Скандальный дневник

Глава 22

— Какой развод, Эвелин? — гневно воскликнула ее мать на следующее утро.

Эвелин сидела за туалетным столиком, обхватив лицо руками.

Она провела ужасную ночь, первую половину которой бесцельно бродила по комнате, а вторую ворочалась в постели, пытаясь примирить необычные события последних дней с теми чувствами, которые за три года успели укорениться в ее душе.

Она вспоминала чудесный пикник и, конечно, разговор с Натаном. Его слова до сих пор не давали ей покоя, наполняли сердце теплом и заставляли по-другому взглянуть на вещи.

Но потом приехали их родители. Утром Эвелин честно поделилась с матерью своими мыслями, чем привела ее в ужас. Выяснилось, что для нее даже думать о разводе — безумие. Баронесса Уэйнрайт еще не успела высказаться по этому поводу, но было видно, что ее просто распирает от возмущения.

Она сердито мерила шагами комнату, а Эвелин тупо смотрела на горячий шоколад, который принесла Кэтлин перед тем, как баронесса бесцеремонно выпроводила ее из спальни.

— Мне стоило немалых трудов держать маркизу в неведении, — раздраженно продолжила ее мать. — До нее доходили слухи из Лондона о твоем романе с этим негодяем Данхиллом. Я уж не говорю о твоем участии в этом ужасном скандале между принцем и принцессой Уэльскими.

— Но это неправда…

— Главное, дочь, что ей известны все эти сплетни! Хорошо хоть, что она не слышала о твоей нелепой идее развестись!

— Так будет лучше для всех…

— Молчи, Эвелин! — рявкнула мать. — Из всех глупостей, что ты вытворяла, эта самая возмутительная! Мало мы из-за тебя натерпелись? А сколько усилий мы приложили, чтобы ты, наконец, вернулась к Линдсею!

О да, было все — письма, утомительные нравоучения, многочисленные визиты в Истчерч… Смиренно вздохнув, Эвелин взяла чашку с шоколадом и сделала глоток.

— Сколько мы выстрадали в результате твоего безумия, и все ради чего? Чтобы ты устроила новый, еще более грандиозный скандал?

Эвелин со стоном опустила голову, положив щеку на стол.

— Скажи, пожалуйста, — баронесса резко обернулась, — почему ты решила окончательно опозорить всех нас?

— Я никого не хочу позорить, — устало возразила Эвелин. — Мы с Натаном три года жили отдельно и…

— Это было твое решение, а не его, — сердито перебила мать.

— Разумеется, — спокойно согласилась Эвелин. — Но он не возражал. Вообще говоря, никто из вас не возражал. Похоже, все считали, что мне лучше уехать из аббатства… а ты, мама, поместила бы меня в приют для душевнобольных, если бы Натан это позволил.

— Какой вздор! Как ты могла так обо мне подумать?! Я хотела помочь тебе, Эвелин! Неужели ты не помнишь, как я волновалась за тебя, как мы с твоим отцом приводили к тебе врачей? Я хотела, чтобы ты перестала с таким противоестественным отчаянием цепляться за свое горе!

Желая закончить эту беседу, Эвелин встала и ушла в гардеробную.

Баронесса поспешила за ней.

— Все это в прошлом, а мы должны жить настоящим, — сухо проговорила она. — Я не понимаю, почему ты решила развестись.

— Что же здесь непонятного? — раздраженно спросила Эвелин, распахивая двери гардероба. — Мы с Натаном пытались наладить наши отношения, мама, но у нас ничего не вышло. Мы долгое время жили отдельно, и теперь уже невозможно преодолеть ту пропасть, которая пролегла между нами.

— Не говори глупости. — Мать потянулась через плечо Эвелин, сняла с вешалки строгое коричневое дневное платье и бросила его дочери. — Со временем ты забудешь об этой трагедии. Ребенок родился болезненным, и с самого начала было ясно, что он долго не протянет. Мы все предупреждали вас, чтобы вы не слишком к нему привязывались. Природа иногда бывает очень жестокой, а вы плохо подготовились к неизбежному.

— Мы не могли не привязаться к этому ребенку — так же как не могли не привязаться к вам, своим родителям. Это кощунственно — обвинять нас в том, что мы слишком любили своего сына!

Баронесса сверкнула глазами.

— Послушай, Эвелин, зачем ты усложняешь всем нам жизнь? Что толку печалиться о прошлом?

— Мне было немного легче в Лондоне, — сказала Эвелин и сунула коричневое платье обратно в гардероб, достав вместо него золотисто-желтое. — Но здесь, в Истчерче, все напоминает мне о Робби! Я постоянно представляю себе его лицо, слышу его смех, вижу его живого в каждой комнате!

Она оттеснила мать в сторону и вернулась в спальню.

В глазах ее стояли слезы. Неужели сейчас, спустя три года после его смерти, ей по-прежнему надо оправдывать свое горе? Неужели никто не понимает, как тяжело видеть его каракули на стене или дорожку в розарии, по которой он катал маленькую деревянную лошадку на колесиках, приделанных Натаном? Или как разрывается на части ее сердце, когда она всего лишь проходит мимо закрытой двери детской?

— Да, это тяжело, — сказала мама, похлопав ее по колену. — Господь забирает тех, кого мы любим, но помогает нам совладать со своим горем. Ты должна открыть свое сердце, Эвелин. Позволь Ему помочь тебе.

— Я уже почти справилась, мама, — возразила Эвелин.

— Нет, — стояла на своем баронесса. — Если ты до сих пор не можешь жить в Истчерче, значит, тебе не дает покоя прошлое. Ты идешь на поводу у своего горя.

— От него не так просто избавиться, — мрачно изрекла Эвелин. — В моем сердце зияет пустота, которую я ничем не могу заполнить. — Она прижала кулак к груди. — Но, видит Бог, я пытаюсь это сделать.

— Ох, Эвелин, тебе просто надо жить дальше, выполняя обязанности жены и хозяйки поместья. А что тебе еще остается? Неужели ты всерьез думаешь, будто кто-то благосклонно воспримет твою глупую идею развода?

Баронесса сжала ее колено и встала.

— Я думаю, в первую очередь ты должна помириться со своим мужем.

— Прошу тебя, мама, — простонала Эвелин, — не пытайся убедить меня…

— Он заслуживает твоего уважения, — продолжила она. — Он сильно страдал, пока тебя не было.

Эвелин расхохоталась:

— Если до тебя дошли слухи о моей жизни в Лондоне, то ты наверняка слышала и о распутнике Линдсее!

— Да, конечно, — мать нахмурилась, — но ты не можешь отрицать, что он пережил огромную потерю — умер не только его сын, но и наследник.

Эвелин вздохнула:

— Спасибо, мама, что объяснила мне, как страдал мой муж. — Она встала и взяла с кресла свое платье. — А знаешь ли ты, что всего через несколько дней после похорон Робби Натан уехал вместе со своими дружками? Потом я редко видела его дома: он порхал как беззаботная пташка, бросив меня в самые тяжелые дни моей жизни. Черт возьми, он совсем не производил впечатление человека, оплакивающего смерть своего наследника! — Эвелин!

— Прости, мама, но я не могу управлять своими чувствами. Я бы с радостью умерла, чтобы облегчить свою боль. Но ты не волнуйся. Я уже пришла в себя и больше не мечтаю о смерти. Просто мне очень не хватает моего мальчика.

Она направилась к двери.

— Куда ты, позволь спросить?

— Подальше от этого ненужного разговора! — крикнула Эвелин через плечо и вышла из своих покоев, устремив взгляд прямо перед собой и не глядя по сторонам.

Торопливо спустившись по мраморным ступеням витой лестницы в холл, она схватила с вешалки свой плащ, накинула его на плечи, выскочила из парадных дверей и сбежала с крыльца на подъездную аллею. От вчерашней, унылой погоды не осталось и следа. День был холодным и ветреным, но солнечным. У Эвелин тут же поднялось настроение. Она побрела по дорожке, сама не зная куда. Ей не хотелось видеть сгоревшую оранжерею. Ей не хотелось видеть маленький розарий, где она гуляла с больным сыном. Ей не хотелось видеть и сам дом, где находилась детская и где в данный момент, гостили ее родители.

Она могла бы уйти от всего этого — сбежать куда угодно, хотя бы и в Лондон, — если бы не мысль о Натане.

Он ведь твердо заявил, что любит ее. Вчера вечером она уже начала сомневаться, что правильно судила о своем муже, но потом ее родители все испортили, напомнив ей о самом тяжелом периоде ее жизни — периоде, когда Натан не любил ее, а, скорее, терпел. Она вспомнила, как они злились друг на друга. Его раздражала ее бесконечная хандра, а она досадовала на его непонимание. Когда он ложился в ее постель, она была совершенно безжизненной.

Он обиделся и нашел утешение с Александрой.

Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем его воспоминания начнут оживать и он станет относиться к ней с прежним презрением? Размышляя над этим вопросом, Эвелин сама не знала, как добрела до кладбища, и опомнилась, только когда случайно увидела херувима, устремившего взор в небеса над могилой ее сына.

По его примеру Эвелин подняла глаза к безоблачному голубому небу. Вновь посмотрев вниз, она заметила позади каменного херувима какую-то маленькую фигурку и прищурилась.

Это был мальчик. Френсис! Он обошел херувима и нагнулся. В руках у него была лопата.

Зачем ему лопата?

В голове Эвелин закружился вихрь догадок. Она быстро пошла вперед. Железные ворота были открыты, и она беспрепятственно попала на территорию кладбища.

Сначала Френсиса нигде не было видно, но потом его фигурка опять мелькнула между обелисками и могильными плитами. Мальчик стоял на коленях на могиле Робби и, кажется, копал землю.

Эвелин ахнула и бросилась к нему. Когда она подбежала, он как раз встал и поднял ведро. Ее неожиданное появление напугало Френсиса. Вскрикнув, он выронил ведро, из которого посыпались листья, грязь и какие-то растения. Эвелин схватила его за плечо.

— Что ты здесь делаешь? — строго спросила она.

— Ничего! — испуганно отозвался парнишка. — Только то, что мне сказал его сиятельство!

— Что? Что он тебе сказал?

Мальчик дернулся, пытаясь вырваться из ее рук, но она держала крепко и, нагнувшись, смотрела ему в лицо.

— Чтобы я прибрался на могиле, мэм!

Эвелин растерянно захлопала глазами. Повернув голову, она взглянула на надгробие и херувима, потом медленно выпрямилась и отпустила мальчика. «Господь дал, Господь взял…»

Она посмотрела в ангельское лицо херувима и стала ждать, когда на нее обрушится тяжелая волна всепоглощающего горя, но не почувствовала ничего, кроме тупой боли.

— Он сказал, что надеется на меня, — взволнованно добавил Френсис.

Эвелин перевела взгляд на мальчика. Ей было неприятно оттого, что она его напугала.

— Прости меня, пожалуйста, Френсис, — сказала она с улыбкой. — Я не знала, что мой муж доверил тебе ухаживать за могилой нашего сына.

Но Френсис покачал головой:

— За могилой ухаживает его сиятельство, мэм. Просто он попросил меня какое-то время последить за ней, потому что самому ему нужно побыть с вами. Я прихожу сюда каждый день, — сообщил он и нервно провел тыльной стороной ладони у себя под носом.

Она улыбнулась шире, сама не зная, кто ее тронул больше — Натан или Френсис.

— Каждый день?

— Его сиятельство тоже приходил сюда каждый день. До того как вы вернулись домой.

Он приходил сюда каждый день… Эвелин вновь взглянула на могилу. Здесь и впрямь было чисто — никакого мусора, если не считать того, который высыпался из ведра Френсиса. Трава аккуратно пострижена, сорняки выполоты. Только теперь она поняла, что с помощью лопаты он собирался очистить желоб вокруг надгробного камня.

Эвелин медленно опустилась на колени у подножия могилы сына, подняла пару листьев и протянула их Френсису, чтобы он бросил их в ведро. Мальчик с любопытством посмотрел на нее, потом поставил ведро и тоже присел, собирая листву.

— Мой папа говорит, что сейчас вашему мальчику было бы почти шесть лет.

— Да, это так, — согласилась Эвелин.

— А каким он был? — беспечно спросил Френсис. Эвелин застыла.

— Его сиятельство не любит говорить об этом. Но он сказал, что ваш сын был хорошим мальчиком. Иногда я пытаюсь его представить.

— Робби умер совсем маленьким, но он был очень смышленым малышом, — с улыбкой сказала Эвелин. — Уже в одиннадцать месяцев он научился ходить. Он держал руки перед собой — вот так, — она вытянула руки перпендикулярно телу, — и смешно ковылял по детской. А потом научился говорить.

— И что же он говорил?

— Всего несколько слов: «мама», «папа», «нога», «пони». Он любил клубнику, но терпеть не мог горох. — Она покосилась на Френсиса. — Этим он пошел в меня. Я тоже ненавижу горох.

Она сморщила нос. Френсис последовал ее примеру.

— А еще он любил лошадок, — продолжила она со вздохом. — Очень любил. У него была лошадка на колесиках, и он катал ее за собой повсюду. — Она подняла с земли еще несколько листьев. — Иногда отец брал его на конную прогулку. Робби сидел впереди графа и кричал: «Иго-го, иго-го!» Он так крепко цеплялся за луку седла, что нам приходилось отрывать его пальчики. — Она засмеялась, вспомнив, с каким трудом они с Натаном снимали его с лошади. — Он был хорошим мальчиком. — Она задумчиво посмотрела на херувима. — Очень хорошим.

— Мой папа говорит, что он умер от сильной лихорадки, — заметил Френсис, укладывая в ведро горсть земли и мусора.

— Да, — согласилась Эвелин. — Он родился больным, что-то было не так с его маленьким сердечком, а лихорадка подорвала его здоровье. Они случались у него слишком часто. — Она взглянула на могилу сына.

Боже, неужели это свершилось? Она говорит о нем, думает о нем, смотрит на его могилу… но уже не падает в обморок от горя! Это казалось настоящим чудом. Обрадованная своим открытием, Эвелин не заметила Натана, который стоял у ограды и наблюдал за ней.

— Милорд! — крикнул Френсис.

Эвелин прикрыла глаза от солнца рукой и посмотрела на мужа. Натан подошел к ним, не отрывая взгляда от Эвелин. Френсис поднял ведро, показывая его Натану:

— Я прибрался, милорд, как вы и просили.

— Молодец, — похвалил Натан. — Ты всегда отлично работаешь, парень. Можешь отдать ведро и лопату мистеру Гиббсу. Он, наверное, их уже ищет.

— Хорошо, милорд. — Мальчик живо вскочил на ноги и вежливо приподнял шляпу. — До свидания, мэм, — сказал он Эвелин.

— До свидания, Френсис. Спасибо, что так старательно ухаживаешь за могилой моего сына.

Мальчик убежал. Ведро раскачивалось и стучало по его ногам.

Эвелин покосилась на мужа, который присел на корточки рядом с ней. В его глазах сквозили тревога и участие.

— Не надо так на меня смотреть, — произнесла она улыбнувшись. — Со мной все в порядке, я не собираюсь терять сознание. Честно говоря, в данный момент я чувствую себя на удивление сильной.

Он улыбнулся, встал и протянул ей руку. Приняв его помощь, Эвелин поднялась с колен, отряхнула свой плащ от пыли и листьев, после чего опять взглянула на могильный камень.

Натан обнял ее за талию и прижал к себе.

— Эта надпись, — сказала она, накрыв его руку своими руками. — «Господь дал, Господь взял». Как она появилась?

— А ты не помнишь?

В ее памяти было много пробелов. Она смущенно покачала головой.

— Ее предложил приходской священник.

Эвелин кивнула. Они стояли вдвоем и смотрели на херувима, обратившего к небу лицо, преисполненное надежды.

— С-скажи… Она замолчала и сглотнула неожиданный комок в горле. — Мне все время х-хотелось узнать, — произнесла она дрожащим от волнения голосом, — дали ли ему его лошадку.

Натан ласково погладил ее по руке.

— Да.

Ощутив прилив бесконечного облегчения и благодарности, она расслабилась и положила голову ему на плечо. Натан крепче обнял ее за талию.

Так они стояли, молча, глядя на херувима, пока Эвелин не почувствовала, что замерзла.

Мужчина устроился под сенью деревьев, его лошадь была привязана к дереву у самого берега реки. Прижав к глазу маленький медный телескоп, он наблюдал за Линдсеем и его женой, которые стояли у могилы сына. Какая трогательная картина!

Жаль, что пожар потушили раньше времени!

Он опустил телескоп, достал из-за пояса пистолет и навел его на супружескую пару, закрыв один глаз для лучшего прицеливания.

Разумеется, они слишком далеко. Чтобы попасть с такого расстояния, нужен кремневый мушкет.

Он опустил пистолет и улыбнулся. Во второй раз промашки не будет! Он отвязал свою лошадь, забрался в седло и спокойно поехал к реке — в сторону, противоположную кладбищу.