Глава 13

Мужчины хорошо умеют говорить правильные вещи, но их поступки оказываются весомее слов.

Нейтан говорил, что хочет на ней жениться, что он любит ее, что ему невыносима даже мысль о том, что она уедет. Но, встретив отпор с ее стороны, он исчез. Если бы Нейтан действительно верил в то, что говорил, он был бы здесь, у нее. Каждый день. Умоляя ее передумать.

Но он не приходил.

И что это означало, Эми не могла понять. Иметь с Нейтаном связь здесь в Париже — это одно, но начать с ним новую жизнь в Англии? Невозможно. Даже если бы он по-прежнему хотел этого, что, судя по всему, было не так.

Иначе он бы пришел.

Нейтан не появился, значит, он потерял к ней интерес.

Возможно, в это самое время он уже рисовал другую женщину. Рассказывал ей о том, какие у нее великолепные волосы, пропуская пряди сквозь свои длинные чувственные пальцы.

Эмитист выпрямилась над сундуком, в который упаковывала вещи, и с удовольствием почувствовала нахлынувший на нее прилив злости. Злость, вот что поддерживало ее и заставляло идти вперед на протяжении стольких лет. Без нее Эми вряд ли чего-нибудь достигла бы.

После последней встречи с Нейтаном Эми чувствовала себя опустошенной.

Ей никак не удавалось снова обрести уверенность. Как будто ей не хватало сил для поддержания своего скверного крутого нрава.

Эми упала в кресло, глядя на свои вещи, разбросанные по комнате. Они столько всего накупили, с тех пор как приехали в Париж. Не стоило даже пытаться вернуться домой тем же способом, каким они приехали сюда. И то, что Эми не произнесла ни слова против, когда месье Ле Брюн решил нанять фургон, чтобы везти сундуки, в которых разместились их с Финеллой обновки, лишний раз говорило о ее душевном состоянии. Еще один экипаж он нанял для горничной, по его настоянию нанятой для Финеллы. Француженки, само собой. Ле Брюн считал английский способ ведения домашнего хозяйства недостойным своей супруги.

Эмитист подняла шарф и машинально смяла его в комок. Теперь она уже не придавала такой важности распоряжениям, которые делал месье Ле Брюн, они ее уже не раздражали. Более того, она была ему благодарна.

Повелительный стук дверь возвестил о появлении месье Ле Брюна. Теперь он уже не ждал, когда Эми разрешит ему войти. С тех пор как Гастон признался, что является французским аристократом, он отбросил попытки изображать услужливость.

— Нам надо поговорить, — сурово произнес он. — О моей Финелле. И о мисс Софи.

Эми вздохнула и указала рукой на кресло напротив нее.

— О чем вы хотите говорить?

— Я знаю, что не нравлюсь вам. И вам было бы этого достаточно, чтобы сделать все, что в вашей власти, чтобы не допустить моей женитьбы на ней, если бы вы не понимали, что это может навсегда испортить ваши отношения с Финеллой. Но вот что я вам скажу, — Гастон наклонился вперед, сверкая на нее глазами, — если вы попытаетесь разлучить нас или лишите меня места, я последую за вами в Англию и выкраду ее.

О, как больно было это слышать. Перед Эми стоял мужчина, готовый следом за своей любимой пересечь океан, потому что считал, что Финелла достойна обрести любовь. Она была милым добросердечным созданием. Не холодной, лишенной всякой женственности мегерой, ни в грош не ставившей свою собственную природу. Финелла верила своему Гастону. Вместе со своим телом она отдала ему свое сердце. И за это ее ждала награда. Его непоколебимая, почти собачья преданность.

Если бы Эми смогла поверить Нейтану, он не ушел бы от нее. Они могли бы все вместе вернуться в Англию и устроить двойную свадьбу.

— Я понимаю, — воинственно продолжил месье Ле Брюн, — и вам нет нужды говорить мне о том, что Финелла заслуживает лучшего человека, чем я. Что я не в состоянии содержать ее так, как бы мне хотелось. Но я надеюсь, что рано или поздно мне будут возвращены владения нашей семьи, и тогда Финелла сможет жить со мной здесь, во Франции, как подобает моей графине.

Тяжелый ком подступил к горлу Эми от невольного сравнения решимости этого человека преодолеть все препятствия, лишь бы завоевать Финеллу, с поспешным отступлением Нейтана.

— А почему, собственно говоря, — сказала она, запихивая скомканный шарф в открытый сундук, — вы считаете нужным сообщать мне все это?

Ле Брюн вцепился в подлокотники кресла, и на его щеках заходили желваки.

— Финелла сказала мне, что вы собираетесь переехать в Саутгемптон, чтобы быть рядом с ней.

— И что из того?

— Только одно. Как вы уже успели заметить, mademoiselle, я человек гордый. Финелла станет моей женой. Софи дочерью. Отныне моя обязанность содержать их и сделать так, чтобы они были счастливы. Я в последний раз сообщаю вам, что не потерплю вашего вмешательства в мою семейную жизнь и не допущу ничего такого, отчего у них могут возникнуть вопросы о том, где пролегают границы их преданности семейному долгу.

— Я совершенно не намерена вмешиваться в вашу жизнь, — холодно ответила Эмитист. — Но вы хоть раз подумали о том, как одиноко будет Финелле, когда вы будете уезжать, чтобы добиться осуществления вашей мечты о возвращении своих владений? У нее не будет никого, кто смог бы поддержать ее. Ни родственников, ни друзей. Я не думаю, что ваша антипатия ко мне настолько велика, чтобы вы всерьез хотели лишить Финеллу единственного друга, который у нее есть.

Ле Брюн помрачнел еще сильней.

— Вы повторяете то, что она сама говорила мне. — Он провел рукой по волосам, а потом шлепнул ладонью по подлокотнику. — Что только вы поддержали ее в самое тяжелое время. За что, mademoiselle, — он сглотнул, как будто почувствовал внезапную боль в горле, — я обязан поблагодарить вас, — выдавил он сквозь стиснутые зубы. — И я, конечно, не хочу, чтобы она чувствовала себя одинокой. Но…

Эмитист подняла руку, прерывая его:

— Моя нелюбовь к вам, вероятно, столь же сильна, как и ваша ко мне. И единственное, в чем мы согласны, — это что Финелла достойна лучшего окружения, чем мы оба. Я предлагаю вам ради ее блага заключить своего рода… мирное соглашение.

— Мирное соглашение?

— Да. Я согласна держаться подальше от Финеллы, когда вы будете в Саутгемптоне. Но я куплю дом неподалеку, чтобы иметь возможность поддерживать Финеллу, пока вас не будет.

— Это звучит разумно. Хотя, я думаю, ей не понравится, если вы совсем не будете навещать ее, когда я дома. Она захочет, чтобы мы стали друзьями…

— О, у меня есть отличная мысль, которая успокоит ее на этот счет. Она состоит в том, чтобы предложить вам работу.

— Прошу прощения?

— Я подумала, что если вы не горите желанием продолжить свою деятельность в качестве посыльного у английских туристов, то могли бы предпочесть этому постоянное место в «Джордж холдингс». В качестве моего французского агента. Мы можем создать магазины для продажи моих товаров во Франции в тех местах, куда вам придется ездить по вашим ходатайствам, и совместить мой бизнес с вашими делами. Не сомневаюсь, что это лучше, чем целыми днями плясать вокруг капризных туристов. Вы согласны?

— Да, но…

— Я понимаю. Со мной нелегко работать, но на меня произвели большое впечатление ваша неуемная энергия и работоспособность, не говоря уже о вашей уравновешенности. Кроме того, Финелла любит вас…

— Я не хочу, чтобы вы давали мне работу из-за моей жены! Мы оба знаем, что я не добился большого успеха в заключении контрактов на продажу ваших товаров во Франции.

— Напротив. Вам удалось обеспечить мне два контракта на почти невероятных условиях. Я буду платить вам небольшое жалованье и оплачивать ваши расходы по пребыванию во Франции. Плюс проценты от прибыли, которую мои предприятия получат благодаря вашим усилиям.

— Вы в самом деле хотите доверить мне такое ответственное место?

— Без колебаний. Вы обладаете огромным количеством блестящих качеств. Не последнее из которых — ваша преданность Финелле.

— Я… я, пожалуй, мог бы сказать то же самое о вас, — неохотно отозвался месье Ле Брюн. Он криво усмехнулся. — После того как я узнал, что этот негодяй сделал с вами — и в юности, и теперь, — думаю, у вас были все основания не доверять мужчинам. Возможно, этим объясняется ваше отношение ко мне. И потом… вы не хотели, чтобы вашу подругу обидели так же, как когда-то обидели вас.

— Кто вам сказал, что меня обидели?

Ле Брюн покачал головой:

Mademoiselle, с тех пор как он приходил сюда, чтобы conge (откланяться), от вас осталась одна тень. Вы ничего не едите. Вы ни с кем не разговариваете. Но что для меня самое показательное — вы перестали спорить со мной.

Это была правда. Для Эми все потеряло смысл. Как будто на нее опустилась тяжелая серая пелена, которую она не могла приподнять.

— Не надо, — испуганно произнес месье Ле Брюн, — так расстраиваться. Я не хотел, чтобы вы плакали. — Он вытащил носовой платок и сунул его Эмитист.

И только тогда она осознала, что по ее щекам потоком льются слезы.

— Вы не виноваты, — сказала Эми через платок, шмыгая носом.

— Перестаньте, пожалуйста. Финелла никогда не простит мне, если узнает, что я довел вас до слез.

— Я же сказала, это не вы довели меня до слез. Ни один мужчина не может заставить меня плакать, — заносчиво выпалила Эми сквозь слезы, которые никак не хотели останавливаться. — А теперь уходите. — Она спрятала лицо в платок. — Оставьте меня… одну.

Одну. Теперь она будет одна до конца жизни.


Эми вернулась в Англию во втором экипаже, где ехали Софи, ее няня Франсин и новая горничная-француженка. Эми решила, что лучше будет следить за девочкой, чтобы ее не тошнило, чем наблюдать умильные взгляды, которыми всю дорогу до Кале обменивались ее компаньонка и агент.

В присутствии Финеллы Эми и месье Ле Брюн вели себя самым лучшим образом, хотя Эми не смогла удержаться, чтобы в последний раз не уколоть мужскую гордость Гастона, настояв на том, чтобы оплатить все свадебные расходы, проявив при этом максимально возможную щедрость. В ответ на возражения жениха она указала на то, что, выходя замуж первый раз, Финелла была лишена свадебного празднества, и потому теперь заслуживает самого лучшего.

Месье Ле Брюн тоже не остался в долгу и тут же пригласил целую толпу самых родовитых гостей на церемонию в церкви и на свадебный завтрак, хотя большинство из них воротили от Эми свои аристократические носы. Но она не стала придавать этому значения.

А может быть, все это не имело к ней никакого отношения. Возможно, Ле Брюн в самом деле старался исполнить пожелание Эми и подарить Финелле прекрасное свадебное торжество, которого она была достойна.


Финелла пребывала в полном восторге, и это было самое главное. Тем не менее, когда следующим утром настало время прощаться, глаза у нее были на мокром месте.

— Мне так неприятно, что ты должна возвращаться в Стентон-Бассет одна, — сказала она.

— Я не собираюсь задерживаться там надолго. Только прослежу, чтобы тетушкин дом подготовили к продаже, и перееду сюда, к тебе. Но не в твой семейный дом, — закончила она, поспешно заметив, что месье Ле Брюн не на шутку встревожился. — Я поселюсь в каком-нибудь отеле поблизости, пока буду осматривать дома, выставленные на продажу.

— И все же мне не нравится, что ты поедешь через всю страну одна, — настаивала Финелла.

— Мне тоже это не по душе, — к удивлению Эми, вставил месье Ле Брюн. — Вы наняли меня, чтобы я сопровождал вас из Стентон-Бассета в Париж и обратно домой. Но ваш дом не в Лондоне.

— Если вы думаете, что я, находясь с вами в одном экипаже, в состоянии в течение трех дней наблюдать, как вы милуетесь, то вы очень сильно ошибаетесь, — возразила Эми. — К тому же я совершенно уверена, что самое последнее, чего вам хочется, — это чтобы к вашему свадебному путешествию присоединилась бывшая нанимательница.

Новобрачные стыдливо вспыхнули.

— И потом, я поеду не одна. Я наняла женщину, которая будет исполнять обязанности компаньонки.

Финелла и Гастон дружно повернули головы и увидели во дворе гостиницы ничем не примечательную худенькую женщину, которую Эми наняла через агентство двумя днями раньше.

— Не похоже, чтобы она могла предложить тебе содержательное общение, — тревожно нахмурившись, сказала Финелла.

— Можешь мне поверить, после того как я всю дорогу провела в обществе двух французских горничных, трещавших без умолку как сороки, я не горю желанием разговаривать. Меня вполне устроят покой и тишина.

Ma chere, мадемуазель Делби уже все решила. Неужели тебе хоть раз удалось переубедить ее в подобном случае?

Обняв одной рукой Финеллу за талию и сжав в другой маленькую ручку Софи, месье Ле Брюн решительно подвел свое небольшое семейство к экипажу и остановился, ожидая, пока они усядутся.

Поднимаясь в свою карету, Эмитист почувствовала, как ее накрывает волна сожаления. Если бы не Ле Брюн, они поехали бы с Финеллой и Софи домой вместе. Это не избавило бы ее от печали, вызванной потерей Нейтана, но, по крайней мере, у нее было бы…

Эми сердито тряхнула головой. Разве зависимость от кого-либо когда-нибудь приносила ей пользу? Нет, она сильнее этого.

Первые несколько минут поездки Эми утешала себя тем, что представляла себе неудобства, поджидающие месье Ле Брюна в одном экипаже с девочкой, организм которой неизбежно отреагирует на тряску и покачивание кареты. Так ему и надо за то, что разрушил их счастливый мирок!

Правда… Финелла его любит. И если он испытывает к ним двоим хоть что-то, похожее на то, что чувствовала Эми, он не сочтет это большим наказанием. Заботиться друг о друге — это и значит быть семьей.

Вернее, так должно быть. В глубине души Эми всегда стремилась к этому. Теперь, после истории с Нейтаном, она понимала себя гораздо лучше. Он давал ей возможность высказать свое мнение, ничего не навязывая, и чем больше она это делала, тем лучше понимала, что же она на самом деле думает и что чувствует.

Теперь она видела, что всю свою жизнь хотела, чтобы ее любили. Именно это заставляло ее так отчаянно стараться угодить сначала родителям, а потом тетушке.

И именно это привело ее в постель Нейтана. Она жаждала не просто развлечения. Не просто бунта, чтобы доказать, что женщина может делать все, что делает мужчина. Она хотела, чтобы он полюбил ее. Но когда он сказал, что любит, она оказалась не способна в это поверить. Почему он должен ее любить? Ведь ее никто никогда не любил. Ее убедили в том, что по самой своей природе ей не дано быть любимой. И тогда она стала делать вид, что ее это не волнует. Она старалась стать невосприимчивой к боли. Отталкивала людей еще до того, как у них появлялась возможность пробить хоть малейшую брешь в ее защите.

И все же ей было больно. Когда она узнала, что Нейтан не любил ее, как и все остальные, она почувствовала боль.

Эми опустилась на мягкое сиденье, и серая пелена придавила ее с такой силой, что стало трудно дышать.

Англия казалась такой сырой и унылой. Люди торопливо семенили под мелким дождем, пригнув головы с таким побитым видом, что казалось, будто не французы, а они проиграли войну.

А может, это Эмитист окружала атмосфера поражения, отчего весь мир казался ей таким безрадостным?

Прошло совсем немного времени, и женщина, нанятая ею через агентство, попыталась завязать беседу со своей задумчивой хозяйкой. И уже во время одной из остановок, которые они сделали, чтобы поменять лошадей, Эмитист мысленно сказала себе спасибо, что наняла ее лишь на время.


Когда они добрались до пункта назначения, Эмитист щедро отблагодарила ее.

— Надеюсь, обратная дорога будет приятной, — сказала она удивленной женщине. — Вам наверняка не доставило большого удовольствия путешествие с хозяйкой, которая прерывала молчание только для того, чтобы сделать язвительное замечание по поводу несовершенств каждого бедолаги мужского пола, который имел несчастье попасться ей на пути, — самокритично пояснила она.

— Я… я люблю мужчин не больше вашего, мадам, — ответила женщина с намеком на сочувственную улыбку и, сделав прощальный реверанс, поспешила в сторону городской площади и постоялого двора, где она могла отдохнуть, чтобы завтра утром вернуться назад в Лондон. Эмитист почти пожалела, что не может пойти с ней. Обхватив себя руками, она пошла по дорожке к дому тетушки Джорджи. После восхитительной свободы, вкус которой она почувствовала во время своего путешествия, войти в этот дом было все равно что надеть тесный, туго накрахмаленный воротник. Эми перешагнула порог и тут же ощутила нестерпимое желание распахнуть настежь все окна. Но на улице шел дождь, и все, чего она могла добиться, — это вдобавок к ее подавленному состоянию еще и простудиться.

— В малой гостиной зажжен камин, мисс Делби, — сообщил дворецкий — многострадальный субъект, которого она унаследовала от тетушки вместе с домом.

— Спасибо, Адамс, — ответила Эмитист, внезапно подумав, почему он столько лет терпел постоянное недовольство ее тети, несмотря на довольно скромное жалованье. — Лучше принесите мне чай в кабинет.

— Конечно. Там я тоже развел огонь, подумав, что вы можете пожелать просмотреть корреспонденцию, которая вас дожидается.

— Это весьма предусмотрительно с вашей стороны, — сказала Эми с искренней благодарностью. — Благодарю вас.

Дворецкий быстро наклонил голову на манер полупоклона, но от Эмитист не укрылось удивленное выражение его лица. Черт побери, неужели она действительно была так невежлива, что простое спасибо могло его так удивить?

Она пошла в кабинет, а Адамс величавой поступью двинулся в противоположном направлении, чтобы распорядиться насчет чая. На письменном столе лежал целый ворох писем. На несколько часов работы.

Эми вздохнула и подошла к окну, выходящему в сад. Она пришла сюда не потому, что рвалась снова взяться за работу. Просто после смерти тети Джорджи Эми сделала эту комнату своей. Передвинула письменный стол от окна, чтобы можно было видеть сад, лишь слегка приподняв голову. Выкрасила стены в светлый кремовый цвет, купила новые красивые гардины и даже повесила несколько самостоятельно приобретенных акварелей. В то время как до мрачноватой малой гостиной руки так и не дошли. У Эми возникло странное ощущение, что эта комната не одобряет ее путешествие на континент. Что в ней даже притаилось некоторое злорадство. Что хорошего принесла Эми эта поездка, — казалось, спрашивает крепкая тяжелая мебель. Новые наряды, танцы и любовника? Только все кончилось тем, что она вернулась назад. Одна. И теперь она еще более одинока, чем раньше, потому что даже Финелла ее покинула. Финелла — самое близкое существо, которое у нее когда-либо было.

Тем не менее… эти гроссбухи, лежавшие на полках, эти письма, аккуратно разложенные на столе, напомнили Эми, что жизнь все еще имеет некоторый смысл. За этими отчетами скрывались судьбы сотен рабочих. От решений, которые она примет, зависело благополучие целых районов Ланкастера и Мидлендс.

Возможно, это было совпадение, но в этот миг солнцу удалось пробиться сквозь тяжелые тучи, нависшие над окрестностями, и блеснуть на мокрых кустах россыпью крохотных жемчужин. И в тот же миг душу Эмитист озарил проблеск света.

Под конец жизни ее тетушка превратилась в дракона, ревностно охранявшего свое добро. Она копила деньги, складывая их в огромные пачки, просто ради того, чтобы иметь их. Но это так и не сделало ее счастливой. Напротив, она с каждым днем все больше боялась, что кто-нибудь узнает про них и попытается тем или иным способом выкрасть их.

Эми повернулась кругом и уставилась на кипы бумаг, лежавшие на столе. Она не должна слепо идти по стопам тети Джорджи. Не должна копить все больше и больше денег ради них самих. Она может остаться старой девой, тайно управлявшей целой финансовой империей, но сделает это по-своему. Она уже положила этому начало, распространив свои интересы на Францию, умножив число мануфактур, которыми владела, вместо того чтобы пытаться выжать как можно больше прибыли из каждой, чтобы, накопив денег, купить еще одну, как это делала ее тетя. А это означало, что она могла немного улучшить условия труда для своих рабочих. Она могла открыть школы для их детей, создать фонд для лечения больных, и…

Ход ее мыслей прервал Адамс, постучавший в дверь, чтобы доложить о визитере.

— Как, уже?

— Миссис Подмор, — объявил он, как будто это все объясняло.

— О боже, — простонала Эми, прислоняясь лбом к окну.

— Должен ли я сказать ей, что вы слишком устали, чтобы принимать гостей? — поинтересовался Адамс. — Ведь вы только что вернулись из долгого путешествия.

— Звучит очень соблазнительно, но нет. — Эмитист вздохнула. — Эта злосчастная женщина будет являться снова и снова, пока не выскажет того, что ей хочется. Или подкараулит меня на улице, или по пути из церкви. Так что лучше уж я сразу покончу с этим и выпью с ней чаю, который вы собирались принести мне.

Если Адамс и удивился, что ему пришлось выслушать столь откровенную речь хозяйки, то не подал виду. С легким поклоном он предложил подать чай в парадную гостиную.

Туда ей тоже не хотелось идти. Во всяком случае, сейчас.

«Убьем двух зайцев одним ударом», — пробормотала про себя Эмитист, открывая дверь навстречу строгому полумраку парадной гостиной.

— Моя дорогая, неужели это правда? — выпалила миссис Подмор, пренебрегая правилом начинать беседу с вежливых вопросов о здоровье и тому подобном и переходя сразу к тому, что ее интересовало на самом деле. — Я слышала, что эта ужасная женщина, Монсорель, бросила вас и сбежала. После всего, что вы для нее сделали. Неблагодарная!

— Бога ради, где вы могли это услышать? — Эмитист подошла к стулу напротив миссис Подмор и протянула руку к подносу с чаем. — Я вернулась всего пять минут назад!

— Но она же не приехала с вами, верно? Я узнала от… из самого достоверного источника, что из экипажа, в котором вы приехали, перед вами вышла совсем другая особа. Особа совсем скромного вида — да, благодарю вас, я возьму один из этих бисквитов с вишней, — которая сразу же взяла обратный билет до Лондона. Вы непременно должны дать моей кухарке рецепт. Могу поклясться, что у нее они получаются и вполовину не такие сочные. Она всегда печет их так долго, что они превращаются в сухари. Так это правда?

Какое-то время Эмитист боролась с соблазном сказать миссис Подмор, что она не знает, правда ли то, что ее кухарка засушивает все до состояния сухарей, но потом все же сдержалась. Она прекрасно понимала, о чем спрашивает миссис Подмор.

Ее интересовало, что случилось с Финеллой.

— Кто-то говорит, что миссис Монсорель сбежала? Ничего подобного.

— Но ее же здесь нет, не так ли? — Миссис Подмор осмотрела комнату, как будто могла обнаружить Финеллу, прячущуюся в каком-то темном углу.

— Конечно нет, — спокойно ответила Эмитист, добавив молока в обе чашки.

— Хорошо. Но тогда где она? Я надеюсь… — миссис Подмор подалась вперед, ее глаза оживились, — с ней не случилось что-нибудь ужасное?

— О нет, — ответила Эмитист, разбивая в прах все ее надежды. — По правде сказать, совсем наоборот.

— Наоборот?

Эмитист отпила чаю, намеренно давая гостье помучиться вопросом, что может быть обратным к чему-то ужасному. И только когда на лице миссис Подмор застыло выражение полнейшего недоумения, Эми сжалилась:

— Она снова вышла замуж.

— Нет!

— Да. За графа де Катр Терр де… — Эмитист нахмурила брови, пытаясь вспомнить. Как назло, единственный раз, когда его титулы могли пригодиться, она не могла вспомнить и малой их части. — Я забыла, как дальше. Но, в общем, он французский граф.

— Боже, я никогда… — Миссис Подмор опустила свою чашку, нечаянно стукнув ею по блюдцу. — Как такая особа, как она, могла познакомиться с французским графом?

— Так вы не знаете? — Эмитист выпучила глаза, изображая крайнее удивление. — Финелла из очень хорошей семьи. — Визит миссис Подмор не доставил ей удовольствия, но раз уж злополучная женщина сидела здесь, нужно было этим воспользоваться. И сразу поставить все точки над «i». — Это правда, что ее первый брак оказался не слишком удачным. Муж обобрал ее и поссорил с родными. Но она принадлежит именно к тому кругу, где вращаются французские графы. Правда, когда мы с ним познакомились, мы не знали, кто он такой. Я…

Эми уже собиралась сказать, что наняла месье Ле Брюна в качестве посыльного. Но, как только об этом узнает миссис Подмор, новость тут же разлетится по всему Стентон-Бассету и со временем по всей стране. А месье Ле Брюн не хотел, чтобы все знали, чем он занимается, и просил ее соблюсти конфиденциальность. И Эмитист понимала, что не имеет права обмануть его доверие. Это было бы… просто непростительно. Возможно, Ле Брюн преувеличивал опасность, которая угрожала ему в случае, если кто-нибудь узнает, кто он такой. Но она не могла выдать его, тем самым подставив под удар. И не только потому, что не хотела, чтобы Финелла осталась вдовой во второй раз.

Она беспокоилась о нем самом.

Боже правый! Чтобы скрыть ужас, вызванный этим неожиданным открытием, Эми сделала жеманный глоток из чашки.

— Ладно, это не важно, — сказала миссис Подмор, вспыхнув от раздражения. — Даже при хорошем происхождении она не должна была связываться с каким-то французом, пока служила у вас компаньонкой. И выпячивать себя на первый план своими улыбками и изящными манерами.

Эмитист поблагодарила судьбу за то, что миссис Подмор потеряла интерес к дальнейшему выяснению личности француза, за которого имела наглость выйти Финелла. И наконец-то продемонстрировала то, что лежало в основе неприязненного отношения к ней всех дам Стентон-Бассета. Судя по всему, их негодование было вызвано тем, что Финелла вела себя как истинная леди, кем, в сущности, и являлась. Они думали, что она ставит себя выше их, и решили осрамить ее.

— Я никогда не замечала, чтобы миссис Монсорель выпячивала себя на первый план, — ледяным тоном возразила Эмитист. — Мне кажется, что именно ее скромность вызвала у ее нынешнего супруга желание… защитить ее. Я очень рада за нее. Она заслуживает немного счастья после всего, что ей пришлось пережить. Вы так не считаете?

Миссис Подмор выпрямилась на стуле и поджала губы.

— Я думаю, — сказала она, снова звякнув своей чашкой о блюдце, — что вы слишком снисходительны, чтобы ясно видеть сквозь дым, который пускают вам в глаза люди, думающие только о том, как бы поживиться за ваш счет. Вот что я думаю. Не могу сказать, что сожалею о ее отъезде. Но мне жаль того, что станут теперь говорить о вас. Потому что вам пришлось возвращаться сюда в одиночестве. Что, конечно, не дело. Совсем не дело.

— В Лондоне я наняла через агентство женщину, чтобы она сопровождала меня домой…

— Что ж, теперь все знают, насколько она оказалась непригодной, иначе вы не отправили бы ее обратно сразу же по приезде.

— Нет, это потому…

— Женщина в вашем положении должна иметь достойную компаньонку, о чем я наверняка уже говорила вам раньше.

— Да, вы говорили, — сухо согласилась Эмитист. — Много раз.

— Что ж, тогда вы должны понимать, что чем скорее найдете подобающую безукоризненную компаньонку, тем лучше. О! Думаю, я знаю именно такую особу. — Миссис Подмор поднялась на ноги. — Мне надо спешить, иначе я ее упущу. Прошу извинить, что мой визит оказался таким недолгим.

Миссис Подмор могла бы не извиняться. Эмитист не могла нарадоваться, что ей так быстро удалось избавиться от нее.

— Впрочем, я уверена, что вы устали с дороги.

Нельзя сказать, что это остановило ее от того, чтобы явиться сюда.

— Я зайду к вам снова в другое время, чтобы сообщить все последние новости нашего маленького городка. Хотя после всех ваших приключений они могут показаться вам ужасно скучными.

О боже. Должно быть, полное отсутствие интереса к тем сплетням, которыми хотела поделиться с ней миссис Подмор, отразилось у Эми на лице. Ей надо было лучше следить за своим выражением.

— Нет, нет, дорогая, я настаиваю. Хотя, должна сказать, не похоже, чтобы это путешествие пошло вам на пользу. У вас положительно очень бледный вид. То, что вам сейчас нужно, — это полноценная английская еда и хороший сон в собственной постели. Это быстро вернет вашим щекам румянец.

Ну вот опять. Наверное, миссис Подмор не имела ничего в виду, когда делала свое замечание насчет сна в собственной постели. Но только Эми каждый раз содрогалась при мысли, что теперь любой мог ткнуть в нее пальцем, назвав падшей женщиной.

К счастью, миссис Подмор уже повернулась к Эмитист спиной и поспешила к двери. Несомненно, ей не терпелось раструбить повсюду новость, что Финелла вышла замуж за французского графа. И если бы этого ей показалось недостаточно, у нее оставалась возможность вмешаться в жизнь какой-то бедной женщины, пристроив ее к Эмитист в компаньонки. И судя по тому, как миссис Подмор спешила перехватить ее, несчастная женщина, должно быть, пыталась сегодня же сбежать из Стентон-Бассета.

Эмитист надеялась, что ей это удастся.

Хотя она не жалела, что миссис Подмор отправилась распространять известие о Финелле. По Стентон-Бассету ходило слишком много неприятных и ни на чем не основанных слухов про нее.

При мысли о необоснованных слухах Эми мысленно вернулась назад, как часто делала с тех пор, как Нейтан рассказал об оскорбительной сплетне, которую услышал о ней десять лет назад. О том, что у нее был внебрачный ребенок.

В сознании Эмитист смутно мелькало что-то, связанное с теми днями, чего она никак не могла уловить до той минуты, пока не увидела, с каким нетерпением миссис Подмор стремилась распространить свою порцию сплетен. Как раз после того, как Эми едва успела удержать свой рот на замке и не рассказала о том, кем работал у нее Ле Брюн.

Для людей вроде миссис Подмор не было ничего слаще историй, подобных той, что рассказали об Эмитист Нейтану. Если бы та сплетня достигла ушей одного из таких персонажей, люди бы до сих пор шарахались в стороны, когда Эми проходила мимо.

Но этого не случилось. До самого недавнего времени Эми понятия не имела, в чем ее обвиняли.

Это означало, что Нейтан никому не передал эту историю. Так же, как и его друг Филдинг.

Но Нейтан был в ярости. Он хотел сделать ей больно. Он сам говорил ей об этом. Так почему Нейтан не сделал последнего шага, чтобы уничтожить ее окончательно? Он имел для этого достаточно возможностей. Ему и нужно-то было только повторить историю, которую он слышал, и, даже если это была неправда, она бы сделала свое дело. Люди всегда считают, что нет дыма без огня. Как часто Эми это слышала в связи с разными и, как правило, скабрезными слухами.

Что удержало Нейтана от того, чтобы сделать последний шаг?

Один ответ пришел ей в голову мгновенно. Заключение, к которому, несомненно, пришла бы ее тетушка. Ему не хотелось, чтобы кто-либо узнал, что он попался на удочку такой женщины, какой считал ее. Он молчал из гордости.

Но где-то в глубине души Эми чувствовала, что его молчание имело другую причину. Причину не менее обоснованную. Нейтан молчал, чтобы защитить ее от общественного порицания, которое незамедлительно последовало бы, выплыви эта история наружу. Нейтан не хотел очернять ее имя, не хотел губить ее репутацию.

— Тетя Джорджи, я не думаю, что все мужчины так уж плохи, — громко произнесла Эми, и ей показалось, что комната нахмурилась в ответ. Здесь каждая вещь несла на себе отпечаток ее тетушки. И теперь каждый предмет мебели упрекал Эми за такую ересь.

И все же, несмотря на неутихающую дрожь, Эми повторила это снова:

— Мужчины не обязательно плохи только потому, что они мужчины. Я думаю, они могут взбрыкнуть, совершают ошибки и причиняют нам боль, точно так же как мы им. А некоторые из них, — ее голос понизился до шепота, — некоторые из них… даже могут оказаться хорошими.

Загрузка...