Сиротка. В ладонях судьбы

Глава 13 Рождество Шарлотты

Все было готово. Стараясь справиться с волнением и страхом, Лора затаила дыхание. Она считала, что ее живые ясли удались на славу, но все же опасалась мнения своих гостей и важных лиц, которых она пригласила на представление. Она мысленно пересчитала тех, кто в эту секунду должен был подниматься по улице Сен-Жорж в сторону завода.

«Месье мэр с супругой, почтальон, Онезим со своим семейством, мадемуазель Дамасс, Мирей, Жозеф Маруа и Бадетта — милая Бадетта, которая сумела выбраться к нам!»

Приезд журналистки усиливал атмосферу праздника. Особенно радовалась Эрмина, поскольку она рассчитывала задать ей множество вопросов о Франции, ее родине. Эрмина планировала отправиться в Париж к назначенной ее импресарио дате. Это не было ни капризом, ни даже соблазном спеть на маленькой сцене. Она смогла связаться с Октавом Дюплесси по телефону, и тот дал ей понять, что у него есть веские причины требовать ее присутствия в столице и что это связано с ее мужем.

— Вы увидитесь во Франции с дорогим вам человеком, Эрмина! — убедительным тоном сказал он. — Иначе я не стал бы просить вас отправляться в такой далекий путь.

— Вы говорите о Тошане? — воскликнула она.

— Разумеется! Я свяжусь с вами позже…

С тех пор Эрмине хотелось, чтобы скорее пролетели недели и месяцы, отделявшие ее от дня отъезда.

— Только бы ветер не поднялся, — прошептала Лора Жослину.

Ее муж следил за тем, чтобы не погасли десятки свечей, расположенных между яслями и местом, отведенным для публики.

— Дорогая, ничего не бойся, погода сегодня спокойная. Посмотри, как смирно ведут себя дети! Ты совершила настоящее чудо с этими костюмами!

Он повернулся к Эрмине.

— Можно начинать фотографировать прямо сейчас. Бадетта одолжила тебе свой фотоаппарат со вспышкой.

— Да, папа, я как раз собиралась это сделать. Скажи детям, чтобы они пока не двигались, иначе изображение будет размытым.

Родители улыбнулись ей. С трудом подавляя нетерпение, они держались за руки, оба очень элегантные в своих нарядах.

— Ты сегодня просто божественна! — заявила ее мать. — Шарлотта замечательно укладывает тебе волосы. Эти косы, заплетенные вокруг лба и украшенные жемчужинами, настоящее произведение искусства!

— Я повторюсь, — добавил Жослин, — но ты как кинозвезда!

— О! Папа, перестань!

Но, несмотря на возражение, она почувствовала себя польщенной. На ней было черное бархатное платье, которое так нравилось Тошану, и накидка из собольего меха. Поскольку снег обязывал, она надела сапоги на меху, как и все остальные.

— Мама, — позвал Мукки, — у меня борода отклеивается!

Мадлен бросилась к нему и все поправила. Акали воспользовалась этим и положила подушку, на которой был вышит флакон, якобы наполненный миро.

— Я хочу в туалет, — жалобно сказала маленькая индианка.

— Мы не можем вернуться домой. Пойдем, я отведу тебя за ангар, — предложила Шарлотта.

Мари-Нутта захихикала под своими усами и длинной белой бородой. Сидя на соломе, Лоранс бросила укоризненный взгляд на свою сестру.

Самыми невозмутимыми были Мари Маруа и Киона. Осознавая значимость своих персонажей, девочки молча ждали прихода гостей. Первая, в голубом платье под белой вуалью, склонилась к кукле, лежащей в корзине. Изображать Пресвятую Деву Марию — это вам не пустяки! Ангел-провозвестник выглядел впечатляюще, со своими огромными крыльями с голубым отливом, в шелковой тунике цвета слоновой кости и с нимбом из золотистой бумаги, закрепленным повязкой на ее коротких светлых кудрях.

— Я слышу голоса! — воскликнула Лора. — Жосс, возьми свою губную гармошку, пусть звучит музыка! Мукки, встань в позу, скрести руки. Лоранс, гладь своего ягненка. Не забывай: ты пастух и это маленькое животное — твой дар.

Речь шла о нарисованной на картоне и раскрашенной самой Лоранс овце с наклеенными клочьями шерсти, что создавало видимость животного. Акали вернулась в последнюю минуту, взволнованная до слез.

Голоса приближались. С помощью Жозефа Жослин быстро зажег шесть керосиновых ламп, развешанных на стенах ангара. Но его суета не понравилась Эжени, которая обеспокоенно замычала. Корова Маруа, имевшая более чем почтенный возраст, явно не понимала, зачем ее вытащили из стойла в столь непривычное время. Внезапно пони, которому прицепили бумажные уши осла, заржал и слегка натянул веревку, привязанную к стойке яслей, сооруженных Онезимом.

— Тише, Базиль, — сказала Киона.

— О боже, если животные начнут беспокоиться, все пойдет насмарку! — всполошилась Лора.

Эрмина заметила силуэты гостей, медленно приближающиеся к ним. Она глубоко вздохнула и запела «Ангелы в наших полях» — песнь, которую выбрала ее мать для встречи долгожданной публики:

Бадетта первая увидела очаровательную мизансцену, придуманную Лорой. Проведя ночь в поезде, затем час в ожидании между станциями Лак-Бушетт и Шамбор-Жонксьон, поскольку локомотив столкнулся с крупным лосем, журналистка была измучена, но все равно бесконечно рада своему приезду в Валь-Жальбер.

— Это потрясающе! — сказала она Мирей.

Празднично одетая экономка молча кивнула. Она редко куда-либо выходила, особенно в снежное время года, и дорога до заводской площади показалась ей бесконечной.

— Это и вправду шикарно, — раздался грубый голос Онезима. — Смотри, Иветта! Очень похоже на настоящие ясли.

— Мой бедный дурачок, — ответила его жена, известная своим вздорным характером. — Иосиф и Мария были гораздо выше ростом!

Это замечание заставило улыбнуться мэра, поспешившего отойти подальше от Лапуэнтов.

Отнесясь к своим ролям со всей серьезностью, маленькие актеры на один вечер скрупулезно следовали указаниям Лоры и Жослина. На лице Луи был восторг, словно он действительно считал себя волхвом. Но, неожиданно чихнув, он чуть не выронил из рук кожаный мешочек с ладаном.

Эрмина видела только персонажей яслей, и это вдохновляло ее вкладывать в пение всю душу. Она перешла к следующей песне «Родилось дивное дитя», хотя до полуночи было еще далеко.

Скрестив руки на груди, Киона благоговейно слушала. В эту секунду она обожала Иисуса — всемогущего властителя, младенца, родившегося для спасения людей. Чистый и сильный голос Эрмины наполнял ее странным счастьем. Этот хрустальный голос сегодня соперничал с глухим ворчанием Уиатшуана. Никто не заметил этой важной детали. Ангар находился достаточно далеко от водопада, но сюда все же доносилось его шумное дыхание, словно аккомпанемент дикого оргáна, созданного самой природой, которая как будто бросала вызов представителям хрупкого человеческого рода, собравшимся у яслей.

Молодая женщина замолчала, но Жослин тут же заиграл «Нежную ночь» на своей губной гармошке. Настал черед юных актеров. Мукки немного наклонился над корзиной, где лежала кукла, и важно произнес:

— Смотрите, гости, вот наш сын Иисус!

Мари наклонила голову, затем протянула материнскую руку к целлулоидному новорожденному и погладила ему лоб. Лора решила, что Пресвятая Дева из скромности должна молчать. Акали, дрожа от волнения, подошла к ней и опустилась на колени.

— Я принес миро, — очень тихо произнесла она.

Луи сделал то же самое, сообщив, что принес в дар ладан. Мельхиор выглядел более элегантно, что было связано с личностью самой Мари-Нутты. Девочка встряхнула широкими рукавами с золотистой каймой, быстрым движением поправила красный тюрбан, грозивший сползти с ее волос, затем громко сказала:

— Я Мельхиор, я принес золото!

Стоявшие зрители начали ощущать ночной холод, но им явно нравились зрелище и уверенность маленьких актеров. Жозеф осмелился шепнуть на ухо Андреа Дамасс:

— Мадемуазель, вы заметили, как красива Мари в этом наряде?

— Просто прелесть, — не раздумывая, ответила учительница, растроганная песнями, которые только что слышала.

Тем не менее она отметила, что Жозеф стоит к ней слишком близко. При малейшем движении он касался ее. Но она не стала отстраняться. Именно в эту секунду Киона начала бегать между главными действующими лицами рождественских яслей, вполне убедительно изображавшими благоговейность. Девочка приподнимала руки, чтобы ее крылья шевелились.

— Какая прекрасная рождественская ночь! — звонким и радостным голосом произнесла она. — Слава Господу, слава!

От избытка чувств она погладила шею пони и почесала морду коровы. Среди присутствующих пробежал сдержанный смешок. Эрмина таяла от нежности, глядя на детей, которые выглядели так трогательно. Их серьезное отношение к своим ролям было для нее настоящим бальзамом на сердце.

Шарлотта похлопала ее по плечу. Эрмина вздрогнула. Она совсем забыла про последнюю песнь!

Прижавшись к Жослину, Лора самозабвенно слушала прекрасный голос своей дочери. Каждое слово находило отклик в ее душе. Она пообещала себе чаще ходить на мессу, молиться, восхвалять Бога, который осыпал такими благами ее, обычную грешницу. Когда молодая певица поклонилась, раздался шквал аплодисментов. Базиль испугался, и, если бы не Мукки, пони разнес бы хрупкую декорацию.

— Большое спасибо! — воскликнула Лора. — Спасибо, мои дорогие друзья! Спасибо, что пришли! Я так рада, что смогла представить вам наши живые ясли в честь празднования конца 1942 года! Я всем сердцем надеюсь, что скоро наступят лучшие времена. Разумеется, вы все приглашены к нам, чтобы достойно отметить это событие. Полагаю, Мирей приготовила горячего вина с корицей по рецепту нашей подруги Бадетты, почтившей нас своим присутствием по случаю Рождества.

Все взгляды устремились к молодой женщине, которая была для них иностранкой и которая, оказавшись в центре всеобщего внимания, смущенно и растерянно улыбалась. В черном берете на светло-русых волосах до плеч, одетая в элегантное габардиновое пальто, она выглядела достаточно своеобразно для Валь-Жальбера.

Облегченно вздохнув и начав вести себя более свободно, бегать, смеяться и болтать, дети принимали поздравления от гостей. Мадлен задувала свечи. Шарлотта с корзиной следовала за ней и собирала их. Незаметно некоторые свечи оказывались в карманах ее пальто.

— Завтра придем сюда и снимем шторы со стен, — сказала Эрмина, беря под руку Бадетту.

Жослин раздавал гостям керосиновые лампы.

— Так наше возвращение будет похоже на рождественское шествие, — весело сказал он. — Месье мэр, держите! Онезим, Мирен, Жозеф, мадемуазель Андреа…

Избавившись от своей фальшивой бороды, Мукки вел пони, держа его за веревку. Мари-Нутта настояла на том, чтобы сопровождать корову, тыкая ее в бок прутиком.

— Перестань мучить бедное животное, — проворчал Жозеф. — Она прекрасно знает дорогу и будет дома раньше нас.

Все двинулись друг за другом по улице Сен-Жорж. Киона шла между Лорой и Жослином. Эрмина не верила своим глазам: девочка держала за руку не только отца, но и Лору! «Это настоящее чудо! Слава богу, я не пила и это мне не снится. Мама и Киона… Они улыбаются друг другу и болтают, как две подружки!»

Бадетта заметила ее ошеломленный взгляд и, прижавшись к ней, тихо спросила:

— Что вас так удивило, Эрмина?

— Я расскажу об этом позже, Бадетта. Я едва успела поблагодарить вас за то, что приехали к нам, проделав такой путь.

— Да я ни за что не отказалась бы от такого приглашения! — весело ответила журналистка. — Рождество в городе-призраке! Согласитесь, что атмосфера этого места действительно особенная. Возможно, сейчас за нами наблюдают глаза тех, кто раньше жил здесь и умер. За всеми этими темными окнами я представляю себе лица.

— О нет, у меня от ваших слов мурашки бегут по коже!

— Мне очень жаль, моя дорогая подружка, но эти пустые, заброшенные дома совсем не внушают доверия. К счастью, ваш отец снабдил нас керосиновыми лампами! И дети создают достаточно шума, чтобы прогнать духов.

Внезапно погрустнев, Эрмина кивнула. «Может, Симон и Арман наблюдают за нами из другого мира? — задалась она вопросом. — И Тала тоже видела наше представление… И Бетти… Нет, я не могу поверить, что умершие бродят вокруг нас, как неприкаянные души, возможно завидуя, что мы продолжаем жить, вкусно есть и любить».

Она испытала облегчение, оказавшись в теплом и светлом доме Шарденов. Козырек над крыльцом украшала гирлянда электрических лампочек, что было безумием, по мнению Жослина, но безмерно радовало Лору. В гостиной возвышалась традиционная елка, украшенная золотом и серебром. Ветви сгибались под лакомствами, которые Шарлотта развесила перед уходом, не забыв в очередной раз стащить несколько штук. Она твердо решила навестить Людвига, пусть даже посреди ночи. Молодой немец обещал бодрствовать. «Он будет меня ждать! Мой возлюбленный будет меня ждать!» — молча напевала она, вне себя от радости.

Лора ликовала. Более пятнадцати человек стояли посреди гостиной, восторженно оглядываясь по сторонам. Камин был украшен еловыми ветками, перевязанными красными атласными лентами. На стенах висели гирлянды в виде звезд. В многочисленных зеркалах отражались малейшие отблески света, а из кухни доносились умопомрачительные запахи.

— Жосс, налей всем шампанского! — воскликнула хозяйка дома.

Она сняла свое тяжелое манто из чернобурки и осталась в бархатном платье темно-синего цвета и потрясающем колье из сапфиров вокруг шеи. Некоторые сочли подобное выставление напоказ своего богатства дурным вкусом, в частности Иветта Лапуэнт и мадемуазель Дамасс. «Шампанского, только и всего! — подумала учительница. — Бог мой, мадам Шарден не должна была проявлять такую расточительность и безудержность! Покупать французское шампанское в разгар войны, когда наша страна лишена самого необходимого… Интересно, откуда у нее столько денег? Я, конечно, не сетую, учитывая размер жалованья, которое она мне платит, это позволяет мне помогать родителям. Но на ее месте я вела бы себя скромнее. Черничного вина было бы вполне достаточно, или даже пива». Тем не менее она приняла бокал шампанского, который протянула ей Мирей.

«У этих Шарденов совсем нет совести, — говорила себе Иветта Лапуэнт. — Ведь они не унесут с собой в рай все свои доллары! И потом, эта мадам Лора не захотела взять моего Ламбера в свою частную школу! Где же ее пресловутое милосердие?».

Лицо Иветты приобрело недовольное выражение. Единственная дочь Озеба, бывшего тележника Валь-Жальбера во времена, когда рабочий городок еще кишел повозками с лошадьми, она сменила множество любовников, прежде чем выйти замуж за Онезима. Теперь она остепенилась и стала хорошей матерью, но все-таки от природы была завистливой и вспыльчивой.

— Онезим, — позвала Шарлотта, — что ты вцепился в моих племянников? Пусть подойдут и возьмут конфеты с елки! Ламбер, не бойся, иди сюда!

Красный от смущения мальчик восьми с половиной лет, опустив голову, направился к своей молодой тетке. Он держал за руку младшего брата. Оба получили по длинному сахарному батончику с красными и белыми полосками.

После этого взрослые и дети с восторгом стали разглядывать рождественский кекс, торжественно возвышавшийся на комоде рядом с камином. Все ахали и охали, глядя на это произведение искусства. Кекс был покрыт белоснежной глазурью, нанесенной вилкой, чтобы создать иллюзию неровности снега, и украшен сахарными серебристыми жемчужинами и крошечными красно-зелеными елками и, конечно же, фигуркой Деда Мороза в традиционной одежде.

— Какая прелесть! — воскликнула Андреа Дамасс. — Даже жалко его есть!

— Тем не менее его придется разрезать и, разумеется, попробовать, — ответила Лора, довольная успехом своей затеи с рождественским кексом.

Бадетта устроилась в уютном кожаном кресле. Журналистка отдыхала, наблюдая за собравшимися. Ее всегда интересовала человеческая природа во всех ее проявлениях. Она с удовольствием изучала лица, мимику и жесты, прислушивалась к обрывкам разговоров. Сейчас она сравнивала Лору и Эрмину. «Как это странно! Они похожи, но в то же время сразу заметна разница в их характерах по манере разговора, по движениям. Лора кажется сильной и авторитарной, таких называют “железная леди”, но чувствуется, что она способна сломаться от пустяка. Сегодня она очень веселая. И какая красавица, в ее-то возрасте! Эрмина выглядит несколько мягче, само ее тело более округлое и нежное. Я чувствую, что она напряжена. Она старается соответствовать всеобщему хорошему настроению. Однако гложущие ее тревога и неудовлетворенность бросаются в глаза. Ее я тоже еще не видела такой красивой! Черты лица стали более утонченными и возвышенными. Когда я встретила ее в Лак-Эдуарде, она была совсем юной и ее улыбка не была такой грустной. Как и каждому из нас, на ее долю выпали испытания, которые сформировали ее, сделав еще более обворожительной. Какой мужчина перед ней устоит?»

Она вспомнила о коротких откровениях Лоры сразу после своего приезда. Женщины пили чай в гостиной, наедине.

— Моя дорогая Бадетта, — говорила хозяйка, — спасибо, что приехали к нам. Умоляю вас, сообщите мне свое мнение об Эрмине! Она так изменилась в последние месяцы! Я опасаюсь худшего. Моя дочь увлеклась молодым учителем, Овидом Лафлером. Видит Бог, в этом парне нет ничего особенного. Банальная внешность, только глаза довольно впечатляющие, к тому же зеленого цвета. Попытайтесь узнать об этом побольше, милая! Я сделала все возможное, чтобы помешать им видеться! В результате Эрмина несколько дней со мной не разговаривала.

Журналистка сильно в этом сомневалась. Будучи очень романтичной, она не допускала мысли о том, что молодая певица может предать свою страстную любовь к Тошану, повелителю лесов. Так назвала Бадетта красавца метиса в тот вечер, когда он впервые появился в высшем обществе Капитолия в Квебеке, в черном костюме, с длинными темными волосами, собранными в хвост. «Он был прекрасен, необычен, притягателен, — вспомнила она. — Несмотря на светский наряд, в нем чувствовалось нечто дикое, необузданное. Ни один мужчина не мог соперничать с ним!»

Бадетта вздохнула, наслаждаясь своим пребыванием в Валь-Жальбере в такой блестящей компании и в то же время тревожась за Эрмину. «У нас еще будет возможность поговорить. Но не сегодня вечером. Бог мой, отличное шампанское!»

Киона прошла мимо в сопровождении Акали. Девочки смеялись, держа в руках лакомства, которые сами сняли с елки. «Маленькие жертвы пансиона, — отметила про себя журналистка. — Они выглядят такими счастливыми! Мне сложно поверить во все эти ужасы, фигурирующие в материалах, которые мне прислала Эрмина. Бедные дети! Завтра я их сфотографирую. У меня есть идея по поводу статьи…»

Жослин подошел к своей гостье, чтобы предложить ей тосты с копченым лососем.

— Рекомендую вам отведать их, дорогая Бадетта, — ласково сказал он. — Нужно перекусить, чтобы вино не ударило в голову.

Они обменялись любезностями, и их беседа влилась в общий шум, царивший в гостиной. Эрмина общалась с мэром. Лора и Мадлен слушали сетования Иветты, язык которой развязывался по мере того, как она выпивала все больше шампанского. Мукки позвал к себе Акали, чтобы угостить ее черной икрой.

Никто не видел, как пошатнулась Киона. Приложив руку ко лбу, девочка спряталась за бархатными шторами, окаймлявшими окно. Ее сердце колотилось в груди, внезапно она ощутила сильную жажду.

— Что со мной? — прошептала она. — О нет, нет, я не хочу… Только не сейчас!

Но ее ноги подкосились. Она упала на колени и легла на пол, не в силах справиться с невыносимым головокружением.

Тошан прищурил глаза, прежде чем открыть их полностью. Сначала его внимание привлек свет керосиновой лампы. Он оторопело уставился на нее, затем перевел взгляд на стену с обоями в цветочек. Наконец он посмотрел на потолок, покрытый широкими бурыми пятнами.

«Где я?» — удивился он.

Его беспокоил неприятный запах, но он быстро понял, что это дезинфицирующее средство на основе фенола или чего-то еще, может акарицида. Он хотел встать, но тело отказывалось слушаться. «Мне не хватает воздуха, — подумал он. — Надо открыть окно».

Его черный бархатный взгляд скользнул по комнате. Он тут же увидел маленький силуэт в углу и решил, что у него галлюцинации. Там стоял ангел с золотыми кудрями, в лазурно-голубой тунике с серебристыми крыльями, торчащими из-за худеньких плеч. Тошану понадобилось несколько секунд, чтобы узнать прелестное видение.

— Киона! — закричал он. — Киона!

Лицо девочки озарила улыбка, полная нежности, а также облегчения. Потом она исчезла. Некоторое время спустя дверь в комнату открылась. Тошан увидел молодую женщину с округлыми формами и бледным лицом. Ее темные кудрявые волосы были убраны назад гребешками.

— Слава Богу! — прошептала она. — Наконец-то вы пришли в себя! Месье, вы меня понимаете?

— Да, — удивленно выдохнул он.

— Я так и думала. Иногда в бреду вы говорили по-французски.

Она подошла и прикоснулась ко лбу Тошана непринужденным жестом медсестры. Он почувствовал себя неловко.

— У вас больше нет жара. Это хорошая новость! Теперь вам остается набраться сил. Позвольте представиться: Симона Штернберг! Я ухаживала за вами последние недели. Два года назад меня приютила у себя подруга. Мы спрятали вас в этой комнате на чердаке. Из осторожности мы замаскировали окно, ведь мне нужна лампа, чтобы обрабатывать вашу рану, даже днем. В принципе, здесь вы ничем не рискуете.

Она говорила быстро и тихо. Тошан попытался собраться с мыслями. Он вспомнил, как прыгнул с парашютом в темноту ночи. Затем он оказался пленником ветвей дерева. «Дерево… Я поранился, у меня шла кровь, мне было больно. Что было дальше, не помню», — подумал он.

— Меня и мою подругу Брижитт предупредили, что в этом секторе должны высадиться наши союзники. Кое-кто рассказал нам, где вы упали. Я не называю имен, так как следует соблюдать осторожность. Меньше знаешь…

— Благодарю вас, — прервал ее Тошан. — Значит, я во Франции?

— Да, — ответила Симона с грустной улыбкой, — в Дордони, департаменте, который еще два месяца назад находился в свободной зоне. Но теперь это уже не так. Прошу вас, не двигайтесь, вы еще очень слабы. Вы потеряли столько крови! Несколько дней вы провели на грани жизни и смерти.

Тошан молча кивнул. Он пришел в сознание, и на него тут же нахлынули воспоминания, старые и совсем недавние. Он мысленно перебирал их, и его охватывало отчаяние. «Я был в Лондоне, когда узнал, что моя мать умерла. Тала-волчица, гордая и прекрасная! Я был несправедлив к Мине. Милая Мина! А мои дети, как они там?»

— Какое сегодня число? — спросил он, вглядываясь в красивое лицо Симоны.

— 24 декабря 1942 года. Для христиан это канун Рождества. Брижитт с мужем пойдут сегодня вечером на мессу.

— 24 декабря! — удивился он, с ужасом осознав, сколько времени провел в беспамятстве. — А как же вы? Не лишайте себя мессы из-за меня.

— Я еврейка, — ответила молодая женщина. — Я стараюсь не выходить из дома, когда в деревне много народу. Брижитт опасается за нашу безопасность — мою и моего сына Натана, ему шесть лет.

— У меня на родине остался десятилетний сын, — вздохнул Тошан. — И две девочки-близняшки девяти лет.

— Вы ведь не американец и не англичанин? — предположила она.

— Я канадец, — уточнил он.

Симона села на стул возле кровати. Она смотрела на мужчину, за которым ухаживала столько недель, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом его темных глаз. Конечно, ей были знакомы черты его лица и даже тело, но его обжигающий взгляд все же немного ее смущал. Они с Брижитт задавали себе множество вопросов о национальности этого парашютиста, смуглая кожа которого их заинтриговала. В бодрствующем состоянии он показался молодой женщине еще более необычным. Тошан догадался о том, что ее беспокоит.

— Я странный канадец, не правда ли? — произнес он не без иронии. — Мой отец был ирландцем, а мать — индианкой народа монтанье. Так что я метис.

— Но это не имеет никакого значения! Главное, что вы солдат армии союзников, который чуть не погиб во время выполнения задания. Вы проголодались? Пойду вниз принесу вам миску супа.

— Да, я действительно хочу есть, — признался Тошан.

Симона бесшумно вышла из комнаты. Он смотрел на узкую дверь, которая только что закрылась. Она была едва заметна, поскольку не имела ни рамы, ни наличников и была оклеена теми же обоями, что и стены.

«Я видел Киону, — внезапно вспомнил он. — Она была в костюме ангела! Или она стала ангелом? Нет, это абсурд. Эрмина вытащила ее из пансиона, где издеваются над детьми моего народа, а также еще одну девочку, Акали… Да, именно так ее зовут. Моя жена рассказала мне все это в своем последнем письме, да…»

Тошан не мог знать, что Лора организовала живые ясли, поэтому не понимал смысла своего видения. Он приподнял простыню и два покрывала, укрывавшие его. Повернувшись на бок, он ощутил глухую боль в области паха.

— Я в пижаме, — вполголоса произнес он. — Помню, ветка пробила мне верхнюю часть ляжки.

Его пальцы наткнулись на широкую повязку сантиметрах в десяти от пениса. И тогда он понял, что Симона и наверняка ее подруга не раз видели его обнаженным. Это его очень смутило. «В конце концов, у них не было выбора и они спасли мне жизнь!» Тошана заполнило чувство глубокой благодарности. Когда Симона вернулась, держа в правой руке парующую миску, он взял ее левую руку и коснулся ее губами.

— Благодарю вас, мадам, — произнес он своим низким голосом. — Я в долгу перед вами. А я привык отдавать долги любой ценой.

Опешив от такого галантного жеста, молодая женщина не знала, что ответить. Ее щеки порозовели, и она смущенно улыбнулась.

Гости Лоры уселись за стол. Мэр с супругой откланялись, поскольку хотели поужинать с семьей, прежде чем отправиться на мессу в Роберваль. Онезим с Иветтой тоже ушли. Это не мешало Мирей быть загруженной работой.

— Четырнадцать приборов, — ворчала она на своей кухне. — Вот уже три года, как я не обслуживала столько народу! Мадам плевать на мои старые ноги. А ведь я должна сидеть вместе с ними! Но это бессмысленно, я все равно не смогу проглотить ни кусочка!

Мадлен и Шарлотта присоединились к ней как раз в ту секунду, когда она выкладывала на фарфоровое блюдо пирамиду из спаржи.

— Мы пришли тебе помочь, Мими, — весело сказала Шарлотта. — Ты ведь тоже имеешь право на рождественский ужин!

— Да, мадам, я могу подавать на стол вместо вас, — добавила молодая индианка.

— Мадлен, когда ты уже перестанешь называть меня «мадам»? — возмутилась экономка. — Мы знакомы девять лет! Хватит церемоний!

— Хорошо, мадам.

— Так, идите отсюда обе. Я путаюсь, когда вокруг меня кто-то вертится. Ты, Лолотта, можешь отнести спаржу… Да, если ты называешь меня Мими, значит, будешь Лолоттой, моя девочка! А ты, Мадлен, неси соусник. Мне пора доставать из духовки мясной пирог.

Предлагая свою помощь, Шарлотта была не совсем бескорыстна. Во время подачи блюд на стол она надеялась незаметно забирать из них часть для Людвига. Для этой цели она спрятала под столом корзину с крышкой, которую стащила у Мирей, и туда собиралась складывать все, что ей удастся раздобыть.

Стенные часы в коридоре, представлявшие собой величественную композицию из бронзы, пробили девять часов. «Мне нужно уйти до полуночи», — сказала себе Шарлотта. Она обдумывала разные варианты, как это сделать незаметнее, но не находила решения.

За столом царило веселье. Лора решила, что ужин пройдет в столовой, поскольку людей было слишком много, чтобы расположиться возле елки, как в предыдущие годы.

— А в гостиной мы будем пить ликер и есть десерт! — объявила она.

Дети были исключительно послушны, настолько им не терпелось увидеть свои подарки. Акали едва могла есть, думая только о свертках, разложенных под елкой. Она спрашивала себя с легким беспокойством, предназначен ли ей хотя бы один из них.

Все попробовали спаржу, политую белым соусом, приправленным уксусом. Верная традиции, Мирей потребовала от хозяйки, чтобы в меню фигурировали сочные кретоны[49], которые так ценят квебекцы зимой.

— Какое пиршество! — жеманно воскликнула Андреа Дамасс.

Сидевший слева от нее Жозеф тут же отреагировал:

— Сюрпризы только начались, мадемуазель. Мирей в стряпне нет равных.

Бывший рабочий внимательно следил за своей речью, дабы не оскорбить чувствительные уши старой девы и ее хорошее воспитание. «Похоже, Жослин сумел представить меня в выгодном свете. Сейчас она мне кажется не такой отстраненной».

Он незаметно оглядел туалет Андреа: серое платье с кружевным воротником и небольшим декольте, достаточно облегающее. В очередной раз пышная грудь, вздрагивающая под тонкой тканью, вызвала у него прилив возбуждения. На его лбу выступила испарина, и он поспешно глотнул вина. В придачу к шампанскому у Шарденов был замечательный запас дорогих французских вин.

Эрмина выглядела очень веселой. Ее настроение резко изменилось с начала вечера. Лора не совсем понимала, что так повлияло на ее дочь, но искренне радовалась, видя, как она шутит и с каким аппетитом ест.

Зато Киона прекрасно знала причину. После своего недомогания, продлившегося всего с полминуты, она с трудом поднялась, запутавшись в своих крыльях, и подошла к Эрмине.

— Мина, я хочу переодеться в свою индейскую одежду. Она осталась в комнате Луи.

— Конечно, пойдем, дорогая, я освобожу тебя от твоего костюма. Ты права, в этом не очень удобно играть.

Киона не могла ждать. Посреди лестницы она возбужденно воскликнула:

— Мина, я только что переместилась далеко отсюда и видела Тошана! Он жив! Уверяю тебя, я его видела и он тоже меня видел! Он прокричал мое имя, но я не смогла там остаться. Это была маленькая комната, там стояли керосиновая лампа и железная кровать. Должно быть, Тошан болеет: он лежал на кровати в пижаме.

— Но где же он? — пыталась выяснить Эрмина, испытывая невероятное облегчение. — В какой стране? Во Франции? Я уверена, что он во Франции!

— Я этого не знаю.

— Зато у меня есть причины так думать, милая моя. О! Спасибо, спасибо тебе тысячу раз! Ты сняла такую тяжесть с моей души! Тошан жив. Дай я обниму тебя, мой ангел!

Она нежно прижала девочку к своей груди. Прежде чем вернуться за стол, они еще какое-то время оживленно шептались в комнате.

Блюда сменяли друг друга. Мирей и Мадлен принесли каждая по блюду с мясным пирогом с золотистой корочкой. Столовую наполнил аромат специй, овощей и тушеного мяса.

— Пришлось применить фантазию, похвасталась экономка. — Топленое свиное сало вместо сливочного масла и больше куриного мяса, чем свиного, вместо говядины. А картофель вырос здесь, в Валь-Жальбере.

— Я уверена, твои пироги оценят по достоинству, Мирей, — перебила ее Лора. — А теперь хватит сновать взад-вперед, садись с нами за стол.

— Хорошо, мадам! Боже милосердный, мои бедные ноги! Только я забыла принести блюдо с жареной картошкой.

Шарлотта вскочила со стула и бросилась в кухню. Она давно поджидала благоприятного момента. За рекордно короткое время она побросала в свою корзину куски хлеба и банку с остатками черной икры. В кухню девушка прибежала со своим бокалом шампанского, словно по рассеянности. Она использовала эту уловку уже в третий раз, чтобы вылить содержимое бокала в бутылку из-под лимонада, снабженную надежной пробкой.

— Шарлотта! — позвала Лора. — Шевелись, мы тебя ждем!

Девушка прибежала в столовую, держа в руках блюдо с картофелем. Жослин не мог оторвать от нее глаз. Он раньше и не замечал, до какой степени она красива, чувственна и грациозна. «Бог мой! Этой малышке срочно нужен муж, — подумал он. — У Эрмины в ее возрасте уже было трое детей. Не понимаю, почему Овид Лафлер не стал за ней ухаживать? Лора утверждает, что для него существует только наша дочь».

Бадетта старалась отдать должное угощению, чересчур обильному, на ее взгляд. Она была не единственной, кто так думал, поскольку пироги были очень сытными. Мадемуазель Дамасс оставила на тарелке две трети своей порции.

— Мне очень жаль, Мирей, — с улыбкой сказала она. — Должно быть, я переусердствовала с тостами с копченым лососем и черной икрой. Для меня это нечто новое, я такого никогда не ела. А сейчас я больше не могу съесть ни кусочка.

Жозеф, который с удовольствием доел бы содержимое тарелки своей соседки, счел нужным сделать то же самое. Он не хотел выглядеть в ее глазах обжорой.

— Рискую вас шокировать, мои дорогие друзья, — сказала Лора, — но остатки мы отдадим собакам. Они тоже имеют право на рождественское пиршество. Я знаю, что в этот период всеобщего дефицита мы должны быть экономными, но наши славные животные слишком отощали. Дети отнесут им еду прямо сейчас.

Никто не осмелился возмутиться или высказать свое мнение. Бадетта поморщилась, подумав о нуждающихся людях из бедных кварталов Квебека, но предпочла промолчать.

— Мама, может, перейдем в гостиную? — предложила Эрмина. — Сегодня вечером мне хочется петь. Но не церковные песни, а французские новинки. Бадетта еще не слышала песен малютки Пиаф в моем исполнении.

— Не называй ее так! — возмутилась ее мать. — Нужно говорить «Эдит Пиаф». «Малютка» звучит слишком фамильярно.

— Как скажешь, мама, — ласково согласилась она.

Шарлотта подтолкнула экономку в сторону гостиной. Она рассчитывала убрать все со стола без свидетелей.

— Мимина сейчас будет петь. Ты не должна этого пропустить, Мирей! Пусть это будет моим подарком тебе на Рождество: я приготовлю кофе, чай и все, что нужно. А ты отдыхай. Ты тоже, Мадлен, — я справлюсь без вашей помощи. Мне слегка нездоровится, поэтому лучше двигаться, чем сидеть на месте. Так я забываю о боли.

Она показала на свой живот тем многозначительным жестом, который понимали только женщины. На самом деле это было неправдой. У нее не было никакой менструации, зато изобретательный мозг работал на полную катушку.

С ловкостью, достойной фокусника, Шарлотта обрезала начатые куски пирога и сложила их в банку, затем взяла кусок свежего хлеба, испеченного сегодня утром Мирей. К ней на цыпочках подошла Киона, держа в руках тарелку с рождественским кексом. Она прошептала:

— Ты собираешься отнести все эти вкусности Людвигу? Держи, передай ему этот кекс. Мне его не хочется. И давай побыстрее: Мирей не сидится на месте. Она утверждает, что ты не сможешь приготовить кофе так, как она, потому что это самый лучший кофе, который Лора смогла купить в Шикутими.

— Ой, да ладно! Я справлюсь с этим не хуже ее. А теперь, моя милая Киона, лучше оставь меня одну. Ты больше не должна вмешиваться в эту историю. Это слишком серьезно. Спасибо за кекс, я скажу, что это от тебя.

— Это необязательно, — вздохнула девочка. — Я бы так хотела иметь возможность передать хоть немного рождественского угощения Делсену!

С тех пор как она стала жить в Валь-Жальбере, еще ни разу это имя не срывалось у нее с губ. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать слезы.

— Кто такой Делсен? — спросила Шарлотта, заливая кипятком кофейный порошок.

— Один мальчик из пансиона. Каждое утро я прошу Иисуса защитить его. Он сбежал, но я не знаю, смог ли он найти своих родителей. Не рассказывай о нем никому, прошу тебя!

Шарлотта посмотрела на Киону с искренним сочувствием, спрашивая себя, сколько еще тайн скрывает в себе эта странная девочка, наделенная такой необычной красотой.

— Обещаю, — ответила она. — У нас у каждой свой секрет. О! Слышишь, тебя зовет Эрмина. А я только возьму поднос для кофе и чая и тоже приду.

В гостиной Андреа Дамасс уселась за фортепьяно. Она объяснила, что любая уважающая себя учительница имеет представление о сольфеджио и может аккомпанировать на уроках пения, если родители ее учеников пожелают обучать свое чадо музыке.

— Вы сможете играть с листа, мадемуазель? — спросила Эрмина. — Смотрите, у меня есть несколько партитур. Я хочу устроить небольшой импровизированный концерт в честь всех присутствующих, а также моего мужа. Мое сердце говорит мне, что он жив и что я его увижу.

Эти слова заинтриговали Лору. Жослин тихо ввел ее в курс дела:

— Наша дочь только что мне все рассказала. Киона посредством билокации увидела Тошана живым и невредимым.

— Бог мой! Так вот в чем дело! А я-то удивлялась, видя Эрмину такой сияющей! Спасибо, что пролил свет на эту тайну, Жосс.

— Ты не подвергаешь сомнению рассказ Кионы?

— Нет! Почему я должна это делать?

И Лора с достоинством удалилась. Мадемуазель Дамасс касалась клавиш своими короткими толстыми пальцами, Эрмина тихонько ей напевала. Гости и дети молча ожидали начала концерта. Наконец голос Соловья из Валь-Жальбера зазвучал в полную силу, по-прежнему чистый, хрустальный, чарующий.

Текст показался Мадлен и Лоре двусмысленным. Эрмина вполне могла бы спеть это Овиду Лафлеру. Но когда она назвала имя автора и уточнила, что во Франции песня пользуется огромной популярностью, они решили, что это просто случайность.

— А сейчас мадам Дельбо исполнит «Аккордеониста», — объявила новоиспеченная пианистка, польщенная своей значимостью. — Эта песня сделала Эдит Пиаф знаменитой.

Названия следовали одно за другим, к великой радости Бадетты, родителей певицы, Мирей и Жозефа. Столпившиеся возле елки дети не понимали смысла некоторых слов. Но они не сводили восторженных глаз с Эрмины, прекрасной в своем черном бархатном платье, со светлыми волосами, сияющими в свете люстры. Поначалу очень довольная, Шарлотта вскоре забеспокоилась: времени было уже много, а церемония вручения подарков еще не началась. К счастью, Луи зевнул и потер глаза.

— Думаю, пришло время посмотреть, что в свертках, — сказала Лора. — Наши маленькие актеры хотят спать.

— Только не я, я уже взрослый, — запротестовал Мукки. — Спой еще одну песню, мама, пожалуйста.

— Завтра, — с улыбкой ответила Эрмина. — Бабушка права, вы устали.

Киона скользнула к Шарлотте и, делая вид, что ластится к ней, тихо посоветовала:

— Тебе нужно пойти спать, скажи, что у тебя разболелась голова, а сама выйди через подвал. Я могу принести тебе корзину к низу лестницы.

— Нет, что ты, это очень рискованно!

— Что вы там замышляете? — поинтересовалась Лора. — Невежливо шептаться вдвоем, когда вокруг столько людей.

— Прости, мама Лора, — поспешила ответить девушка. — Я просто жаловалась на ужасную мигрень, а Киона меня утешала.

— А, теперь понятно! Скорее идите открывайте свои подарки!

Вопреки утверждению Жослина по их возвращении из Шикутими его супруга совершила не так уж много безрассудств.

— Я выбрала для вас сладости и то, чем заполнить долгие зимние вечера, — пояснила она.

Взрослые получили большие коробки с отличным английским шоколадом и романы в кожаном переплете. Для детей были приготовлены иллюстрированные издания книг графини де Сегюр[51].

Лора уточнила:

— Здесь полная коллекция, и вы сможете обмениваться друг с другом.

Луи и Мукки получили каждый по мешочку со стеклянными шариками, поскольку они их коллекционировали и часто в них играли. Лоранс с восторгом обнаружила под оберточной бумагой коробку с красками и кисточками. Она бросилась обнимать Эрмину.

— Спасибо, дорогая мамочка, спасибо! — воскликнула она, еле сдерживая слезы.

Мари-Нутта любовалась набором для шитья, о котором давно мечтала. Несмотря на свой авантюрный и немного бунтарский склад характера, девочка любила вышивать и шить. Акали гладила свою книгу графини де Сегюр «Мемуары осла». Маленькая индианка аккуратно свернула оберточную бумагу и блестящую ленту и положила их в карман. Она также получила в подарок небольшую куклу с фарфоровым лицом и комплект одежды к ней. Никогда еще у нее не было такой прекрасной игрушки, и, не в силах справиться с волнением, она плакала от радости в объятиях Мадлен. Помимо книги, Киона вынула из розовой коробки нефритовую статуэтку лошади. Эту ценную вещь выбрал для нее Жослин, как бы символизируя пони, приобретение которого было отложено.

— Я так рада! — воскликнула девочка. — Обожаю лошадей, даже если мама умерла от удара копытом. Но лошадь в этом не виновата — просто полицейский, увозивший меня, ударил ее. Лошадь испугалась, а мама как раз стояла сзади.

— Не очень удачный подарок, — тихо сказала Лора своему мужу. — Ты должен был об этом подумать!

— Но она же мечтала о собственном пони! А между лошадью и пони нет большой разницы.

— Спасибо, папа! — добавила Киона, бросаясь Жослину на шею. — Я буду хранить твой подарок всю свою жизнь! С ним я больше ничего не буду бояться.

Потрясенный ее нежным порывом, он крепко обнял дочь. У Эрмины на глаза навернулись слезы. К счастью, ее внимание быстро переключилось на других. У всех — и взрослых и детей — осталось еще по одному нераскрытому свертку цилиндрической формы. Вскоре гостиную наполнили изумленные крики и смех. Лора подарила каждому по калейдоскопу. Этот необычный предмет оказался самым удачным подарком. На несколько минут в гостиной воцарилась тишина. Слышались лишь восхищенные вздохи тех, кто смотрел в волшебную трубу.

— Какое замечательное изобретение! — воскликнула Андреа Дамасс. — На уроке я объясню детям принцип его действия.

Шарлотта решила, что это самый подходящий момент для того, чтобы покинуть развеселившуюся компанию, не вызывая подозрений.

— Мама Лора, Мимина, я едва держусь на ногах, — сказала она, отозвав их в сторонку. — Мигрень и еще кое-что… Пойду спать. В постели мне точно будет лучше. Простите меня. Поздравляю вас всех с Рождеством! Я держалась, сколько могла, но сил больше нет. Приму таблетку, высплюсь и завтра буду как новенькая.

Она удалилась под сочувственные улыбки. Мирей, которая слишком много выпила и съела, осталась сидеть на софе с калейдоскопом в руках.

«Скорее, скорее, мне нельзя терять ни минуты!» — думала Шарлотта, поднимаясь к себе в комнату. Она поправила макияж и натянула теплые брюки, оставив юбку. «Сапоги, куртка… Я выйду через кухонную подсобку. Если не создавать шума, никто не увидит меня из гостиной. Я погасила свет в коридоре».

Она беспрепятственно спустилась в кухню, взяла тяжелую корзину и наконец оказалась на улице. На мгновение она ощутила пронизывающий холод, но ей было все равно. В своем нетерпении снова увидеть Людвига и сконцентрировавшись только на этой цели, она не замечала ничего вокруг. «Скорее, господи, скорее! — повторяла она. — Я задыхалась дома, не могла веселиться вместе со всеми. У меня было лишь одно желание — увидеть его! Его, только его…»

Накануне снега выпало немного, и она могла двигаться достаточно быстро. Но это не помешало ей пожалеть об оставленных снегоходах. «Ну и пусть, меня ничто не остановит! В Рождество он остался один, без родителей, без своей младшей сестренки… Я иду к тебе, Людвиг, иду!»

Чем ближе она подходила, тем жарче ей становилось. Разгоряченная кровь бежала по жилам, тело наполнилось невероятной энергией. Никогда еще ее грудь не казалась ей такой твердой и набухшей, а живот таким расслабленным. Она была воплощением нетерпения, невысказанного желания.

— Я вижу мельницу! — воскликнула она. — Господи, скорее!

У нее было странное ощущение, что в нее вселилась другая Шарлотта, все чувства которой были обострены до предела. Запах елей, хотя и едва уловимый, ее опьянял. Ветер казался наполненным тысячей новых ароматов, которые он доносил лишь до нее одной с необитаемых просторов Крайнего Севера.

Возле стены ей пришлось остановиться. Только теперь она поняла, какой тяжелой была корзина. Это вызвало у нее улыбку.

«Я была словно в трансе!» — сказала она себе, уверенная, что сейчас, как обычно, из разрушенной мельницы появится Людвиг.

Но ей пришлось пройти дальше, поскольку он не показывался. С бешено бьющимся сердцем, она предположила, что он либо спит, либо сбежал. «А если его кто-нибудь обнаружил?» — ужаснулась она.

Охваченная невыносимой тревогой, Шарлотта проскользнула в первое здание, где лежал снег, поскольку там наполовину обрушилась крыша. Оттуда она осторожно приблизилась к расшатанной двери, ведущей в берлогу молодого немца. Сначала она испытала огромное облегчение: он был на месте. Но тут же ее красивое личико залила краска. Несмотря на свое смущение, она не могла ни отвести взгляда, ни отойти от двери.

Полностью обнаженный, Людвиг мылся, стоя в старом тазу и поливая себя водой из консервной банки. На его худощавом, очень белом теле местами виднелась мыльная пена. Прикрыв глаза, он, похоже, наслаждался этим импровизированным душем.

«Лучше мне отойти и подождать немного, пока он закончит и оденется, — сказала себе Шарлотта. — Иначе он будет слишком смущен».

Но она не могла сдвинуться с места, с любопытством и удивлением разглядывая пенис Людвига — эту часть мужской анатомии, являвшуюся для нее полной загадкой. Дрожа всем телом, с пересохшим ртом, она позволила буре чувств заполнить себя. «Я хочу его целовать, касаться губами его спины, живота… И я тоже хочу быть обнаженной, совершенно обнаженной!»

Эти два слова сами по себе казались ей неслыханно дерзкими, таящими в себе восхитительную нотку запрета. Женщины, которые не боялись полностью обнажаться, считались распутницами и шлюхами.

Сейчас Людвиг вытирался одной из тряпок, которые принесла ему Шарлотта. Наконец он натянул длинные хлопчатобумажные кальсоны, изъятые из запасов зимнего белья Жослина, затем майку.

«Будь что будет, я вхожу!» — решила девушка.

Тем не менее она отступила на несколько шагов от двери и покашляла.

— Шарлотта? — позвал Людвиг.

— Да, это я, — ответила она, не входя в комнату.

— Вы ждать еще! — воскликнул немец. — Ich bitte Sie darum![52]

Шарлотта терпеливо ждала, лукаво улыбаясь. В конце концов, в этой ситуации было что-то забавное. Она поддалась этой безудержной радости, свойственной юности, ведь она так много страдала в прошлом.

— Входите, — сказал он наконец, полностью одевшись.

Девушка вошла, стараясь сохранять серьезный вид, и поставила корзину на пол.

— С Рождеством, Людвиг, — тихо сказала она. — Я принесла вам угощение!

— Угощение? — повторил он.

Чтобы придать себе уверенности, Шарлотта показала ему содержимое своей корзины.

— Мы можем устроить настоящий рождественский ужин! В этой бутылке из-под лимонада — шампанское. Вот еще мясной пирог, хлеб, немного черной икры, рождественский кекс. Шоколад, горячий кофе…

— Спасибо, вы так добры! Это хорошее Рождество для меня. Смотрите…

Он взял ее за руку и сделал вместе с ней два шага в угол комнаты, где она увидела маленькую елочку, украшенную серебристой звездой и узелками из белой ткани. Возле елки стояли три свечи, которые уже почти догорели.

— Как красиво! — воскликнула она.

— Вы еще больше красивая, — ответил Людвиг.

Он отпустил ее руку, чтобы завесить одним из одеял дверь. От раскаленных углей, за которыми он постоянно следил, шло приятное тепло и красивое свечение. «Как ему удалось сделать это обшарпанное помещение таким уютным?» — подумала она.

К глазам Шарлотты подступили слезы. Людвиг обладал качествами, которые она считала редкими у мужчин, и это трогало ее до глубины души. Она подошла к елке ближе. Молодой немец, должно быть, отрезал полоски от простыни, чтобы смастерить украшения. Звезду он, судя по всему, сделал из фольги, которой была обернута плитка шоколада.

— У вас есть подарок, — медленно произнес он.

Девушка обернулась. Он протягивал ей сверток из газеты. Она взяла его с глазами, полными слез.

— Почему плакать? — спросил он, нежно гладя ее лицо.

— О, потому что я люблю тебя, я так тебя люблю! — прошептала она, бросаясь ему на шею. — Людвиг, поцелуй меня прямо сейчас.

Он наклонился и прильнул к ее раскрытым губам. Она положила ладони ему на спину, чтобы сильнее прижать к себе. Их поцелуй был бесконечным. Оба возбуждались все больше, осмеливаясь на ласки, которых себе еще не позволяли. Людвиг робко коснулся груди Шарлотты, затем поясницы. Внезапно, прерывисто дыша, он отстранился.

— Нужно открыть подарок, — тихо сказал он.

— Да, конечно, — ответила девушка, разрывая газету.

Вскоре она держала в руках деревянную фигурку птицы.

— Как красиво! — восторженно воскликнула она, не понимая, где он мог достать эту вещь.

— Я сделал это для вас! Ножом. Я хочу нож для этого. Работать каждый день для вас.

Несмотря на прогресс в овладении французским языком, он часто делал ошибки. Но Шарлотте было все равно. Она с обожанием смотрела на молодого немца.

— Спасибо, это очень красиво!

— Вы не рады? — забеспокоился он.

— О! Что ты! Я так счастлива, что мне хочется плакать. Ты настоящий мастер! Я этого не знала.

Она еще раз его поцеловала, после чего увлекла к корзине.

— Ты, наверное, голоден! И больше никаких «вы» между нами! Ну же, попробуй! Скажи мне: «Шарлотта, я тебя люблю!»

Она смеялась, опьяненная счастьем, изнемогающая от желания. Должно быть, он испытывал то же самое, поскольку обнял ее и прошептал на ухо:

— Ich liebe dich![53]

Некоторые слова не нуждаются в переводе, возможно, благодаря интонации. Шарлотта поняла их смысл и повторила несколько раз. Она не знала, до какой степени была обольстительной в этот вечер, со своей пышной грудью под облегающей кофточкой из красной шерсти и своим хорошеньким оживленным личиком, с которого не сходила счастливая улыбка. Ее влажные, припухшие от поцелуев губы так и манили к себе, а карие глаза были особенно выразительными.

Сидя вокруг таза, наполненного пламенеющими углями, они выпили шампанского из одной оловянной кружки, которую принесла Шарлотта. Людвиг съел немного хлеба и попробовал рождественский кекс, но, казалось, у него совсем нет аппетита.

— Что с тобой? — спросила девушка.

Он пристально смотрел на нее. В его серо-голубых глазах она прочла, какое сильное желание вызывает в нем. Тем не менее он был нежен и почтителен. Она знала, что он ни к чему не будет ее принуждать.

Словно во сне, она молча кивнула и протянула к нему руки. Людвиг помог ей встать и повел к своей импровизированной кровати. Шарлотта старалась ни о чем не думать, чтобы не испугаться. Вскоре она уже лежала рядом с молодым немцем, по воле судьбы оказавшимся здесь, в Валь-Жальбере.

— Красивая, такая красивая, — шептал юноша ей на ухо.

Он уже расстегнул ее красную кофту и бюстгальтер. Впервые в жизни мужские руки касались ее груди, обхватывали ее и сжимали. Потом обжигающие губы с языком приникли к ее темным соскам и принялись целовать их и посасывать. Она забыла обо всем на свете, чувствуя, как по всему телу разливается волна наслаждения. Все было словно в тумане. Единственное, что она ощущала, — это горячий лоб Людвига, касающийся ее груди. Он ее уже частично раздел, и ей не терпелось тоже дотронуться до него, ощутить прикосновение его тела.

— Я люблю тебя, люблю, — бормотала она. — Прошу поцелуй меня!

Он подчинился и, оставив грудь, впился в ее губы. Его поцелуи становились все более лихорадочными, страстными. Внезапно Шарлотта оттолкнула его, чтобы самой снять с себя сапоги и юбку. Тяжело дыша, он встал на колени, чтобы насладиться восхитительным зрелищем, которое она ему предоставила, подняв широкую юбку и обнажив ноги в серых чулках. С вызывающим видом она приспустила свои шелковые трусики. Он завороженно провел пальцем по атласной коже с розовыми полосками от пояса для подвязок.

Они больше не разговаривали, отдавшись во власть этой сладострастной бури, сделавшей их глухими и слепыми к окружающему миру.

Шарлотта снова легла, раздвинув бедра. Она столько ждала этого момента. С пятнадцати лет ее темпераментная натура не давала ей покоя. Если бы она не была так отчаянно влюблена в Симона Маруа, то давно бросилась бы в объятия первого встречного мужчины. Но этой рождественской ночью, несмотря на полный сумбур в голове, она была рада, что досталась Людвигу девственницей.

Он ласкал ее тело совсем рядом с сокровенным местом. По-прежнему деликатный и терпеливый, он использовал руки и губы, чтобы воздать должное этому красивому телу, поклоняясь его нежности, бархатистости и страстности. Когда он коснулся маленького бугорка любви, спрятанного у каждой женщины в сердце драгоценной чаши, Шарлотте показалось, что она сейчас лишится рассудка. Никогда она не представляла себе, что можно испытывать такое удовольствие, почти нечеловеческое, близкое к божественному, таинственному. Наконец приблизившись к ощущению полета, она осознала внутри себя невероятную пустоту, которую мог заполнить только Людвиг.

— Иди ко мне, иди! — взмолилась она. — О, иди!

Эта настойчивая потребность в нем вновь вернула ее к реальности, и она осмелилась посмотреть на него. Он тоже был почти обнажен. На нем осталась лишь рубашка. Девушка заметила его набухший пенис и растерялась. Это не имело ничего общего с тем, что она видела совсем недавно, когда Людвиг мылся.

— Я девственница, — жалобно сказала она.

— Тогда нет, — растроганно ответил он. — Нет, не надо. Так неправильно…

— О! Нет, я хочу, прошу тебя! Иди ко мне!

Шарлотта схватила его за плечи и вынудила лечь на себя. Ее правая рука неуверенно нащупала эту мужскую часть тела, о которой она ничего не знала. Когда она коснулась ее пальцами, Людвиг застонал. Он больше не сопротивлялся и тут же попытался проникнуть в нее. Но это было не так просто. Ее напряженная девственная плоть перекрывала проход.

— Не бойся, — прошептал он. — Тебе больно?

— Да, немного, но все же продолжай, — попросила она.

Он желал ее до крика и уже не мог остановить процесс, взбудораживший все его тело. Но Шарлотта, лишенная опьяняющего удовольствия, больше всего хотела избавиться от своей девственности, пусть даже путем страданий. «Похоже, это больно, — подумала она. — Девчонки на заводе в Монреале как-то разговаривали об этом. Я молча слушала их, поскольку такого опыта у меня не было. Но это всего лишь неприятный момент, который нужно пережить!»

Людвиг склонился над ее животом. Опешив, Шарлотта собралась уже отстранить его рукой. Она вздрогнула, когда он принялся целовать ее там, словно речь шла о поцелуе в губы. Не зная, куда деться от смущения, с пылающими щеками, она закрыла лицо рукой. Ее наполнило чувство острого, доводящего до безумия удовольствия.

— Да, да, да, — монотонно бормотала она, словно молитву.

Как только она выгнулась навстречу ему с затуманенным взглядом, он сменил позицию и направил свой пенис между ее бедер. На этот раз он был настойчивее, несмотря на вырвавшийся у нее крик. Его воля, усиленная исступленным желанием обладания, позволила ему прорваться сквозь хрупкую преграду.

— Прости, прости, милая! — бросил он, погружаясь в нее.

После этого он замер, закрыв глаза и прерывисто дыша. Шарлотта всхлипывала от боли и разочарования. Ей сейчас было слишком плохо, чтобы надеяться на малейшее наслаждение. Людвиг вышел из нее и лег рядом.

— Не надо плакать, — повторил он. — Прости меня.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться. Постепенно она придвинулась к нему, испытывая почти детское желание быть утешенной. Людвиг гладил ее, осыпая легкими поцелуями лоб, влажные веки, щеки и волосы.

— Прости, — снова сказал он.

— Ты не виноват, — вздохнула она. — Просто я думала… я думала, что все будет по-другому, что я буду счастлива до смерти.

Он не ответил, думая о том, как успокоить ее и приободрить. Ему не хватало слов, поэтому в итоге он перешел на немецкий язык. Шарлотта ничего не понимала, но нежный и пленительный голос ее любовника действовал на нее успокаивающе. Внезапно он прильнул к ее губам, и она вновь ощутила опьянение от этих объятий, не приносящих боли. Людвиг снова воспламенился. Он повторил каждую ласку, жадно касаясь ее налитой груди, нежного живота, наслаждаясь сладким вкусом ее тела. Несколько секунд спустя он вошел в нее с хриплым криком. Не пытаясь его остановить, смирившись с неизбежным, Шарлотта вдруг поняла, что у нее больше нет неприятных ощущений. Медленные и размеренные движения твердого горячего пениса очень скоро начали странно действовать на ее тело. Оно податливо принимало их. Людвиг внимательно вглядывался в ее лицо, подстерегая малейшие реакции. Когда ее дыхание участилось, а взгляд стал отрешенным, он сделал над собой усилие, чтобы задержать собственный оргазм.

— О! О! — удивленно стонала она.

— Не больно? — спросил он, переводя дыхание.

— Нет, нет, продолжай… Еще, да, еще!

После этого признания Шарлотта полностью отдалась своим ощущениям. Она положила руки на бедра своего любовника, чтобы побудить его двигаться быстрее и глубже. Словно пьяная, она поворачивала голову то влево, то вправо, восхищенная волнами удовольствия, которые продолжали расти, поднимая ее к небесам. Ей казалось, что она растворяется в пространстве, при этом сохраняя остроту ощущений каждым нервом своего тела. Ее грудь словно жила сама по себе, наполненная соком любви. Ее ноги дрожали. И внезапно, унесенная вихрем блаженства, достойного райского, она едва не лишилась чувств.

Людвиг ощутил состояние транса, когда она забилась и закричала, приоткрыв рот. Он резко навалился на нее, сотрясаемый долгими спазмами наслаждения. Какое-то время они лежали, прижавшись друг к другу, даже не думая о том, чтобы разделиться.

«Это было то, о чем я мечтала!» — подумала Шарлотта чуть позже. Она почувствовала, что больше не сможет обходиться без этого волшебного слияния тел и душ. Любовь, наполнявшая ее, выходила за пределы моральных норм, она была в этом уверена. Хотя она и стала женщиной, но еще ничего не знала о силе плотской связи, об инстинктивной привязанности, рождающейся от разделенного удовольствия.

— Я люблю тебя, — снова сказала она. — Я никого еще так не любила.

— А я люблю тебя еще больше, — отрезал Людвиг, целуя девушку.

Шарлотта смотрела на него, пьяная от счастья. Она разглядывала его тонкие черты лица, светлые волосы, красиво очерченные губы. Для нее он был единственным мужчиной на земле.

— Это Рождество — самое лучшее в моей жизни, — прошептала она.