Шепот моего сердца

2

Когда на тебя смотрят двенадцать пар незнакомых глаз, это неприятно. Когда двенадцать незнакомых человек тебе улыбаются — это странно. Но когда они улыбаются тебе тепло и искренне — это почти страшно. Карен чувствовала себя замороженным цыпленком, которого достали из морозильника и дружно пытаются не только оттаять, но и оживить. Она привыкла общаться с незнакомыми и малознакомыми людьми, привыкла к их вежливой любезности или равнодушной грубости, но вот открытость и глубокая приязнь была для нее чем-то из ряда вон выходящим и совершенно сбивала с толку. Как себя вести с ними? Ясное дело, что показная веселость и фальшивая улыбка здесь не котируются. А как насчет мрачноватого безразличия? Наверняка еще хуже…

Она поерзала на стуле. Стул был жесткий, с неудобной спинкой, и металлическая перекладина буквально впивалась между лопатками. В такие моменты Карен чувствовала себя особенно неловкой. Закурить бы…

— Карен, если вам хочется сигарету, то вы можете спросить у группы, не против ли она, и закурить. У нас это делается так, — мягко сказала высокая женщина с роскошными светлыми волосами. Доктор Аманда Эвис, ведущая группы.

«Вы что, умеете мысли читать, и я попала на практикум по телепатии?» — хотела спросить Карен, но вслух сказала:

— Нет-нет, я пока не буду. Спасибо.

И еще крепче вцепилась руками в плоское сиденье стула, как будто из страха упасть.

Зал, в котором проходили встречи тренинга личностного роста, никак нельзя было назвать уютным. Больше всего он напоминал неухоженный, но просторный школьный класс. В таких обычно проходят уроки литературы. Какие-то рисунки на стенах — не иллюстрации, а именно рисунки, в карандаше и акварели, сами стены, когда-то выкрашенные светло-коричневой краской, местами пооблупились. Стандартное помещение «нераскрученного» социального центра.

«И что ты здесь делаешь?» — как-то пискляво поинтересовался внутренний голос.

«Сама не знаю», — огрызнулась Карен. Но уйти сейчас было уже неудобно. Во всяком случае, этот визит всегда может стать последним.

— Карен, мы уже все знаем ваше имя. Пожалуйста, расскажите о себе еще что-нибудь. Например, зачем вы пришли сюда? — проговорила Аманда.

— Кхм. — Горло, как это часто бывало, свело от напряжения. — Я… наверное, я захотела что-то изменить в своей жизни, поэтому и пришла. — У Карен было чувство, что она, зажмурившись, прыгает с моста в холодную ноябрьскую реку. И все равно она точно знала, что общими фразами тут не отделаешься. Вспомнились слова какого-то мудреца: «Если тебе нечего сказать, говори правду».

— Очень хорошо. А что бы вы хотели изменить?

— Мне скучно, и я устала, — брякнула Карен первое, что пришло в голову.

Двое из группы с энтузиазмом закивали и разулыбались пуще прежнего. Понимают? Но что-то не похоже, чтобы кто-то из них страдал от того же самого: ни молоденькая-премолоденькая девчонка с короткими волосами, неведомо как собранными в два крошечных хвостика, ни дружелюбный крепыш с ранними залысинами. У первой на груди красовался беджик с надписью «Золушка». У второго — «Весельчак Чарли».

Аманда тоже кивнула — медленно, со значением:

— Я понимаю вас, Карен. Мне очень нравится ваша откровенность. В свою очередь скажу, что менять жизнь — дело непростое и требует большой смелости и трудной работы над собой. Будет здорово, если вы включитесь в работу группы уже сейчас. Скажу сразу — «просто посмотреть» нельзя. Здесь люди открывают душу, а это не воскресное шоу. Сегодня мы поговорим о страхах. Ну и не только поговорим…

Карен следовало бы насторожиться уже тогда. Но она настолько увязла в своем напряжении, что интуиция напрочь ей отказала.

«И вот результат», — саркастически подытожил внутренний голос.

Карен поправила свой ярко-голубой шарф и шмыгнула носом. Ей, разумеется, было не столько грустно, сколько холодно. Но и печали тоже хватало. Еще бы, день у нее выдался не из легких. Он начался с зеленой тоски и ощущения глобальной неправильности жизни, а продолжился тем, что ее заставили рисовать «самый страшный страх» (Карен нарисовала миссис Филлипс с разинутой церберовской пастью и в качестве примечания — будильник, показывающий одиннадцать тридцать. Неужели она и в самом деле так боится проспать и тем вызвать шквал эмоций у начальницы?). Потом ее заставили этот страх изобразить в пантомиме. Никто почему-то не испугался. Все смеялись, и она вместе с ними. Аманда, кажется, была довольна.

Но окончание дня превзошло самые смелые ожидания. Карен топталась на углу Сорок четвертой улицы и Одиннадцатой авеню, в лицо ей летел мокрый противный снег, а в груди противно ныло. Хуже чем перед экзаменом. Там, по крайней мере, представляешь, чего ожидать…

Легко сказать — познакомиться на улице с мужчиной и взять у него телефон. Что тут странного? Пожалуй, кроме того, что инициативу берет на себя представительница слабого пола, ничего. Карен тоже вначале так показалось — когда еще не прошел кураж от работы в группе, все было легко и весело, и люди вокруг казались такими симпатичными и открытыми. А теперь Карен осталась один на один со своим «домашним заданием», без которого, как сказала Аманда, обойтись никак нельзя. Справедливости ради нужно заметить, что задания получили все, и причем большинство из них было сложнее, чем у Карен: любым способом добиться, чтобы в банке тебя обслужили без очереди (для стеснительной Золушки), сказать пяти незнакомым людям нелицеприятную правду об их внешнем виде (это для Теда, который боялся показаться грубым), по дороге домой изображать умственно отсталую девушку со вздернутой верхней губой (для Алисы, которая страшно боялась потерять красоту и молодость). А у Карен Аманда просто спросила:

— Скажи, чего ты не делала никогда в жизни?

— Ну… много чего.

— А например?

— Никогда не прыгала с парашютом, не играла в боулинг и не знакомилась с парнями на улице, — брякнула Карен первое, что пришло в голову.

— Вот и отлично! — обрадовалась Аманда. — Это и будет твоим домашним заданием. На первый раз. Я имею в виду, конечно, уличное знакомство.

Но и собственная «простенькая» задачка вызывала у Карен чистый, неподдельный ужас. Аманда попала в точку. Если она искала для каждого то, что будет для него сложнее всего… Пожалуй, подложить игрушечного таракана в бефстроганов миссис Филлипс было бы для Карен проще. Она никогда не знакомилась с парнями сама — считала ниже своего достоинства, да и смелости не хватало. «А вдруг ты встретишь на улице Его? Своего Принца? Что, так и пройдешь мимо, чтобы потом до конца жизни кусать локти и реветь по ночам в подушку?» — спросила Алиса. Ей легко говорить, у нее рост топ-модели и личико фарфоровой куклы. Любой, к кому она проявит интерес, должен с ума сойти от счастья… Но Карен вспомнила про парня на эскалаторе — и запретила себе выдумывать десять причин, по которым она сюда могла бы больше не прийти. Изменить жизнь можно только изменив себя. Себя, а не себе. Значит, придется делать… Время слабости прошло. Хватит.

Оживленный перекресток. Людской поток, поток машин. Все спешат куда-то, в основном домой — конец рабочего дня. Кого-то ждут жены, кого-то любовницы, кого-то домашние любимцы и телевизор… «И только Карен Норфолк в этот час составляет отличную компанию фонарному столбу», — добавил внутренний голос.

Ничего. Зато в праздничном отсвете витрин все такое романтичное. И курить она не станет — вдруг попадется какой-нибудь радикальный противник никотина?

Карен чувствовала, как с каждой канувшей в вечность минутой убывают и ее решимость и азарт. Похоже, еще десять минут «выбора» — и она окончательно замерзнет, развернется в сторону метро и отправится домой. Конечно, можно выполнить задание завтра или послезавтра — вдруг погодка выдастся получше? А можно вообще не делать, сочинить что-нибудь правдоподобное… Кто проверит?

«А можно до конца жизни оставаться трусихой, на которой все ездят! Вот только ее уже почти совсем заездили, и конец этот не так уж далек. Неужели я так и не смогу? Я же решила!»

Карен внезапно разозлилась. Вот оно, то упрямство, на которое всегда сетовала мама и которое потом куда-то подевалось, то неуемное желание доказать всему миру, что она сможет, заставит себя сделать все, что угодно! Карен размашисто шагнула к середине тротуара, будто кто-то подтолкнул ее в спину, и буквально выхватила из потока уставших и суетливых пешеходов первого попавшегося мужчину.

Карен, ошалевшая от собственной наглости, увидела свою руку на его плече и только потом — его лицо.

— Ой, — сказала себе Карен. Получилось вслух.

— Простите?

У него было жесткое, будто начертанное углем, лицо. Напряженные, чуть прищуренные глаза. Нос с горбинкой. Упрямая линия рта.

— А-а… мм… Это вы меня простите, — сумела выговорить Карен. От волнения не хватало воздуха, будто его выкачали из легких.

Подготовить более-менее внятную речь ей не удалось, и никакие фантастические экспромты на ум тоже не шли. Так и стояли. Карен показалось, что эта абсурдная сцена растянулась до невозможности, будто секунды были из мягкой резины.

— Что? — отрывисто спросил мужчина. Не «чем могу помочь», но и не «отвали».

В нем есть что-то такое, что мешает ей говорить. Карен сделала над собой усилие и набрала в грудь побольше воздуха. Ей показалось, что она вдыхает через плотный респиратор. Кислорода мало. Ей вспомнились все те «мудрые» подсказки, которых надавали ей на тренинге: можно начать разговор с «извините, а где здесь море?» — странность вопроса якобы лишает человека психологических защит, холодной брони. Тед, студент медицинского колледжа, худощавый юноша в очках, посоветовал попросить о помощи: мол, разрядилась батарея мобильника, автоматов поблизости нет, а очень нужно позвонить и отменить встречу… Алиса, видимо в этих делах опытная (или же просто насмотревшаяся романтических фильмов), посоветовала что-нибудь рассыпать и вместе с «объектом» собирать. Все умные мысли враз из головы исчезли. Плана не было. Была пустота. В пустоте плавала только первая, шаблонная, «рабочая» фраза:

— Простите, я, наверное, некстати, но… У вас есть минутка? — выпалила Карен на одном выдохе.

— Что-то случилось? — нахмурился незнакомец. Голос у него был глубокий и хрипловатый, будто простуженный. Впрочем, возможно мужчина и был простужен.

— Все довольно банально, но от этого не менее грустно. Вечер какой-то на редкость промозглый, и я не хочу идти домой. Мне очень хотелось бы выпить с вами чашку кофе. — Страх мгновенно перерос в какую-то ненормальную веселость. Безбашенность. В крови будто прыгали пузырьки от шампанского. Алле — оп! Смогла! Переломила себя!

Карен обезоруживающе — и совершенно искренне — улыбнулась этому чужому, холодному мужчине. И поняла, что сказала ему почти правду. Про вечер и про дом. Она пока еще не знала точно, хочется ли ей пить с ним кофе.

У незнакомца был вид человека, у которого выбили то ли почву из-под ног, то ли меч из рук. Он смотрел на нее расширившимися глазами — а напряженный прищур исчез — и от этого непонимающего взгляда Карен хотелось смеяться, но не нервно, а легко и весело.

— Там за углом, — она кивнула в сторону, — я видела симпатичное кафе. Кстати, меня зовут Карен. Можете назвать меня сумасшедшей, но это не так.

Она протянула ему узкую ладонь. Спохватилась и сняла перчатку. Рука все равно замерзла, даже в перчатке, и Карен почти не ощущала разбивающихся об нее снежинок-капель.

Он медленно, сосредоточенно, как человек, который пытается установить границы между явью, сном и откровенным бредом, снял кожаную перчатку и ответил на рукопожатие.

— Йен Рэндом.

У него тоже замерзли руки.

— Очень приятно. Вообще-то я не каждый день так откровенно пристаю к мужчинам на улице. — Карен и сама не смогла бы сказать, чего в этой реплике больше — шутки, самоиронии или оправдания.

— А только по пятницам? — усмехнулся Йен.

— И иногда по воскресеньям. По воскресеньям проще — человек больше настроен на общение с миром, когда высыпается и предается приятному безделью, чем после трудовой недели. Но иногда я рискую. Вот сегодня мне повезло.

Слова лились уже свободно, сплетались во фразы. Карен откровенно полулгала-полушутила с серьезным выражением лица, и знала, что он уже распознал в ее словах неправду, но эта неправда — как ни странно, такое случается — возымела на него вполне благоприятное действие. Йен будто бы немного расслабился. По крайней мере, первое потрясение миновало. На Карен нахлынула очередная волна веселости. Она приготовилась за чашкой кофе рассказать ему об увлечении дайвингом и об охоте на акул.

— Ну так мы идем в кафе пить кофе, или идем в бар за чем-нибудь покрепче, или в супермаркет — а потом к тебе? — поинтересовался Йен с такой же серьезной миной.

У него отлично получалось. Карен ощутила на спине липкое прикосновение ужаса: а вдруг он маньяк и потому так легко согласился?

— А что нам мешает сделать все по порядку? — делано равнодушно пожала плечами Карен. — К тому же кто тебе сказал, что свидание будет только одно?

Нет, не маньяк. Глаза смеются. Сейчас их можно назвать даже красивыми.

— Ах ну да. Прости, что принял тебя за доступную девицу.

Карен вспыхнула. Вот она, дискриминация в романтике. Если парень отважится заговорить на улице с девушкой, не исключено, что у него к ней самые серьезные намерения. Но вот девушкам, которые идут на тот же риск, почему-то отказывают в праве на романтический настрой. Она подумала, что эта мысль ничуть не лучше и не хуже других и потому ее вполне можно высказать Йену.

— А ты всегда говоришь, что думаешь? — спросил он. — То, что приходит тебе в этот момент в голову?

— Нет. Гораздо реже, чем хотелось бы. Просто сегодня я какая-то особенно смелая.

— О. Смелость — это большой плюс. Смелым легче живется, тебе не кажется?

— Ага. — Она набралась наглости — впрочем, сегодня «кредит наглости» у нее был, по-видимому, не ограничен — и просунула руку ему под локоть. Пусть кто-нибудь подумает, что они пара. Это ведь такая маленькая, такая невинная игра. И даже если этот серьезный человек все-таки окажется полоумным сексоголиком и после чашки кофе оттащит ее в какой-нибудь дешевый мотель, она, наверное, не будет сильно сопротивляться. Вот только к себе его пригласить будет неудобно — слишком маленькая, слишком неприбранная комната с чересчур тонкими стенами и двумя неглупыми соседками без нарушений слуха и зрения…