Глава 23

Граф Эмберли давал бал в честь помолвки своей матери. Бал устроили наспех, поскольку после объявления о помолвке прошло две недели и две недели оставалось до венчания. Граф не надеялся, что придет много гостей, потому что было начало июня и все, кто принадлежал к высшему обществу, имели большой выбор развлечений.

– Нет, Эдмунд, народу будет достаточно, – успокаивала его жена. – И ради такого случая я не надену траур, можно? Как вы думаете, имеет значение, что года еще не прошло?

– Я мечтаю опять видеть вас в разноцветных туалетах, – сказал граф, целуя жену.

– Может статься, бал сослужит еще и другую службу, – добавила она, настороженно глядя на него. – Может быть, нам удастся свести Мэдлин и Джеймса. Можно я приглашу его?

– Конечно, – ответил граф. – Но нужно сказать об этом и Мэдлин, дорогая. Она не хочет его принимать.

– Да, я скажу, – вздохнула Александра. – Разве не глупо она ведет себя, Эдмунд? Ведь совершенно ясно, что нельзя ничего уладить, не поговорив. И не менее очевидно, что она несчастна при создавшемся положении.

– Это их брак, – возразил граф. – Они должны улаживать свои проблемы сами. Вы готовы идти с детьми на прогулку?

– Да, готова, – ответила Алекс.

* * *

На бал Мэдлин приехала с матерью и сэром Седриком. Она серьезно подумывала о том, чтобы не идти туда вообще, но нельзя же не присутствовать на семейном празднике. Кроме того, она случайно может встретиться с ним. Две недели она жила в постоянном страхе, что в конце концов он перестанет приходить в дом ее матери и присылать свою карточку. Конечно, настанет день, когда он решит, что сделал все, что мог.

И все же Мэдлин не могла передать ему, что он может подняться. По какой-то причине она не могла заставить себя сделать это. Она не хотела его видеть. Она не хотела, чтобы ее уговорили вернуться домой вместе с ним. Она хотела, чтобы ее оставили в покое и можно было бы начать новую жизнь. Она тосковала о нем и томилась.

И эти противоречивые чувства совсем сбивали ее с толку.

Мэдлин протянула накидку лакею и поднялась по лестнице вместе с матерью. Она улыбалась тем, кого видела прямо перед собой, и не осмеливалась повернуть голову. Она черпала уверенность в своем новом золотистом бальном платье и новой прическе – волосы у нее отросли настолько, что горничная смогла заколоть их на макушке, при этом локоны свободно ниспадали каскадом на спину и вдоль шеи.

– Эдмунд, – сказала она, обнимая брата после того, как тот отпустил их матушку, – поверьте мне, сегодня здесь будет столпотворение. Все, с кем я разговаривала в последние две недели, собирались прийти. Александра! Какой потрясающий оттенок синего! Хорошо, что вы перестали носить черное.

– Я не уверена, что в моем теперешнем положении можно быть хозяйкой такого великосветского приема, – отвечала Александра, краснея.

– Какая чушь! – возразила Мэдлин. Александра улыбнулась.

– Именно так и выразился Эдмунд, – сказала она.

Мэдлин переключила внимание на Доминика, Эллен и лорда Хэрроуби, который также прибыл на бал рано. Она еще никому не сказала о том, что беременна. Прошло уже пять недель. И чувства ее по этому поводу были такими же двойственными, как и ее чувства относительно встречи с Джеймсом. Теперь она не хотела иметь ребенка. Ребенок усложнил бы ее жизнь. Но при всем при том где-то в глубине души она радовалась. У нее будет ребенок. Наконец-то она станет матерью. Это ребенок Джеймса. Она носит в себе частичку его самого.

Один раз она его видела. В ту неделю, когда Джеймс приехал, она боялась выйти из дома. Мэдлин принимала своих друзей в доме матери и со смехом придумывала разные предлоги, чтобы не ездить с ними на верховые прогулки, не ходить с ними в театр и вообще нигде не бывать. Но неделя прошла, и Мэдлин вернулась к своему обычному образу жизни – или к тому, что стало ее образом жизни после возвращения в Лондон. Она не станет прятаться от него. И не станет беспокоиться, какие сплетни ходят о том, что она живет с мужем раздельно. Она не станет трусливо сидеть взаперти, боясь, что он поджидает ее в засаде у входной двери, чтобы немедленно отвезти обратно в Йоркшир.

Мэдлин увидела его, когда ехала в фаэтоне лорда Кэррондейла. Он шел пешком по людной улице. Парнелл тоже ее заметил. Но и виду не показал и продолжал свой путь как ни в чем не бывало. А она улыбнулась и, повернув зонтик, обратилась к своему спутнику. Но внутри у нее все перевернулось, и когда спустя целых полчаса лорд Кэррондейл помог ей сойти у особняка ее матери, у нее все еще дрожали колени и она задыхалась.

Мэдлин стала в дверях бального зала, вздернула подбородок и демонстративно огляделась. Но, разумеется, зал еще был пуст. А среди тех, кто пришел пораньше, его не было.

До чего же глупо с ее стороны почему-то решить, что он придет. Скорее всего Джеймс не явится. В конце концов, она отталкивала его целых две недели, и он вовсе не обязан приходить. Наверное, она может наконец расслабиться и повеселиться.

Мысль была удручающей. Ей следует привыкать. Два часа спустя она танцевала с мистером Роудзом, смеялась в ответ на его невероятные комплименты ее волосам и думала о том, что это уже четвертый танец и что уже появились даже те, кто вечно опаздывает.

Она была права. Бал у Эдмунда оказался самым многолюдным за весь сезон, несмотря на то что приглашения были разосланы совсем недавно. Матушка и сэр Седрик были так ослепительно счастливы, что выглядели на десять лет моложе.

Бал удался. Все радовались. Джеймс не пришел, и это было хорошо. Теперь с ней не может случиться ничего такого, что испортило бы вечер. И ей не следует забывать, что она действительно не хочет его больше видеть. Потому что как бы сильно она его ни любила, как бы ни тосковала о нем и какой бы несомненной ни оказалась ее беременность, он все-таки повинен в супружеской измене. Ее ребенок даже не будет его первенцем.

Мэдлин радовалась, что он не пришел.

– Но довольно, – сказала она мистеру Роудзу усмехаясь. – Кажется, вы заходите слишком далеко, сэр. Вы уверены, что я могу соперничать с солнцем? Вы считаете, что на меня совершенно невозможно смотреть?

– Совершенно, совершенно невозможно, – сказал он, сощурив глаза и морщась, точно от боли.

Мэдлин снова засмеялась. И встретилась с темными глазами мужа, стоявшего на другом конце зала. Он стоял в дверях, заложив руки за спину. Джеймс выделялся среди всех джентльменов в зале, хотя и был одет в черный вечерний костюм.

– И мою руку слишком горячо держать? – спросила она у мистера Роудза.

Он сморщился и втянул воздух через сжатые зубы, потом на мгновение отпустил ее руку.

– Мучительно горячо, – подтвердил он. – Совершенно как солнце, леди Бэкворт, как я и сказал в самом начале.

– Льстец! – проговорила она. – Мне это нравится.

* * *

Уже одевшись на бал, Джеймс все еще не был уверен, что поедет. В конце концов, Мэдлин постоянно отказывалась видеть его в течение десяти дней, хотя он настойчиво вручал свою карточку в доме ее матери ежедневно со дня приезда.

И когда он увидел ее, она его просто не узнала или виду не подала, что узнала. Мэдлин просто проехала мимо – его жена в карете с другим, и выглядела она такой же красивой и оживленной, как всегда. Потом он подумал – после того как проскакал чуть ли не десять миль, выехав из города, – это, наверное, хорошо, что он не узнал ее спутника. Иначе отыскал бы этого человека и убил.

Но Мэдлин, очевидно, собирается сделать так, как написала ему в записке. Она не намеревалась возвращаться к нему. И не намеревалась видеться с ним. Этот отказ был не кокетством, при котором через два-три дня человек решает, что полностью выразил свое недовольство и теперь может пойти на попятную.

Джеймс немного посидел в своей карете, прежде чем велеть кучеру ехать в «Уайт-клуб». Но слова, которые он произнес, оказались совсем не теми, какие он намеревался произнести.

– В дом графа Эмберли на Гросвенор-сквер, – коротко бросил он.

В конце концов, Мэдлин знает, что он приглашен. Когда Алекс звала его, он проявил необычайную твердость. Джеймс сказал, что придет только в том случае, если Мэдлин ясно поймет, что он будет. Она знала об этом, но никакого сообщения о том, что ему не следует приходить, не последовало. Маловероятно, что она сама не придет. Бал давали в честь помолвки ее матери.

Значит ли это, что она хочет, чтобы он пришел?

Или ей все равно?

Или она собирается устроить сцену на глазах у всех? При мысли об этом Джеймс содрогнулся. Но нет, Мэдлин – человек живой, любящий общество, но не вульгарный.

Джеймс не знал, будет ли он в состоянии увидеть ее в роли светской дамы, блистающей среди других мужчин. Хватит ли у него выдержки не поднять руку на всякого, кому она улыбнется?

Он не станет останавливать карету посреди людной улицы. Он подождет, пока она не остановится на Гросвенор-сквер, а потом велит ехать в «Уайт-клуб». А завтра снова зайдет к ее матери и снова пошлет свою карточку.

– Спасибо, – сказал он, рассеянно кивнув лакею, открывшему дверцу кареты, когда та остановилась. Некоторое время он постоял перед домом своего зятя, глядя на освещенные окна, а потом решительным шагом поднялся по лестнице и вошел.

Джеймс сильно опоздал. Звуки музыки наполняли дом. Танцы были в разгаре. Он стоял и смотрел на танцующих, заложив руки за спину.

Нет, он не стоял и не смотрел на танцующих. Для него во всем зале существовал только один танцующий человек, и глаза Джеймса немедленно нашли его. Мэдлин блистала, одетая в золотистое бальное платье, при каждом ее движении отражавшее свет свечей. Но даже будь она одета в нечто несуразное, она все равно блистала бы.

Потому что это Мэдлин. И такой она всегда была и будет в его глазах. Только смотреть на нее ему придется издали. Стоит ему лишь подойти к свету или огню, как он тут же их гасит.

Поэтому Джеймс стоял и смотрел. Мэдлин заметила его, однако продолжала танцевать, болтать и смеяться. Словно его вообще не существует. Словно он и не муж ей. Словно никогда им и не был. Словно он вообще никогда ничем для нее не был.

Может статься, и так.

– Джеймс!

Его рука оказалась в чьих-то горячих ладонях, и он перевел глаза на раскрасневшееся и счастливое лицо сестры.

– Здравствуйте, Алекс, – сказал он улыбаясь. – Прошу прощения, что опоздал. Но вы видите – я пришел.

* * *

Немного раньше Мэдлин заметила Дженнифер Симпсон, очень медленно кружащуюся в вальсе с каким-то молодым человеком. Но Мэдлин была слишком занята своим собственным беспокойством, связанным с Джеймсом, чтобы внимательно рассмотреть этого джентльмена. Сейчас она в отчаянии озиралась в поисках чего-нибудь, что могло бы ее отвлечь.

Дженнифер по-прежнему была все с тем же молодым человеком; они разговаривали с Уолтером и предметом его теперешних ухаживаний. Мэдлин вздрогнула – она поняла, что партнер Дженнифер – Аллан Пенворт.

– Вы можете отвести меня к моему кузену, мистеру Кэррингтону, – сказала Мэдлин мистеру Роудзу, когда танец закончился. Она ослепительно улыбнулась ему – на тот случай, если за ней наблюдают.

– Аллан! – Мэдлин протянула обе руки своему бывшему жениху. – Я вас просто не узнала. Вы великолепно выглядите.

Взяв ее за руки, он поднес одну из них к губам.

– Могу то же сказать и о вас, Мэдлин. Как вы поживаете? Она сделала гримаску.

– Превосходно.

Аллан погладил ее по руке.

– Я слышал, – сказал он тихо. – Мне очень жаль.

– А я только что поняла, почему не узнала вас, – продолжала Мэдлин. – Вы больше не похожи на пирата, Аллан. Чья это идея – надеть вместо черной повязки на глаз повязку телесного цвета?

– Идея принадлежит моей матери, – усмехнулся он. – Согласитесь, превосходно придумано.

– Вид у вас лихой, – сказала она. – Но, Аллан… – Она замялась и некоторое время смотрела на него с неприличным изумлением. – Вы вальсировали. Вы танцевали с Дженнифер.

– Танцевал, – сказал он. – С моей нареченной – хотя объявление будет сделано официально на следующей неделе, когда дед Дженнифер даст великолепный обед в нашу честь. – Он улыбнулся, взглянув на девушку, которая просунула руку ему под локоть. – Дорогая, вы не возражаете, что я проговорился Мэдлин?

– Отнюдь! – Дженнифер проказливо улыбнулась. – Я считаю, что предыдущая невеста первой должна узнать об этом. Вы желаете нам счастья, Мэдлин?

– Конечно, – ответила Мэдлин. – Так вы на самом деле танцевали, Аллан? А где же ваши костыли?

– Где-то в Девоншире, – усмехнулся молодой человек. – Я сказал Дженнифер в прошлом году, что когда я буду в состоянии пройти с ней через всю церковь к алтарю, я приеду и попрошу невесту сделать это под руку с ее дедом. Но не раньше, чем я смогу сделать это сам. И только в том случае, если я это смогу.

– Он такой глупый, – сказала Дженнифер, прищелкнув языком. – Как будто я не могу любить человека на костылях. Я всю зиму злилась и клялась, что Аллан – последний, за кого я соглашусь выйти замуж. – Она засмеялась и нежно посмотрела на своего нареченного.

– Ну… – начала было Мэдлин.

– Мэдлин! – Легкое прикосновение прожгло ее до костей. От этого спокойного голоса у нее перехватило дыхание. – Потанцуем?

Она отвернулась от Дженнифер и Аллана, ничего не сказав на прощание. Она не обратила внимания на своих поклонников, стоявших рядом. У нее совершенно вылетело из головы, что она обещала одному из них именно этот танец. Дойдя до свободного места в середине зала, она остановилась и обернулась. Пока оркестр заканчивал приготовления, она разглядывала черную вышивку на жилете мужа.

Зазвучал вальс.

* * *

Мэдлин танцевала с ним целых пять минут; одна ее рука окаменела на его плече, другая застыла в его руке. Все время глаза ее были опущены.

– Улыбнитесь, – сказал Джеймс. – Или вы хотите, чтобы на вас обратили внимание?

Мэдлин подняла на него спокойные зеленые глаза.

– Честно говоря, Джеймс, – сообщила она, – меня не заботит, что подумают люди. И я больше не подчиняюсь вашим приказаниям. Мне не хочется улыбаться, и я не стану этого делать.

Он опять все испортил. Совсем не это нужно было сказать.

Мэдлин была ослепительно хороша. Наверное, все время, пока она с ним жила, волосы у нее отрастали, но он этого не замечал. Сегодня она сделала новую прическу.

Мэдлин снова устремила взгляд на его жилет.

– Я возвращаюсь в Йоркшир, – сказал он. – Через неделю. Мне ясно, чего вы хотите. Я пришлю стряпчего в дом вашей матушки. Он будет уполномочен заключить с вами любой договор, какой вы пожелаете.

– Вы уверены, что я не отниму у вас все ваше состояние? – спросила Мэдлин.

– Пожалуйста, отнимайте, буду очень рад, – сказал он. Джеймс смотрел, как она подняла глаза и на мгновение встретилась с ним взглядом. – Мне нужно поговорить с вами, Мэдлин, прежде чем возвращаться домой. Всего один раз. Вы же понимаете, отчего я вас беспокоил. Мне нужно повидаться с вами всего один раз.

– Вот вы и повидались со мной, – ответила она. – Я – слушатель поневоле. И хотя я не стану улыбаться и делать вид, что мне весело, вы прекрасно знаете, что сцены я не устрою. Это ведь бал в честь помолвки моей матери. Вы поступили умно, Джеймс.

– Я обещал Алекс, что приду только при условии, что вас предупредят о моем приходе, – сказал он. – Вы могли бы передать мне, чтобы я не приходил, Мэдлин. Я не стал бы прибегать к насилию, как не прибегал к нему эти две недели, хотя мог бы это сделать. Вы моя законная жена.

– Да, – не стала возражать она. И ледяные зеленые глаза снова встретились с его глазами. – Об этом я знаю, Джеймс. Ведь это был бы не первый раз, когда вы прибегли бы к насилию по отношению ко мне.

Джеймс на мгновение закрыл глаза, продолжая вальсировать.

– Я хочу, чтобы вы знали, – начал он, – что Дора не любовница мне и не была ею десять лет. У меня нет ни любовницы, ни случайной любовной связи. С того времени, как мы поженились, равно как и в течение довольно долгого времени до этого, у меня не было женщины, кроме вас.

Подбородок ее поднялся, но глаза не отрывались от его жилета.

– А Джонатан Драммонд – не мой сын, – продолжал он; оказалось, что он снова смотрит прямо ей в глаза. – Он мог бы быть моим, Мэдлин. Мы были любовниками, Дора и я, очень недолго, когда мне было двадцать, а ей – семнадцать лет. И я действительно считал, что он мой сын. Месяц назад я узнал, что это не так. Он сын Питерли.

Джеймс заметил, что Мэдлин судорожно сглотнула и снова опустила глаза.

– Дору заставили выйти замуж, – продолжал Джеймс, – и уехать из Йоркшира, когда узнали, что она ждет ребенка. Я в это время учился в университете и ничего не знал. Я не видел ее и ничего не знал о ней до тех пор, пока не привез вас домой в качестве молодой жены. С тех пор я два раза разговаривал с ней, один раз – когда отвез одного из ее младших детей домой, найдя его на дороге с ушибленной ногой, и один раз на балу у Питерли. Там я и узнал правду.

– Как приятно для вас, – сказала Мэдлин.

– Но слишком поздно, – возразил Джеймс. – Долгие годы моя жизнь была отравлена сознанием вины и горечью из-за той лжи, в которую я верил. А теперь она разбита тем же человеком, который лгал вам.

– Мистером Бисли?

– Да, Бисли. Он отомстил мне за то, что я хорошенько избил его, узнав, что Дора исчезла.

– Грустная история, – заметила Мэдлин. – Завести ребенка не от того человека и выйти замуж не за того человека.

Действительно, трагедия.

– У меня по отношению к ней не осталось никаких чувств, Мэдлин, – сказал Джеймс. – То было юношеское увлечение. У меня нет к ней никаких чувств. И у нее ко мне.

Джеймс ждал, что Мэдлин заговорит, но она молчала, опустив глаза.

– Но не Бисли разрушил наш брак, – сказал он. – Это сделал я.

– Да, – согласилась она. Джеймс заговорил очень медленно:

– Я изнасиловал вас, Мэдлин. Я осуществил свои супружеские права по отношению к вам, но все равно это было насилие. Мне нет прощения. Я не могу даже извиниться перед вами, поскольку извинения в данном случае – вешь совершенно несоразмерная. Я могу только обещать не приближаться к вам и заботиться о ваших нуждах до конца ваших дней. Вы можете взять все, что вам захочется, из моего имущества. Нужно только сказать об этом моему стряпчему.

– Вы щедры, – заметила она.

– А вы ожесточены. – Джеймс посмотрел на ее склоненную голову, и его охватили мучительные угрызения совести. Что он сделал с ее жизнью меньше чем за год! – Я не могу винить вас, Мэдлин. Я сказал вам, что вы выходите замуж за дьявола, что вы попались в дьявольскую сеть. Тогда я даже не понимал, насколько мои слова близки к истине. Я не хотел губить вас.

– Вы и не погубили, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Меня никто не может погубить, Джеймс, пока я этого не захочу. Мы были одержимы друг другом. Вступая в брак, мы оба так считали. Ну что же, девять с половиной месяцев – достаточный срок, чтобы удовлетворить эту одержимость. Вполне достаточный. А ничего другого между нами нет, не так ли?

– Да, это так, – сказал он после того, как долго смотрел на нее. – Ничего другого нет. Только это. Значит, Мэдлин, это прощание. После пяти лет мы наконец освободимся друг от друга, если, конечно, не считать такого пустяка, как брак, который связывает нас по закону. Но что касается этого, можете не опасаться, что я когда-нибудь предъявлю на вас права. Наконец-то вы свободны от меня. И вы все так же красивы и молоды.

Он наблюдал, как она убрала руку с его плеча; потом почувствовал, что ее пальцы отбросили с его лба завиток волос. Джеймс смотрел, как она нахмурилась, закусила губу и снова опустила глаза.

Пятилетняя одержимость наконец кончилась. Для нее. Для него она прекратится только вместе с его последним вздохом. А может статься, никогда.

Он любил ее и женился на ней. Но после этого они не были счастливы. Он потерял ее. И виноват в этом не Карл Бисли, не его отец, не Дора, не Питерли, а он сам.

Когда музыка затихла, Джеймс проводил Мэдлин к лорду Идену, поклонился им обоим, сказал пару слов Алекс – потом он так и не смог вспомнить, что именно, – и уехал с бала. Через полчаса после того, как появился на нем.

Загрузка...