Скандальный портрет

Глава 9

— Смею ли я спросить, — сказал Нейтан, входя вечером того же дня в прихожую ее дома, — что заставило тебя изменить свое решение и принять мое приглашение пойти на прием к Вильсонам?

— Не здесь, — коротко бросила Эмитист. — Подожди, когда мы сядем в карету. — С этими словами она выпорхнула на улицу, где дожидалась наемная карета, на которой приехал за ней Хэркорт.

— Кстати, ты выглядишь божественно. — Он подал ей руку, помогая подняться внутрь.

Эмитист про себя порадовалась, что поддалась порыву нарядиться для него и надела самое красивое из своих новых платьев. Она украсила волосы бриллиантовой заколкой, что было чистой воды проявлением тщеславия. Хотя бы раз, но ей хотелось выглядеть самым лучшим образом, чтобы Нейтан смотрел на нее именно так, как смотрел сейчас. Как будто она прекрасна и желанна.

— Ты тоже выглядишь весьма… привлекательно, — прошептала Эмитист, с удовлетворением осматривая Нейтана с головы до ног. Она с облегчением увидела, что у него еще осталась одежда, в которой не стыдно было показаться в любом обществе. По правде сказать, она показалась Эмитист почти неношеной. Должно быть, за время, что он был женат на той богатой женщине с большими связями, Хэркорт обзавелся обширным гардеробом. И еще не все успел заложить.

— Спасибо, — ответил он, беря ее за руки и поочередно целуя их.

Эмитист захлестнула волна удовольствия. О, она не ошиблась в поисках утешения, которое сегодня ей мог дать только он.

— Так что заставило тебя отказаться от общества твоих друзей? Твой намек прозвучал так таинственно. Я сгораю от любопытства.

— Если тебя так это интересует, я больше ни одной минуты не могла вынести их взаимных нежностей. Уже через полчаса после того, как мы поехали в Булонский лес, я всем сердцем пожалела, что отказалась от предложения провести день с тобой.

— Нежности? Этот тощий француз и невзрачная вдова?

— Да, — с отвращением произнесла Эмитист. — Хоть и говорят, что любовь слепа, я никогда до сегодняшнего дня не задумывалась над тем, насколько справедливо это утверждение. — Она бросила на Нейтана короткий взгляд. — Но Финелла вовсе не невзрачная. Она элегантна и всегда держится с достоинством. Возможно, она немного замкнута, но…

— Совершенно невыразительна, — пренебрежительно заметил Хэркорт. — Она из тех женщин, которых не замечаешь. Меня удивляет, что ей удалось произвести на свет такую милую и энергичную дочь, как…

— Софи, — подсказала Эмитист. — Так вот почему ты спрашивал насчет ее отца.

Нейтан не стал возражать.

— Я сама часто думаю, что Софи, должно быть, пошла в отца. — Когда Эмитист улыбнулась, Нейтан не смог улыбнуться в ответ. Эмитист так радовалась, что совпало их мнение по поводу девочки, что он не посмел даже взглянуть на нее, настолько сильным было чувство вины.

— Финелла очень спокойный человек, но она вовсе не невзрачная и невыразительная. Я всегда считала, что она самая настоящая леди.

— Она вовсе не совершенна, — резко возразил Нейтан. — Рядом с тобой она совершенно теряется. Когда я первый раз увидел тебя в Париже, то едва заметил, что она сидит за вашим столиком. Как я ни старался, я не мог выбросить тебя из головы. Я думал о тебе практически весь день. И даже во сне ты не оставляла меня. Я видел твои чудесные волосы, разметавшиеся по моим подушкам, твое обнаженное…

— Правда?

Ей очень нравилось, когда он говорил такие вещи. И даже если это была привычная болтовня завзятого волокиты, она казалась ей почти убедительной. Ведь и Эмитист постоянно возвращалась мыслями к нему. И ее сны были полны им.

— Однако я, кажется, увлекся, — заметил Нейтан. — И отвлек тебя от того, что ты рассказывала о своих друзьях. У тебя был такой недовольный вид, будто тебе в самом деле не терпится избавиться от них.

Его взгляд упал на лиф ее платья. И Эмитист внезапно представила себе, как он расстегивает платье и, обнажив грудь, начинает ласкать ее, как прошлой ночью.

— Это все ты виноват, — обиженно произнесла она.

Эмитист решила, что сегодня вечером все же рискнет погрузиться в сверкающий круговорот жизни парижского общества. Но один жаркий взгляд Нейтана — и захотелось приказать кучеру отвезти их к его дому, а там снять с себя всю одежду до последней нитки — медленно на глазах у Нейтана, — а потом позволить ему делать с ней все то, что он делал вчера.

Снова и снова.

— Я? Я не могу нести ответственность за все романы, которые случаются в Париже, только потому, что здесь живу.

— Но я не то имела в виду. Помнишь, вчера ночью ты сказал «человек, называющий себя месье Ле Брюн»? Я всегда думала, что в нем есть что-то подозрительное. — Это было не совсем так. Скорее она считала подозрительными всех мужчин, попадавшихся ей на пути. — Но сегодня утром я застала его одного в холле, где мы договорились собраться перед поездкой. И хотя перед этим никто из нас не выходил из своей комнаты, он выглядел как-то… скованно. Он не мог смотреть мне в глаза. Естественно, — фыркнула Эмитист, прищурившись, — не мог, проходимец! Оказывается, он… — Но в этот момент карета остановилась. Они подъехали к дому, в котором второразрядный политик устраивал сегодня неформальный прием.

— Что он?

— Ты не собираешься открыть дверь и помочь мне выйти?

— Нет. Я хочу услышать, что натворил этот проходимец.

— Я скажу тебе, когда войдем внутрь.

— Но там нас могут услышать.

— И что? Мне все равно. Тем более что если мы так и будем сидеть здесь с закрытой дверью, люди могут подумать, что мы…

— И что? — усмехнулся Нейтан, эхом повторяя ее слова. — Мне все равно.

— Ты самый несносный человек, которого я когда-либо встречала.

— Хуже, чем месье Ле Брюн?

— Гораздо хуже, — мрачно сказала она. — Потому что я подозреваю, что ты нарочно меня дразнишь.

— Тогда не надо быть такой соблазнительной и так сверкать глазами.

— Соблазнительной? Ты хотел сказать — вздорной? Все мужчины так говорят.

— A-а, но я не все мужчины. К тому же перед тем, как позволить мне приблизиться слишком близко, ты предупреждала о своих колкостях. Если бы ты действительно была вздорной, тебя бы не волновало, обижусь я или нет.

Нейтан наклонился вперед и крепко поцеловал ее в губы, как раз в тот момент, когда Эмитист открыла рот, чтобы сообщить ему какие-то свои соображения. Он целовал ее до тех пор, пока она не забыла, что хотела сказать. А потом, когда пришла в себя, отпрянул и быстро выпрыгнул из кареты.

Только затем, чтобы протянуть ей руку. На его лице сияла широкая улыбка, и Эмитист помимо своей воли улыбнулась в ответ.

— Ты неисправим, — сказала она, покачав головой.

— Да, я такой, — весело согласился он. — Но будь я другим, у нас ничего бы не вышло, верно? Тебе нужен мужчина, у которого хватит сил, чтобы не истечь кровью, когда ты попытаешься поточить об него свои коготки.

— И ты считаешь, что этот мужчина ты?

— Я тот мужчина, который тебе подходит, — поспешил шепнуть ей Нейтан как раз в тот момент, когда к ним подошел лакей, чтобы забрать у Эмитист пальто. Она вспыхнула. Ей захотелось сделать что-нибудь, чтобы тоже вогнать его в краску. Только она не могла придумать, как это сделать, не попав впросак самой.

— Господи, ты только посмотри. — Нейтан почти машинально положил ее ладонь на сгиб своего локтя, не сводя глаз с вереницы гостей, тянувшейся вверх по лестнице. — Должно быть, они арендовали все здание, а не только один этаж.

Эмитист заметила высокомерный изгиб его губ. Похоже, несмотря на то что он вырос в избранном кругу и был женат на женщине из богатой семьи, Нейтан не жаловал людей, кичившихся своим богатством.

— Ну и… — Оторвав взгляд от мраморных колонн, дорогих канделябров и ливрейных лакеев в париках, Нейтан снова обратил свое внимание на нее. — Ты собиралась рассказать мне, что ответил твой наемный француз, когда ты сказала ему, что он выдает себя за другого.

Неужели? О да. Это тоже разозлило ее.

— С этого все и началось, — согласилась она. — Но потом, вместо того чтобы честно во всем признаться, у него хватило смелости потребовать, чтобы я назвала того, кто мне об этом рассказал.

— Какой наглец, — с притворным ужасом произнес Нейтан.

— Да, это правда. Он вел себя так, словно я не имею права задавать ему вопросы, хотя я дала ему место, требующее особого доверия. Я как раз указывала ему на то, что если он желает сохранить это место, то должен быть честен со мной, когда в комнату влетела Финелла и бросилась его защищать. Она сказала, что это ее вина. Ле Брюн пытался заставить ее замолчать, говоря, что я не знаю всей правды, но Финелла заявила, что не может больше держать меня в неведении, и во всем призналась. Не в том, кто он такой, а в том, что они собираются пожениться, как только вернутся в Англию.

На миг Эмитист пришло в голову, что они устроили какой-то коварный заговор, чтобы обмануть ее. Учитывая, сколько времени они проводили вместе, работая над ее перепиской с французскими коммерсантами, это было совсем не сложно. Мысль о том, что Финелла не оправдала ее доверия, была для Эмитист как острый нож.

То, что они скрывают всего лишь свою любовную связь, стало огромным для нее облегчением.

— Но почему, — удивился Нейтан, продолжая подниматься с ней по лестнице, — им понадобилось скрывать от тебя свою помолвку?

— Потому что он стал ухаживать за Финеллой, — решительно заявила Эмитист. — В первую же ночь нашего пребывания в Париже. О, она говорит, что сама во всем виновата. Слишком много выпила и чувствовала себя очень одинокой. К тому же за время путешествия они подружились. А потом Финелла сказала, что ей не хватало той близости, которая может возникнуть только между мужчиной и женщиной. По тому, как она покраснела, я поняла, что речь идет о постели.

Теперь, проведя несколько часов в постели Нейтана, Эмитист могла по-настоящему понять, почему Финелла поддалась соблазну, хотя еще днем раньше это вызвало бы у нее ужас и отвращение.

— И тут многое сразу встало на свое место. Например, почему ни один из них не мог прямо посмотреть мне в глаза. И почему его обычный сарказм вдруг сменился искренней любезностью.

И почему Финелла краснела в ответ на самые безобидные замечания. Все это время Ле Брюн пытался заставить ее молчать. И только когда он, закрыв лицо руками, со стоном рухнул на диван, Финелла наконец догадалась, что мы спорили совсем не об этом. Но было уже слишком поздно. Как говорится, дело было сделано.

— Хотел бы я посмотреть на это. — Нейтан не мог сдержать усмешки.

— Это не смешно. — Неужели он не может ни на что смотреть серьезно?

— Прости меня, но это выглядит довольно забавно. Когда рядом с тобой оказывается парочка Ромео и Джульетты не первой молодости, которых ты наняла, чтобы они тебя опекали. Это же полнейшая нелепость.

— По правде сказать, они боялись, что я попытаюсь разлучить их.

— Но зачем, ради всего святого, тебе это делать?

— Потому что, — ответила Эмитист, с силой вцепившись в перила, — Ле Брюн воспользовался ее слабостью. Если бы я узнала об этом на следующее утро, когда увидела ее такой расстроенной, я бы его выгнала!

— Но ты сказала, что Финелла хотела этого не меньше, чем он.

— Я понимаю, что ты не видишь ничего дурного в том, чтобы прыгать к кому-то в постель, — холодно произнесла Эмитист, — но Финелла мучилась сознанием своей вины. Так сильно, что не могла заставить себя признаться мне. Однако Ле Брюн, похоже, убедил ее в том, что между ними возникла какая-то невероятная страсть, которая должна закончиться свадьбой.

Эмитист не заметила, как Нейтан дернулся, когда она предположила, что ему чужда всякая мораль. Что он готов, как она выразилась, прыгнуть в постель с любой женщиной. После секундного колебания Нейтану не без труда удалось продолжить беседу:

— А ты в это не веришь?

— Я…

Он заметил, как Эмитист вдруг остыла. Ее плечи об мякли и опустились.

— До сегодняшнего дня я бы сказала, что не верю. Но после того, как все утро наблюдала их…

— Нежности, — услужливо подсказал Нейтан.

Эмитист бросила на него быстрый взгляд.

— Вот именно, — с горечью согласилась она. — Ле Брюн выглядел очень убедительно в своей роли.

Не успели они отъехать, как Финелла и Гастон, которым больше не требовалось скрывать свои отношения, стали вести себя на редкость демонстративно. Они улыбались друг другу, смеялись над какими-то глупыми шутками, казавшимися Эмитист полной бессмыслицей. Они обменивались такими взглядами, словно при первой же возможности готовы были нырнуть в ближайшие кусты и сорвать друг с друга одежду.

При этом им каким-то образом удавалось подключить к своей счастливой любовной болтовне Софи. Эмитист видела, как прямо у нее на глазах возникает семья.

Эмитист почувствовала себя почти такой же одинокой, как в то время, когда ее семья отвернулась от нее.

С каждой минутой Эмитист все больше жалела о том, что, связанная договоренностью поехать с этой парочкой, она постеснялась бросить их, чтобы провести время со своим любовником, в то время как они не замечали вокруг никого, кроме друг друга.

Поэтому, вернувшись домой, она сразу же послала записку Нейтану, где сообщала, что готова пойти с ним на прием, о котором он упоминал, несмотря на то что никогда не слышала о том малоизвестном политике, который устраивал его. Если все время, пока они пребывают в Париже, Финелла намеревалась провести в объятиях Гастона, то почему бы и ей не воспользоваться возможностью побыть со своим любовником.

— Я понимаю, почему Финелла верит в его искренность, — признала Эмитист. — Но меня беспокоит то, что она действительно влюблена. Она буквально со слезами на глазах говорила мне, что в ее возрасте уже не надеялась встретить любовь, но Гастон заставил ее снова почувствовать себя юной невестой.

А если учесть, что, благодаря Нейтану, Эмитист все утро чувствовала в точности то же самое, она не могла позволить себе ни единого слова упрека.

— Когда Финелла это сказала, Гастон вскочил на ноги, обнял ее и заявил, что единственная причина, почему он не хотел, чтобы Финелла рассказывала мне об их планах до возвращения в Англию, — это боязнь, что я стану… — Эмитист вдруг умолкла, не договорив. Ей не хотелось, чтобы Нейтан узнал, что Финелла путешествует с ней не просто как подруга, а тоже нанята за деньги. — …плохо относиться к ней из-за ее не слишком высоких моральных принципов, — запинаясь, закончила она.

Месье Ле Брюн считал, что раз Эмитист наняла Финеллу компаньонкой, чтобы придать себе должную респектабельность, то теперь, когда ее моральный облик оказался под вопросом, бедняжка Финелла могла потерять место.

Тут в полном кошмаре этого утра наступило некоторое просветление. Потому что Финелла, с упреком посмотрев на него, заявила, что Эмитист никогда не бросит ее в чужой стране, не говоря уже о Софи. Даже когда Гастон пробурчал, что, возможно, она знает свою хозяйку не так хорошо, как ей кажется, Финелла осталась непреклонной. Она не изменила их дружбе.

И независимо от того, что будет дальше, закончится ли все пышной свадьбой или месье Ле Брюн окажется стареющим донжуаном, Эмитист не лишится подруги.

— Мне кажется, что он какое-то время настраивал Финеллу против меня. Воспользовался тем, что она чувствовала себя виноватой, совершив как раз то, в чем ее обвиняли дамы из Стентон-Бассета…

— Стой. Ты меня запутала. В чем именно ее обвиняли дамы из Стентон-Бассета?

— Когда она приехала к нам с маленьким ребенком, но без мужа, по городу разлетелись слухи. Ты себе представить не можешь, что способны выдумать узколобые провинциальные женщины, у которых слишком много свободного времени. Они всегда готовы верить в самое плохое, даже без намека на доказательства. Особенно если за него некому вступиться, — с возмущением сказала Эмитист. — И это тем более несправедливо, что Финелла очень порядочная женщина. До того как она допустила эту ошибку с месье Ле Брюном, я бы сказала, что она и шагу не ступила в жизни не так, как надо. Если не считать того, что в первый раз она вышла замуж за жулика. Если честно, — Эмитист шумно вздохнула, — мне казалось, что она должна была бы усвоить этот урок в том.

Они пристроились в цепочку гостей, ждущих своей очереди, чтобы поздороваться с хозяевами.

Впрочем, разве Эмитист сама чему-нибудь научилась после своей истории с Нейтаном? Она здесь, с ним, доверчиво рассказывает ему все, как самому близкому и надежному другу. Совсем как раньше.

Так какое право она имеет судить Финеллу в ее отношениях с мужчинами? Финелла, по крайней мере, связалась с человеком, который кардинально отличается от никчемного мужа, сумевшего очаровать ее в юности. По ее словам, Гастон был умным, способным, он усердно трудился и никогда не терял присутствия духа.

После всех перечисленных его достоинств Эмитист согласилась, что Гастон как раз такой человек, какой нужен Финелле. Та не раз признавалась, что хотела бы иметь рядом мужчину, на которого можно опереться. Спокойного и надежного. Внешность не имела для нее значения.

Возможно, поначалу мысль о том, чтобы полюбить Ле Брюна, и казалась ей отталкивающей, но он сумел добиться того, чтобы на щеках Финеллы появились краски. Он заставил ее почувствовать себя желанной. Совсем как Нейтан…

Эмитист вдруг осознала, что Нейтан пугающе притих. Когда она бросила на него взгляд, то увидела, что он пристально уставился в спину крупного мужчины, стоявшего в очереди впереди них. Губы Нейтана непроизвольно сжались в линию.

Может быть, ему наскучила вся эта дурацкая история? Эмитист отчаянно попыталась найти другую тему для разговора.

— Ты не сказал мне, — решительно начала она, — что тебя связывает с людьми, которые пригласили тебя сюда?

Нейтан повернулся к ней, и его лицо исказила скептическая гримаса.

— Я знаю Вильсона с тех пор, когда был членом парламента. В то время у нас обоих были очень амбициозные жены. Они отлично ладили друг с другом.

По лицу Нейтана нельзя было сказать, что его радовал этот факт. Эмитист недоуменно нахмурилась, а он продолжил:

— Тебе, наверное, кажется, что раз жена так хочет, чтобы муж преуспел, им лучше было бы остаться в Англии? Открой глаза, Эми, и посмотри на людей, которых они пригласили на свой прием.

Они стояли на самом верху лестницы, и, выглянув из-за спины крупного мужчины и оборок платья его спутницы, она смогла с легкостью разглядеть блестящую публику, заполнявшую большой салон.

— Не могу похвастаться, что я знаю хоть кого-нибудь из них, — выпалила она, задетая его покровительственным поведением.

— Тем лучше для тебя, — хрипло отозвался Нейтан, крепко держа ее за руку, когда они добрались до лестничной площадки. — Однако я могу просветить тебя по поводу того, кого эта женщина собирает вокруг себя в Париже. Влиятельных людей. Она использует свою поездку, чтобы обзавестись знакомствами, которых никогда не смогла бы завести в Лондоне. Когда Вильсоны вернутся в Англию, она воспользуется связями, которые завела здесь, чтобы быстрее продвинуть мужа по карьерной лестнице.

— Однако это не совсем так, верно? Она пригласила тебя, хотя ты… — Эмитист осеклась.

— Несмотря на то что она была скорее приятельницей моей жены, чем моей, а также на то, что моя политическая карьера рухнула, весьма вероятно, что я вдруг восстану из пепла, — с вызовом ответил Хэркорт, приподняв одну бровь.

— Я хотела сказать, — пояснила Эмитист, — что она уже не может использовать тебя, раз ты ушел из политики.

Какое-то время Нейтан сердито смотрел на нее, но потом его взгляд смягчился.

— Этот мир не так просто понять, пока ты не станешь его частью. Во всяком случае, я никогда не заглядывал за блестящий фасад в поисках подводных камней, пока не напоролся на них. Когда меня впервые избрали, я был настолько глуп, что считал необходимым являться в парламент и слушать дебаты. — Его губы изогнулись в жесткой усмешке. — И это несмотря на то, что я знал, что отец Лукасты купил для меня голоса избирателей. Но вскоре я понял, что это не тот путь, каким можно преуспеть в политике. Надо втираться в доверие к нужным людям. Обделывать свои дела втайне. Быть готовым продать душу за протекцию.

— Но…

— Ты не понимаешь, какую пользу могут извлечь из меня эти люди? Ты это хотела сказать? О, Эми… — Нейтан горько рассмеялся. — Неужели ты забыла? Мой отец есть и всегда будет графом Финчингфилдом — человеком, обладающим огромным политическим весом. Кто знает, может, в один прекрасный день он простит меня? Если я снова добьюсь его расположения, он может проявить милость и к тем, кто поддерживал меня, когда… когда я был на мели.

— Какой циничный взгляд на жизнь.

— Я предпочитаю называть его реалистичным. Эми, я провел годы среди этих людей. Я знаю, как они действуют. Поверь мне, чем больше цинизм, с которым ты смотришь на них, тем меньше у них шансов причинить тебе боль.

Эмитист нахмурилась:

— Тогда я не понимаю, зачем ты пришел сюда? Судя по твоим словам, они просто чудовища.

— Они тоже бывают полезны, — мрачно ответил Хэркорт.

Первейшей его целью было послать весточку отцу. Кто-нибудь из собравшихся здесь наверняка вернется в Англию с известием, что его распутного младшего сына видели в обществе той самой женщины, с которой он так хотел его разлучить. И теперь отец узнает вкус поражения. Поймет, что все его махинации оказались напрасны. Эмитист отыскала дорогу к нему.

— Полезны? Что ты имеешь в виду?

Нейтан потер нос большим пальцем. Ему не хотелось признаваться себе в том, что он выставляет Эмитист напоказ ради своего отца. Что он использует ее.

Она не заслужила того, чтобы стать пешкой в его непрекращающейся битве с отцом. Пешкам достается боль. Десять лет назад его отец без колебаний очернил ее имя. Для него Эмитист была никто. Небольшое препятствие, которое надо было устранить, отмахнувшись от нее, как У от назойливой мухи.

— Мне не следовало приводить тебя сюда, — сказал Нейтан, почувствовав, как внутри все сжимается в холодный ком. Он не должен был приводить ее сюда. Как он мог подставить ее, рискуя, что она может стать мишенью для новых обид? — Эти люди не для тебя. Это все равно что бросить овечку к волкам.

— Чушь, — фыркнула Эмитист. — Ты что, считаешь меня неотесанной деревенщиной с опилками вместо мозгов?

— Нет! Я имел в виду совсем не это. Просто ты слишком… прямодушна, чтобы понять, как выживают в таком окружении. Ты не знаешь, как улыбнуться, чтобы выразить угрозу. Как заставить их поверить, что ты друг, и в то же время думать только о том, чтобы нанести удар в спину.

Понятно. Он считал ее простушкой. Неспособной пробиться в его мире.

Хотя чему тут удивляться? Он и десять лет назад думал то же самое. Что ж, она ему покажет.

Но прежде чем ей представился шанс придумать, как доказать ему, что она не какая-то простодушная слабовольная дуреха, нуждающаяся в том, чтобы рядом был мужчина, способный защитить ее от больших злых волков из мира политики, пара, стоявшая впереди них, отошла в сторону, и они, наконец, оказались лицом к лицу с хозяином и хозяйкой.

— О, мистер Хэркорт, какая приятная неожиданность видеть вас здесь, — рассыпалась в любезностях увешанная драгоценностями дама. Хотя Эмитист никак не могла взять в толк, о какой неожиданности идет речь, если та сама отправила ему приглашение. — Я думала, что вы находите собрания, подобные нашему приему, слишком скучными, — игриво прощебетала хозяйка и разразилась визгливым смехом.

Тогда зачем приглашать его? Потому что мой отец есть и всегда будет графом Финчингфилдом — человеком, обладающим огромным политическим весом.

— А кто эта милая молодая леди, которую вы привели с собой? Мне кажется, я никогда ее не встречала. Я права?

Нейтан помедлил, хотя и совсем недолго, но женщина уже успела сделать свои выводы.

— О, какой вы несносный, — заявила дама, проведя рукой по своей впечатляющей груди. — Привести свою новую chere amie в такое собрание. Как это похоже на вас! — Она шлепнула его по руке своим веером. — Вас постоянно окружают скандалы. Но я не сержусь на вас. В конце концов, это Париж, так какая разница? Альджернон, дорогой, — продолжала трещать она. Эмитист почувствовала, как Нейтан окаменел рядом с ней. — Посмотри, кто это. Мистер Хэркорт со своей прелестной молодой… французской подругой.

— Хэркорт, пес ты этакий. — Мужчина улыбнулся. — Все такой же ловелас, как я вижу! Но как вас зовут, прелестная юная незнакомка? — Мистер Вильсон, который выглядел именно так, как должен выглядеть второразрядный политик с претензиями на величие, завладел рукой Эмитист и запечатлел влажный поцелуй на тыльной стороне ладони.

Эмитист бросила на Нейтана быстрый испытующий взгляд из-под ресниц, сделала реверанс и, собрав свои скромные познания в французском, негромко и чуть хрипло произнесла:

— Moi, je suis Mademoiselle D’Aulbie.

У Нейтана вырвался короткий смех, он уставился на нее в полном недоумении.

— Это большой честь для меня, познакомить с такой известный человек, о котором я много слышаль, — с притворной улыбкой защебетала Эми и, хлопая ресницами, посмотрела на хозяина дома, как, по ее мнению, должна была поступить женщина приятная во всех отношениях, которая не понимает, что ее оскорбляют прямо в лицо. — Месье Аркор совсем не желаль идти, но я очень хотеть получить удовольствие.

— Неужели, дорогая? — Мистер Вильсон раздулся чуть ли не вдвое. — Не думаю, что молодой Хэркорт мог противиться, да? Но я все равно отругаю его. — Он шлепнул Нейтана по макушке.

— Но что означает это ловалис, который вы его называть? — спросила Эмитист. Ее фальшивый акцент с каждой секундой становился все сильнее. — Он есть художник, n’est-ce pas? Не какой-то садовник.

В этот момент Нейтан вдруг пришел в себя и, схватив Эмитист, быстро потащил в салон, пробурчав хозяевам, что нехорошо задерживать других гостей.

— Какого черта, — сквозь зубы процедил он, — на тебя нашло? К чему этот нелепый акцент, из-за которого они будут думать…

— О, сама не знаю, — легкомысленно ответила Эмитист, подзывая официанта, кружившего по залу с шампанским. — Возможно, я просто не могла удержаться, чтобы не показать тебе, что могу легко скрывать не только свои мысли, но даже свою национальность, если мне это понадобится.

Нейтан тоже взял бокал шампанского и осушил его одним махом.

— Но почему тебе вдруг захотелось это сделать?

Эмитист отпила шампанского, размышляя, что ему ответить. А потом решила остановиться на правде:

— Понимаешь, я не совсем уверена. Но с тех пор, как я приехала в Париж, у меня такое чувство, что я стою на пороге… революции. Как будто здесь я могу быть, кем захочу. И в какой-то момент мне пришло в голову позволить этой глупой женщине принимать меня за твою chere amie. Согласись, забавно было наблюдать, как эти два скудоумных надутых пустозвона продемонстрируют всю меру своего хамства. Гораздо лучше, чем объяснять, кто я такая на самом деле…

— Замолчи. Ни слова больше. — Как только Нейтан заметил, с каким любопытством смотрит на Эмитист миссис Вильсон, он буквально застыл от ужаса. Он колебался, называть ли ее настоящее имя, понимая, что это станет сигналом начала очередной битвы с отцом, и Эми рискует попасть под перекрестный огонь.

Нейтан был несколько обескуражен, но испытал облегчение, когда Эми решила подшутить над хозяевами. И теперь, когда над ними уже не висела опасность, что люди, которые до сих пор поддерживали связь с миром его отца, узнают, кто она такая, он признавал, что мог бы считать ее представление весьма увлекательным, если бы не был парализован страхом из-за того, что так глупо подставил ее под удар.

Вся сцена напомнила ему о едком чувстве юмора, присущем Эми десять лет назад. Проницательные и остроумные замечания, которые она делала в адрес окружающих людей, так точно совпадали с его собственными впечатлениями, что Нейтан чувствовал себя так, словно обрел идеального товарища.

А ее слова о том, что здесь, во Франции, она могла быть тем, кем хотела, заслуживали особого внимания.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь об атмосфере Парижа, — согласился он. — В тот самый миг, когда я приехал сюда, что-то в поведении людей заставило меня почувствовать, что начинается новая жизнь. Как будто я могу начисто вытереть доску и писать на ней заново. А может быть, понять, какой я на самом деле… да, это более точно. Потому что ни для кого из них я не представлял особого интереса только из-за того, кто мой отец. — Нейтан бросил мрачный взгляд в сторону двери, где Вильсоны любезничали с очередными гостями.

Эмитист проследила за его взглядом.

— Собственно говоря, учитывая нелюбовь французов ко всем, кто имеет отношение к аристократии, они восприняли бы это как недостаток.

— И это совсем не… не испугало тебя?

— Нет. Революция закончилась. Они перестали казнить людей только из-за их происхождения.

— И все же я иногда чувствую какую-то тревогу, — сказала Эмитист. — Какое-то напряжение в воздухе, как перед грозой. И потом, здесь кругом солдаты. Они болтаются кучками без дела и выглядят нищими и голодными.

— Это правда. Что ж, их трудно винить в этом, не так ли? Они узнали вкус власти. Они сбросили прогнивший режим и годами выковывали военную империю. Теперь им нелегко вернуться к той жизни, которую они вели раньше, если это все, что могут предложить им Бурбоны.

— Как ты думаешь, что будет дальше?

Нейтан усмехнулся:

— Кто знает? Здесь у каждого свое мнение о том, что будет с их страной, начиная с самого последнего уличного торговца и кончая свергнутыми аристократами, которые стекаются назад, требуя возвращения своих поместий. И никто из них не боится говорить открыто. Здесь никто не хочет принимать статус-кво. Все чувствуют в себе силу изменить решительно все. Это так… бодрит.

— Пожалуй… ты прав.

— Для меня это так. Здесь больше нет ничего незыблемого. Кроме того, парижанам нет дела до того, что я устроил в Лондоне такой скандал, что ни одна политическая партия больше не желает, чтобы я представлял ее. Это дает мне ощущение, что прошлое осталось в прошлом. Что с ним покончено. Я освободился от фамильных ожиданий, от своей репутации, от всего. Как если бы мне дали чистый лист бумаги, и все, что я нарисую на нем, теперь зависит только от меня.

Новая жизнь. Да. Эмитист понимала, почему Нейтану так хотелось этого, после всего того грязного месива, в которое он превратил свою политическую карьеру. И разве не ради этого она сама уехала из Стентон-Бассета? Чтобы получить шанс освободиться от того, что ждут от тебя другие, от обязательств, тяжким грузом тянущих вниз?

— Вопрос лишь в том, — сказала она, нахмурив брови, — что с тех пор, как я приехала в Париж, меня стали принимать за женщину легкого поведения. Как ты думаешь, — она бросила на Нейтана озорной взгляд из-под ресниц, — что бы это значило?

— Я думаю, это значит, — ответил он, аккуратно поставив свой пустой бокал на соседний столик, — что настало время проявить свои возможности.

— Неужели?

— Определенно. — Он взял Эмитист за руку и повел ее к ближайшему выходу. — Раз уж ты решила играть роль моей chere amie, — быстро шепнул он ей на ухо, — то пора немного попрактиковаться.

— Значит ли это то, о чем я думаю?

— Да, — твердо ответил Нейтан. — Мы едем ко мне. Я показаль тебе самый важный человек и всех этих влиятельных людей. Теперь ты дольжен отплатить мне за этот удовольствий, — произнес он, насмешливо копируя ее ужасный французский акцент.

— О, — вздохнула она, — какой ты твердый наставник.

— Вот именно что твердый, — согласился Нейтан. — И мои бриджи уже не в состоянии этого скрыть.

Эмитист вспыхнула. А потом начала смеяться. И всю дорогу, пока они проталкивались назад сквозь толпу гостей, поднимавшихся по лестнице, она продолжала смеяться.