, собачий поводырь, — обратился к ней Люк, — но вам известно, что ваш пес в данный момент разоряет стол с едой?

— Не волнуйтесь из-за еды, — ответила Кики, — если вы голодны, то могу пригласить вас поужинать, а если сыты, то мы можем поехать ко мне поболтать.

Люк Хаммерштейн был среднего роста мужчиной с мускулистым телом. Его зеленые глаза смотрели одновременно дерзко и мечтательно, в них читались решимость и доброта. Его веки были меланхолически приспущены, но манеры отличались безупречностью. Он сразу приглянулся Кики.

— О боже! — произнес Люк. — Это — приглашение?

— Я так и думала, что у вас хватит ума догадаться. Мы вроде уже не дети, — ответила Кики с неприкрытым обожанием, лучившимся из ее темно-карих глаз.

— А как быть с собакой?

— Забудьте про нее. Я просто была временной нянькой при ней по просьбе подруги.

Кики по-прежнему была похожа на крошечную цыганку-оборвыша, какой она предстала перед Дэзи в день их знакомства, но теперь она стала еще агрессивнее и увереннее в себе. Однако все ее выходки были, в общем-то, безобидными, а фривольность в поведении и потворство собственным прихотям не таили в себе опасности. Она старательно избегала жизненных осложнений. За всю свою жизнь Кики еще не доводилось встретить мужчину, хоть отдаленно похожего на Люка. Она протянула руку и погладила его остроконечную шелковистую бородку, мысленно представив себе, какие сказочные возможности, какие фантазии и приятные ощущения она в себе таит.

— Ну… — заколебался Люк.

Весь сегодняшний день он видел Кики на съемочной площадке, и она стала для него частью разворачивавшегося действа. И вот вдруг совершенно неожиданно она превратилась во властную женщину, питавшую в отношении его вполне определенные намерения и не дававшую себе труда их скрыть. В своих черных облегающих брюках, заправленных в черные сапоги, и в строгой черной рубашке, которые Кики сочла наиболее подходящими для ее сегодняшней вспомогательной роли, она показалась ему начинающей разбойницей с большой дороги. Но он вспомнил, что согласно опросам, результаты которых он недавно прочел, женщина, сама делающая первый шаг, оказывает неотразимое эротическое воздействие на мужчину.

— У меня остается право выбора? — осведомился Люк.

— Ни малейшего, — ответила Кики с деспотическими нотками в голосе.

— Полагаю, что я… Впрочем, что я теряю?

— Ничего из того, что вам следовало бы сохранить, — заверила его Кики и рассмеялась. Ее продолжительный смех, звонкий и соблазнительный, прозвучал как дуновение свежего весеннего ветра. Следя за ними издали, Дэзи старалась угадать, кто из двоих, Кики или Тезей, представляет сейчас наибольшую угрозу для окружающих, но, увидев выражение лица Люка Хаммерштейна, решила, что уже поздно спешить ему на выручку. В конце концов, он взрослый мужчина и должен уметь сам за себя постоять, но зато она просто обязана спасти остатки пищи на столе, накрытом для членов съемочной группы, которые работали много часов сверхурочно и рассчитывают на ужин, равным образом как и на оплату сверхурочных. Одним решительным движением Дэзи за ошейник стащила Тезея со стола, оторвав его от пиршества, которое он себе устроил среди тарелок с ростбифом, солониной и ветчиной.

— Боже мой, Дэзи, неужели у тебя не хватает здравого смысла держаться подальше от этой негодной собаки? — спросил проходивший мимо Норт.

— Тезей, мое сокровище, — обратилась к псу Дэзи, подав ему сигнал рукой, которому она обучила его еще десять лет назад, — пойди и поцелуй как следует твоего дядюшку Норта.

На уик-энд после съемок ролика для «Кока-колы» Дэзи была приглашена в Мидлбург к Хамильтону и Топси Шортам. Решая, что ей взять с собой из одежды, Дэзи подумала о том, насколько важной может стать… нет, уже является эта поездка. Дело в том, что она нуждалась в деньгах. На все прошедшее лето ее «лошадники» разъехались по всему миру, и она несколько месяцев не имела заказов на изображение их детей верхом, а значит, не получала гонораров. Миссис Шорт намекнула ей тем небрежным тоном, которым некоторые богатые дамы-патронессы имеют обыкновение разговаривать с художниками, что если тот маленький набросок, который она попросила Дэзи сделать со старшей дочери, покажется ей удовлетворительным, то Дэзи может рассчитывать на заказ трех портретов маслом всех ее детей, предназначенных миссис Шорт в качестве возможного подарка мужу на день рождения. По подсчетам Дэзи, этот заказ принесет ей не менее шести тысяч долларов, хотя, учитывая недостаток свободного времени, это потребует от нее нескольких месяцев работы.

Но у нее не было сомнений на тот счет, что ей действительно необходимо подзаработать немного денег. Через месяц ей предстояло вносить ежеквартальную плату за Дэни, а расценки в школе Королевы Анны росли год от года, намного опережая те суммы, что Дэзи удавалось зарабатывать живописью или откладывать из своей зарплаты. Содержание Дэни обходилось ей теперь уже в двадцать три тысячи долларов в год, и у Дэзи не было даже средств, чтобы съездить в Англию навестить свою сестру, которую она не видела уже почти восемь месяцев. Хотя Дэзи продолжала самоотверженно рисовать картинки для Дэни, порой у нее было столько работы, что ей приходилось заменять собственные рисунки открытками, которые тоже нравились Дэни и которые она покупала для сестры в маленьком магазинчике в Сохо.

И вот сегодня, когда Дэзи так нуждалась в ее совете, от Кики не было ровно никакой пользы. Хотя та познакомилась с Люком Хаммерштейном еще вчера, но до сих пор подруга ходила как лунатик.

— Кики, — заметила Дэзи, — я вчера видела, как ты приставала к Люку Хаммерштейну. Ты до сих пор никак не научишься вести себя как… ну, как положено леди.

— Дорогая моя Дэзи, — высокомерно ответила Кики, — зато мой метод дает результаты, а это главное. Должна тебе заметить, что общение с субъектами вроде Ника Грека самым плачевным образом отразилось на твоей манере изъясняться.

— Что ты имела в виду, сказав «дает результаты»? — подозрительным тоном переспросила Дэзи. — Куда это вы вдвоем отправились прошлой ночью?

— Сначала я показала Люку интересные местечки в Сохо, потом мы поехали ужинать, — ответила Кики, и лицо ее засияло радостным и вместе с тем таинственным светом.

— Ну и?..

— Княжна Валенская, принимая во внимание, что, дожив почти до двадцати четырех лет, вы ухитрились иметь всего два незначительных любовных приключения, причем с робкими, нетребовательными, легко приручаемыми и довольно пассивными мужчинами, я считаю, что данный феномен не может рекомендовать вас как человека, к которому следует обращаться за советами в любви. Когда мне будет что рассказать, я обещаю ответить на твои вопросы.

За те годы, что она прожила в Нью-Йорке, Дэзи, лишь бы преодолеть собственное предубеждение в отношении секса, позволила себе заниматься любовью с некоторыми из самых преданных своих поклонников. Она убедилась в том, что физически она вполне к этому способна, но эмоционально ее это мало тронуло, и ее отношения с мужчинами не стали ни серьезными, ни продолжительными.

— У меня было три любовника, — сердито поправила она Кики, — и один из них — твой собственный двоюродный брат.

— Но я правильно охарактеризовала этих джентльменов? — настаивала Кики.

— Ты забыла сказать, что все они были весьма привлекательными.

— Готова исправить свою ошибку. Да, были, но не в моем вкусе. Вот Люк Хаммерштейн совсем другое дело…

— Пожалей меня, Кики, и давай помоги мне собраться. У меня остался всего час на сборы. Машина придет за мной в шесть, а самолет Шортов вылетает ровно в семь. Как ты считаешь, что мне следует надеть в субботу вечером? Мне по этому поводу была сказана обычная чушь вроде того, что «не волнуйтесь, милочка, насчет туалетов: у нас на ужине будет всего человек шестьдесят». Они там у себя в Мидлбурге считают «претенциозным» переодеваться к ужину, поэтому в качестве компромисса носят, понимаешь ли, шелковые блузы, длинные твидовые юбки, бабушкины жемчуга, все ужасно дорогое и довольно-таки безвкусное. Сама понимаешь, что у меня нет подобного барахла. Да я бы ни за что и не надела его, даже если бы могла себе это позволить.

Начав проводить уик-энды в домах «лошадников», Дэзи была вынуждена изобрести свой собственный, ни на что не похожий стиль в одежде. У нее не было средств, чтобы приобретать роскошные вечерние туалеты, и поэтому она стала приверженицей старой моды, избегая при этом бутиков, торгующих антикварными образцами, столь дорогими, что их могли позволить себе разве что Бэтти Мидлер или Барбра Стрейзанд. Она избегала также магазинов, где продавались прошлогодние модели знаменитых кутюрье, как правило, датированные, и уж подавно не пользовалась услугами блошиных рынков, где только счастливчик способен отыскать приличные вещи.

Все свои покупки Дэзи делала в Лондоне на благотворительных базарах, на посещение которых она всегда находила время, летая навестить Дэни. Ни одно ее приобретение не стоило дороже тридцати пяти долларов, но за эту ничтожную цену Дэзи приобретала неповторимые вещи.

Дэзи провела Кики в их третью спальню, где она хранила свои выходные туалеты, висевшие на длинной металлической палке, пересекавшей комнату. Девушки принялись изучать развешанные там платья.

— Насколько проще все было, если бы ты носила что-то обычное, — вздохнула Кики.

— Ты совершенно права. Но это попросту слишком дорого для меня и скучно, хотя, я согласна, намного упрощает жизнь, — ответила Дэзи.

— Может быть, это? — предложила Кики.

— Нет, оно слишком шикарное, — задумчиво проговорила Дэзи, теребя пальцами ткань бледно-лилового атласного платья косого кроя, датированного 1926 годом. — А что ты скажешь насчет вот этого, на бретельках, от Л юсьена Лелонга?

— Честно говоря, оно мне никогда на тебе не нравилось. Твоя внешность лесной нимфы плохо вяжется с полосками, как бы здорово ни было сшито само платье, что-то тут есть от зебры. А как ты смотришь на черный бархатный костюм от Шанель? Ему, возможно, уже лет сорок, но выглядит так, словно его только вчера сшили, — ответила Кики.

— Сейчас неподходящее время для черного бархата, тем более за городом, где все зеленеет.

— Подожди-ка, я тут вижу доувские брючные костюмы, ты мне говорила, что они сшиты около 1925 года? Ты только взгляни, Дэзи, парча цвета цикламен, и зеленый атлас с черным атласным жакетом. Да это же шик!

— Эти костюмы хороши для Локаст-Вэлли или для Саратоги, но вряд ли подойдут для Мидлбурга.

— Так же, как, наверное, этот белый атласный костюм от Ревиллона?

— Боюсь, что так… Вот черт!

Кики осторожно раздвигала вешалки с платьями, завистливо вздыхая над сокровищами Дэзи. Все они были ей длинны, но она буквально дрожала от восхищения при виде их.

— Ага! Как же я забыла! — воскликнула Дэзи. С победным видом она вытащила ансамбль, придуманный дерзким Шипарелли в конце 30-х годов. Его модели всегда лет на сорок опережали свое время. Ансамбль состоял из твидового жакета светло-зеленого цвета с блестками на лацканах и тоже зеленых, но более темного оттенка плисовых брюк. — В самый раз, ты не находишь?

— Черт побери, это настоящий вызов, мол, «колебала я вас, миссис Шорт, я прекрасно понимаю, что это — твид, это — блестки, и я знаю, вы всегда считали, что они не сочетаются друг с другом, но теперь вы может убедиться, что они прекрасно сочетаются».

— Не болтай глупости. Мне действительно необходим этот заказ, и потому для меня очень важно выглядеть так, будто я в нем вовсе не нуждаюсь.

— Тогда тебе следует снова надеть мои изумруды.

— Изумруды к зеленым блесткам?

— Именно так, изумруды к блесткам.