Сиротка. В ладонях судьбы

Глава 5 Потерянный ребенок

Испытывая опасение, Эрмина вошла в палату своего отца. Она боялась увидеть его постаревшим, ослабленным болезнью.

«Мы узнали друг друга девять лет назад. Этого недостаточно, чтобы создалась крепкая связь. Однако мне кажется, что мы очень близки, что я могу на него рассчитывать. Я не хочу его потерять… только не сейчас».

Она даже не догадывалась, что Жослин тоже страшится этой встречи.

— Здравствуй, папа! — весело сказала она. — Хорошо выглядишь!

— Моя дорогая доченька! Утром приходила твоя мать. Она сообщила мне, что ты приезжаешь.

— Я сошла с поезда полчаса назад и сразу побежала к тебе.

Эрмина успокоилась. Жослин сидел в кровати и держал в руке газету. Сдвинув очки на нос, он безмятежно улыбался ей, но она уловила выражение скорби в его темных глазах.

— Я испугалась за тебя, — призналась Эрмина, усаживаясь рядом с ним. — Сердечный приступ — это не шутки! К тому же мама мне не сообщила никаких деталей.

Жослин с жадностью разглядывал свою дочь. Эрмина была одета в голубое платье с широкой юбкой, сверху — белый шерстяной жилет. Это был достаточно простой наряд, удобный для путешествия в поезде. Ему нестерпимо захотелось погладить ее по золотистым волосам, которые, казалось, озарили его палату с белыми стенами.

— Да, мое сердце не выдержало, и это неудивительно, — сказал он, опустив глаза. — Мне придется пробыть здесь еще пару недель. А потом нужно будет принимать лекарства. И разумеется, не перенапрягаться и не нервничать.

Эрмина погладила его по щеке. Она испытывала явное облегчение.

— Мой дорогой папочка! Я буду о тебе заботиться. И Шарлотта с Мадлен тоже. Сейчас они ждут меня в городе. Мне хотелось побыть с тобой наедине.

— Спасибо тебе, дочка. Так даже лучше, учитывая то, что я должен тебе сообщить.

— Что случилось? — тут же встревожилась она. — Папа, посмотри мне в глаза. У тебя плохая новость, я это чувствую. Господи, ты плачешь! Неужели что-то с Кионой?

— Да, я очень беспокоюсь за свою дочь, — подтвердил Жослин. — Но это не самое худшее, Эрмина. Тала умерла.

Он решил сказать ей это прямо, не тратя время на преамбулу.

— Что? Тала умерла? Но это невозможно! Что случилось? Несчастный случай?

— И да и нет. Она угасла от травмы груди. Ее лягнула лошадь, и, думаю, у нее были сломаны ребра, которые могли пробить легкое. Она харкала кровью. Без медицинской помощи у Талы не было шансов выжить.

Эрмина не могла в это поверить. Она вспомнила гордый силуэт своей свекрови, которая была небольшого роста, но всегда держалась очень прямо, с высоко поднятой головой. У нее были поразительные черты лица, пристальный взгляд и кожа цвета подгоревшего хлеба.

— О нет! Я так ее любила! А Тошан… Он больше никогда ее не увидит. Боже мой! Дети… Как же они будут плакать!

Она зарыдала. Жослин немного приподнялся и взял ее за руку.

— Будь мужественной, моя милая дочка. Мне тоже очень тяжело. Она умерла у меня на руках.

Эта важная деталь немного утешила молодую женщину. Дрожащим голосом она попросила его все рассказать. Когда Жослин закончил свой рассказ, они плакали оба, но каждый по своей причине.

— Боже, моя бедная Тала, вы ее сожгли! — возмущалась Эрмина. — Вы с Шоганом осмелились сделать это! Как вы до этого додумались? Ведь вы буквально стерли ее с лица земли, не оставив следа! Папа, нужно было похоронить ее и усыпать могилу дикими цветами. Что вы натворили!

— Девочка моя, но Шоган сам меня к этому подтолкнул. У нас не было никакого инструмента, чтобы выкопать могилу. А я пообещал Тале разыскать Киону. У меня была только одна мысль в голове — скорее найти ее и увезти с собой.

По бледным щекам Эрмины текли слезы. Ее красивые голубые глаза были устремлены на распятие, висевшее над кроватью.

— Киона! Бедная малышка Киона! Куда они ее увезли?

Женщину охватила тревога. Она вдруг вспомнила откровения Мадлен о том, что та пережила в возрасте Кионы. Не выдавая этой ужасной тайны, она добавила:

— Папа, я наслышана, как обращаются с индейскими детьми в этих пансионах. Возможно, это не повсеместно, но монахини и кюре, которые воспитывают несчастных детей, напрочь лишены совести и позабыли о заповедях Христовых. Меня это уже не удивляет. Столько людей считают индейцев чем-то вроде животных! Я в ужасе от той ненависти, которая царит в нашем мире! Порой мне стыдно за то, что я принадлежу к белой расе. В прошлом мы обращали негров в рабов, и они до сих пор остаются в стороне. Мы подвергаем гонениям евреев, индейцев…

Жослин слушал ее, не перебивая и не возражая, чего бы никогда не сделал раньше.

— Пусть Тала покоится с миром, — добавила она. — Я найду Киону. Завтра же отправлюсь на ее поиски. Никто не посмеет ее тронуть, иначе я умру от горя. А мне нельзя умирать: у меня трое детей, я нужна им.

Она замолчала, пытаясь справиться с рыданиями.

— Тала не одобрила бы моих слез. Единственный способ почтить ее память — это защитить Киону.

— Прости меня, Эрмина. Я не выполнил своего долга. Смалодушничал с самого начала, а когда решил противостоять Лоре, было слишком поздно. Я люблю эту девочку, восхищаюсь ею. Нужно обязательно ее найти!

— Думаю, это будет не так сложно и не займет много времени. Мадлен в детстве уже побывала в одном из таких пансионов. Она сможет меня сориентировать. Мне пора бежать, папа. Хочу поскорее обнять Мукки и дочек.

— Поцелуй своего глупого отца, — попросил Жослин.

Эрмина отреагировала неожиданно. Она поспешно вскочила, чтобы увернуться от его объятий.

— Прости, но я не могу. Я слишком разгневана. Не именно на тебя, но твоя вина в этом тоже есть. Тала столько страдала из-за твоего эгоизма и трусости! А что пережил Тошан, узнав, что ты был любовником его матери! Мне нужно успокоиться, и, пока не найду Киону, я не смогу тебя обнять.

С этими словами она вышла из палаты, даже не улыбнувшись на прощание.

— Эрмина, доченька! — воскликнул он.

Она сделала вид, что не слышит. В ее душе разыгралась настоящая буря. Смерть Талы казалась ей огромной трагедией. «Если бы только Тошан был здесь!» — с горечью подумала она.

Шарлотта и Мадлен ждали Эрмину возле больницы. По ее расстроенному лицу они сразу поняли, что случилась беда.

— Что случилось, Мина? Не молчи! Твоему отцу стало хуже? — всполошилась индианка.

— Тала умерла, — ответила молодая женщина, снова разрыдавшись. — Несчастный случай. Она пыталась помешать конной полиции забрать Киону в пансион. Лошадь лягнула ее в грудь.

Мадлен потрясенно перекрестилась и заплакала. Она нежно любила свою тетку. Взволнованная, Шарлотта протянула руки к Эрмине, и та позволила себя обнять.

— Господи! Как же тебе сейчас плохо, Мимина! Но зачем они забрали Киону? Она же не сирота!

— Я тебе потом объясню, — ответила молодая женщина. — Мадлен, мне понадобится твоя помощь. Я уезжаю завтра.

— Конечно, я помогу тебе.

Услышав гудок автомобиля, они замолчали. Онезим Лапуэнт припарковал свой грузовик неподалеку от троицы. Лора попросила его доставить их в Валь-Жальбер.

Онезим выключил двигатель машины и высадил Эрмину, Шарлотту и Мадлен рядом с домом Шарденов. Этот гигант с нежным сердцем был очень взволнован, вновь увидев свою сестру Шарлотту, которой искренне гордился. Он считал ее красивой, умной и элегантной.

— Идите в дом, барышни, — сказал он им. — Я принесу ваш багаж.

Ближе к вечеру небо приобрело невероятно нежный, фиалковый оттенок. Ветер, дувший с озера Сен-Жан, нес легкую прохладу, предвещавшую первые осенние заморозки.

— Спасибо, Онезим, — ответила Эрмина. — Держите, купите игрушку сыновьям.

Она сунула ему в руку купюру. Времена были тяжелые, и мужчина счел это настоящей удачей. Лора тоже заплатила за эту поездку, и вообще, ему вполне удавалось сводить концы с концами, подрабатывая шофером.

— С возвращением в Валь-Жальбер! — воскликнул он, обнажив в широкой улыбке свои плохие зубы. — А ты, Шарлотта, заходи повидаться с племянниками, раз уж ты здесь.

Эрмине не хватило мужества улыбнуться простодушию их соседа. «Тала умерла, — повторяла она, по-прежнему недоверчиво и потрясенно. — Папа и Шоган посмели сжечь ее, словно она не заслуживала лучшего, словно нужно было срочно избавиться от тела! Господи, я не должна больше думать об этом, мне нужно быть сильной, чтобы спасти Киону!»

При одной только мысли о том, что ее любимая младшая сестренка может оказаться во власти извращенного желания мужчины, Эрмина была готова разрушить все преграды. А пока что она застыла возле дома своей матери, не в силах сделать ни шагу, глядя в распахнутые настежь окна. Через несколько секунд выбегут ее дети и начнется безумный хоровод вокруг так долго отсутствовавшей матери.

— Мадлен, Шарлотта, идемте, — тихо сказала она.

Они направились к цветочной клумбе с одинаково удрученным видом. Смерть прекрасной индианки с неукротимым нравом омрачила радость их возвращения. Они едва обратили внимание на пышно цветущие кусты роз. Выжженная летним солнцем, трава хрустела под их ногами. Здесь все осталось по-прежнему. Эрмина заметила шезлонг своей матери на просторной крытой террасе, украшенной керамическими горшками с геранью и георгинами. Занавески в гостиной колыхались от легкого ветерка.

— Я думала, мои дети бросятся ко мне, — удивилась она. — Какая тишина! Однако время полдника уже прошло.

На крыльце показалась Лора и помахала им рукой. Своей бодрой походкой она устремилась навстречу дочери.

— Дорогая моя, наконец-то ты здесь! — воскликнула она драматическим тоном. — Если бы ты знала, как мне тебя не хватало!

Эрмина позволила обнять себя и приласкать. Она снова заплакала, вдохнув тонкий аромат белокурых волос матери.

— Мама! Мне тебя тоже не хватало, — призналась она. — Ты знаешь о смерти Талы?

— Да, разумеется, — вздохнула Лора. — Мне искренне жаль! Она была примерно моего возраста, и очень прискорбно умирать при таких обстоятельствах. Я тоже ею восхищалась, несмотря ни на что.

Она казалась искренней. Эрмина была тронута до глубины души. «У мамы взрывной характер, но она всегда сочувствует бедам других. Но осознала ли она, что означает смерть Талы? Ведь я найду Киону и она будет жить здесь, вместе с нами».

Но Эрмина пока не стала озвучивать свои планы: ей не терпелось наконец обнять своего сына и дочек.

— Что ж, надо держаться! — добавила Лора с ободряющей, как она надеялась, улыбкой. — Идите отдохните немного. Вы же столько тряслись в поезде. Здравствуй, моя маленькая Шарлотта! У тебя бледный вид. А ты, Мадлен, молчишь, но я понимаю, как ты потрясена. Ведь Тала была твоей тетей.

Молодая индианка молча кивнула. Мирей встретила путешественниц в коридоре. Она звонко чмокнула каждую в щеку.

— Боже милосердный, я так счастлива, что вы здесь! Теперь нам будет не так одиноко. Правда, мадам?

— Надеюсь, — ответила Лора, снова с нежностью обнимая Эрмину. — Последние дни были не самыми легкими. Жослин покинул санаторий Лак-Эдуарда раньше положенного срока, чтобы бегать по лесам. У него, конечно, не было рецидива, но пневмония — тоже штука серьезная. И вот результат: я думала, что потеряю его! Какой шок я испытала после этого телефонного звонка! Начальник полиции сообщает мне, что у моего мужа случился удар… К счастью, это оказалось лишь сердечное недомогание, но впредь Жоссу нужно будет поберечь себя.

Растроганная взволнованным лицом своей матери, Эрмина обняла ее крепче.

— Мы здесь, мама, теперь ты сможешь отдохнуть. Мадлен займется детьми. Мне пришлось оставить их на тебя на целых три месяца. Кстати, где они? В доме так тихо!

— У них что, тихий час? — предположила Шарлотта.

Мадлен хранила молчание, несмотря на ураган чувств, распирающих ей сердце. Мысль о том, что она скоро увидит Лоранс и Мари-Нутту, заставляла ее забыть обо всем. Этих девочек она кормила грудью два года, охраняла их сон, обрабатывала их царапины и любила всей душой. «Мои малышки, — думала она, не сводя глаз с лестницы. — Теперь, когда Тала уснула крепким сном[26], я буду рассказывать вам о народе монтанье, о ваших предках из племени Дикобразов».

— Они все наказаны, — ответила Лора. — Эрмина, я согласна, что это совершенно некстати, поскольку сегодня день твоего возвращения. Наказание будет отменено только к ужину. Дорогая, я не хочу лишать тебя их общества, но они совершили нечто серьезное. У нас одна виновная и трое сообщников. Я была вынуждена проявить строгость, иначе в следующий раз они придумают что-нибудь похлеще.

— Что они натворили? — всполошилась молодая женщина.

— Пойдем со мной, сама все увидишь!

— Подожди минутку, мама. Я очень несчастна. Моя свекровь умерла в убогой хижине из веток, вдали от меня, от своего сына и внуков. Я очень ее любила. Мне придется сообщить эту ужасную новость моим детям. Отмени наказание прямо сейчас. Им и так будет несладко.

— Хорошо, — согласилась Лора. — Идем, на это стоит взглянуть.

Она начала подниматься по лестнице в сопровождении трех прибывших женщин. Посреди лестничного марша Эрмина снова остановила мать.

— Знаешь, мама, я получила письмо от Тошана как раз перед тем, как сесть в такси до вокзала. Его полк расквартировали возле Лондона. Он жив мама, с ним все в порядке. Он написал послания детям. Я прочту их перед тем, как сообщить о смерти бабушки.

— В самом деле, Тала была их бабушкой, — с некоторым удивлением заметила Лора. — Это постоянно вылетает у меня из головы. Но поверь мне, Мари-Нутта об этом не забыла.

Эрмина получила объяснение последним словам, войдя в чулан, где Мирей хранила веники, тряпки и бидоны с мастикой. Главная нарушительница спокойствия сидела здесь, прямо на полу.

— Но… О нет! — воскликнула молодая женщина. — Доченька, что ты с собой сделала? Твои волосы, кожа…

Девочка встала с непримиримым видом. Однако ее светлые глаза, унаследованные от северных предков, заискрились от радости.

— Мама! Ты вернулась!

— Хорошо же ты меня встречаешь, — раздраженно отрезала Эрмина, не в силах поверить своим глазам. — Разве можно подумать, глядя на тебя, что тебе исполнится девять лет в декабре? Что это еще за маскарад?

Мадлен и Шарлотта с изумлением разглядывали Мари-Нутту: ее черная шевелюра была липкой и разделялась на две косы, а красивая мордашка была похожа на странную маску из красной охры.

Лора резким тоном прокомментировала ситуацию:

— Эта барышня решила, что она чересчур белая. Мукки помог ей приготовить жуткую бурду на базе растительного масла и морилки. Флакон ее они купили тайком в скобяной лавке в Робервале на сбережения Лоранс, казалось бы самой благоразумной из всех. Что касается этого цвета, превратившего ее в маленькую дикарку, он, должно быть, состоит из украденного у меня дорогущего крема и, не знаю какой, краски. Луи похвастался, что принимал в этом участие.

— Мы измельчили бурый уголь, а потом я смешала порошок с топленым салом, — звонко сказала девочка. — Мама, учительница постоянно говорит гадости про мой народ монтанье! Я хотела ей показать, что я индианка. И мне надоело ходить блондинкой.

Эрмина не знала, плакать ей или смеяться. Мари-Нутта выглядела довольно комично.

— Ты и так не блондинка, доченька, у тебя светло-русые волосы.

Она не смогла сдержать нервного смеха. Шарлотта присоединилась к ней, Мадлен с трудом удержалась. Экстравагантная выходка девочки вернула их всех в благословенный и невинный мир детства, где еще живет уверенность, что можно изменить ход вещей подручными средствами.

— Дай я обниму тебя, моя индейская подруга! — воскликнула Эрмина. — Ты правильно делаешь, что отстаиваешь свои индейские корни! Я поговорю с мадемуазель Дамасс. Она должна учитывать ваше происхождение.

Лора лишь всплеснула руками и отправилась освобождать Мукки, Лоранс и Луи, которые были заперты на ключ в бывшей детской комнате.

— Мама! Мама! — хором закричали они.

— Мина! — запрыгал Луи.

Молодую женщину атаковала целая ватага. Крошечные ручки вцепились в ее одежду, поцелуи щекотали руки и пальцы. Она по очереди прижала к себе детей.

— Мне вас так не хватало, — повторяла она, испытывая безумное счастье, оттого что может к ним наконец прикоснуться и поцеловать. — Мои любимые детки! Мукки, ты еще больше вырос! Как же ты похож на своего отца! Лоранс, девочка моя, не плачь, я вернулась и проведу всю зиму здесь, вместе с вами. А ты, Луи, мой маленький Луизон, я знаю, что ты уже хорошо читаешь.

Мари-Нутта не уступала своего места, тайно гордясь тем, что первая повисла на матери.

— Пойдемте вниз, — предложила Эрмина. — Мне так хочется выпить чашку чаю с оладьями Мирей! Я знаю, что они есть: их запах ощущается еще в коридоре.

Но дети с возбужденными криками уже бросились к Мадлен и Шарлотте.

— Жизнь прекрасна! — воскликнул Мукки. — Мама здесь, и няня, и Лолотта!

— Ах ты, озорник! — шутливо возмутилась девушка, смеясь от души. — Меня нельзя так называть!

Эти мгновения высшего счастья долго не продлились. После полдника Эрмина прочла детям строки, которые Тошан написал для них. Это очень тронуло их. Затем она сообщила о смерти Талы, стараясь сделать это как можно бережней, но тщетно: Мукки и девочки тут же разрыдались. Для них бабушка была нерушимой скалой, с которой ничего не могло случиться.

— Курум обещала мне рассказать легенды нашего народа, — жалобно сказала Мари-Нутта, всхлипывая. — А следующим летом взять меня на стойбище к кузену Шогану. Я нарисовала для нее рисунок с орлом и каноэ на реке.

— Это несправедливо! — вторил ей брат. — Папа далеко, а бабушка умерла. Жизнь вовсе не так прекрасна! Мама, скажи, ты уверена, что она умерла?

— Да, сынок, — твердо ответила Эрмина. — Но у меня осталось несколько ее фотографий, которые я сделала прошлым летом в Перибонке. Я вставлю их в рамки и повешу в вашей комнате. Так вам будет легче думать о Тале, доверять ей свои маленькие тайны, говорить, как вы ее любите. Я долгие годы так же бережно хранила портрет одной монахини из монастырской школы, сестры Сент-Мадлен. Ее настоящее имя было Анжелика. Грипп «испанка» унес ее на Небеса. Мне было всего четыре года, но я помню о ней всю жизнь, а ее фотография долгое время служила мне утешением.

У Лоранс дрожали губы, но она до последнего пыталась сохранить достоинство. Не выдержав, девочка бросилась в объятия своей матери.

— Мама, как это грустно! Мы обязательно пойдем на ее могилу! Я соберу для нее цветы, последние лесные цветы.

Эрмина упрекнула себя в том, что не открыла им всей правды. Она сама была шокирована и удручена и не могла сказать детям, что случилось с телом Талы. «Пепел! От этой необыкновенной женщины остался только пепел», — с горечью подумала она.

Эрмина еще долго разговаривала с детьми. Луи несколько раз хотел ее перебить, но не решался, поскольку был хорошо воспитан. Наконец он воспользовался коротким моментом тишины.

— А что с Кионой, Мина? Я видел ее в стойле, где живет наш пони. Она сказала мне, что ей очень страшно.

Пылкое заявление брата потрясло молодую женщину. Это подтверждало ее худшие опасения. Она постаралась, чтобы голос звучал спокойно:

— Не волнуйся, Луи. Я завтра же отправляюсь на ее поиски.

Маленький мальчик вроде бы успокоился. Лора лишь молча подавила вздох. Отныне в ее доме не будет покоя.

Мирей хлопотала на кухне, мурлыча себе под нос. Ничто не доставляло ей такого удовольствия, как готовить настоящую трапезу на несколько персон. Некоторое время назад французской певице Эдит Пиаф удалось затмить знаменитую мадам Больдюк, скончавшуюся от рака 20 февраля 1941 года в возрасте сорока шести лет. Экономка долго оплакивала смерть своего кумира, а потом прониклась симпатией к той, кого Париж называл «малюткой Пиаф». Откровенные слова, необычный голос певицы покорили ее сердце. Разминая комок белесого теста, она напевала один из куплетов «Аккордеониста»:

Каждое слово вызывало яркие образы в голове Мирей, которая всем сердцем жалела проститутку, о которой говорилось в песне. Так и оставшись девственницей в свои шестьдесят с лишним лет, почти несведущая в вопросах любви, она чувствовала, как по ее телу пробегает дрожь от этих простых слов.

— Я не успела тогда на корабль, — пробормотала она, перестав петь. — Какая же я идиотка! Мне следовало броситься в воду, и я бы давно была замужем! Ладно, сейчас самое главное — чтобы удался мой мясной пирог. Пусть мясо хорошенько потомится, меньше уйдет времени на выпекание. Пусть сегодня не Рождество, но возвращение нашей Мимины следует отпраздновать. Даже если она в трауре.

Экономка искренне считала, что вкусные блюда помогают справиться с печалью.

— Лук у нас свой, с огорода. И не нужно предъявлять талон для его покупки. Благодаря месье Маруа, этому славному Жозефу, у меня есть курица и заяц. Он молодец, не растерялся: сохранил свой курятник, да еще ходит на охоту! Правительству нечего на это сказать. Хорошо, что эта Дамасс не отведает моего пирога! Она как раз сегодня отправилась навестить свою мать.

Мирей мелко нарезала петрушку и прочую зелень с огорода, выложила слоями мясо и жареный лук.

— Не хватает утки или индюшки, зато я добавила кусок сала. Мадам права: на будущий год нам лучше откормить свинью. Война, похоже, не собирается заканчиваться.

Только приготовление теста, необходимого для этого традиционного местного блюда, стало для нее проблемой, поскольку приходилось экономить сливочное масло. Но она с гордостью улыбнулась:

— Пирог все равно будет вкусным! И Эрмина наверняка удивится. На десерт я подам торт с черникой, прекрасной черникой Лак-Сен-Жана.

С тех пор как Мирей заведовала кухней, она консервировала на зиму ягоды, фрукты и овощи. Черника не была исключением.

— С пирогом отлично пойдет фондю из красной капусты. Если бы месье не был в больнице, он бы попировал на славу, бедняга.

Она с нежностью относилась к Жослину, наверное, потому, что ему, так же как и ей, приходилось терпеть перепады настроения Лоры.

Это было сильнее ее, песня не давала ей покоя. В эту секунду в кухню стремительно вошла Лора, сверкая глазами.

— Да замолчишь ты наконец, Мирей! Где уважение к горю моей дочери и внуков? Тебя слышно из гостиной. Налей мне лучше стаканчик.

— Мадам, это входит у вас в привычку.

— По одному стаканчику каждый вечер! Какое преступление! Мне это необходимо. Эрмина собирается привезти Киону сюда, ко мне, и, надо полагать, не на один год.

— В сущности, мадам, что плохого вам сделала эта малышка?

— Она — живое доказательство неверности моего мужа, его влечения к другой женщине, — сквозь зубы процедила Лора.

— Что вы придумываете, мадам! Месье не изменял вам, поскольку тогда еще не воскрес для вас, а вы были обручены с месье Цале.

Лора провела рукой по лбу. Она еле держалась на ногах. Ей пришлось сесть. Облокотившись на стол, женщина задумчиво разглядывала свои пальцы, унизанные кольцами.

— Я все это знаю, Мирей, — мрачно призналась она. — Но я очень ревнива по природе, и ты меня не изменишь. В будущем будь любезна, не произноси больше имени Ханса. Что поделать, я не выношу вида Кионы! Эта девочка причиняет мне боль. Она слишком красива, слишком умна, слишком проницательна — все у нее слишком!

— Все слишком, — повторила экономка. — В таком случае почему это вас беспокоит? По мне, так лучше иметь вундеркинда, чем умственно отсталого дебила, к тому же уродливого.

— О! Ты невыносима, Мирей! Эрмина утверждает, что Киону поместили в пансион для юных индейцев. И что в этом плохого? Ее обучат, воспитают. Пусть там и остается!

Киону выпустили из карцера. За окнами столовой лил дождь. К ней подошли две монахини, вооружившись расческой и ножницами.

— Сиди спокойно, не дергайся! — велела ей одна из них. — Иначе мы можем тебя поранить.

Киона дрожала всем телом. Она вконец обессилела от голода. Совсем недавно она снова попросила пить, но тщетно. Сделав последнее усилие, девочка взмолилась:

— Прошу вас, не трогайте мои волосы! У меня нет вшей, к тому же я крещеная. У меня даже есть крестный, знатный господин, Жослин Шарден.

— У нее и правда какой-то странный цвет волос, — заметила вторая сестра. — Рыжий. Наверное, мать специально ее выкрасила.

— А еще я умею читать и писать, — добавила Киона. — Я ходила в начальную школу в Робервале.

— Замолчи, маленькая лгунья! — рявкнула самая импозантная из монахинь, та, которая сорвала с нее ожерелье с амулетами. — Мы проверим это, когда ты пойдешь в класс, но после того, как побреем.

Прядь светлых волос упала на каменный пол. Киона подавила яростный крик, чтобы избежать нового наказания.

— Вы плохие люди, — все-таки не удержалась она.

Тут же в ее голую руку впились ногти.

— Еще одно слово, и ты отправишься обратно в карцер, где будешь сидеть без хлеба и воды.

— Но я и так ничего не ела и не пила со вчерашнего вечера! — простонала девочка.

Она слышала, как ножницы с хрустом отрезают ее косы. Вскоре у нее на голове остался лишь золотистый ежик.

— Теперь машинкой. — В голосе монахини сквозило явное ликование.

Киона закрыла глаза. Она подумала о своей любимой Мине, которая обожала ее волосы.

«Они отрастут, — успокаивала она себя. — Пусть это будет самое худшее, что здесь со мной сделают…»

— Наверное, это метиска, к тому же внебрачная. Эти дикарки развращают порядочных мужчин своими постыдными нравами. Эй, рыжая мадемуазель, готова поклясться, что ты никогда не видела своего отца!

«Если бы я не боялась умереть, то схватила бы сейчас ножницы со стола и защитила себя, — подумала Киона. — Я их ненавижу!»

Ее красивое личико напряглось от чувства небывалого протеста. Ей хотелось обладать гораздо более сильными способностями, чем у нее были, чтобы вызвать пожар или удар молнии в крышу. Но она была всего лишь маленькой хрупкой девочкой, впервые столкнувшейся с ненавистью в чистом виде.

— Иисус не говорил в Евангелии, что нужно обрезать волосы индейским детям, — внезапно произнесла она. — Иисус говорил, что нужно любить ближнего своего как самого себя!

Эти слова сорвались с ее губ сами собой. Киона была удивлена. Ей показалось, что кто-то пришел ей на помощь.

Монахини переглянулись почти испуганно. Они с подозрением уставились на эту девочку с бритым черепом, кожа которой была светлее, чем у других обитателей пансиона. На ее руке выступили капли крови там, где ее оцарапали.

— Можешь налить себе стакан воды, — сказала одна из сестер.

— Я отведу тебя в класс, — добавила другая.

Киона поняла, что выиграла крошечную битву, наставляемая кем-то невидимым. Это ее немного утешило. Прохладная вода потекла в пересохшее горло, и это было восхитительное ощущение. «Благодарю тебя, Иисус», — с чувством подумала девочка.

Эрмина очутилась в точно такой же ситуации, как ее отец несколько дней назад. Она видела перед собой относительно вежливого чиновника, явно питающего к ней недоверие. Подробно изложив ему цель своего визита, она так и не получила удовлетворительного ответа.

— Мадам, у меня нет никакой информации о ребенке, про которого вы мне рассказали, — во второй раз заявил мужчина. — Прежде чем ехать сюда, вам следовало послать письменный запрос. К тому же нет никакого официального документа, подтверждающего вашу родственную связь с этой Кионой, что меня, впрочем, не удивляет, учитывая, что у индейцев вообще нет удостоверений личности.

Молодая женщина смерила своего собеседника холодным взглядом.

— Месье, в субботу я была в полицейском участке Роберваля, где мне посоветовали прекратить поиски. В воскресенье я села на поезд до Шикутими. Вчера вечером такси доставило меня в пансион, где одна из моих подруг, кузина моего мужа, училась в детстве. Я говорю «училась», но правильнее будет сказать «мучилась»! Меня приняли лишь потому, что я грозилась устроить скандал. Увы! Кионы не было среди несчастных детей, которых я видела во дворе. А мне так нужно ее найти! Куда мне ехать теперь? Прошу вас, помогите мне, месье!

Чиновник, нахмурившись, закурил сигарету. Он полистал свой толстый журнал с притворно внимательным видом.

— Мадам, сожалею, но вам лучше послать письменный запрос в вышестоящую инстанцию в Монреале. К тому же вы, возможно, забыли, что сейчас идет война! Наши солдаты сражаются вдали от родины, бензин продается по карточкам, многие товары первой необходимости тоже. А вы не придумали ничего лучше, как колесить по региону в поисках какой-то дальней родственницы, к тому же метиски! Позвольте мне высказать свое мнение. Если эта девочка попала в правительственное учреждение, то это для ее же пользы. Она больше не будет умирать от голода и холода в лесах, когда наступит зима. Я хотел бы вам помочь, но прежде вы должны доказать, что ребенок действительно является сводной сестрой вашего мужа и крестницей вашего отца. Вы же явились сюда без единого документа, который мог бы подтвердить ваши слова.

Эрмина была вынуждена согласиться. Она покинула Валь-Жальбер поспешно, очень расстроив своих детей и даже не удосужившись запросить свидетельство о крещении Кионы. У кюре, крестившего ее в больнице, когда ей было всего девять месяцев, должны были остаться доказательства этого таинства.

— Признаю, что допустила промах, — согласилась она. — Я думала, что все будет намного проще. Но я утверждаю, что моя сводная сестра была отправлена в пансион по ошибке.

«Какая же я идиотка! — подумала Эрмина. — Я буквально сбежала из Валь-Жальбера, считая, что нужно действовать без промедления. Мне так хотелось, чтобы со мной поехала Мадлен или Шарлотта! Но я чувствовала, что детям необходимо их присутствие. Они так опечалены смертью Талы!»

В глубине души ей нравилась эта поездка в одиночестве. Она вспомнила, как ехала в поезде из Лак-Сен-Жана. Небо было нежно-серого цвета. «Красивый пейзаж успокаивал мою тревогу и страх. Я всем сердцем молилась о Тале, чтобы ее душа нашла покой. Но какая мать будет спокойна, зная, что ее дочь в опасности?»

— Месье, вы могли бы, по крайней мере, сообщить мне адреса пансионов, которые вам известны, — более мягким тоном сказала она. — Я готова их все посетить.

— Мне очень жаль, но я располагаю информацией лишь по своему округу, — ответил он.

Молодая женщина чувствовала, что он лжет. Она раздумывала, имеет ли смысл давать ему деньги. Именно это ей посоветовала Лора, снабдив определенной суммой на случай подобного отношения. «Пачка долларов откроет рот самым неразговорчивым, — уточнила ее мать. — Я вовсе не такое ревнивое чудовище, как считает твой отец. Я тоже переживаю за Киону. Мадлен рассказала мне о том, что ей пришлось пережить в пансионе…»

Вспомнив дрожащий от волнения голос Лоры, когда та произносила эти слова, Эрмина почувствовала, как к горлу подступили слезы. «Мама больше не вспоминает о своем прошлом[29], но она очень чувствительна к таким вещам. Она не выносит насилия по отношению к женщине, тем более к ребенку. Когда отец Шарлотты начал распускать руки, она оказала мне неоценимую помощь».

— Месье, я позволю себе настаивать, — помолчав, заявила она. — У меня есть связи в Квебеке, в частности я знакома с одной журналисткой из «Пресс». Она может написать статью об истинных условиях жизни юных индейцев в этих пансионах.

— Это ваше право, — ответил чиновник. — Но только скажите мне, кому это интересно? Кому? Мы вкладываем деньги, чтобы вытащить индейский народ из нищеты. Эти дети, которых вы так жалеете, научатся читать и писать, смогут найти себе работу, поймут, что должны отказаться от жалкого образа жизни своих родителей. А теперь я попрошу вас уйти. У меня много работы.

Исчерпав все аргументы, потеряв последнее терпение, Эрмина сдалась. Она бы с удовольствием встряхнула изворотливого чиновника за воротник его рубашки, высказав все, что о нем думает, но это было не самым лучшим выходом, учитывая, что в ближайшем будущем ей придется снова к нему обращаться.

Оказавшись на тротуаре улицы Жак-Картье, молодая женщина с облегчением вздохнула. После этих тягостных переговоров ей требовались свежий воздух и пространство. Она подняла задумчивый взгляд вверх, к колокольням собора Сен-Франсуа-Ксавье. Шикутими славился улицами с крутыми склонами. Не торопясь, она направилась в сторону отеля «Шикутими» на улице Расин.

На нее нахлынули чудесные воспоминания. Она вспомнила, как они катались на санях с Тошаном, затерявшись вдвоем среди огромного заснеженного пейзажа. Собаки лаяли, подгоняемые холодом. «Я всегда чувствовала себя счастливее на берегу Перибонки, возле своего мужа и Талы. Сейчас я это осознаю. Религия монтанье лучше всего соотносится с моим мироощущением».

Она шла, не глядя по сторонам. Моросил мелкий дождь, мостовые блестели. В бежевом плаще, с прикрытыми платком волосами, она чувствовала себя чужестранкой в незнакомом городе. Ничто не привлекало ее внимания: ни вывески магазинов, ни шум проезжающих автомобилей.

Из дома вышел мужчина, и его сердце забилось быстрее, когда он увидел, кто идет ему навстречу. Эрмина собиралась пройти мимо. Только от него зависело, заметит она его или нет.

— Мадам, — тихо позвал он. — Мадам Дельбо!

Она остановилась, подняла голову и бросила на мужчину отсутствующий взгляд.

— Простите, что окликнул вас, — сказал он. — Но я так удивился, встретив вас здесь.

— Овид Лафлер? — воскликнула она. — Вот это сюрприз! Я так редко бываю в Шикутими, что никак не ожидала встретить здесь знакомого!

Эрмина говорила быстро и казалась взвинченной. Она пожала руку учителю.

— Скоро будет три года, как ваша свекровь представила нас друг другу на платформе Перибонки, — заметил он.

— Да, действительно, — вздохнула молодая женщина. — Сколько всего произошло за эти три года! Простите меня, я немного не в себе. Мой муж уехал в Англию, и у меня от него так мало известий. Всего три коротких письма.

Овид Лафлер незаметно разглядывал ее. Эрмина Дельбо была все такой же красивой, как в его воспоминаниях, но от нее сейчас исходила какая-то непонятная лихорадочность. Было видно, что она страдает.

— Могу я вам чем-то помочь? — инстинктивно, почти не раздумывая, спросил он.

— Возможно, — ответила мадам Дельбо, словно очнувшись от дурного сна. — Я очень нуждаюсь в помощи. Я как раз возвращалась в свой отель. Вы меня проводите?

Предложение само по себе прозвучало странно. Эрмина это заметила. Она бросила полный отчаяния взгляд на молодого человека, которого прекрасно помнила. «Он мне нравился, но тогда я не смела себе в этом признаться. Я даже пела для него “Палому”, когда он приезжал в Валь-Жальбер».

— Скажите, что у вас случилось? — спросил Овид, обеспокоенный ее расстроенным видом.

— Пойдемте, я не могу стоять на месте, — перебила она его. — Вы все еще занимаетесь индейскими детьми?

— Да, когда мне это удается! — воскликнул он. — Идите скорее под зонтик. Господи, вы выглядите такой взволнованной!

Открыв свой потрепанный черный зонт, он пошел рядом с ней. Она согласилась воспользоваться этим временным укрытием, но близость молодого человека смущала ее. Это было именно то, чего она желала, — опереться на мужчину, взять его под руку. Но она не стала этого делать.

— Овид, у меня плохие новости. Тала умерла. Я узнала об этом в пятницу, когда вернулась в Квебек. И теперь я должна разыскать Киону — ее дочь, мою сводную сестру. Я люблю эту малышку, а ее отправили в пансион. Я опасаюсь худшего.

Задыхаясь, она рассказала ему все, что знала. Овид Лафлер пришел в ужас.

— Теперь я понимаю, отчего вы так взвинчены, — сказал он с глубоким сочувствием.

— Этот сотрудник Бюро по делам индейцев с удовольствием выставил бы меня за дверь, если бы мог. Он солгал мне. Учитывая его должность, он не может не знать, где находятся эти позорные школы.

Эрмина распалилась, щеки ее порозовели. Взгляд прекрасных голубых глаз, затуманенных слезами, встретился с зелеными глазами Овида.

— Почему? — простонала она. — Почему люди так жестоки, так уверены в своей безнаказанности?

— Не все, — возразил учитель. — Не нужно обобщать. С самого начала истории человечества были добрые и злые люди, более или менее добрые и более или менее злые. Прошу вас, успокойтесь, вы вся дрожите! Я обещаю помочь. Вам повезло: я сейчас без работы, поэтому располагаю своим временем. Я надеюсь получить должность учителя в какой-нибудь престижной школе Сен-Фелисьена. Моя супруга Катрин скончалась год назад. На моем иждивении мать, а времена настали трудные. Без моих скудных сбережений мы с мамой жили бы в нужде.

— Мне очень жаль! — воскликнула Эрмина. — Примите мои соболезнования. Я нагружаю вас своими проблемами, а вам самому столько пришлось пережить.

В первую же их встречу Овид искренне рассказал ей о своей жене, ставшей почти инвалидом после неудачных родов близнецов, которых не удалось спасти.

— Какая жалость! Вы без работы! А ведь моя мать наняла учительницу для обучения моих детей и младшего брата. Эта особа, несомненно очень компетентная, получает неплохое жалованье с проживанием и питанием. Лучше бы это место досталось вам!

— Не жалейте ни о чем, я все равно стараюсь чаще бывать с матерью, — успокоил он ее. — Но спасибо за заботу.

Немного успокоившись, Эрмина улыбнулась ему. Прошло всего несколько минут с момента их встречи, а ей уже казалось, что она находится в обществе давнего друга. «Так уже было раньше, когда он подвозил нас до Роберваля в повозке, запряженной крупной серой лошадью, в декабре 1939 года. Каждое слово Овида находило в моей душе отклик. Он высказывает свое мнение сразу, в довольно выразительной манере».

— Вы только что употребили очень точное слово, — внезапно произнес он. — Позорные школы! Эти пансионы не заслуживают другого названия. Помните, о чем я вам рассказывал три года назад? Я посвятил свой отпуск обучению маленьких индейцев, чтобы их не отправили в эти заведения, скрытой целью которых является сломать их, унизить. Их наказывают, если они произносят хоть слово на своем родном языке. И наказывают порой таким омерзительным способом, который я даже не осмеливаюсь вам описать. Поэтому как же я могу отказать в помощи? Я не знаю ни одной женщины, которая вышла бы замуж за метиса, не скрывая этого! Обратное встречается гораздо чаще. Но индианки, сочетающиеся браком с белыми, подчиняются их воле и принимают их религию.

Эрмину успокаивал голос Овида, мягкий, но уверенный. Горячность, с которой он говорил, лилась бальзамом на ее душевную рану. Они подошли к элегантному фасаду отеля «Шикутими».

— Пойдемте, я угощу вас чаем. Возле ресепшена есть небольшой зал. Мне вас послало само Провидение! Я совершенно растерялась.

Вскоре они уже сидели за маленьким столиком. Небо было темным, розовые опаловые лампы распространяли приглушенный свет. Большие зеркала украшали стены, обитые зеленым бархатом.

— Лучший способ отыскать Киону как можно скорее — это опросить индейцев, живущих поблизости от того места, где забрали девочку, — вполголоса сказал Овид Лафлер. — Они наверняка будут более разговорчивы, чем чиновники.

— Какая же я глупая! — воскликнула Эрмина. — Я должна была об этом подумать. Но в таком случае Шоган, племянник Талы, возможно, тоже знает, куда увезли Киону.

— Думаю, вряд ли, иначе он направил бы вашего отца. Шоган не задерживается на одном месте больше года. Я наслышан о нем. Он скрывает своего девятилетнего сына от конной полиции, поэтому постоянно меняет стойбище.

— Вы в этом уверены? — перебила его молодая женщина. — Папа сказал мне, что Шоган был один с моей свекровью. Я даже не знала, что у него есть ребенок и жена.

— Я имел в виду стойбище, где живут его женщина и сын, — уточнил Овид. — А также Одина и Аранк — члены его семьи.

— Да, мать и младшая сестра Талы. Обе эти женщины присутствовали при рождении Мукки, моего первенца. Господи, почему нельзя оставить индейцев в покое?

— Их отрезают от их прошлого, от их культурных корней, их образа жизни, и они деградируют, спиваются. Я просто вне себя от ярости!

Эрмина помолчала. Овид совершенно не походил на разгневанного человека. Из этого она сделала вывод, что он скрывает страстную натуру за спокойным лицом и размеренными интонациями. Но его зеленые глаза сияли странной энергией. Она невольно окунулась в этот взгляд цвета весенней листвы.

— Спасибо, что понимаете меня. Как мы будем действовать?

— Нам нужна машина, а лучше две лошади. Автомобиль не проедет по тропинкам.

— Может быть, мотоцикл? — предложила она. — Я могла бы взять его напрокат.

— Вы не умеете ездить верхом?

— Умею! Мой сосед в Валь-Жальбере может одолжить мне Шинука. Это красивая лошадка рыжей масти, с кротким нравом, как у ягненка.

— Замечательно! Хоть я и беден, но лошадь у меня имеется. Нам лучше выехать в среду: мы как раз успеем съездить домой. Мадам, для вас не будет проблемой провести со мной наедине несколько дней? Люди судачат по любому поводу. А если с нами поедет кто-то третий, понадобится еще одна лошадь.

— Мне глубоко плевать на пересуды, — твердо ответила Эрмина. — Моя единственная забота — вырвать малышку Киону из пансиона, пока не будет слишком поздно. Вы сами сказали, что индейских детей истязают, покушаясь на их невинные души и тела. Мне сейчас не до соблюдения приличий.

По ее щекам потекли слезы. Овид вытер их тыльной стороной ладони. На Эрмину было больно смотреть. Ее светлые волосы, еще влажные от дождя, обрамляли красивое лицо, измученное тревогой.

— Не плачьте, — взмолился он. — Я вам уже говорил три года назад: у каждого своя война. Ваш муж уехал в Европу воевать с нацизмом, я предпочитаю действовать здесь, где свирепствует другая форма нетерпимости и беззакония.

Молодая женщина опустила взгляд на янтарный чай, дымящийся в ее чашке. Нежный жест Овида ее взволновал.

— Эти месяцы в Квебеке были такими долгими. Я подписала контракт на две оперетты, но сердце к ним совсем не лежало. Я пела, не испытывая радости, потрясенная смертью одного из моих друзей, Армана Маруа, погибшего на подбитом немецкой торпедой голландском грузовом судне. И думала о Тошане, который плыл через Атлантический океан, постоянно подвергаясь опасности.

Овид Лафлер молча кивнул. Эрмина доверилась ему, словно хотела освободиться от всех своих тревог. Она рассказала и об аресте Мадлен по доносу хозяйки прачечной на улице Сент-Анн.

— Эта женщина, видите ли, решила, что Мадлен — итальянская шпионка. Какая глупость! Выходит, достаточно иметь смуглую кожу и черные волосы, чтобы попасть под подозрение. Меня саму спасло чудо. Один полицейский, похоже, тоже принял меня за шпионку, немецкую разумеется. Но его начальник оказался более покладистым, узнав, что я знаменитая Эрмина Дельбо. Простите меня, я иронизирую. Моя так называемая слава мне ничем не помогла в Робервале, в этом Бюро по делам индейцев.

Она оживилась, описывая ему свою жизнь с Шарлоттой и Мадлен.

— После ужина мы даже не решались выходить на улицу. За это лето я прочла больше книг, чем за всю жизнь. Я покупала французские романы в книжном магазине рядом с Капитолием. Мне очень понравился гонкуровский лауреат[30] прошлого года «Мартовский ветер» Анри Пурра. А также «Ноль и бесконечность»[31] Артура Кёстлера, не получивший премии.

— А я открыл для себя Полное собрание сочинений Рамю[32], который так замечательно описывает горы и чувства, которые они вызывают у человека. Люсьен Надо, мой друг, прислал мне из Франции. Он живет в Лионе.

Они еще долго беседовали о литературе, что немного отвлекло Эрмину от ее тревог. На душе у нее стало чуть легче. «Наверное, Овид пытался таким способом утешить меня», — подумала она, когда они попрощались.

Они договорились о встрече, и теперь ей не терпелось скорее оказаться в Сент-Эдвидже, где он жил со своей матерью.

— Еще раз огромное спасибо! Благодаря вам я снова воспрянула духом.

— Никогда не теряйте надежды, мадам, — с улыбкой ответил он.

— Зовите меня Эрминой, прошу вас. Мы ведь с вами друзья, можно сказать, старинные!

— Вы правы. До свидания!

Он мило улыбнулся ей и удалился своей стремительной походкой, лавируя между столиками.

«Держись, Киона, — взмолилась она. — Я нашла тебе ангела-хранителя в потертом плаще, все богатство которого — его храбрость. Будь сильной, моя сестренка, сильнее всех бед! Я бы так хотела, чтобы ты явилась мне!»

Ей было очень страшно. Если девочка больше не просила ее о помощи, значило ли это, что ее уже нет в живых?

Эрмина только что приехала. В столовой, где сверкала хрустальная люстра, накрыли стол для ужина. Дом Шарденов, самый роскошный в полупустом городке, походил на волшебную гавань. Лора позаботилась обо всем: каждый кусочек ткани, каждая безделушка способствовали созданию очаровательной и уютной обстановки.

Мирей встретила путешественницу и звонко расцеловала в обе щеки.

— Моя дорогая Мимина, у тебя измученный вид! Иди наверх, переоденься и умойся. Я приготовила свиное рагу с картофелем и фасолью.

— Здравствуй, Мирей! Да, я очень устала. Поездка была долгой и хлопотной. А где дети?

— Они ухаживают за своим пони. Мадам следовало подумать, прежде чем покупать это животное. Зимой нам понадобится сено.

— Не волнуйся, мы его достанем. Пойду к ним.

Она снова вышла на улицу. Было ветрено, желтые кленовые листья с красными прожилками летали над лужайкой. Эрмина обогнула дом и подошла к сараю, приспособленному под конюшню. Увидев ее, Луи беззвучно рассмеялся. Ее младший брат был снаружи один. Он наливал в ведро воду из-под крана.

— Привет, Луи, — сказала она, целуя его. — Базиль хорошо себя чувствует?

— Да, Мина, — звонко ответил ребенок. — Сегодня я объехал поле, и никто не держал его за веревку. Я сам управлял им, представляешь?

— Это очень славный пони, — согласилась Эрмина. — Скажи мне, Луи, ты больше не видел Киону?

— Нет, не видел. Я обязательно скажу тебе, когда она вернется. А может, ты нашла ее? Привезла с собой и хочешь сделать мне сюрприз?

— К сожалению, нет! Но я встретила друга, который поможет ее разыскать.

— Если она больше не приходит ко мне, значит, ей уже не так страшно и она перестала грустить…

Слова ребенка проникли в душу Эрмины. Это было вполне логично, и она подумала, что Луи обычно лучше взрослых понимал непредсказуемые появления девочки.

— Будем надеяться, что так оно и есть, — вздохнула женщина, входя в конюшню.

Ее взору предстало очаровательное зрелище: Мукки чистил щеткой пони, а Лоранс с Мари-Нуттой расстилали на полу чистую солому.

— Мама! — воскликнул ее сын. — Как я рад, что ты здесь!

Мукки прижался к ней. Он был рослым для своих десяти лет. Она растроганно подумала, что через пару годков он станет выше ее.

Дочки тоже подбежали, чтобы обнять мать, подставляя свои очаровательные мордашки для поцелуя.

— У бабушки плохое настроение, — сообщила Мари-Нутта. — А мадемуазель Дамасс снова меня наказала. Мама, скажи ей, чтобы она отменила наказание, я не хочу по сто раз писать одно и то же!

— Посмотрим, — ответила молодая женщина.

Объяснение произошло во время ужина. Как обычно, Лора сидела во главе стола, Луи и Шарлотта — справа от нее, а Мукки — слева. Мадлен снова заняла место между Мари-Нуттой и Лоранс. Андреа Дамасс обедала вместе со всеми. Она села напротив Эрмины, которая незаметно ее разглядывала. Учительница сразу показалась ей неприятной, но она сделала над собой усилие и завела беседу.

— Рада наконец с вами познакомиться, мадемуазель Андреа, — начала она. — От мамы я узнала, что мои дети доставляют вам много хлопот. Прошу вас проявить понимание: они только что потеряли бабушку с отцовской стороны.

— Я пять лет преподавала в сиротском приюте Онтарио, — возразила та. — Многие мои ученики оплакивали смерть отца или матери, но это не мешало дисциплине. При этом хочу заметить, что у меня нет претензий к Мари Маруа, послушной девочке, желающей учиться.

Лора поспешила добавить:

— Ты ведь знала, что я взяла в свою частную школу Мари Маруа?

— Да, мама, ты рассказывала мне об этом в одном из своих писем.

— Луи также был бы примерным учеником, если бы Мукки и Мари-Нутта не подбивали его на глупости и небрежное выполнение домашних заданий, — заметила Андреа Дамасс.

— Выходит, только мои дети, в жилах которых течет индейская кровь, доставляют вам неприятности? — не выдержала Эрмина. — Может, вы поддерживаете политику государства, которое отправляет в пансионы маленьких индейцев, чтобы усмирить их, сделать покорными?

— Эрмина, ты в своем уме? — возмутилась Лора. — Каким тоном ты разговариваешь с мадемуазель Дамасс? Она не имеет никакого отношения к этой грустной истории. Простите мою дочь, дорогая Андреа. Ее сводную сестру забрали в пансион. Полагаю, что с малышкой хорошо обращаются, но мы переживаем за нее. Ее мать недавно умерла, и она наверняка чувствует себя потерянной.

Лора бросила на Эрмину суровый взгляд, но та не собиралась успокаиваться.

— Мадлен, расскажи мадемуазель Андреа, что тебе пришлось пережить в пансионе, — настойчиво сказала она. — Удары железной линейкой по пальцам за малейшее слово, произнесенное на языке монтанье, обритые наголо головы, протухшая еда, вода, в которой плавали картофельные очистки, заплесневелый хлеб, карцер в случае непослушания…

Учительница пожала плечами, всем своим видом показывая, что не верит в это.

— Это чистая правда, — подтвердила Мадлен. — Летом нас возвращали в наши семьи, но мы не осмеливались рассказывать, что нам приходилось терпеть в пансионе. Если бы я призналась в этом своему отцу или дяде, они совершили бы что-нибудь противозаконное. Я не хотела, чтобы они попали в тюрьму. Родители радовались, что я умею читать и писать. Они так ничего и не узнали.

— С тех пор многое изменилось, — успокаивающим тоном подвела итог Лора. — А теперь давайте ужинать. Мирей старается изо всех сил приготовить нам достойную еду, несмотря на карточную систему. Так воздадим должное ее стряпне.

Дети набросились на рагу. Они всегда были голодными. Эрмина без удовольствия проглотила несколько кусочков, после чего вернулась к разговору.

— Как бы то ни было, мадемуазель Андреа, у вас скоро будет еще одна ученица. Я рассчитываю привезти сюда Киону к концу недели. Она очень способная, вам не придется жаловаться. Кстати, мама, завтра утром я отправляюсь отсюда на лошади. Сразу по приезде я отправилась к Жозефу, чтобы попросить у него на время Шинука. У меня пока не было возможности сказать тебе, но в Шикутими я встретилась с Овидом Лафлером. Он поможет мне разыскать Киону.

После этого заявления в столовой повисла напряженная тишина. Мукки довольно быстро нарушил ее:

— Мама, можно я поеду с тобой? Верхом на Базиле. Мама, прошу тебя, скажи «да»!

— Об этом не может быть и речи, мой мальчик. Будь благоразумным: это не увеселительная прогулка, пони не справится с такой нагрузкой. Но когда я вернусь, мы покатаемся с тобой вдвоем верхом на Шинуке и Базиле.

Учительница до сих пор не раскрыла рта. Закончив ужин, она попыталась оправдаться.

— Мадам, — сказала она, глядя Эрмине в глаза, — я хотела бы уточнить, что у меня нет никаких предубеждений против индейского народа, тем более против ваших детей. Ваша мать оказала мне любезность, предложив эту должность, и я стараюсь быть достойной ее доверия. Заметьте, что я не сказала ничего плохого о Лоранс, в адрес которой у меня нет никаких нареканий. Она трудолюбива, вежлива и очень способна к рисованию.

— Я знаю, — вздохнула Эрмина. — И сожалею о своих словах. Просто у меня душа не на месте.

Это заявление положило конец спору. Лора бросила на свою дочь подозрительный взгляд. «Господи, спаси и сохрани нас! Эрмина собирается скакать по лесам в обществе этого мужчины, который всегда смотрел на нее так, словно хотел бы вставить в оправу и поклоняться ей всю жизнь. Овид Лафлер! Он наверняка преследует свои интересы. Я не отпущу ее без предостережений».

Час спустя Лора отвела дочь в сторонку, чтобы высказать ей свое мнение.