Скандальная связь

Глава 16 Софи

— О! — Я пытаюсь не выказать смущения и возбуждения, которые охватывают меня от такого внезапного предложения. Ну и что, что он пару раз чихнет под одеялом. — Прямо сейчас? Когда в доме столько родственников и ваша матушка?

— А им какое дело? Прошлой ночью я вообще не ложился, и мне нездоровится. К тому же они так пьяны, что вряд ли даже заметят мое отсутствие за ужином.

— Ваше отсутствие?

— Да. Я буду вам очень признателен, Софи, если вы за меня извинитесь. Спокойной ночи.

И с этими словами он проходит мимо меня и останавливается у дверей кухни, чтобы что-то обсудить с кухаркой. Я слышу «поднимите это с пола и помойте» и дивлюсь, какое из блюд постигло несчастье. Похоже, ужин может принести такое же разочарование, как и предложение Гарри сделать из меня честную женщину. В итоге я возвращаюсь в гостиную, где полным ходом идет карточная партия. Миссис Бишоп поставила на кон отель, и я искренне надеюсь, что леди слишком пьяны, чтобы вспомнить об этом, когда придет время платить по счетам.

Амелия, раскрасневшаяся от вина, уже нетвердо стоит на ногах. Она цепляется за мой рукав.

— Все в порядке?

— Да, в полном. Завтра я отправляюсь с вами в Брайтон.

— Ах, как чудесно! Миссис Марсден, но вы же не против?

— Нет, конечно. Уверена, с лордом Шадом все пройдет хорошо.

— О, — она закусывает губку, — думаете, он даст согласие?

— Он может настоять, чтобы ту подождала несколько лет, потому что сейчас ты слишком юна.

Она кивает, но, к моему большому удивлению, явно чувствует облегчение. Возможно, проведя несколько дней с моим отцом, она растеряла иллюзии насчет театра. Мне жаль, что Амелия утратила пыл и страсть так быстро. С другой стороны, мы обе не вполне понимаем, что говорим, потому как речь Амелии стала чуть неразборчивой, а я стремительно накачиваюсь вином, чтобы догнать других дам.

Ужин замедляет, но не останавливает возлияния. В какой-то момент я обнаруживаю, что мы с Амелией стоим на стульях и, изрядно шатаясь, распеваем песни ко всеобщему восторгу. Как в старые добрые времена.

Узнав, что Гарри не будет, мой отец берет на себя обязанности хозяина и играет эту роль с большой долей обаяния и энергии.

— Но куда же подевался твой молодой человек? — спрашивает он, когда мы оказываемся вместе в относительно спокойном уголке посреди всеобщего разнузданного веселья.

— Спит. Он подхватил от меня простуду.

— Ага. Но вы выяснили отношения?

— Кажется, да.

— Софи, дорогая моя, ты же понимаешь, о чем я. Он сделал тебе предложение или нет?

Ну да, он говорил о женитьбе, хоть и без особого энтузиазма. И говорил в моем присутствии, так что это вполне можно назвать предложением.

— Да, сэр, и я согласилась.

— Дитя мое! — Он оглядывается в поисках стакана и, кажется, собирается сказать тост.

— Нет, папа, прошу тебя, не надо. Мы пока не хотим афишировать. Потом, когда вернемся из Брайтона. Сейчас, сразу после похорон отца, это будет звучать неприлично.

— Ну конечно, цветочек мой, конечно. Ты такое нежное создание. — Он смотрит на меня счастливыми пьяными глазами. — Я хочу в этой жизни только одного: чтобы ты была счастлива. И не волнуйся насчет Словена, я аннулирую помолвку. Кроме того, мы очень хорошо с ним сработались, так что он вряд ли сможет лишить нас финансовой поддержки теперь.

Может, он и говорит от чистого сердца, а может, это вино сделало его таким щедрым, а меня — восприимчивой к его сантиментам. Но нам недолго приходится обниматься: Сильвия, подоткнув юбки, демонстрирует технику бросания бутылки под задранной ногой и жонглирует бокалами и бутылками к вящему удовольствию гостей.

На следующее утро всех мучает жуткое похмелье. Семейная гостиная и бар завалены мусором после вчерашнего веселья, включая моего племянника Ричарда, который крепко спит под столом посреди хлебных корок и обглоданных костей. Боюсь, что от запасов хорошего вина не осталось ничего, и утешаю себя лишь тем, что отец наверняка одобрил бы такое дело.

Я велю слугам браться за уборку. Их смятение говорит не только о том, что вчера они переусердствовали с возлияниями и чревоугодием, но также и о том, что они уже забыли, когда в последний раз держали в руках метлы и тряпки. Я грожу им страшными карами, которые их постигнут, если к моему возвращению отель не будет сверкать чистотой, и иду к матери, которая до сих пор еще в постели.

— Гарри, что тебе нужно в такую рань? — Мама поднимает голову в причудливом ночном чепце от подушки.

— Мам, я пришел попрощаться. Я отбываю в Брайтон с мисс Амелией и миссис Марсден. Нам нужно ехать прямо сейчас, чтобы успеть на утренний дилижанс.

— Тебе действительно надо ехать?

— Увы, да. — Я говорю это так мягко, как только могу, но она все равно начинает плакать и виснет у меня на шее.

— Гарри, только не задерживайся, ты мне так нужен здесь.

— Я знаю. Я быстро улажу вопрос с лордом Шадом, и все.

— Ну, я уверена, он будет рад возвращению своей подопечной. А как обстоят дела у вас с дорогой Софи?

Я тщательно взвешиваю ответ.

— У нас очень теплые отношения.

— Теплые отношения! Да ты теперь знатная добыча, Гарри, хозяин гостиницы. Предупреждаю, она тебя уже не отпустит. — Мама пихает меня локтем. — Ну ты же не хочешь, чтобы твоя старая мать гнула спину до самой смерти.

— Нет, категорически не хочу. Пусть лучше гнет спину моя молодая жена.

— Может, в ее прошлом не обошлось без скандала, но она разумная, смекалистая девочка, и я думаю, ты еще будешь ей гордиться. — Она хмурится. — Мистер Марсден вчера спрашивал, не желаю ли я сделать вложение в его театральную компанию. Что скажешь, дорогой мой? Он умеет добиваться своего, такой настойчивый.

Мое облегчение по поводу того, что мама одобрила мой выбор невесты, моментально сменяется гневом.

— Ни в коем случае! Надеюсь, ты ничего ему не обещала? Доверять ему нельзя. Прошу тебя, не принимай его до моего возвращения. К тому же папа оставил бухгалтерию в таком состоянии, что я даже не знаю, сколько у нас денег.

— Ну хорошо. — Она вздыхает. — Тогда счастливого пути, мой дорогой. Нет, не надо меня целовать, не хочу заразиться. Тебе, кстати, носовых платков на дорогу хватит?

Нет, ну как так получается, что рядом с мамой я вечно чувствую себя школьником? Я спускаюсь в гостиную, где меня ожидают, зевая, Софи и Амелия, обе бледные и вялые.

Одной я кланяюсь, другой улыбаюсь, но они отвечают на приветствие без энтузиазма. Я предлагаю им ивовой коры из моей дорожной аптечки, а сам принимаю розмариновую микстуру, и мы отправляемся. Ричард у нас за кучера. Говоря, что Ричард за кучера, я имею в виду, что он, сгорбившись, сидит на козлах, а лошадь спит. Я вынужден сам взяться за поводья — хорошо хоть, лошадь наверняка сама найдет обратную дорогу, без участия Ричарда. Мы едем в гораздо более фешенебельную гостиницу «Белая лошадь» на Пиккадилли — именно оттуда отбывает дилижанс на Брайтон. Я внимательно присматриваюсь к обстановке в гостинице. Глаз у меня наметан, и я мгновенно замечаю, какие чистые тут скатерти и салфетки и с какой расторопностью меняют на конюшне лошадей. Сравнение явно не в пользу «Бишопс-отеля», но в одном мы выгодно отличаемся от «Белой лошади» — я имею в виду приветливость слуг (впрочем, сегодня, после вчерашних излишеств, там явно царит атмосфера всеобщей ворчливости).

У нас места внутри, и обе дамы скоро засыпают, склоняя головы мне на плечи. Меня так тесно прижали с двух сторон, что сложно даже вытащить платок из кармана. Я и сам погружаюсь в дрему и вижу тревожный сон о гроссбухах и счетах, а еще как будто я хожу по дому и с болью натыкаюсь на всякие мелочи, которые напоминают мне об отце: вот его трубка, вот китайская собачка на каминной полке, мы с Джозефом ее разбили, будучи детьми, а он склеил; а на колышке висит его шляпа, и кажется, будто он в любой момент может надеть ее и степенной походкой отправиться во двор встречать очередной экипаж.

Не думал, что я буду так по нему скучать.

Я никогда не подозревал, что без него мне станет так одиноко в этом мире.

Мы прибываем в Брайтон уже ближе к вечеру. Когда дилижанс переваливает через известковые холмы и начинает медленный спуск к городу, пассажиры оживляются и начинают потягиваться. Перед нами простираются причудливо украшенный Королевский павильон, дымные улочки старого центра и новые элегантные террасы для светских прогулок, а за ними лежит море, синее, чуть подернутое дымкой, неодолимо притягательное. Тут и там виднеются паруса небольших суденышек, рыбацких лодок и прогулочных яхт. Я открываю окно, несмотря на протесты попутчиков, и вдыхаю запах города: лошадей, угольного дыма и скученных толп, к которому примешиваются восхитительные соленые нотки.

Софи жадно смотрит в окно. Я догадываюсь, что она уже бывала здесь, и наверняка с кем-то из любовников, как его драгоценная игрушка. Не оттого ли она грустит сейчас? Но выражение ее лица сменяется, и она хлопает в ладоши, как дитя, и трогает меня за плечо:

— Гарри, вы только взгляните, море! Какой роскошный вид, вы не находите?

— Хотел бы я, чтобы мой отец видел это.

А потом я вспоминаю, что, когда отец умирал, мама взахлеб рассказывала ему, как повезет его на море поправить здоровье, и ищу носовой платок.

Софи ничего не говорит, но это и не нужно: на ее лице отражается такое глубокое сопереживание, что прикосновение ее руки к моей красноречивее всяких слов.

— Надеюсь, я от вас не заразилась, — говорит Амелия, равнодушная к тому, что проскочило между мной и Софи. — Я жуть как проголодалась.

— Ты говоришь, как… — Софи колеблется, но все же продолжает, — как твои вечно голодные племянники. Ого, Амелия, а ты ведь уже тетя! Как будто совсем взрослая.

— О да. Я и вправду тетя. А теперь еще и действительно совсем взрослая.

Софи касается ее запястья.

— Дорогая, если ты что-то хочешь мне сказать…

— Нет! — Амелия смотрит на меня. — Гарри, когда мы приедем?

В этот момент раздается звук рожка и кучер объявляет, что мы прибыли в Брайтон. Дилижанс сворачивает с людных улиц во двор гостиницы «Корабельная».

— Ой, Гарри, миссис Марсден, можно, мы сначала сходим на море? — Амелия скачет, как маленький ребенок. Вся тревога по поводу предстоящего воссоединения с семьей вмиг испарилась. Она запрокидывает голову и смотрит на чайку, скользящую в небе.

— Береги цвет лица, — улыбается Софи, глядя на нее. Мне она тихонько говорит: — Как вы думаете, это прилично, что она называет вас Гарри? Я сделаю ей замечание.

Мы оставляем багаж в гостинице, а сами отправляемся на набережную, где неспешно прогуливается высший свет. Надо будет еще найти Софи пристанище на ночь, если только лорд Шад не смягчится и не позволит ей остаться. Она, кажется, чувствует себя здесь весьма комфортно, хоть и одета очень скромно. Они с Амелией идут рука об руку, и их можно принять за пару служанок из хорошего дома, которые гуляют в свой выходной.

Я глубоко вдыхаю морской воздух, он прекрасно бодрит и вселяет воодушевление. Все будет хорошо. Здесь, на берегу моря, раскинувшегося как текучее, сверкающее полотнище синего шелка, все мои беды и печали отступают.

А тем временем Софи и Амелия, резвясь, как малые дети — даже со своим богатым и разносторонним жизненным опытом Софи не утратила детской способности радоваться самым простым вещам, — спускаются по истертой каменной лестнице на галечный пляж. Рыбак, который сидит на днище перевернутой лодки и чинит сети, внимательно осматривает щиколотки Софи.

Держась за руки, Софи и Амелия подбегают к самой кромке воды, прыгают и визжат, когда прибой хлещет их по ногам, и Амелия ловко вытаскивает из пены кусочек водорослей. Я подхожу к ним.

— Как чудесно! — восклицает Амелия и искренне верещит, когда волна бьет ее по ногам.

— Пойдемте, нам нужно к графу Бирсфорду.

Чем скорее мы покончим с этим делом, тем лучше. К тому же в этот час, когда благородные господа и ламы уже закончили прогулку вдоль моря и разошлись по домам, у нас больше шансов застать там лорда Шада.

— Ну да, — бормочет Амелия, потупившись.

Разумеется, ей страшно.

Софи стоит на линии прибоя. Она дерзко сорвала шляпку, и теперь ветерок треплет ее темные локоны. Я в который раз поражаюсь чистоте ее профиля, ее красоте, ее живости — лицо ее изменчиво, как небо и море, и на нем ясно отражается каждая мысль, каждое чувство.

Я совершил ужасную ошибку.

Пока что все идет хорошо. Кажется, я узнала нескольких великосветских львов на прогулке, но я одета так убого и мои спутники так скромны, что я, считай, вообще невидимка, и мысль эта очень меня обнадеживает. Когда-то — подумать только! — я бы оскорбилась, если бы меня не заметили и не узнали, меня, модную, влиятельную красавицу. Но у моего нынешнего положения есть неоспоримые преимущества: например, я могу теперь сколько угодно носиться по пляжу и наслаждаться плеском волн, шуршанием гальки под ногами и солнечным теплом.

Скандально известная миссис Уоллес, гораздо более изощренная в своих отточенных уловках, никогда бы так себя не повела. Она бы восседала в фаэтоне с последним любовником, разодетая в пух и прах по последнему слову моды, и прикрывалась бы от губительных для красоты солнечных лучей изящным зонтиком.

Я рада, что Гарри тоже повеселел. Его лицо сделалось чуть менее напряженным, и он даже улыбается, глядя на Амелию, которая промочила ноги, а теперь с пресерьезным видом запихивает в ридикюль охапку водорослей. Уж не знаю, что она собралась с ними делать, и боюсь, что они привлекут мух или завоняют через несколько дней, но молчу, чтобы не портить ей удовольствие. Ей еще предстоит столкнуться с гневом лорда Шада. Бедное дитя. Со своими детишками он очень добр, но вопрос чести сестры вполне способен повергнуть его в бешенство.

— Гарри, как думаешь, можно нам искупаться? — спрашивает Амелия. — А покататься на ослике? Мне бы очень хотелось. А еще я слышала, что в «Корабельной» проводят ассамблеи. И еще мне нужны зонтик от солнца и шляпа с широкими полями, и…

— Боюсь, наш визит сюда продлится очень недолго, — отвечает Гарри. — Завтра нам нужно возвращаться в Лондон.

— Очень хорошо, Гарри. — Слова Амелии могли бы выражать смирение, если бы она не вздохнула так тяжело и не закатила глаза к небу.

Боже мой, он собирается затащить меня в «Бишопс-отель» как можно скорее, чтобы я чинно-благородно отправилась в церковь, а он смог бы заказать оглашение помолвки. Но неужели он на самом деле верит, что лорд Шад отпустит свою сестру с нами в Лондон? Даже я не поручусь за своего отца в том, что он может составить Амелии достойную протекцию, а за его театр — в том, что там она в совершенстве овладеет актерским мастерством.

Он что, думает, что лорд Шад выгонит Амелию взашей? Как ни печально это признавать, но многие джентльмены его положения поступили бы с оступившейся незаконнорожденной сестрицей именно так.

Мы с Амелией приводим себя в порядок, насколько это возможно под порывами ветра, поднимаемся по каменным ступеням обратно на набережную и направляемся к дому, который летом занимал граф Бирсфорд с родственниками. Понятное дело, у Гарри есть адрес.

Дом впечатляет, и мы некоторое время мнемся снаружи, в восхищении разглядывая темно-зеленые перила и приятный бежевый оттенок камня, из которого сложен этот особняк. Вниз, к черному входу, ведет лестница. Там, судя по звуку, кто-то разгружает уголь и при этом громко насвистывает.

Амелия, кажется, растеряла все самообладание. Она цепляется за руку Гарри.

— Я не могу это сделать.

Он гладит ее по руке.

— Не бойтесь, я позабочусь о вас.

Я прерываю их, потому как разыгравшаяся сцена мне представляется не очень приличной. Что, если лорд Шад выглянет в окно и увидит, как его сводная сестра, которой полагается быть сейчас в Бате, так фамильярничает с его управляющим?

— Будь я проклята, если пойду через черный ход, — заявляю я. — Я больше лорду Шаду не служу и не собираюсь так унижаться.

Гарри бормочет нечто невнятное вроде «как всегда», но я игнорирую его и поднимаюсь по парадной лестнице. Я настойчиво звоню в колокольчик, сознавая, что дворецкий наверняка подглядывает за нами через боковое окно и оценивает наше происхождение, положение в обществе, благосостояние и стоимость одежды.

Жалко, что мы намокли на пляже, но уже слишком поздно.

Дверь открывается. На пороге стоит самый величественный дворецкий, какого можно представить. Он явно считает, что в недалеком будущем унаследует герцогский титул. Дворецкий молчит, но красноречивое движение его бровей выражает презрение и глубочайшую печаль по поводу того, что такая недостойная персона посмела его потревожить. Единственное, что несколько не вяжется с его горделивым обликом, — это целая свора собак на поводках, которые он держит в руке. Собаки рвутся покинуть дом. Они маленькие и очень голосистые.

И я их уже видела.

— Ах! — восторженно восклицаю я. — Здесь графиня Дэхолт?

Амелия наклоняется погладить собак, и те виляют хвостами и искренне лижут ей лицо и руки.

— Ой, какие милые собачки, — замечает она. — Это ваши, сэр?

На лице дворецкого отражается такой ужас, словно она предположила, будто у него в питомцах числятся крысы с чердака.

— Нет, мисс. Да, мэм, графиня Дэхолт прибыла с визитом, и это ее собаки.

— Софи! — Клер, графиня Дэхолт, очевидно, услышала свое имя. Она появляется за спиной дворецкого. — Софи, а ты что тут делаешь? Да, Хоскинс, вы можете отправить лакея погулять с песиками и пригласить миссис… — она вовремя обрывает себя, — миссис Марсден и ее спутников войти.

— Можно, я пойду погуляю с собаками? — канючит Амелия.

— Нет! — говорим мы с Гарри в один голос.

— Но что ты тут делаешь? — шепчет мне Клер, беря меня под руку и втаскивая в дом. — Ты же вроде как уволилась. Знаешь, ты меня очень этим огорчила. Я надеялась, что твоя попытка продлится несколько дольше.

— Прости, я потом все объясню. А ты, кажется, здесь как дома.

— Да, мы с графиней Бирсфорд на короткой ноге. Ты ее знаешь, Софи?

— Нет. — Увы, я знаю графа. Он некоторое время ухаживал за мной, то есть зажимал по углам, тяжело дыша. — Но ведь уже поздно для послеобеденного визита, разве нет?

— Ах, это же Брайтон. Здесь царит неформальная обстановка. Мы весь день только и делаем, что ходим друг к другу в гости. Ты проходи. А кто эта милая юная девушка? Вы, наверное, мисс Трелейз? Шад много говорил о вас.

Амелия приседает в реверансе, к моему облегчению, не пытаясь отрицать фамилию.

— Добрый день, мэм.

— Ах, какие прелестные манеры! Но разве вы не должны быть в Бате? А кто этот… э-э… джентльмен? — Клер смотрит сначала на Гарри, потом на меня.

Я представляю их друг другу, не упоминая, что Гарри управляющий лорда Шада.

— Он твой любовник? — хихикая, интересуется она. — Такой суровый, надо же…

— Он в трауре, Клер. Вспомни о приличиях.

— Ого! Да ты и впрямь стала другим человеком. — Она подмигивает мне.

Дом Бирсфорда таких впечатляющих размеров, что наш шепот разносится по всему огромному холлу. Лакеи в подозрительно восточных ливреях открывают двойные двери в богато обставленную гостиную. Вокруг ламп извиваются медные драконы, шелковые драпировки оттеняют стены, а графиня Бирсфорд, красивая светловолосая женщина, развлекает подруг карточной игрой и чаем.

Шарлотта вскакивает с места и бежит к нам:

— Амелия! Какого черта ты тут делаешь? Софи, дорогая моя! — Она заключает меня в крепкие объятия. — Я так понимаю, ты образумилась и вернулась к нам на работу. Но почему вы все здесь? А Гарри! Мы слышали о вашем отце, такая жалость.

— Это тот мужчина, который принял Гарриет? — шепотом спрашивает у меня Клер. — Шарлотта только и делает, что поет вам обоим дифирамбы, а еще она считает, что вы любовники, так что я скоро докопаюсь до истины.

— Мэм, — обращается Гарри к Шарлотте, — мне необходимо поговорить с лордом Шадом.

Амелия, несчастное дитя, вцепляется в мою руку.

— Миссис Марсден, я не могу этого сделать.

— Ну что ты, конечно, можешь! Не беспокойся, я уверена, твой брат тебя простит.

— Не в этом дело, я.

Но в этот момент в гостиную влетает свора Клер и тащит за собой лакея.

— Сидеть! — рявкает Гарри, и они послушно усаживаются, глядя на него влюбленными глазами.

— Джентльмены отправились на морскую прогулку, ждем их возвращения с минуты на минуту. Шарлотта, я тебе говорила, что мы с Софи вместе учились в школе? О, какое было время… Пойдемте, я представлю вас нашей хозяйке, графине Бирсфорд.

Мы через всю гостиную идем к Энн Тредейз, графине Бирсфорд. Надо же, она еще высокомернее своего дворецкого. Правда, когда Шарлотта пихает ее локтем в бок и что-то шепчет на ухо, ее надменность испаряется, они хихикают, как девчонки.

А потом до меня доходит, чего не хватает: тут нет ни мальчишек, которые путались бы под ногами, ни даже крошки Гарриет на руках у Шарлотты.

Гарри осведомляется, здоровы ли дети, и мы узнаем, что лорд Шад взял своего племянника Джона на морскую прогулку — услышав слово «племянник», Амелия бросает на меня вопросительный взгляд, — а мальчики и Гарриет наверху в детской, с няней.

— Да, а то ты совсем было превратилась в дойную корову, — прохладным, но любящим тоном говорит графиня Бирсфорд леди Шад.

— Как ваше здоровье, мэм? Вы поправились? — спрашиваю я Шарлотту. — Вы чудесно выглядите.

— Теперь, когда она стала спать по ночам, ей и впрямь гораздо лучше, — отвечает за нее графиня Бирсфорд.

— Энн, я и сама могу ответить, — говорит леди Шад. — И спасибо, Софи, морской воздух пошел мне на пользу.

В этот момент из холла слышатся мужские голоса: джентльмены вернулись. Обсуждая навигацию, они степенно входят в гостиную. Некоторые из них изрядно обгорели на солнце.

Джон первым видит Амелию и бросается к ней:

— Что ты здесь делаешь? А тебе известно, что я племянник лорда Шада? Разве это не здорово?

— Да, а я твоя тетя, — отвечает Амелия, — и имею право указывать тебе, что делать. Так что, пожалуйста, не задирай нос.

К нам присоединяется лорд Шад.

— Амелия, а мы считали, что ты в Бате. — Он обращается к Гарри: — Мои соболезнования, сэр, по поводу кончины вашего батюшки. Но что тут делают Амелия и миссис Марсден?

— Я сбежала из дома, — сообщает Амелия. — В Бат я так и не поехала. Я сбежала в Лондон, а Гарри и миссис Марсден меня нашли.

— За мной. — Лорд Шад берет Амелию под локоть, и мы отходим в дальний конец гостиной, где и стоим, незамеченные всеми остальными! Мужчины развлекают друг друга и дам баснями о своих невероятных достижениях в судовождении.

— Что с тобой случилось? — спрашивает лорд Шад. Тон его мягок, но стальной блеск в глазах не предвещает ничего хорошего.

— Я… я убежала, но мне очень повезло, я встретила отца миссис Марсден, почтенного человека, и он был добр ко мне. У него своя театральная труппа, и…

— Что за бес в тебя вселился, Амелия? Ты лгала своим родным, рисковала собой…

— Миссис Марсден сказала… сэр, простите меня, пожалуйста, мне правда очень жаль… что я могла бы зарабатывать на жизнь, выступая на сцене.

— Что?! — Лорд Шад поворачивается ко мне. Кажется, я никогда не видела никого более сердитого, чем он в этот момент.

— О! Софи?

Я оборачиваюсь, услышав знакомый голос. Нет, только не это.

— Чарли, какое удовольствие видеть вас здесь…

Должно быть, я сплю и вижу дурной сон. Передо мной стоит Чарли Фордем, мой бывший покровитель, которого я в последний раз видела в день знакомства с Гарри Бишопом, в день, когда приставы разорили наше гнездышко, а Чарли был отослан в деревню.

Чарли, как всегда, очень красивый, загорелый, с чуть выгоревшими на солнце волосами, целует мою руку.

— На прошлой неделе, Софи, я достиг совершеннолетия и подумал, что…

— Чарли, у нас тут приватная беседа, — говорит лорд Шад. — Если позволите…

— Прекрасная Софи Уоллес. — Чарли целует мне другую руку и пожирает меня глазами. — Как же я скучал по тебе!

— Что?! — Лорд Шад смотрит сначала на него, потом на меня: — Вы и есть та самая печально известная Софи Уоллес?

— Я могу все объяснить, — оправдываюсь я. — Чарли, пожалуйста, уйди, ты делаешь только хуже.

— Ты покрыла себя позором, — обращается лорд Шад к Амелии. — Вы, миссис Уоллес, будьте любезны немедленно покинуть этот дом. А вы, мистер Бишоп? Вы что, замыслили погубить мою семью, введя ее в наш круг?

— Нет, все не так, ее зовут Софи Марсден, — в смущении лепечет Амелия. — Она всегда вела себя в высшей степени достойно и обращалась со мной очень по-доброму, и мистер Бишоп тоже. Они с огромными неудобствами для себя приехали в Лондон, чтобы меня найти. И я понимаю, что опозорена навеки, сэр, потому что по пути из деревни я встретила миссис Хенни и сказала ей, что еду в Лондон, чтобы стать актрисой.

— Боже милосердный, — стонет лорд Шад, — что может быть ужаснее? Ты что, нарочно решила окончательно опозорить всю мою — и свою — семью? Что, черт возьми, мне делать?

Тут в разговор вступает Гарри Бишоп:

— Сэр, вам нет нужды беспокоиться о репутации мисс Амелии. Мы с ней пришли к взаимопониманию, и я здесь, чтобы просить у вас ее руки.