Сказка для Анжелики

Глава девятая

Я выбежала из дома няни. А там меня и не хватился, им не до меня. У них следующая стадия опьянения, этап с горловым пением закончился, у них новый — пляски. Дед топчется среди куриц, лихо, вскидывая руки и гикая, а те вертятся возле него, приплясывая и строя ему глазки. Любви все возрасты покорны.

Пашка приехал сразу. Словно стоял под дверью и ждал моего звонка.

Выбегаю из подъезда и запрыгиваю в его внедорожник. Вот кому идет большой внедорожник, так это Пашке, он сам большой и машина у него не маленькая. А маленькие мужички, покупая себе большие машины, просто тешат свое Эго.

Пашка хмуро на меня смотрит, оценивая масштаб бедствия, но не задает вопросов. Мы просто уезжаем. Едем по вечернему городу. Одиннадцать, начало двенадцатого. Но центр еще оживлен, снуют люди, выступают уличные музыканты, из дверей ресторанов выходят парочки. Самая большая толпа стоит возле дверей ночного клуба. Память подкидывает мне картинки из моего прошлого, как я проходила мимо очереди в клуб, так как во всех клубах была вип клиенткой. Ночная жизнь, море крепких напитков, пьяные, похотливые мужики, вип зоны, обшитые красным бархатом. Сейчас это вызывает лишь приступ тошноты.

Зачем я живу на этом свете? Мне тридцать лет, у меня нет постоянного мужчины, нет профессии, любимой работы, а теперь, оказалась, и семьи нет. Десять лет псу под хвост. И тридцать лет лжи и обмана.

А ведь когда-то мне было восемнадцать, вся жизнь была впереди. Я до жути любила Пашку и хотела быть с ним. А чем все обернулось?

Верни меня туда провидение, что бы я поменяла?

— Ну, хватит сопеть? Рассказывай, — Пашка останавливает машину возле неприметного дома.

— Пашшшшшш, — и опять море слез, среди всхлипов и рыданий пара фраз, которые очертили проблему, но не выписали решение.

— Да, уж, — Паша не многословен, он никогда не был болтуном, и сейчас сидит и крепко обнимает меня своей большой мощной рукой. И мне так тепло, хорошо рядом с ним. — Ты вот что, сейчас не реви. Завтра с утреца пиво купи. У твоей няни завтра будет голова болеть, а ты тут с лекарством. Вот и расспросишь ее. Не дави, пусть сама расскажет.

— А если она соврала? — испуганно спрашиваю я.

— Ну, такое не придумаешь на пьяную голову.

Мы выходим из машины, он подает мне руку и помогает спуститься. Его внедорожник действительно огромен, я чувствую себя Золушкой, которая приехала на бал и выходит из кареты. Вот только Пашка принц без Королевства.

— Куда мы приехали? — я осматриваюсь по сторонам.

Маленький, но уютный двор. Наверное, здесь летом очень зелено. Парковка сбоку, вся уставленная машинами. Чисто, не смотря на зимнюю круговерть.

— Вот решил, почему бы нам с тобой не попробовать вместе жить? — вдруг говорит Пашка, а у меня сердце на миг останавливает свой бег.

— Паш, ты серьезно?

— Конечно, — и он улыбается во все тридцать два зуба, улыбка у него добрая, открытая.

— Паш…

— И плевать мне на то, что скажут твои родители.

— Паш, они не будут говорить, а будут действовать, — пугаюсь я.

— Энжи, мне не двадцать лет, тогда меня не запугали, сейчас тем более не запугают, — Паша наклонился ко мне, и я вижу упрямство в его глазах и мимике.

— Паш, они и убить могут.

— Пусть попробуют.

Мы поднимаемся на пятый этаж. Квартирка маленькая, в коридорчике плечами не развернуться.

— Я эту квартиру на время снял, пока на три месяца, там присмотрим нам что-нибудь получше.

Паша спокойно обходит владения, показывая мне крохотную квартиру. Да у меня спальня больше, чем эта вся квартира вместе взятая. И все ж тут лучше.

Моя розовая спальня надоела мне до тошноты. Спальня куклы Барби. Пышная кровать кипельно-белого цвета с розовым покрывалом, белые шкафы вдоль стен, еще одна комната — гардероб, все забитое шмотьем, которое я неустанно покупаю. Розовая ванная. Домик Барби видели? Один в один.

Поэтому Пашкина маленькая квартира вызывает радость в душе. Пусть тесно, зато с ним.

Мы садимся на кухне и пьем чай. В холодильнике у нас пусто. Пашка что-то там набирает в телефоне, и через час приезжает доставка с продуктами.

Разобрав и разложив все по полкам, мы ложимся спать. Пашка обнимает меня крепко, а я утыкаюсь ему в шею. Боже! Как хорошо!

Пашка уезжает на работу рано. Я еще сплю.

Но он успевает сварить кофе и сделать омлет. Все это водрузить на поднос и поставить рядом с кроватью. Боже, какой мужчина! Я уже хочу за него замуж!

Пашкины слова не выходят из моей головы. Да, я хочу узнать всю правду. Поэтому завтракаю. Одеваюсь. И еду к своей няне, не забыв по дороге заглянуть в магазин за свежим пивом.

Дом няни встречает меня тишиной, кислым запахом перегара. Гости уже разошлись по домам. На кухне свинарник. Няня спит в гостиной на диване, видимо, сил дойти до кровати уже не было.

Захожу на кухню. Я выросла в семье богатых людей, сроду посуду не мыла, есть не готовила, не прибиралась. Но сейчас смотрю на этот срач и понимаю, что если не приберусь, то провоняю сама. Поэтому закатываю рукава, достаю мусорный пакет и начинаю скидывать все отходы в него. Грязную посуду кидаю в раковину. Потом просто затыкаю раковину пробкой, заливаю все гелям для мытья посуды и пускаю воду. Сама помоется.

Через час посуда вымыта, грязь убрана, даже умудрилась пол помыть.

Не так уж это и трудно, оказывается.

Варю себе кофе, а через час подтягивается няня.

— Доброе утро, нянюшка, — говорю ей и выставляю запотевшую тару с холодным пивом.

Та нервно головой дергает и тянет ручонки к посудине.

— Привет, — хрипит она пропитым голосом. — Я тут вчера тебе, наверное, гадостей наговорила, так ты это…прости меня, Христа ради.

— Ну что ты, няня. Все вчера было хорошо. Если бы твой гость руки бы в мое декольте не пытался засунуть, то я даже бы осталась у тебя.

— Ой, дурак он. У самого на полшестого, а все по титькам да по титькам.

— Вот и я о том же.

Няня жадно пьем пиво из запотевшего бокала, постепенно её глаза вновь покрываются мутью, на старые дрожжи да новый приход. И через час ее развозит. Я жду этого момента. И начинаю задавать пустяковые вопросы про свое детство.

— Ой, ты в детстве такая хорошенькая была, пухленькая, в веснушках…

Няня пьяна и из нее льется поток воспоминаний.

— А мать тебя никогда не любила, дура она, всегда дурой была, — льются пьяные откровения.

— Ну, хоть чуточку то все равно любила, вон как одевала, как куклу, — расшатываю я няню.

— Вот именно, ты для нее всегда была куклой. Своих-то детей у нее быть не могло. Вот и игралась она с тобой, как с куклой, — наливает няня себе шестой бокал.

— Почему не могло своих быть? — осторожно спрашиваю я.

— А потому что она дура, и мать ее, сестра моя, тоже дурой была, царствие ей небесное. Обе дуры конченные.

Няня пьяно икает, а пододвигаю ей тарелочку с нарезкой из рыбы, мяса и сыра. Мне надо, чтобы она продержалась на ногах как можно дольше. Рано ей засыпать, еще не вся правда вышла наружу.

— Мать то ее, сеструха моя, все дочуру свою по конкурсам разным таскала, ну тады впервые конкурсы красоты начались. Вот в нашем, значит, Зажопинске тоже решили провести, — нянька пьяно захохотала. — Ну и поперла она ее туда. А там местный богатей пятидесяти лет ее подозвал и говорит, что девочка твоя не пройдет конкурс, если со мной не переспит. Вот дурак старый. И мать ведь подложила Дарью под него. А той семнадцать лет было.

Няня снова налила себе бокальчик, закусила рыбкой и уставилась в окно.

— Не, все б ничего, но ведь этот престарелый Казанова заразил ее какой-то срамной болезнью, так она еще и забеременела от него. Ну, мать ее на аборт конечно отправила. И устроила этому Казанове выволочку. А тому, что с гуся вода. А дочуру свою опозорила на весь город.

Но Казанова ей в качестве компенсации предложил в нескольких рекламах поучаствовать. Денег, конечно, немного срубили, но одну из реклам, твой отец увидел. Понравилась ему Дарья, он приехал ее и забрал. Мать то до одури была рада, что сбагрила дочку за богатого мужика. Это потом оказалось, что ему срочно нужна была мать для новорожденной девочки.

Няня налила очередной стакан пива, это были остатки. Она пьяно помотала головой, потрясла пустую тару и кинула ее в мусорное ведро. Тяжко вздохнув, продолжила рассказ.

— Дашке то тогда восемнадцать было, ей хотелось тусить, а тут ребенок. Вот она меня и позвала к себе жить. А у меня в то время ни кола ни двора. Бабе сорок за плечами. Муж бросил, наследника я ему не родила, вишь бесплодная оказалась. Из квартиры он меня выгнал. Жить негде и не на что. Поэтому и поехала к Даше. Своих не родила, с чужой нянчится пришлось. Ты прости меня, Анже-лка…

Няня покачнулась на стуле. И я поняла, что время откровений закончилось, сейчас ее вырубит. Осторожно помогла ей подняться и отвела ее на кровать.

— Ты не слушай меня, я всякую дичь несу…

Она бормочет еще что-то себе под нос, но я уже узнала главное.

Женщина, которую я считала своей матерью, таковой не является. Отсюда все вытекающие. Она не смогла меня полюбить. Я для нее стала просто куклой, которую она наряжала и демонстрировала, как статусную игрушку. Поэтому и не было у нас с ней душевной связи, не поняла она мою первую любовь. Ей было глубоко насрать на мои желания.

Я лишь кукла, которую ей однажды подарили.

Как и она сама была когда-то куклой для своей матери. Матери, которая с помощью дочери, удовлетворяла непомерно раздутые амбиции, абсолютна не заботясь о чувствах дочери. Дочка подросла, А и выбрала куклу себе. И теперь уже я удовлетворяла амбиции Дарьи Владимировны.

Как это все мерзко!

Только возникает вопрос, а ведь мне уже тридцать лет, почему они до сих пор ничего мне не сказали? Что такого? Почему мать до сих пор не призналась? Или они зарыли еще какие-то скелеты в шкафу?

Смотрю на спящую няню, жаль, что она так быстро вырубилась. Может еще ее расспросить. Хотя для начала хватит.

Хватит быть игрушкой в руках инфантильной матери.

Хватит самой быть инфантильной и плыть по течению. Пора уже браться за ум. И так потеряла десять лет своей жизни.