Шестерка Сердец

ГЛАВА 27

Папа собирается вызвать свидетеля, женщину по имени Эмма Филан, которая работает на Уну Харрис в качестве личного помощника. На самом деле, я потрясена, что они уговорили ее свидетельствовать. Честно говоря, не уверена, что Уна была в курсе, потому что стоило вызвать миссис Филан, и ее рот раскрылся от удивления.

Наблюдаю как ее шок переходит в бешенство, когда она поднимает эти кошачьи зеленые глаза на свою работницу. Или, правильней сказать — «бывшую сотрудницу»? Скорее всего, таковой она станет уже до конца сегодняшнего дня. Я наблюдаю, как женщина занимает место свидетеля, и секретарь берет с нее клятву. Проходит минута, прежде чем понимаю, что знаю эту женщину. Это львица, от которой нам с Джеем пришлось спасать Джесси, когда та пыталась заняться с ней групповухой вместе со своим мужем.

Что. За. Ешкин. Кот?

Украшения и развратный наряд, в котором она была в первую нашу встречу в казино, исчезли. Теперь ее волосы зализаны назад в аккуратный пучок, а на ней очень приличный брючный костюм. Моя голова сразу же поворачивается в сторону сидящей в зале Джесси. Она с озорством подмигивает мне, когда я губами произношу: какого черта?

Что-то прогнило в Датском королевстве, ведь правда, я нисколечко не поверю, что это простое совпадение. Пытаюсь перехватить внимание Джея, но он стоически смотрит вперед.

Папа встает для допроса свидетеля. Он держит голову высоко, несмотря на то, что его хромота заметна, а костюм недорогой и поношенный. На секунду забываю о своих подозрениях. В это мгновение я просто горжусь своим отцом, человеком, прошедшим через столько и проведшим так много времени, работая над паршивыми мелкими тяжбами, выступившим сейчас вперед, чтобы представлять интересы истца в одном из самых громких судебных исков этой страны за последние годы.

Я невероятно горжусь им.

— Где вы работаете, миссис Филан? — спрашивает папа.

— Я была личной помощницей Уны Харрис последние шесть лет, — отвечает Эмма, крепко держа руки на коленях.

— Вы можете назвать себя довольным работником?

Она хмурит брови.

— Простите?

— Вы счастливы на своей работе? — уточняет папа.

Эмма на долю секунды бросает взгляд на Уну.

— Я бы не сказала именно так.

Когда я смотрю на Уну, вижу, как ее рот сжимается в плотную линию. Кто-то явно недоволен.

— Вы несчастливы на своей работе?

— В некотором смысле — да.

— Почему вы несчастливы?

Эмма долго не отвечает. Она наклоняется к микрофону, слова будто вертятся у нее на языке, прежде чем она произносит:

— Из-за того как обращается со мной шеф.

Присяжные начинают переговариваться, а папа продолжает:

— Какого рода обращение вы имеете ввиду?

— Ну, порой она бывает грубой. Иногда угрожает и оскорбляет. Она также заставляет меня выполнять поручения, которые мне неприятны.

— Вы не могли бы пояснить, какого рода поручения и почему они вам неприятны?

— Она постоянно заставляет меня забирать ее лекарства. Мне неприятно, потому что это не входит в мои рабочие обязанности. Мои функции в основном заключаются в администрировании.

Со своего места в зале суда Уна громко фыркает от раздражения. Когда смотрю на Джея, его руки скрещены, а на лице едва заметная улыбка. Затем изучаю Эмму, и чего скрывать, она бы предпочла находиться где угодно, но только не тут в качестве свидетеля, независимо от того, насколько она несчастна на своей работе. Каким-то образом Джей принудил ее быть здесь. Точно вам говорю.

Папа подходит к столу, подбирает несколько листов бумаги и передает их Эмме.

— Вам знакомы эти документы, миссис Филан?

— Да.

— Где вы видели их прежде?

— Мисс Харрис регулярно посылала меня к своему доктору за этим рецептом, прежде чем отправить в аптеку за лекарством.

— Был ли обмен деньгами?

— Да.

— Сколько денег?

Эмма потерла руку, прежде чем ответить:

— Где-то между двустами и пятьюстами евро.

— Вам не казалось это странным?

— Да, но задавать вопросы не было моей работой. Я выполняла много заданий мисс Харрис. Она очень занятая женщина.

— Не сомневаюсь. Вы платили также аптекарю, который заполнял рецепт, то есть сверх обычной цены за лекарства?

— Да.

О, Боже. Несколько человек в зале ахнули от удивления. Вполне очевидно, куда клонит папа, даже если на первый взгляд эта тема может показаться не относящейся к делу.

— По вашему личному опыту это обычная практика при покупке лекарства?

— Нет. Я никогда не платила за лекарства для себя таким образом.

— По вашему опыту общения с мисс Харрис, вы знали о какой-либо ее продолжительной болезни, которая бы требовала того лекарства, за которым она вас оправляла?

— Я не в курсе такого.

— А по вашему личному мнению, вы бы сказали, что мисс Харрис посылала вас приобретать эти лекарства, потому что была зависима?

— Не знаю. Иногда она вела себя в офисе непривычно раздражительной или растерянной, но я относила это на счет стресса.

— Протестую, — прерывает Томас Дженкинс. — Нет доказательств, что моя клиентка не больна, а такая линия допроса может компрометировать свидетеля.

Папа снова берет выписанные рецепты и передает судье.

— Обращаю ваше внимание на количество, которое выписывалось каждый месяц. Даже если мисс Харрис была серьезно больна, ни один законопослушный доктор не прописал бы такое количество лекарства.

— Отклонено, — говорит судья.

Папа возвращает свое внимание к Эмме.

— Вы когда-нибудь пытались отказаться выполнять приказы мисс Харрис?

Эмма сглатывает.

— Да. Несколько раз я отказывалась, и она угрожала уволить меня с работы. Она также говорила, что позаботится, чтобы я не смогла найти другую.

— И что вы чувствовали?

— Я боялась за свое жизнеобеспечение.

— И последний вопрос. По вашему личному мнению, считаете ли вы что мисс Харрис можно доверить вести журналистское расследование должным образом будучи под влиянием лекарства, которое она принимала?

— Нет.

— Спасибо, миссис Филан.

Томас Дженкинс выступает с перекрестным допросом, и хотя он проделывает очень хорошую работу допрашивая Эмму и отчасти спасая репутацию Уны, папин посыл был ясен. Уна Харрис зависимая, непригодная для выполнения своей работы, и поэтому ничего из того, что она написала о Джее, не может считаться заслуживающим доверия. Папа даже вызывает медицинского специалиста для дачи показаний о том, что принимаемые Уной лекарства могли мешать ей физически и умственно.

Когда судья объявляет перерыв в судебном заседании, я целенаправленно встаю со своего места. Хочу поговорить с Джесси. Догоняю ее, когда она собирается выйти из зала, хватаю за руку и практически тащу ее за собой наружу.

— Эй, полегче, Матильда! — восклицает она. — Ты мне так руку оторвешь.

— Хочу поговорить с тобой наедине, — говорю ей, ведя к женскому туалету, подальше от зала заседаний. Мы заходим внутрь, и там, к счастью, пусто.

Я отпускаю ее и упираюсь руками себе в бока.

— Что здесь происходит?

— Что ты имеешь ввиду?

— Чертова львица — помощница Уны Харрис, Джесси! Вы с Джеем думали, что я не вспомню ее? Я не дура.

— Послушай... — начинает она, но прежде чем произносит что-то еще, дверь открывается и входит Джей.

— Оставь нас, Джесси, — говорит он командным тоном.

— У нас тут разговор. И если ты не заметил, это женский туалет. Тебе сюда нельзя, — огрызаюсь я.

Джей даже не смотрит на меня.

— Джесси. Иди.

Без единого слова она спешит из туалетной комнаты, оставив нас с Джеем наедине. Ни с того ни с сего я чувствую, что задыхаюсь. Одно его присутствие высасывает весь воздух, как в хорошем, так и плохом смысле. Мгновение мы стоим в молчании, прежде чем он поворачивается и отходит закрыть дверь на замок. Когда Джей смотрит на меня, его глаза темны от гнева.

— Тебе нужно к черту успокоиться, Ватсон.

— С чего бы? Сперва я услышала вчера ночью, как вы с папой ссоритесь, а теперь львица из казино — помощница Уны Харрис? Мало того, она еще становится свидетелем. Я знаю, что обещала не задавать вопросов, но все становится просто смехотворным. Ты не можешь продолжать и дальше держать меня в неведении.

Что-то меняется в выражении лица Джея.

— Ты вчера слышала нас с твоим отцом?

— Да, — отвечаю я раздражено. — Хотя особо ничего не поняла.

Джей приближается ко мне, припирая меня к стенке. Его рука поднимается к моей щеке, проводит по ней и опускается на шею.

— Я думал, ты спишь, родная.

Мурашки пробегают там, где он касается меня, и я сглатываю.

— Ага, как видишь, ты не единственный кто может притворяться.

Он смотрит мне прямо в глаза с грозным выражением лица.

— Я никогда не притворяюсь. Не с тобой. Хочешь, чтобы я сказал тебе правду? Ладно, вот тебе правда. Мы с Джесси давно наметили Эмму Филан. Джесси начала с ней флиртовать, сделала пару компрометирующих снимков и записала то, что произошло ночью, когда та с мужем пригласили ее на групповуху. Затем, Джесси разъяснила Эмме, что если она не станет свидетелем в судебном процессе, то эти снимки и запись могут попасть не в те руки. Вот и все.

— Это шантаж. И незаконно. Думаю там, откуда ты, это называют «плодом ядовитого дерева»³³.

— Мы не используем шантаж как улику. Мы используем шантаж, чтобы она дала честное свидетельство. Доказательства того, что Уна использует наркотики — легальные. Вообще-то миссис Филан передала их совершенно добровольно. Использованный метод убеждения — это неизбежное зло.

Я безрадостно смеюсь.

— Метод убеждения? Ладно, раз ты хочешь так это называть. Так сколько же в общей сложности ты совершил этого «неизбежного зла», Джей?

— Немного.

— Черт.

Он улыбается.

— Мне нравится, когда ты ругаешься. Так, к сведению, это чертовски заводит.

— У тебя сейчас язык развязался? Серьезно? — Толкаю его в грудь, но Джей не шелохнулся.

Он берет мою руку и потирает большим пальцем в центре ладони.

— Не начинай меня ненавидеть. Дай мне еще пару дней. Несколько дней и обещаю, больше никаких секретов, ладно?

— Как ты можешь это оправдать? Эта бедная женщина, возможно, теперь потеряет работу. Тебя это вообще волнует?

На мгновенье у него появляется странное выражение лица. Джей не обращает внимания на мой вопрос, а просто отвечает:

— Просто подожди, Матильда. Дождись общей картины.

Я долго смотрю на Джея, но в его глазах одна лишь искренность. Глубоко вздыхаю. Большой палец Джея на моей ладони, заставляет меня дрожать. Он давно не подходил ко мне так близко, а я чувствую каждую клеточку его крупного твердого тела, прижимающего меня к стене.

— Хорошо, я подожду. Но клянусь, это должно быть что-то стоящее.

Теперь он водит ладонями верх-вниз по моим руками.

— Обещаю, так и будет. — Джей слегка выдыхает, его глаза бегают между моими. — Я очень хочу поцеловать тебя.

Безмолвно объясняю ему, что целоваться прямо сейчас неразумно. Он отвечает так же, что принимает вызов.

— К черту, — ругается он. — Я поцелую тебя.

Не успеваю отстраниться, как губы Джея уже на моих, а язык проникает в мой рот. Из меня вырывается глубокий стон, и Джей обхватывает мое лицо ладонями. У меня так долго этого не было, чувствую его поцелуй повсюду — между бедер, в своих затвердевших сосках, на кончиках своих жаждущих пальцев, когда они крепко сжимаются на лацканах его костюма.

Руки сами по себе начинают расстегивать его рубашку, залезая под нее, чтобы почувствовать кожу этого мужчины. Обычно я так легко не поддаюсь, но мне это нужно. Я не могла коснуться его так долго. Мы сблизились и, все же между нами была стена. Джей стонет, когда касаюсь его, глажу ладонями его грудь. Рука Джея перемещается между моими ногами, приподнимая юбку и хватая меня прямо там. Я громко стону.

Ручка двери дергается, кто-то с другой стороны пытается войти, и мы отстраняемся с затрудненным дыханием. Отпускаю его и пробегаю рукой по волосам.

— Нам лучше пойти перекусить, прежде чем вернемся в зал.

Потемневший и разгоряченный взгляд, которым Джей меня награждает, дает понять, что это наипоследнейшее, чего бы ему хотелось. Но мы оба знаем, что тут последнее место, где мы должны этим заниматься, поэтому он, наконец, отвечает:

— Ага, тогда давай так и сделаем.

Говорю ему, что догоню, и он уходит, успев прошептать мне на ухо:

— Я чертовски люблю твой вкус.

Дрожу от его слов и горячего дыханья на моей коже. Затем запираю дверь, быстро иду в туалет и привожу в порядок свой внешний вид. Возвращаясь, поворачиваю за угол и чуть ли не наталкиваюсь на Уну Харрис. Ее обычно уложенные волосы слегка растрепаны и, похоже, она так сильно кусала губу, что та стала кровоточить. К тому же, ее зрачки сильно расширены.

— Смотрит на меня, словно думает, что лучше, — бормочет она, запах алкоголя бьет мне в нос. Если мои предположения верны, то она под чем-то и пила. Иисусе, она выбрала худшее место, чтобы показать себя.

— Я бы предпочла вовсе не смотреть на тебя, Уна, — говорю, вскидывая подбородок.

Она размазывает кровь по рту и машет в мою сторону пальцем.

— Так ты не испугалась той ночью? А должна бы. С твоей стороны было бы разумно бояться. — Она протягивает руку и проводит ей по моему шраму. — Напомни, как ты его получила?

Я сразу отстраняюсь от ее прикосновения.

— Не помню, чтобы говорила тебе. А теперь, пожалуйста, уйди с моей дороги.

— Уна, достаточно, — слышится твердый голос Брайана Скотта. Он подходит к ней и обхватывает рукой за талию.

Возле меня появляется Джесси и спрашивает:

— Ты в порядке, Матильда? — она бросает пронзительный взгляд в сторону Уны.

— Да, все хорошо.

— Ты кто вообще, черт тебя возьми? —спрашивает Уна, вновь невнятно произнося слова.

— Не твое чертово дело, — отвечает Джесси, складывая руки и поднимая глаза на Брайана. — Тебе бы лучше привести ее в порядок. Сейчас она в жутком состоянии.

— Да, — говорит Брайан стальным голосом. — Так и собираюсь сделать. До свиданья, дамы.

Он уводит Уну, а та чертыхается напропалую.

— Отвали от меня, Брайан. Я прекрасно могу идти сама.

— У этой стервы больше проблем, чем у Vogue, — бормочет Джесси себе под нос и я смеюсь.

Оставшаяся часть дня тянется довольно медленно, больше никаких крупных разоблачений не происходит. Я покидаю здание суда вместе с папой и Джеем, пресса накидывается на нас с вопросами, на что они получают четкий ответ «без комментариев». Мы быстро находим машину Джея, и он довозит нас до дому. В отличие от вчерашнего дня, он не остается на ужин, а наоборот — сразу же уезжает, как только высаживает меня и папу.

На следующий день заседание проходит таким образом: второй помощник Уны (да, у этой женщины два личных помощника) занимает место свидетеля. Это парень и он говорит все практически противоположное сказанному Эммой Филан днем ранее, разрисовывая Уну как идеального, самого щедрого шефа, которого только можно пожелать. Затем папа вызывает Уну для дачи показаний, и вот тогда-то все становится намного интересней.

— Мисс Харрис, в две тысячи четвертом году вы написали разоблачающую статью о личной жизни члена парламента — Виктора Нугента?

Глаза Уны, устремленные на папу, превращаются в щелочки.

— Да, в то время я писала о политике и обнаружила, что мистер Нугент пользовался услугами проституток.

— И как вам досталась эта информация?

— У меня есть осведомители, — резко отвечает Уна. — У всех журналистов есть.

— Вы прослушивали его телефон или взломали компьютер, как у моего клиента?

— Какое это имеет отношение? — протестует Томас Дженкинс. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать прошлые статьи. Мы здесь говорим о статьях, написанных мисс Харрис о мистере Филдсе.

— Заверяю вас, моя линия допроса весьма относится к делу, Ваша честь, — говорит папа судье.

— Продолжайте, — говорит судья, привычно махнув рукой.

— Вы можете ответить на мой вопрос, мисс Харрис, — произносит папа,вновь поворачиваясь к Уне.

Ее односложный ответ звучит напряженно:

— Нет.

— Мистер Нугент покончил с собой через несколько месяцев после того, как вы раскрыли эту историю. Вы знаете об этом?

— Конечно, да.

— Вы считаете себя ответственной?

Ее глаза превращаются в щели.

— Нет.

— Как вы считаете, если бы вы не написали той статьи, мистер Нугент был бы до сих пор жив и здоров?

— Я не могу этого знать. Но скажу, что Виктор Нугент должен был быть добропорядочным членом общества, а то, что он делал, нужно было разоблачить.

Серьезно, ирония здесь просто смехотворна. Уна Харрис осуждает чью-то личную жизнь после всего, что выяснилось о ней самой. Видимо, каждый герой своей собственной истории.

— И вы приложили огромные усилия, чтобы разоблачить его, мисс Харрис?

— Я не понимаю, что вы подразумеваете под «огромными усилиями», — заявляет Уна твердым голосом.

— Вы взламывали его личную электронную почту?

— Нет.

— Спасибо. На этом все, мисс Харрис.

Уна покидает трибуну и возвращается на свое место, в то время как папа берет папку и передает судье.

— Я представляю записи того, что в две тысячи четвертом году был произведен вход в личный почтовый ящик Виктора Нугента с домашнего компьютера Уны Харрис. Электронные письма также включены вместе с копией статьи мисс Харрис, которую она опубликовала в Дейли Пост несколькими днями позднее. Как вы видите, в статье была использована информация из этих писем, почти дословно.

У меня, правда, нет слов. Хотелось бы работать с папой над этим делом, а не с Уиллом, как я работала в последние несколько месяцев, потому что честно, не думаю, что выдержу еще сюрпризов.

Следующие несколько дней полное безумие. По всей стране люди в гневе на Дейли Пост и каждый телевизионный канал, радиостанция и газета взывают, чтобы издательство закрыли. Уну прозвали дьяволом, а Брайана — тем, кто дал ей базу для работы.

Однако самый большой сюрприз еще впереди. И хотя магии в этом никакой нет, мне нравится думать об этом как о престиже Джея. Его большой финиш и бесспорно последний гвоздь в двойном гробу Уны Харрис и Брайана Скотта.