Сети соблазна

Глава 9

Мэдлин не кокетничала. Хотя лицо ее пылало, а глаза сияли, поведение ее было совершенно непосредственным. Она была счастлива.

Капитан Хэндз понравился ей сразу же. Он был ненамного выше ее, но широкая грудь и мускулистые плечи делали его фигуру достаточно внушительной. Благодаря военной выправке он хорошо держался. Лицо его было довольно красивым, темно-коричневые волосы – густыми и блестящими.

Но важнее внешности было то, что капитан Хэндз был серьезным молодым человеком, который смотрел ей прямо в глаза и поддерживал серьезный разговор на любую тему. Он выгодно отличался от тех, с кем она привыкла пококетничать. Она заинтересованно расспрашивала капитана о его семье и доме, о его жизни офицера и стремлениях в будущем. И хотя она беседовала и с другими гостями, охотно участвовала в шарадах и смеялась с Перри, когда их команда ловко одержала победу, все ее внимание было устремлено на укрепление этого нового знакомства, этой новой надежды на свое будущее.

Перед ужином они с капитаном вышли в сад, как это сделало большинство гостей, и вместе подышали свежим воздухом, ароматом роз, восхитились фонариками и прошлись по лужайкам.

– Рододендроны, конечно, не чета розам, – сказала Мэдлин, – по пахнут они так же приятно. – Она подошла к кусту и понюхала цветок. – Как красиво летом!

Должно быть, капитан Хэндз согласился с ней. Должно быть, он решил, что она соответствует окружающей красоте. Он остановился рядом с ней, сжав руки за спиной, наклонился и поцеловал ее.

Она подавила желание прореагировать на это со свойственной ей бойкостью. Обычно такие вещи раздражали Мэдлин. Ее застигли врасплох. Поцелуй Мэдлин принадлежал к тем, которые даруются, а не к тем, которые берут без спроса. Когда капитан поднял голову, она улыбнулась.

Хэндз серьезно смотрел на молодую женщину.

– Должен ли я принести свои извинения? – спросил он. Она все еще улыбалась.

– Только если вы сожалеете о содеянном, – ответила она.

Он больше ничего не сказал, и Мэдлин повернулась, чтобы продолжать прогулку. Они вернулись к своему разговору, как будто ничего не произошло.

Начиналась удобная дружба, с намеком на нечто большее. Капитан ей понравился. В нем не было ничего опасного.

Джеймс Парцелл же вызывал у нее опасения. Он сел рядом с ней во время ужина. Его появление было совершенно необъяснимым и тревожным – ведь он мог сесть где угодно. Рядом с мисс Кэмерон было свободное место.

Но вместо этого Джеймс подошел и сел рядом с ней. И не сказал ей ни слова. Он ответил на несколько вопросов тети Виолы и мистера Картрайта касательно Канады, после чего успешно втянул в разговор крайне робкую миссис Уотсон. Сделал он это так умело и мягко, что вскоре та уже свободно рассказывала о своей семье и доме, которые она оставила за двадцать миль отсюда. Мистер Уотсон улыбался, явно довольный, что кому-то удалось вытащить его жену из скорлупы.

Мэдлин же чувствовала только негодование. Почему с другими людьми он так человечен? Судя по всему, молодые и робкие девушки всегда вызывают в нем симпатию. Наверное, они напоминают ему Александру – ту, какой она была когда-то.

И этим-то и объясняется, почему он никогда не был мягок и покладист с ней, Мэдлин. Она-то никогда не страдала от робости.

– Не хотите ли пройтись по саду?

В его голосе что-то изменилось, он стал жестче, и Мэдлин сразу же поняла, что Джеймс обращается к ней.

– Благодарю вас, – ответила она улыбаясь, – с удовольствием.

И когда Джеймс встал и отодвинул ее стул, она тоже встала, улыбнулась оставшимся за столом и направилась к дверям.

Весь вечер Джеймс наблюдал за Джин.

Она очень молода. Ей нравится перешептываться и посмеиваться с Анной Кэррингтон. И еще она очень славная, с ровным характером, общительная. Ею даже увлекся спокойный, усердный, добродушный Ховард Кортни. Из нее выйдет превосходная жена. Хорошенькая, изящная и веселая, которую нетрудно развлечь. Он сможет жить с ней в Монреале; он забудет прошлое, забудет эту сокрушительную попытку договориться с ним. Наверное, он сможет устроить так, чтобы его оставили в Монреале. А если нет, тогда он оставит компанию. Есть множество способов зарабатывать деньги, как в Монреале, так и в других местах.

Вот что он должен сделать. И договориться нужно сейчас, как можно быстрее, и в голове у него воцарится покой, потому что будущее его решится. Он должен сделать предложение Джин сейчас, пока они в Эмберли, хотя с отцом ее он не сможет поговорить, пока они не вернутся в Лондон. Но можно сделать неофициальное объявление о помолвке. И тогда он будет в безопасности.

Однако слова матери преследовали его, целый день Джеймс не мог выбросить их из головы. Много лет тому назад он решил, что ему следует решительно отделиться от родителей. Угодить им было невозможно, и он уехал – пересек Атлантику и проделал не одну тысячу миль.

Но он вернулся, решив попытаться начать все сначала. Потому что, несмотря ни на что, он любил их. И не мог не надеяться, что в глубине души они его тоже любят. И действительно, как раз сегодня утром мать выказала ему свои чувства.

Если его отец умрет – когда его отец умрет, – на его совесть ляжет бремя ответственности за то, что он ускорил эту смерть.

Этому Джеймс не верил и не поверит никогда. Но эта мысль тяготила его.

Поэтому он наблюдал за Джин. И размышлял о непослушании. Непослушание! Разве он мальчишка? Вернуться в Канаду не значит быть непослушным. Жениться на Джин не значит бросить вызов. Если подобные поступки убьют его отца, то виноват в этом будет не он.

Джеймс наблюдал за Джин и увидел Мэдлин. Она появлялась всякий раз, когда он просыпался, присутствовала в каждом его сне. Она вошла в его плоть и кровь. И его мать хочет, чтобы он на ней женился. Женившись на Мэдлин и оставшись в Англии, он исполнит свой сыновний долг и докажет родителям свою любовь.

Ноги сами привели его к месту рядом с Мэдлин, и весь ужин он просидел там, ни разу не взглянув на нее. В комнате стоял оживленный разговор. Никто, кажется, не собирался вставать и возвращаться в гостиную.

– Не хотите ли пройтись по саду? – спросил он у Мэдлин, хотя вовсе не намеревался этого делать.

А она улыбнулась в ответ, согласилась и встала из-за стола.

– Сегодня прекрасный вечер, – сказала она, беря его под руку, когда они вышли из дома через балконную дверь. – А в фонариках на деревьях есть какое-то особенное очарование, не так ли?

– Да, – ответил он, шагая рядом с ней по траве.

– Миссис Мортон превзошла себя, – продолжала Мэдлин, – она уже тешит себя мыслью о том, что устроила самый запоминающийся прием за это лето.

– Да, – сказал он.

Он пошел дальше, не зная, куда ведет дорожка между кустами, начинающаяся от края лужайки. Та привела их в плодовый сад, освещенный луной и звездами.

– Значит, в это лето счастливым адресатом ваших милостей будет Хэндз? – спросил он, возненавидев себя сразу же, как только услышал произнесенные им слова.

Мэдлин резко повернула к нему голову.

– Ну разумеется! – ответила она. – Вы же не можете ожидать, что я устою перед таким соблазном, как молодой и холостой джентльмен, правда? Я так же не могу не кокетничать с ним, как не могу не дышать.

Джеймсу захотелось извиниться, но все неудачи этого дня вылились в раздражение против нее.

– Да, – сказал он. – Мне это очень хорошо известно.

– В таком случае ваш вопрос неуместен, – парировала она. – Я тщательно оценила сэра Гордона Кларка, лейтенанта Коули и капитана и решила, что последний самый привлекательный из троих. Конечно, мне придется тщательно и осторожно навести справки касательно состояния и видов на будущее каждого из них. В целом же для меня имеют значение привлекательное лицо и телосложение.

– Вполне понятно, – сказал Джеймс. – Странно, что вы вообще обращаете внимание на богатство и виды на будущее, поскольку брак – это последнее, о чем вы думаете. Флирт для вас – дыхание жизни. Интересно, вы записываете имена тех, кого покорили? У вас уже была бы целая книга.

Мэдлин в изумлении посмотрела на него, подняв брови.

– Ах, сэр, – проговорила она, – если бы вам удалось побывать в моей спальне, вы увидели бы, что обои на одной из стен рядом с кроватью рябят от маленьких вмятинок. Это куда более надежный способ вести записки, чем просто вносить имена в реестр, согласитесь.

– Вы поцеловали его, – сказал он. – Есть ли у вас стыд? Внезапно Мэдлин рассмеялась, все еще не сводя с него взгляда.

– Простите за грубость, – сказала она, – но сейчас вы говорили совсем как ваш отец, Джеймс. «Есть ли у вас стыд?»

Утратив остатки самоконтроля, он резко повернулся к ней, схватил ее за плечи и грубо встряхнул.

– Не примешивайте сюда моего отца, – проговорил он сквозь зубы, – я не позволю вам оскорблять его!

Защищаясь, Мэдлин протянула руки к его груди. Она задыхалась. Но откинула голову и продолжала насмехаться над ним.

– Нет, – сказала она, – мне не стыдно. Мне нравится, когда меня целуют. Мне нравится, когда меня ценят. И я гроша ломаного не дам за ваше презрение или неодобрение, Джеймс Парнелл. Я буду целоваться и флиртовать с кем хочу, а вы можете идти ко всем чертям.

Его гнев утих, остались только безнадежность и отчаяние. Он посмотрел в ее смеющееся, презрительное лицо.

– Кажется, я становлюсь дьяволом, когда речь идет о вас, не так ли? – спросил он и впился в ее губы.

Нужно было отпустить ее, потому что она сопротивлялась. Нужно было совсем бросить ее и отвернуться, чтобы Мэдлин могла добраться до дома, где была бы в безопасности. Но боролась она не для того, чтобы освободиться, а просто чтобы высвободить руки, стиснутые у его груди. Мэдлин обняла его за шею, прижалась к нему и раскрыла губы так, что его язык беспрепятственно проник в мягкое тепло за ее зубами.

Ее пыл разгорался вместе с его пылом. Она двигалась рядом с ним, сначала слегка скованно, а потом все увереннее, умело ощущая его грудью, бедрами. Она терлась о него, отвела назад плечи, чтобы он мог ласкать ее груди, чтобы рука его могла проскользнуть между ними.

А он желал ее с такой мукой, что только препятствие в виде одежды удерживало его. Но в конце концов он поднял голову и вместе с Мэдлин отступил к тонкому стволу какого-то фруктового дерева. Он крепко прижал ее голову к своей груди и ждал, пока к нему вернется способность рассуждать здраво.

Мэдлин шумно и глубоко дышала.

– Мэдлин, – сказал он наконец, – что мы будем делать? Она ответила не сразу. Когда Мэдлин заговорила, голос ее звучал чуть слышно и дрожал, хотя слова звучали беззаботно.

– Приведем в порядок волосы и одежду и вернемся в дом, разумеется, – сказала она, отталкивая его и сосредоточенно разглаживая юбку.

Джеймс прислонился к дереву.

– Я ненавижу вас, Джеймс. Кажется, по-настоящему ненавижу. Но видите, как я неисправима? Я не могу устоять и не флиртовать и не целоваться даже с вами.

– Вы не флиртовали, – проговорил Джеймс.

Она подняла голову и улыбнулась ему ослепительной улыбкой.

– Ах, – сказала она, – но ведь суть настоящего флирта состоит в том, что жертва его полагает, будто к ней относятся совершенно серьезно.

Она направилась к дому, а Джеймс так и остался стоять на месте. Но Мэдлин обернулась и улыбнулась:

– Если мы вернемся порознь, тогда как все видели, что мы ушли из столовой вместе, это может вызвать ужасные кривотолки. Давайте вернемся степенно, под ручку. О чем бы нам побеседовать? Быть может, о погоде?

– Погода представляется мне вполне безопасной темой, – проскрежетал он сквозь зубы. – Жара стоит необычайно долго даже для июля. Как вы думаете, когда она кончится?

– Ах, не раньше августа, когда вы отчалите, – легкомысленно ответила она. – Будет весьма жестоко, если она не кончится до того. Бал Эдмунда будет испорчен.

– На лужайке снова много гостей, – заметил он. – Как удачно, поскольку тема нашего разговора вот-вот иссякнет. Не хотите ли присоединиться к вашей тетке и дяде?

– Вы можете сделать это сами, – сказала она, отпуская его руку. – А я немного продрогла, пойду в дом.

Джеймс смотрел, как она машет рукой Кэррингтонам и ленивой походкой направляется к дому. По дороге Мэдлин задержалась, чтобы поболтать с капитаном, с лейтенантом и с Анной.

Граф Эмберли в халате сидел на краю своей супружеской кровати. Он только что выпрямился, поцеловав жену.

– Чародейка! – сказал он, печально улыбаясь. – Неужели сейчас неподходящее время? Опасные дни?

– Да, – ответила она, аккуратно расправляя одеяло. – Мне очень жаль, Эдмунд, что мое желание быть с вами не совпадает с моими возможностями. Хотя вам от этого не легче, верно?

– А что наш прием, дал ли он какие-нибудь результаты? – спросил Эдмунд, нарочно меняя тему. – Как вы считаете, Джеймс счастлив? Пообщался он с отцом в конце концов?

– Нет и нет, – вздохнув, ответила Александра. – Но надежда еще осталась. Эмберли свел нас, когда каждый уже хотел пойти своим путем. Здесь встретились Эллен и Доминик, когда их отношения разладились. Может быть, и Джеймс справится со своими трудностями.

Граф поднялся и подошел к окну, где и остановился, глядя в темноту невидящими глазами.

Долгое молчание нарушила Александра.

– Эдмунд, если вы не собираетесь ложиться, – сказала она, – вам нужно успокоиться и пойти к ней.

– Она, наверное, уже спит, – возразил граф.

– Сомневаюсь. – Александра села; он подошел к жене, и она взяла его за руку. – Когда мы шли мимо ее комнаты, она горько плакала. Ступайте к ней, дорогой. Я бы и сама пошла, но вы ее брат. И что еще важнее, я сестра Джеймса.

– Мэдлин очень редко плачет, – сказал Эдмунд. – Но уж если заплачет, то рыдает и захлебывается так, что всем слышно.

– Вы были правы все это время, – сказала она. – Между Джеймсом и Джин Кэмерон ничего не было. Все это время были только Мэдлин и Джеймс.

– Жаль, что здесь нет Доминика. Он бы знал, что делать. Я, видите ли, всегда чувствовал себя в их обществе посторонним.

– Вот ерунда, – возразила она. – Конечно, они близки. Они ведь близнецы, но вы ее старший брат. Она вас обожает.

– Я, конечно, пойду и посмотрю, что здесь можно сделать, – сказал Эдмунд. – Если Мэдлин еще не спит, она скорее всего швырнет в меня подушкой или чем-нибудь потяжелее. Но для чего же еще существуют братья?

Но после того как Эдмунд тихонько постучался и, повернув дверную ручку, заглянул в спальню, он увидел, что Мэдлин там нет. Тогда он сошел вниз, в оранжерею, которая всегда была личным убежищем сестры и Доминика, хотя ни один из них не знал, что это кому-либо известно.

Она забилась в угол дивана и сидела, подтянув колени к подбородку. Освещалась комната только светом, проникавшим снаружи. Не говоря ни слова, Эдмунд сел рядом с сестрой.

– Я не могла уснуть, – сказала она. – Ночь такая красивая.

– Я слышал, как вы плакали, – заметил он. Мэдлин долго молчала.

– Я хочу уехать к Доминику, – сказала она. – Вы позволите мне уехать, Эдмунд? Он сказал, что я могу провести лето с ним и с Эллен, если мне захочется. Можно мне уехать? Завтра?

– Конечно. Если вы на самом деле этого хотите, Мэдлин. Она прижалась лбом к коленям.

– Без него я чувствую себя в растерянности. Нелепо, конечно, так говорить, ведь три года, пока он был на войне, я провела без него. Но тогда все было иначе. Он был в постоянной опасности, и я все время тревожилась за него. Теперь он женат, счастлив и живет в другом месте.

– Вы обижены на Эллен? – мягко спросил Эдмунд.

– Нет! – Мэдлин вскинула голову и посмотрела прямо на него. – Нет, Эдмунд, я ее люблю. Это действительно так. Нет, я ее не ревную… – Она вздохнула. – Просто без него пусто, вот и все.

Эдмунд коснулся ее руки.

– Я не Доминик, – сказал он. – Я не хочу соперничать с ним и не стану, но я всегда любил вас, Мэдлин, так же как и он. Не смогу ли я заменить его сейчас? Видите, я знаю, где вас искать. Я всегда знал это.

– Бедный Эдмунд, – проговорила она. – Наверное, это ужасно – иметь брата и сестру – близнецов и больше никого. Но вы знаете, мы с Домми всегда преклонялись перед вами. В наших глазах вы никогда не могли совершить ничего дурного.

Эдмунд усмехнулся и погладил ее по руке.

– Ночь – опасное время для разговоров, – заметил он. – Можно сказать что-нибудь такое, о чем потом будешь жалеть.

Мэдлин прислонилась головой к окну и улыбнулась.

– Сегодня вечером я так гордилась собой, – проговорила она. – Я решила, что мне пора разумно взглянуть на свое будущее. И я пообещала себе, что выйду замуж в течение года, и поставила перед собой цель – найти доброго и разумного мужа. Кого-то, по возможности похожего на вас. Не буду утверждать, что я увлеклась капитаном Хэндзом, едва увидев его. Это чепуха. Но я поговорила с ним.

– Он, кажется, вполне достойный человек, – заметил Эдмунд.

– Да, достойный. – Оба с минуту помолчали. – Я не хочу уезжать к Доминику. Я не хочу убегать. Мне двадцать шесть лет, и я не ребенок. И я всегда гордилась своей независимостью. Наверное, это был самообман, но я намерена сделать так, чтобы это стало истиной.

– Вы не расскажете мне, что у вас случилось с Джеймсом? – спросил Эдмунд. – Но только если вам этого хочется. Я не настаиваю.

– Мне бы хотелось вам рассказать. Мне бы хотелось самой понять, что случилось у нас с Джеймсом. Вы знаете, он в течение четырех лет отравлял мою жизнь.

– Вот как? Значит, даже когда он здесь, что-то происходит? Прошу прощения, Мэдлин. Я не заметил. Боюсь, что все это лето я не думал ни о ком, кроме Алекс.

– Мы с ним ничего не привносим в жизнь другого, кроме огорчений, – заговорила она. – И когда мы оказываемся вместе, мы только и можем что ссориться и осыпать друг друга оскорблениями. Сегодня вечером он меня поцеловал, Эдмунд. Да, я тоже его поцеловала.

– Вы его любите? – спросил Эдмунд. Мэдлин невесело засмеялась:

– Вряд ли это любовь. Но я в ужасе, Эдмунд. Я не люблю его, но я боюсь, что он сделает так, что я никогда не смогу полюбить кого-нибудь другого. Четыре прошедших года доказали, что мой ужас вполне обоснован. Наверное, я всегда буду жалеть о том, что потеряла его. Но я не смогла полюбить его.

На какое-то время воцарилось гнетущее молчание.

– Жаль, что никакой мудрый ответ не приходит мне в голову, – сказал Эдмунд. – Единственное, что я могу сказать: любовь – штука странная. У каждой пары она своя и никогда не бывает легкой, как мы ожидаем. Наверное, Доминик сказал бы то же самое, хотя, без сомнения, он высказал бы все лучше, чем я. Боритесь за то, чего вы хотите, дорогая.

Она улыбнулась.

– Вот бы знать, чего я хочу, – сказала она. – Ах, да ведь я это знаю! Я хочу довольства и покоя, Эдмунд. Я хочу покончить с неопределенностью в своей жизни. Я хочу достойно выйти замуж. Я хочу завести детей, пока не поздно. Я не хочу Джеймса. Потому что с ним жизнь никогда не будет спокойной. Мы будем постоянно сражаться. – Она сглотнула и закрыла глаза. – И еще любви.

– Идите сюда, – сказал Эдмунд, привлекая сестру к себе, и она заплакала – во второй раз за эту ночь.

– Ну вот, – сказала она, выплакавшись, – теперь у вас мокрая рубашка, а у меня распухли глаза и разболелась голова. И ни одну из мировых проблем мы так и не решили. Слезы никогда не стоят усилий, потраченных на них.

– Помню, однажды, – проговорил граф, – я просил одну женщину стать моей женой. Она отказала мне и сказала, что может предложить мне только дружбу и покой. Она сказала, что мне нужна страсть. В действительности я был с ней не согласен. То есть до тех пор, пока не полюбил Алекс. Видите ли, мне кажется, что вам, как и мне, необходима страсть. Будь я на вашем месте, я ни за что не согласился бы на меньшее.

– Но в результате может оказаться, что я вообще ни на что не соглашусь, – отозвалась Мэдлин.

– Да, – признал Эдмунд, вздыхая. – Это всегда рискованно. Но я так не думаю, Мэдлин. Конечно, это небольшое утешение, я ведь не чудотворец.

Она улыбнулась, снова прислонившись головой к окну.

– Не чудотворец, но я рада, что вы пришли, Эдмунд. Я всегда любила вас, но никогда не думала о вас как о брате, в отличие от Домми. Вы всегда были вверху, на пьедестале, но вы так же дороги мне, как и он. – Она нагнулась и поцеловала его в щеку. – Наверное, Александра не уснет, пока вы не придете, да? А ей не следует ложиться так поздно. Спасибо, что пришли.

– Давайте, – сказал Эдмунд, – я провожу вас в вашу спальню.