— Сэр, мне необходимо с вами поговорить. Речь идет о моей кровати.
Господи, пожалуйста, только не это.
— В чем дело, миссис Марсден?
— Я увольняюсь, сэр.
— Что?! — Софи уезжает? Я велю лакеям продолжать без меня и вывожу ее из комнаты, чтобы поговорить с глазу на глаз. — Но… но почему?
— Я думаю, вам это известно.
— Нет. Я думал, вы здесь счастливы. Я что-то сделал не так? Дело в… — Я ощущаю, как пылает мое лицо. — Умоляю вас, скажите, если наше… кхм… Если есть последствия.
— Нет, какая глупость, я не беременна. Я уже, помнится, говорила вам, что в состоянии проследить за этим.
— Мне очень жаль, что вы уезжаете. Что вы станете делать?
У меня голова идет кругом. Как бы сильно я ни любил семейство Шад, я не в силах представить этот дом без Софи.
— Разыщу отца и вернусь на сцену. Очевидно, я не создана для уважаемых профессий. — Она улыбается, полная иронии, красивая и нежная, и мне до боли хочется ее поцеловать. — Так вот, кровать. Не могли бы вы немного подержать ее у себя, пока я не найду для нее новое место?
— Конечно же. Но зачем вам уезжать? И могу ли я чем-то помочь вам?
Она качает головой:
— Вы славный человек, Гарри Бишоп.
— Его сиятельство желает вас видеть, мистер Бишоп. — Из глубин дома является еще один лакей.
Я колеблюсь, и Софи полает мне руку:
— Лучше простимся сейчас, Гарри, потому что вряд ли нам выпадет другой шанс поговорить наедине. Завтра я отбываю в Лондон.
— Но… — Я беру ее за руку. — Это из-за капитана?
— Из-за кого?
— Из-за капитана. Ну, помните, вчера вечером… Он каким-то образом?..
— Ах нет. — Она смеется. — Уверена, его сестра отпугнула его всерьез и надолго. Нет, это из-за… Да не важно. Вам нужно идти к его сиятельству. Ему лучше всех в этом доме известно, почему я должна уехать. Стойте. — Она слюнит палец и трет мою щеку. — Так-то лучше. Прощайте, Гарри.
Ее рука безвольно выскальзывает из моей, и она уходит. Я смотрю ей вслед. Она поднимается по лестнице, понурив голову, без тени обычной грации и живости.
Лорд Шад! Неужели она о нем говорила? Нет, она, разумеется, ошиблась. Я с десяти лет на службе и повидал самых разных господ. Я прекрасно знаю, почему женщины, особенно хорошенькие, бывают вынуждены оставить место. Такое случается сплошь и рядом.
Лорд Шад у себя в кабинете, по уши в бумагах. Впрочем, в данный момент он пакует свои рисовальные принадлежности.
— Бишоп, ну что я такого сделал? Мой дом поел он плачущих женщин, и ни одна из них не желает со мной разговаривать. Ладно Гарриет, она пока не умеет, только кричит ночи напролет. Итак, он указывает на кипу бумаг, — это документы по перестройке дома. Строитель Булмерш со своими людьми будет здесь завтра. Пожалуйста, проследите, чтобы они снесли стену именно в той гостиной, и никакую другую. И что, черт подери, вы сделали миссис Марсден?
— Простите, сэр?
— Вы ее совратили?
— Милорд! Определенно, нет. Она боится домогательств другого человека, того, против кого она совершенно беззащитна.
Я жду, готовый к тому, что его сиятельство вышвырнет меня из дома, но вместо этого он кладет охапку кистей на стол и ледяным тоном приказывает:
— Сядьте.
Я сажусь. Он падает в кресло напротив меня и долго пристально меня изучает. Мне неуютно под его взглядом, а времени вполне хватает на то, чтобы живо представить свое позорное возвращение в Лондон, замешательство и разочарование родителей…
— Из ваших слов я могу сделать вывод, — начинает он после того, как я уже вообразил худшее, — что миссис Марсден решила, будто та самая нарядная шаль — это подарок от меня. Как так получилось, Гарри? Нет, не отвечайте, это я вам скажу как: вам не хватило ни мужества, ни здравого смысла признаться ей в своих чувствах.
Я крепко сжимаю кулаки. Впервые в жизни мне хочется кого-нибудь ударить.
— Я… я думал, она все поняла.
— Очевидно, нет, хотя все остальные поняли. Но кто я такой, чтобы вас судить? Все, кроме бедняжки Амелии, знали, кто ее настоящий отец, а теперь у меня по дому ходит еще одна несчастная особа женского пола и смотрит на меня исподлобья. Так что вы станете делать, Гарри?
— Не знаю, милорд. Она полна решимости уехать завтра.
Он стучит кулаком по столу.
— Так объяснитесь с ней! Назначьте помолвку. Вы, я так полагаю, намерены жениться?
— Разумеется, милорд. — Кажется, намерен. Я не задумывался об этом, делая ей такой подарок. — Я купил ей шаль, повинуясь минутному порыву, потому что она ей понравилась и еще потому, что подумал, что ей нужно что-нибудь нарядное, милорд. Я…
— Вы влюблены.
— Я…
— Идите, Бишоп, расхлебывайте кашу, которую заварили. Скажите, что она может отправиться с нами в Брайтон, если решит остаться у нас на службе. А это вот — свадебный подарок, на случай, если она откажется… — Он достает кошелек из мягкой кожи и вкладывает его в мою руку. — Пожалуйста, передайте это миссис Марсден, я не хочу, чтобы она уехала без гроша в кармане, если вы снова сделаете какую-нибудь глупость. Она может отказать вам потому, что вы не признались раньше. Я не очень богат, но я честен. Обо мне она может думать что хочет, но вы должны очистить свое имя.
— Благодарю, милорд.
Он обходит стол и хлопает меня по плечу:
— Я рассчитываю, что к моему возвращению все разрешится и дом останется цел.
— Что мы будем без вас делать? — Леди Шад в слезах. Она устроилась в постели с детьми и зачитанными до дыр «Путешествиями Гулливера». Когда я постучалась в спальню, она как раз читала вслух.
— Простите меня, — мямлю я, задавленная чувством вины.
Снова стук в дверь. Сгорбившись, входит Джон, за ним — собаки.
— И я не хочу, чтобы вы уходили.
Он падает на кровать. Собаки не отстают. Одна из них дотягивается до крошки Гарриет и тщательно вылизывает ее личико. Леди Шад прогоняет нахалку.
— Я надеялась найти здесь хоть немного покоя. — Леди Шад с ужасом обводит взглядом кровать, полную детей и собак. Она шумно сморкается. — Дело в том, дорогая моя Софи, что я не из тех женщин, которые предаются фантазиям о своих болезнях, но после рождения Гарриет я никак не оправлюсь. Надеюсь, морской воздух поможет мне восстановиться. Я думала, вы поедете с нами в Брайтон. Но если уж вы решили покинуть нас, то обязательно напишите, дорогая, сообщите, где вы будете, чтобы мы могли отписаться о том, как дела у Амелии в Бате.
— Боюсь, мэм, у меня нет никакой возможности остаться.
— Мне очень жаль. Полагаю, мне известно, что вас беспокоит.
Спокойствие, с которым она говорит о неверности мужа, меня поражает.
— Мэм, уверяю вас, я не давала ему никакого повода.
— Естественно, в этой ситуации вам нелегко. Жалко, что вы не поговорили со мной об этом раньше.
— Как я могла?
— Легко, я думаю. Гарри мне очень нравится, но ему следовало вести себя приличнее. Я или Шад переговорили бы с ним, если бы вы попросили.
— Гарри! — повторяю я.
— У него безукоризненный вкус. Шаль, должно быть, обошлась ему недешево, но она замечательно вам идет.
Господи, какая же я была дура! Гарри!
— Вы помолвлены? — продолжает леди Шад дружелюбным, но очень твердым тоном.
— Нет-нет, он ничего мне не предлагал.
— Я переговорю с ним об этом.
— Мэм, прошу вас, не нужно.
— Мама, почитай нам, — Джордж дергает ее за рукав.
— Где твои манеры, Джордж?! — Я делаю ему замечание, в точности как гувернантка.
— Мама, будь любезна, почитай, пожалуйста, — послушно поправляется Джордж и добавляет: — Мам, а миссис Марсден разрешает нам пачкаться. Она мне нравится. Скажи ей пусть останется.
Леди Шад протягивает мне книгу:
— Прошу вас, миссис Марсден, у вас такой приятный голос. — Она сталкивает собак с кровати и берет Гарриет на руки, чтобы мне хватило места на кровати.
Мы ужинаем в спальне, так как это одна из немногих комнат, не затронутых приготовлениями к отъезду. Джон уходит поужинать с Шадом и Гарри в кабинете его сиятельства. Амелия ужинает с мистером и миссис Прайс и их младшей дочкой.
После ужина слуги приносят наверх несколько ведер горячей воды, и леди Шад тщательно отмывает сыновей в лохани. После этого она дает им побегать по комнате голышом, а потом одевает в чистые ночные рубашечки, и они, похожие на двух маленьких ангелочков, забираются обратно в постель.
Гарриет просыпается и что-то тихонько воркует. Ей меняют пеленку, и она, будучи в добрейшем расположении духа, позволяет братишкам себя пощекотать.
— Это ненадолго, — вздыхает леди Шад. — В час ночи она проснется и будет вопить до рассвета. Вам повезло, что в том конце дома этого не слышно. Давайте-ка пошлем за другой бутылочкой вина.
Так под красное вино и главу-другую из «Путешествий Гулливера» мы по примеру детей засыпаем. Нас будит внезапное появление лорда Шада.
— Боже правый! — Он ставит подсвечник на комод и разглядывает оккупантов брачного ложа. — Все, брысь отсюда!
— Даже я, дорогой? — сонно бормочет леди Шад.
— Думаю, вы с детьми можете остаться. Миссис Марсден, мне, конечно, очень приятно обнаружить вас в своей постели, но я прошу вас забрать собак и уйти. Простите, если моя просьба показалась вам невежливой.
От его сиятельства слегка пахнет виски. Произнося свою краткую речь, он снимает фрак и жилет.
С тревогой понимая, что мой наниматель вот-вот разденется передо мной, я нашариваю туфли на полу возле кровати.
— Я поговорил с Бишопом начистоту, миссис Марсден. Надеюсь, вы передумаете увольняться. Желаю вам счастья и спокойной ночи!
Собаки зевают и потягиваются и решают проводить меня в спальню. Там они устраиваются на простынях и оставляют мне немножко места у края кровати. Они очень большие и беспокойные компаньоны (им снится погоня, и они часто скребут лапами одеяло), но в целом с ними уютно и спокойно, и в эту ночь — редкое дело! — мне не снятся кошмары о том, как я убила Джейка Словена.
На следующее утро мы с Гарри Бишопом стоим на парадном крыльце дома и провожаем экипаж семьи Шад. Я немножко завидую им: они едут на море, а мне предстоит возвращение в Лондон, где летом вонь становится нестерпимой. Вещи мои собраны, и я намереваюсь пешком дойти до перекрестка в деревне, а там сесть на дилижанс.
— Миссис Марсден?
Гарри стоит передо мной, протирая очки, и загораживает мне путь в дом.
— Да, мистер Бишоп?
К моему величайшему изумлению, он встает на одно колено и водружает очки обратно на нос.
— Мадам, станьте моей женой.
— Что?! Ох, Гарри, вставайте же, вы выглядите нелепо.
— Я думал, это делается так, — говорит он, но встает.
— Вы же на самом деле не хотите на мне жениться.
— Нет, хочу, конечно. Лорд Шад сказал, я должен это сделать, и уверяю вас…
— Лорд Шад не имеет к этому никакого отношения. Почему вы ничего мне не сказали? Зачем позволили думать, что это лорд Шад подарил мне шаль, что он имеет на меня какие-то виды?
Гарри чешет затылок.
— Я считал, вы знаете, что это подарок от меня. Кто еще мог вам подарить эту шаль? И меня удивляет, что вы могли так плохо подумать про лорда Шада.
— Он мужчина. Я невысокого мнения о вашем брате.
— Лорд Шад посоветовал мне жениться на вас, мэм. В конце концов, с вашим скандальным прошлым вы не можете рассчитывать на более уважаемую партию.
— Да как вы смеете?! — Я даю ему пощечину.
Гарри отступает на шаг. Он выглядит шокированным и уязвленным, и я вижу, что мой отказ задел не только его тщеславие.
— Прошу прощения. — Он достает из кармана кожаный мешочек. — По крайней мере, пожалуйста, возьмите это.
Я выбиваю мешочек у него из рук, и гинеи со звоном рассыпаются по ступеням, сверкая на солнце.
— Сэр, вы не могли придумать ничего более оскорбительного?
— Это от его сиятельства. Когда кто-то из слуг уходит, ему делают подарок — таков обычай.
— Ах, ну да.
Рядом с нами раздается чей-то кашель. Мы оба оборачиваемся и видим приехавших на телеге людей с плотницкими инструментами. Они с живейшим интересом наблюдают за нами, и я задаюсь вопросом, а давно ли они тут стоят.
— Мистер Бишоп, сэр, доброе утро! — кричит их главный. — Простите, что помешали, сэр, но с чего нам начать работу?
— Мэм. — Гарри кланяется мне и спускается с крыльца, чтобы показать строителям боковую стену дома.
Последнее, что я вижу — надеюсь, это и впрямь последнее, что касается Гарри Бишопа, — это как он собирает на лестнице монеты.
Я захожу в дом.
Я чувствую, что вот-вот расплачусь, и не хочу, чтобы он видел мои слезы. Если честно, наше знакомство было не очень приятным, но недавно я пришла к мысли, что мы прекрасно понимаем друг друга и неплохо ладим. Не говоря уже о том потрясающем, чудесном поцелуе. Он в любой момент мог пойти к лорду Шаду и рассказать ему, кто я такая, и сколько бы я ни угрожала, после такого вряд ли кто-то поверил бы мне.
Хуже того, я думала, что нравлюсь ему. То, что он хотел на мне жениться для того, чтобы продвинуться по службе, да еще из жалости ко мне, ранило меня до глубины души.
Мой саквояж стоит посреди холла — это все мое имущество, печальное зрелище. Я поднимаюсь наверх и стучусь в комнату к Амелии, но никто не отвечает, а когда я открываю дверь, я вижу, что комната пуста. Значит, она уже уехала. Меня здесь больше ничто не держит.
Ногой я задеваю что-то в тени кровати. Я наклоняюсь и поднимаю знакомую книжечку в кожаном переплете — это дневник Амелии. Я протираю обложку от пыли и открываю дневник.
От переживаний ее обычно аккуратный почерк стал неровным, а строчки так и разбегаются по странице.
Мне так плохо, что я, кажется вот-вот умру. Не знаю, почему так. Как говорит лорд Шад, я остаюсь членом семьи, и он сам — сын этого старого чудовища, но я всю жизнь слышала о человеке, который, как выяснилось теперь, является моим родным отцом, только дурное: как он сек собак и запугивал крестьян, а его жена умерла от разрыва сердца. Говорят, он продал душу дьяволу. Лорд Шад забрал меня от хозяйки, которая меня била, и спросил, хочу ли я жить у мистера, и миссис Прайс. Я решила, что он и есть мой папа. Мне было шесть лет отроду, и все люди делились для меня на детей вроде меня и взрослых. Я не имела ничего против того, чтобы быть внебрачной дочерью лорда Шада. Ну почему он не сказал мне раньше?
Это все ложь. Я лгала сама себе, но никто и не подумал открыть мне правду.
Подумать только, еще вчера вечером я мечтала о новых платьях, о Бате и о том, как чудесно мы с Джейн, моей новой подругой, проведем там время. Теперь все рухнуло.
Я — бастард старого злого лорда, и я не могу оставаться с теми, кто знает об этом, даже если они меня любят.
Я решила отправиться в Лондон и стать актрисой. Миссис Марсден говорила, что голос у меня не хуже, чему многих, кто выступает на сцене. Ия так давно мечтала об этом! Это мой шанс. Остается только рано утром поехать к Уилтонам, как и было запланировано, и сказать им, что я уезжаю в Брайтон с семьей — предлог я придумаю, — а потом сесть на дилижанс до Лондона.
Я буду прилежно трудиться. Я стану хорошей актрисой. Миссис Марсден будет мной гордиться.
Меня охватывает такой ужас, что я, кажется сейчас упаду в обморок. Я падаю в кресло, сжимая дневник в руках, и перечитываю последнюю запись. Амелия уверена, что она явится в Лондон и вот так запросто преуспеет на сцене? Но хотя у нее и неплохие шансы, я очень боюсь, что ей придется заплатить за это своей невинностью и честью.
Это моя вина. Я думала, что говорила о своем прошлом очень осторожно. Я не хотела ее подталкивать к этому пути, но, очевидно, где-то допустила ошибку.
С дневником в руках я опрометью спускаюсь вниз по лестнице.