Скандальная связь

Глава 6 Софи

Покинув дом графини, я ловлю извозчика и велю ему ехать в театр, где в последнее время дает представления труппа моего отца. На Пасху они, играли пантомиму — не самое успешное мероприятие, надо признать. Это ветхий театрик в том же захудалом районе, что и «Бишопс-отель». Он носит звучное имя Королевский театр, но, кроме имени, в нем нет ничего благородного. Вульгарность, да и только.

— О да, мэм, пару недель назад, как съехали, — сообщает мне привратник. Он вынимает изо рта трубку и помешивает табак огрызком карандаша.

Я ослепительно улыбаюсь ему, а про себя кляну своего недальновидного папашу, который не удосужился черкнуть мне пару слов. С другой стороны, я и сама не навещала его полгода — не хотела, чтобы Чарли положил глаз на какую-нибудь другую актрису.

— А мистер Словен на месте, он арендовал театр на все лето. — Привратник снова сжимает трубку желтыми зубами и выпускает облачко едкого дыма.

Джейк Словен! Управляющий среди актрис известен тем, что добавил к обычному составу труппы еще шесть вакантных мест, а прослушивания проводит в горизонтальном положении.

— Боже правый, в самом деле? Пожалуйста, передайте мистеру Словену мои наилучшие пожелания.

— Не так быстро, — рокочет Джейк Словен, появляясь из-за спины привратника. На его груди салфетка в жирных пятнах: еда — это его второй интерес в жизни. — Софи Уоллес, дорогая моя! Я слышал, твой юнец тебя бросил.

— Мистер Словен, мне жаль, но…

Дверь открывается шире, и Словен втаскивает меня внутрь.

Неспешно оглядев мой бюст, Словен хватает меня за зад и трется о меня всем телом.

— Нет-нет, дорогая, ты обязана мне почитать. Всего за пару дней до своего отъезда из города твой отец сказал, мне: «Непременно посмотри мою малышку Софи. Никто другой так не поет и не танцует, как она, а какой у нее голос! Она может прошептать слово на сцене — и галёрка будет рыдать!»

— Прелестно! — Я ловко уворачиваюсь от толстой руки, которая ложится мне на талию, но тут же другая пытается схватить меня.

— А как насчет поцеловать старого друга? Я ведь тебе почти что второй папочка.

Это утверждение настолько нелепо, что я немею от удивления.

— Сэр, а вы не знаете, куда направлялся мой отец? — спрашиваю я, придя в себя.

— На север. То есть нет, он, кажется, говорил про Бат и Бристоль. — Он плотоядно пялится на мою грудь — видимо, хочет таким образом освежить воспоминания. — Или про Бери-Сент-Эдмундс?

Его губы приближаются к моему лицу. Похоже, на обед он ел лук.

— Ах! — Я роняю ридикюль и нагибаюсь за ним — большая ошибка с моей стороны. — Что ж, я, конечно, почитаю вам. Что бы вы хотели услышать?

К этому времени, танцуя своеобразный балет (он наступает, я — ускользаю), мы уже сошли со сцены.

— В моем кабинете, — говорит он, тяжело дыша.

— О нет, здесь, и только здесь. Тут больше места для танцев. — Я подхватываю юбки, и он начинает дышать еще чаще при виде моих щиколоток. Я снимаю шляпку. Он облизывает губы.

Я опрометчиво позволяю ему выбрать пьесу, и он бросает мне «Отелло».

— Прекрасная Дездемона. — Он снимает повязанную вокруг шеи салфетку и промокает толстые губы. — А я сыграю Отелло.

На сцене стоит диван. А как же без дивана? Благородный мавр подтягивает штаны и жестом велит мне ложиться.

— А может, мне лучше начать с молитвы?

Не уверена, что мне хочется встать на колени перед Джейком Словеном — по крайней мере я не собиралась переходить к этому так быстро, — и вообще-то говоря, у меня мелькает мысль, что мне лучше бы с криками выбежать отсюда. Но я же актриса! У Словена нет оснований, чтобы не принять меня в труппу (да и к тому же у него наверняка найдется с десяток женщин покрасивее меня).

Мне удается его перехитрить: я стою, сложив молитвенно руки и воздев очи к небу. Разумеется, так я не вижу, что он замышляет — для такого крупного человека он двигается на удивление тихо, наверное, сказываются годы практики, и я громко визжу, когда толстая лапища ложится мне на бедро. Я отбрасываю книгу.

— Смерть шлюхе![1] — ревет он мне в ухо.

Я падаю на колени и шарю по полу в поисках книги. Мое лицо оказывается на уровне его пояса — зрелище не из приятных, скажу я вам, все эти пятна от подливки, пуговицы, которые того и гляди оторвутся, так сильно натянута ткань… Найдя нужное место в тексте, я отвечаю с душещипательной мольбой в голосе:

— Подожди хотя б до завтра.

— Так вырываться… — Отелло изо всех сил рвется облапать мою грудь.

— Полчаса хотя бы! — Наверное, я единственная Дездемона в истории, которой искренне хотелось, чтобы сцена эта длилась не дольше полминуты.

Словен рывком поднимает меня на ноги (при этом держит он меня за грудь и бедро).

О нет! Я, с трудом удержав равновесие, забегаю за диван.

— Хотя б одну молитву!

Словен топает за мной, и от прилагаемых усилий у него начинается одышка. Я хватаю подставку, крепкую деревяшку в два фута длиной, покрашенную под дерево, и наставляю на него.

— Слишком поздно! — смачно произносит Словен — и отступает от шекспировского текста. Вряд ли великий драматург планировал, чтобы Отелло повалил Дездемону на диван и стал задирать ей юбку…

Я хорошенько замахиваюсь — и подставка с глухим звуком бьет его по виску.

Он падает на диван как подкошенный. Диван трещит под тяжестью его туши — и медленно оседает на пол грудой бархата и крашенного под золото дерева. По дощатому полу расплывается темная лужа крови.

Я стою потрясенная. Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь. Он что, мертв? Нет, наверняка без сознания. Проверять не хочется — чего доброго, он еще воспрянет духом и в отместку изнасилует меня прямо на полу.

Какой же я была дурочкой! Мне не впервой отваживать от себя любвеобильного управляющего. Неужели нельзя было пофлиртовать, улыбнуться, подразнить его немного? Нет, мне пришло в голову, что Словен всерьез угрожает моей добродетели (ха-ха). Я же актриса. Дела делаются так. Словен — похотливая скотина, но я всегда это знала.

Подставка падает на пол, и тут я понимаю, какая мертвая тишина стоит в театре.

Боже. Я погибла. Я убийца. Я хватаю шляпку и на бегу, завязывая дрожащими руками ленточки, покидаю театр тем же путем.

— С мистером Словеном приключилось несчастье, — сообщаю я дремлющему привратнику. Тот вздрагивает, просыпаясь, и пепел из его трубки сыплется ему на жилет. — Прошу вас, помогите ему.

Я останавливаю извозчика и падаю без сил на сиденье экипажа. Нужно бежать из города. Я буду сидеть в своем номере в «Бишопс-отеле» тихо, как мышка, поступлю на службу гувернанткой-компаньонкой и стану добродетельной женщиной.

Я собираюсь в одиночестве предаться размышлениям о двух своих ролях, новоприобретенной роли убийцы и более привычной — совратительницы честных мужчин. Кстати сказать, я жажду сменить амплуа полностью… Но все мои планы летят в тартарары под натиском матери честного человека, которого я совратила несколько дней назад.

Она перехватывает меня, когда я спускаюсь вниз с письмом для Клер, в котором выражаю свою горячую благодарность и истовую заинтересованность в должности гувернантки-компаньонки. Я даже, стиснув зубы, добавляю пламенный привет Лиззи…

— Ах, миссис Уоллес! Хотите отправить письмо? — Она выхватывает конверт из моей руки и внимательно изучает имя и адрес. — Ну конечно же! Я немедленно отправлю одного из мальчишек к графине Дэхолт. А вы должны выпить со мной чаю, пойдемте.

Она уверенно хватает меня под руку — этот жест навевает неприятные ассоциации с арестом — и препровождает меня в свою гостиную.

Заваривая и разливая чай, миссис Бишоп посматривает на меня выжидательно, и я уваживаю ее, описывая дом графини Дэхолт.

— Жаль, что Гарри не смог с вами попрощаться, — говорит она, наливая мне еще чаю. — Он уехал в деревню рано утром. Вы знаете, он получил новое место управляющего, и это большая удача, если учесть, что всего три года назад — ему было двадцать три — он начал службу дворецким. Он очень умный и невероятно способный молодой человек, и я говорю так не потому, что я его мать. А, мистер Бишоп! Хотите чаю, или мне послать за элем?

Мистер Бишоп-старший в льняном фартуке усаживается в кресло напротив меня и соглашается выпить чаю.

Услышав, что мистер Гарри Бишоп вернулся в деревню, я чувствую облегчение, хотя мысль о том, что он моложе меня, почему-то кажется пугающей. В последний раз я видела его сегодня рано утром — когда засыпала, утомленная его энергичными стараниями…

— Миссис Уоллес как раз говорила, что эта комната напоминает ей гостиную графини Дэхолт, — заявляет миссис Бишоп мужу.

— Правда? — Мистер Бишоп не меньше моего ошарашен этой наглой ложью.

— О да, чистая правда, — мямлю я. — Мода и элегантность в сочетании с комфортом.

— Приятно слышать. — Мистер Бишоп прихлебывает чай. — Обставляя комнату, мы ориентировались на гостиную графа Эдминстера — мы ж как-никак оба там служили. Я около десяти лет был у его сиятельства дворецким, а миссис Бишоп…

Она хмурится, и он прочищает горло. Я понимаю, что надо бы сменить тему, и потому спрашиваю, давно ли они были в театре. Они с радостью принимаются рассказывать о спектаклях, которые им удалось посмотреть. Меня удивляет, что они так стыдятся того, что были слугами, — и при этом раздуваются от гордости из-за должности сына. Время от времени я ловлю на себе пристальный взгляд миссис Бишоп, но так как она не спешит меня обвинить в том, что я бесстыжая шлюха, и выгнать взашей, чтобы не позорила ее дом, меня в принципе все устраивает. Кроме того, наглядевшись на других обитателей «Бишопс-отеля», я понимаю, что такие, как я, тут бывают нередко.

И все-таки я единственная, кому удалось пробить брешь в непоколебимой добродетели мистера Гарри Бишопа. Эта мысль доставляет мне неудобство, причин которого я до сих пор не понимаю и о котором не желаю размышлять. Кроме того, в ближайшие дни у меня дел по горло: нужно продать старые платья и найти им замену, что-нибудь приличное и отвратительно скучное — из тех платьев, что не продаются, потому что предыдущая владелица скончалась от ужасной болезни.

Спустя три дня я получаю письмо, в котором говорится, что я получила должность. К моей великой радости, в газетах ничего не пишут о внезапной и страшной кончине мистера Джейка Словена.

Как бы я хотела, чтобы мне перестала сниться его смерть и кровь на подмостках.

— Какие облака, — мечтательно произносит лорд Шад. — Бишоп, вы только посмотрите. — Он осаживает лошадь и опускает руки на луку седла, любуясь небом.

— Очень красивые, милорд.

— Вон то похоже на собор.

Из «собора» сеется морось.

Интерес лорда Шада к облакам восходит отнюдь не к дням его службы во флоте — это его тонкая душевная организация проявляет себя в любви к родным и необычном хобби. Он рисует пейзажи. По всему дому висят его прозрачные нежные акварели. Поначалу я думал, что это творения леди Шад, но когда отметил ее вкус и мастерство, она громко расхохоталась и сказала, что сама навряд ли отличит один конец кисти от другого.

Я понимаю, что он имеет в виду. Небо в этих краях просто огромное, потому что земля совсем плоская, а облака, подгоняемые ветром с моря, до которого всего полдня езды, беспрестанно бегут по небу и меняют форму. Вокруг раскинулись зеленые луга, и по морю травы ходят волны. Неподалеку от нас в воздух с тяжелой грацией поднимается цапля. Ландшафт исчерчен канавами и небольшими каналами, а в каждом доме на втором этаже есть дверь — это суровое напоминание о том, что при неблагоприятном стечении обстоятельств — я имею в виду приливы и ветер — может случиться наводнение.

Лорд Шад рассказывал, что последнее крупное наводнение произошло примерно двадцать лет назад, незадолго до того, как он ушел во флот. Он воспринимал его как некое приключение, хотя несколько арендаторов расстались с жизнью, а урожай и собственность понесли немалый урон.

— Люди считали, что во всем виноват старый виконт, мой отец. Поговаривали, что он заключил сделку с дьяволом.

На кухне мне довелось услышать немало сплетен о старом злодее виконте, его жестокостях и прочих прегрешениях. Судя по всему, его старший сын, к которому ненадолго отошел титул после смерти старика, недалеко ушел от папаши.

— Пора домой. — Лорд Шад выпрямляется в седле и разворачивает свою гнедую кобылу. — Я обещал Шарлотте выпить чаю с ней и компаньонкой, которую мы наняли для Амелии. Полагаю, она уже прибыла.

Не много найдется таких господ, которые пригласят слугу прокатиться с ними только ради удовольствия пообщаться. У меня не много обязанностей касательно поместья: лорд Шад предпочитает сам следить за делами с землей. Правда, когда в конце лета начнется очередная сессия парламента, он будет проводить в Лондоне больше времени и передаст основную часть дел в мое ведение. Мы иноходью едем через его земли. Лорд Шад смотрит на облака и время от времени сообщает мне что-нибудь об арендаторах и скоте. И вдруг спрашивает:

— Бишоп, а вы не думаете жениться?

Я нечаянно дергаю поводья, и серый мерин, на котором я еду, переходит на рысь. Я что, вернулся из Лондона с особенным голодом в глазах?

Я придерживаю коня.

— Нет, милорд.

— Позвольте мне высказаться без обиняков: это было бы кстати человеку на вашей должности. Но предупреждаю: на мою подопечную заглядываться не стоит.

— Но ей же всего шестнадцать! — И она красавица, хотя мне кажется неподобающим произносить это вслух. Более того, брак между незаконной дочерью хозяина и управляющим, даже незнатного происхождения, не такая уж плохая вещь.

— Вот именно. Она слишком юна, и мне бы хотелось, чтобы Амелия сначала повращалась в обществе, а уж потом рассматривала какие-то предложения. С другой стороны, я уже понял, что женщины, так или иначе, получают желаемое, так что если она сделает ставку на вас — удачи вам, Бишоп.

— Уверяю вас, милорд, у меня нет никаких намерений касательно мисс Амелии, и я уверен, что и она ко мне равнодушна.

— Что ж, хорошо. Тогда не будем больше говорить об этом. — Он бросает на меня дружелюбный взгляд. Неловкости удалось избежать. Тут его глаза начинают сиять — он видит приближающуюся двуколку и в знак приветствия, приподнимает шляпу.

— Легка на помине.

Мисс Амелия и ее брат Джон, двое подопечных лорда Шада, — это кучер и пассажир соответственно. Они неимоверно похожи на его сиятельство — те же самые острые скулы, те же красиво изогнутые брови и темные волосы, но для меня остается величайшей загадкой, почему с такими исходными данными мисс Амелия обладает неземной красотой, а господин Джон представляется нескладным и угловатым.

— Сэр! — кричит Джон опекуну. — Амелия не дает мне править, это нечестно!

Амелия пихает его локтем:

— Где твои манеры? Дядя, сэр, надеюсь, ваша прогулка удалась? А Джону я не даю вожжи потому, сэр, что не хочу очутиться в Канаве.

Брат буравит ее взглядом. Она легонько дружески толкает его, и мы направляемся в дом.

Дневник мисс Амелии Прайс

Понятия не имею, почему решение вести дневник влечет за собой столько проблем. Сначала тебя так и переполняют благие намерения, но потом, когда несколько дней подряд пишешь только о погоде, становится до смерти скучно. Кроме того, затруднительно выбрать правильное время, чтобы делать записи. Например, если я стану писать с утра, как сейчас, то это будет удобно, однако как же быть с тем, что какие-то важные вещи могут случиться позже? Ведь если я буду писать о них на следующий день, я могу упустить важные детали.

Что, если я, например, повстречаю джентльмена? (Что вряд ли, так как мы редко выводим в свет и принимаем гостей.)

Может быть, стоит потренироваться и влюбиться в мистера Бишопа? Он довольно красив и хорошо воспитан.

Но тетя Шад говорит, что у него все симптомы мужчины, влюбленного в другую. Не знаю, с чего она это взяла, ведь вчера, когда она за ужином — перед тем, как попросить его подать рыбный пирог, под хихиканье лакея — спросила, есть ли у него возлюбленная, он с вежливой улыбкой ответил, что нет.

В тот же день, одеваясь к ужину:

Миссис Марсден — само очарование, и у нее блестящие манеры, но зачем она повсюду возит за собой кровать? Мистер Бишоп был вне себя, увидев это. Наверное, потому, что это отвлекло лакеев от рутинной работы.