Скандальный портрет

Глава 4

Исполнившись мрачной решимости скрыть любой намек на то, каким красивым должен был быть отец, от которого родилось это прелестное дитя, Нейтан сконцентрировался на том, чтобы передать собственную природу ребенка. Его искусные уверенные руки изобразили жадное любопытство и обезоруживающую дружелюбную доверчивость.

— О, — воскликнула девочка, когда он протянул ей законченный рисунок. — Неужели я и вправду такая?

— Конечно, моя дорогая, — ответила мисс Делби, бросив на него благодарный взгляд поверх листа бумаги.

Об Эмитист можно было думать все, что угодно, но она точно не была глупа. Она видела, как Нейтан сдерживал свой гнев, чтобы не обидеть ребенка.

Уголком глаза он заметил, что француз потянулся за кошельком. Жестом руки он остановил его.

— Вам не нужно платить мне за этот портрет, — сказал Нейтан. Потом он повернулся к маленькой девочке, потому что ни за что не хотел, чтобы взрослые поняли, что он скорее будет голодать, чем возьмет хоть одно пенни из денег этого человека. — Это я должен благодарить за удовольствие рисовать такую прелестную натуру.

Девочка покраснела и, опустив головку, уставилась на свой портрет. Ее мать ответила ему натянутой улыбкой, а француз откровенно ухмыльнулся.

Внезапно Нейтан ощутил, что с него хватит. Сгорая от омерзительной смеси обиды, злости и вожделения, он торопливо побросал в сумку свои вещи.

В этот момент их отвлек как нельзя более своевременно появившийся официант, который подошел спросить, хотят ли они заказать еще что-нибудь или готовы оплатить счет. Пока француз разговаривал с ним, Нейтан наклонился к мисс Делби и прошептал:

— Неужели это лучшее, чего вы смогли добиться? Вы еще достаточно молоды и привлекательны, чтобы довольствоваться покровителем, который будет в состоянии купить вам платье, хотя бы отдаленно напоминающее то, что было модно в прошлом году?

Глаза Эмитист вспыхнули от злости. Она открыла рот, чтобы ответить, но вдруг ее что-то остановило. Она откинулась на спинку своего стула.

— Вы находите меня… привлекательной?

— Вы знаете, что это так, — прохрипел он. — Вам прекрасно известно, что десять лет назад я считал вас настолько привлекательной, что чуть было не потерял голову и не попытался сделать из вас порядочную женщину. Но теперь… теперь вы повзрослели и стали еще более неотразимой.

Судя по ее резкому вдоху, его слова поразили Эмитист. Но еще более красноречиво об этом говорил румянец, вспыхнувший на ее щеках, ее потемневшие глаза и раскрывшиеся губы.

— Вы не должны этого говорить, — шепнула она с выражением, которое говорило об обратном.

— Однако вам приятно это слышать? — Нейтан насмешливо ухмыльнулся. Она хотела его. Немного настойчивости и чуть-чуть любезности, и он мог бы забрать ее у этого жалкого француза и отыграться за все утраты, выпавшие на его долю за последние десять лет.

А потом, поняв, что, если и дальше будет с таким упорством шептаться с ней, на них начнут обращать внимание, Нейтан громко произнес:

— Буду рад услужить вам в дальнейшем, когда пожелаете. В любое время. — И резко добавил: — В любое.

Эмитист, удивленно моргая, оглянулась вокруг. Они стояли посреди какого-то большого открытого пространства, хотя она никак не могла вспомнить, как оказалась здесь.

Неужели Нейтан Хэркорт действительно думал, что она состоит в каких-то предосудительных отношениях с месье Ле Брюном?

Неужели он действительно чуть было не сделал ей предложение десять лет назад? Она могла сколько угодно возражать, что этого не могло быть, но тогда что он имел в виду, бросая ей в лицо эти загадочные злые слова?

Сады Тюильри. Вот где она была. Вернее, где они были все втроем.

— В дни торжеств, — услышала она слова месье Ле Брюна, — здесь собираются толпы людей, чтобы увидеть, как министры и представители знатных фамилий идут выразить свое почтение королю.

— А мы можем посмотреть?

Пока месье Ле Брюн с улыбкой отвечал Софи, что подумает, можно ли это устроить, мысли Эмитист вернулись к тому дню, когда она стояла в кабинете своего отца, пытаясь убедить родителей в том, что действительно верила в любовь Хэркорта.

— Если тебе в голову могли прийти какие-то дурацкие самонадеянные мысли в отношении этого молодого человека, — кричал отец, — то тебе некого винить, кроме себя самой. Если бы он думал о женитьбе, то сначала пришел бы ко мне выразить свое почтение и спросить моего согласия.

Как бы ей хотелось встать рядом с той девочкой, съежившейся перед лицом разгневанного отца, и, стукнув кулаком по столу, сказать: «Послушайте ее! Она права! Хэркорт действительно хочет на ней жениться».

Но Эмитист опоздала на десять лет. Та девочка, которой она была, верила, что родители поймут ее. Когда они захотели узнать, почему помолвка Нейтана так расстроила ее, почему она больше не хочет показываться ни на одном балу или приеме, Эмитист созналась во всем. Ну, не совсем во всем, поскольку она понимала, что поступила плохо, когда в первый раз позволила ему увлечь ее в темную нишу, где Нейтан сначала поцеловал ее в тыльную сторону руки, а потом в щеку. Она не могла признаться в том, что едва смогла дождаться следующей встречи, в надежде, что он снова сделает это. Она была так потрясена, так польщена, что с готовностью последовала с ним на террасу, где он стал целовать ее в губы. Они обняли друг друга, и ей показалось, что она на небесах.

Все, что она смогла, — это пролепетать:

— Но он же поцеловал меня…

И тогда ее отец разразился речью, смысл которой состоял в том, что за такое распутное поведение она окончит свои дни в аду. Он отправил Эмитист в Стентон-Бассет, где во имя спасения ее души запер в комнате, посадив на хлеб и воду, а сам позаботился о том, чтобы пресечь все возможные пересуды.

Как будто она и без того недостаточно страдала. Хэркорт заставил ее полюбить себя, заставил думать, что и он ее любит, а потом холодно отвернулся от нее и начал демонстративно ухаживать за Лукастой Делакорт. Эмитист не сомневалась, что он просто-напросто играл с ней, чтобы посмотреть, как далеко ему удастся увлечь со стези добродетели дочь викария.

На какое-то время Эмитист показалось, что весь ее мир рухнул, словно карточный домик.

В конце концов родители разрешили ей выйти из комнаты и сказали, что она может есть за одним столом с другими членами семьи. Но у нее пропал аппетит. Эмитист перестала справляться со своими домашними обязанностями и погрузилась во мрак отчаяния, которого ничто не могло развеять. Но ее мать, вместо того чтобы успокоить ее, стала укорять дочь в том, что она подает дурной пример младшим сестрам.

Отец обвинял Эмитист в неряшливости, а мать подозревала в еще более страшных преступлениях. Она обвиняла дочь в тщеславии, в том, что она потакает своим желаниям, в корысти…

Это было просто смешно, потому что последнее, о чем думала Эмитист, — это о положении, которое занимал в свете Нейтан. Другие девушки крутились вокруг него и вздыхали, пытаясь привлечь его внимание, потому что его отец был графом, но ей он нравился просто сам по себе. Вернее, тот образ, который она представляла себе, когда была с ним.

Последней каплей стало поведение сестер. Сестер, с которыми она нянчилась с самого раннего детства, за которыми ухаживала, когда они болели. Они встали на сторону родителей. Неодобрительно качали головами. И не проявляли ни капли сочувствия.

Эмитист понимала, когда они делали это в присутствии родителей. Но они могли хотя бы… погладить ее по руке, когда она в одиночестве плакала в своей постели. Хотя бы предложить ей платок.

Неужели то, что она сделала, действительно так ужасно? Они же видели, что она раскаивается, что она усвоила этот урок. Неужели ее так никогда и не простят?

Эмитист начала погружаться в подлинное отчаяние. Так продолжалось до того дня, когда к ним явилась тетушка Джорджи. Усевшись на кровать Эмитист, она в своей резкой манере заявила, что племяннице необходимо сменить обстановку.

— Я скажу твоим родителям, что намерена взять тебя в поездку по Озерному краю, чтобы вправить тебе мозги.

Однако сделала она нечто совсем другое. Эмитист криво усмехнулась, припомнив те дни.

Когда они уже были далеко в дороге, тете Джорджи пришлось признаться.

— У меня есть мысль, — резко сказала она, — купить пару фабрик, которые один глупец довел до банкротства.

Эмитист застыла от удивления. Женщины не разъезжали по окрестностям, скупая разорившиеся предприятия.

— Он утверждает, что рабочие слишком несговорчивы, — продолжала тетя. — Что он пострадал от беспорядков, вспышек чумы и бог знает от чего еще. Вполне возможно, окажется, что он просто никчемный глупец и пьяница. Конечно, мы сделаем так, чтобы никто не узнал, зачем мы сюда приехали. — Тетя Джорджи улыбнулась ей и, потрепав по руке, сказала: — Твои неприятности пришлись мне как нельзя кстати. Идеальный предлог для того, чтобы обследовать эту местность без какой-либо видимой цели. Я смогу поговорить со знающими людьми и выяснить, что происходит на самом деле.

— Вы не можете пользоваться мной, как… как какой-то дымовой завесой, — возмутилась Эмитист. — Я…

— Наконец-то ты разозлилась. Вот и славно. Злиться гораздо здоровее, чем доводить себя до полного уныния. Этот молодой человек, — сказала она, — не стоит ни одной слезинки, которую ты пролила из-за него. А что касается твоего отца… — Тетушка фыркнула от возмущения. — Что ты должна сделать, моя девочка, — так это стать равной с ним. Если не именно с тем, кто хотел тебя погубить, то хотя бы со всеми остальными представителями его пола.

Стать равной. Эмитист никогда не думала о том, что может стать равной Хэркорту. Однако она невольно задавалась вопросом, а не действует ли на ее стороне некая божественная справедливость. Не похоже, чтобы брак с той женщиной принес ему много пользы. Несмотря на все ее связи, несмотря на все деньги, потраченные ее семьей на то, чтобы Хэркорта избрали в парламент, его карьера не продвинулась дальше. Его жена умерла бездетной. А потом разразился скандал такой силы, что ему пришлось навсегда исчезнуть из общества.

Эмитист со злорадным удовлетворением встречала все несчастья, валившиеся на голову Хэркорта, поскольку в этом ей виделось справедливое возмездие зато, как жестоко он обошелся с ее любовью.

И вот теперь Нейтан признался, что всерьез думал о том, чтобы жениться на ней. Что он чуть было не потерял голову.

Чуть было не потерял голову? Что он хотел этим сказать?

О, всего-навсего одну вещь! Что существовало неравенство в их социальном положении. В конце концов, он был сыном графа, хотя и самым младшим из сыновей, тогда как она — всего лишь дочерью скромного викария, Знать редко связывает себя узами брака с простолюдинами, если только это не сулит ей богатства. А о ее приданом нечего было и говорить. Тогда.

Зато оно имелось у мисс Делакорт. У той, с кем он так поспешно обручился, резко порвав с Эмитист.

Она невольно содрогнулась, вспомнив, как Нейтан смотрел на нее в тот вечер. Эмитист взяла за правило не думать об этом. Боль была слишком сильна. Даже теперь, узнав о том, что он не играл ее чувствами, она поспешила отогнать воспоминание о холодности, сквозившей в его взгляде, в котором еще недавно горела страсть.

Эмитист с трудом заставила себя вернуться из прошлого и прислушаться к словам месье Ле Брюна, рассказывавшего Софи кровавую историю восстания, подавленного на том самом месте, где они стояли. Он указал на несколько отметин в стене, оставленных пулями.

Эмитист вздрогнула. Но не из-за его кровожадного рассказа. Нет. Ее заставила содрогнуться мысль о том, что Хэркорт счел ее связанной интимными узами с этим жилистым французом с землистым лицом.

Почему все и всегда с такой готовностью думали о ней самое худшее? Все, что она сделала, — это покинула Стентон-Бассет, чтобы совершить небольшое путешествие. Эмитист соблюла все приличия, наняв себе женщину-компаньонку. И тем не менее, стоило ей лишь на один шаг переступить границу поведения, допустимого для женщины, всего лишь один шажок… И вот уже Хэркорт решил, что она не иначе как… женщина легкого поведения!

И на каком основании? На том основании, что она появилась с мужчиной, который не был ее мужем, и ее платье говорило о том, что она небогата? Из этого он сделал вывод, что месье Ле Брюн — ее покровитель?

Разве Нейтан забыл, что она дочь викария? Разве он забыл, как посмеивался над ее чопорностью и строгостью, когда они только познакомились?

Впрочем, ему очень быстро удалось поколебать ее моральные устои, подумала Эмитист в очередном приступе сожаления. И весьма значительно.

Может быть, он думал, что после того, как они расстались, Эмитист и дальше отнюдь не придерживалась их?

В следующий раз, когда она встретится с Хэркортом, она с большой радостью поставит его на место. Как он посмел обвинить ее в том, что у нее плохой вкус, раз она выбрала такого человека, как месье Ле Брюн?

Уж если кто и страдал дурным вкусом, так это Нейтан. Он женился на женщине с лицом как у лошади только потому, что ее семья была богатой и влиятельной.

Во всяком случае, так говорили ее родители. Делакорты не могли бы допустить, чтобы их дочь вышла замуж ни с того ни с сего. Если они зашли так далеко, что во всеуслышание объявили о помолвке, значит, эти отношения продолжались уже достаточно долго. Вполне возможно, что семьи сговорилась об этом браке с самого рождения детей. В знатных семьях обычно так и делается. Они ничего не оставляют на волю случая.

От мысли, что она наверняка права, у Эмитист тогда внутри все сжалось. Это казалось таким очевидным. Нейтан не мог бросить ее и уже на следующий день сделать предложение другой. Должно быть, мисс Делакорт всегда существовала в его жизни.

Но теперь… теперь? Эмитист гадала, насколько обдуманным и просчитанным было его поведение. Хэркорт сказал, что она казалась ему такой привлекательной, что он чуть было не потерял голову.

Как будто… как будто он не владел собой. Как будто действительно влюбился в нее.

Однако в конце концов это ничего не изменило. Он предпочел жениться на девушке, кандидатуру которой одобряла его семья, чем сделать предложение той, которую знал всего несколько недель.

И все же это не объясняло, почему теперь он смотрел на нее с такой злостью. Ведь если тогда ему приходила в голову мысль сделать ей предложение, он должен был бы радоваться тому, что они, наконец, встретились, когда оба вольны поступать, как хотят.

Только… он ведь не считал, что она свободна, вот в чем дело. Хэркорт думал, что она содержанка.

Ох!

Он ревновал. К месье Ле Брюну.

Это… о боже, это было…

Так нелепо, что Эмитист не знала, смеяться ей или плакать. Когда месье Ле Брюн бросил на нее озадаченный взгляд, она поняла, что, предавшись своим мыслям, издала какой-то неподобающий звук, близкий к всхрапыванию.

Эмитист попыталась ответить что-то разумное на вопрос, заданный Софи, но ей было слишком сложно сосредоточиться на том, что рассказывал им месье Ле Брюн о парке, где они гуляли, и о всех тех исторических событиях, которые происходили здесь буквально на каждом шагу.

Эмитист чувствовала себя так, словно вся ее жизнь перевернулась вверх дном и никак не могла встать на место. Она никак не могла забыть о том, как разозлил ее Хэркорт, решивший, что она пала так низко, что между ней и месье Ле Брюном существуют какие-то отношения. От одной мысли об этом Эмитист начинало мутить. Впрочем, он говорил что-то еще. Что-то о том, что считает ее привлекательной?

Даже больше, неотразимой. Настолько неотразимой, что в свое время чуть не отказался от предназначенной ему выгодной партии и обрек себя на жизнь в бедности и безвестности.

Неужели он говорил серьезно? За последние десять лет ни один мужчина даже не пытался поцеловать ее, а Нейтан, заявив, что находит ее неотразимо привлекательной, тут же решил, что она ведет жизнь женщины легкого поведения. Она притягивала и в то же время раздражала его, и он отстал только после того, как привел ее в смущение.

Эмитист стояла как вкопанная, и сердце как-то странно подпрыгивало у нее в груди. Джентльмены стали воспринимать ее всерьез только после того, как узнали, что она единственная наследница тети Джорджи.

Но Хэркорт считал, что она безнадежно бедна.

И тем не менее дал понять, что хочет ее.

— Тетя Эми, ты устала?

Софи снова подбежала к ней и, взяв Эмитист за руку, озабоченно смотрела на нее снизу вверх.

— Нет, милая. Я просто… просто любуюсь садом. Ну, разве он не красив?

Только теперь, когда она окончательно пришла к выводу, что Хэркорта мучила ревность, Эмитист заметила, что, несмотря на все бесчинства, которые творили здесь люди, сад Тюильри с его четко организованным великолепием удивительно хорош. Деревья дарили тень мощеным дорожкам, сквозь их узорную листву проглядывало голубое небо, напомнившее ей дымчатую голубизну лесных колокольчиков в весеннюю пору. А воздух был прозрачным и чистым, как жидкое стекло.

Здесь царила атмосфера волшебства, такая же, как в Гайд-парке в те дни, когда она была дебютанткой. Эмитист вспомнила, как когда-то гуляла там среди нарциссов с Хэркортом. С легким сердцем, полным надежд, она чувствовала себя такой красивой. Это он заставлял ее чувствовать себя красивой, то и дело бросая на нее красноречивые взгляды. Прежде Эмитист считала себя самой обыкновенной и не видела в себе ничего, достойного тех комплиментов, которые он расточал ей.

Она изо всех сил трудилась, чтобы заслужить похвалу своих строгих родителей. Делала все, что могла, чтобы они гордились ею, не покладая рук работала в приходе и помогала матери ухаживать за младшими сестрами.

И чем они отплатили ей? Стоило ей оступиться, и они в ту же минуту забыли обо всем, что было раньше. Она слышала от них лишь обвинения в том, что она неблагодарна, самонадеянна и потакает своим слабостям.

Но теперь она, по крайней мере, точно знала, что не была самонадеянной. Должно быть, Хэркорт увлекся ею гораздо сильней, чем она считала, раз думал о том, чтобы жениться на ней. Он влюбился в нее. В ту, какой она стала, когда встретила его, когда ей казалось, что она парит над землей, если он был рядом с ней. Совсем не такую, как та скромная девочка, постоянно желающая угодить, какой она была с родителями. Нейтан показал ей, как весело можно танцевать, безобидно флиртуя. Они так много смеялись, подшучивая над самыми нелепыми персонажами, попадавшимися вокруг. Да и просто так, без причины.

Когда Хэркорт бросил ее, она закрыла дверь за той Эми.

Отбросила она и ту Эми, которая усердно старалась ублажать своих родителей.

Гораздо легче было взращивать злость, подогреваемую в ней тетей Джорджи. И она стала злой Эми. Горькой Эми. Эми, которой нужно было выжить, несмотря ни что.

— Настало время предложить вам еще одно кафе, — сказал месье Ле Брюн. — До него нужно немного пройтись, но оно того стоит, потому что там подают такую вкусную выпечку, какой вы никогда не пробовали.

— В самом деле? — Эмитист сморщила губы, хотя ей не хотелось высказывать свои сомнения перед ребенком. Да и о чем тут спорить, когда можно просто попробовать.

Поэтому она просто вошла в кафе следом за Ле Брюном и Софи. Официант проводил их за столик, и Эмитист с радостью уселась, по ходу дела размышляя над тем, какая из всех тех Эми, которыми она была в своей жизни, самая настоящая? И какая из них вышла бы на первый план, если бы он вдруг явился в это кафе, глядя на нее голодным мужским взглядом?

Эмитист протянула руку за сладким пирожным из тех, которые только что принес официант, и, откусив большой кусок, подумала, что, возможно, это будет какая-то новая Эми. Эми, которой до тошноты надоело, что люди думают о ней самое плохое. Которая может и вправду стать такой.

Она облизнула губы, наслаждаясь изысканным вкусом пирожного. Потом отпила из своего бокала, думая о том, что за время пребывания в Париже у нее еще будут возможности выяснить это.