Сладкое искушение

Глава 17

Этот день был просто кошмарным. Потерять двух человек из-за этих чертовых байкеров было ужасно. Лишиться их из-за того, что у нас имелась крыса, было еще хуже. Я не был уверен кто он такой, по крайней мере, с уверенностью. Многое указывало на Андреа. Два дня назад он не присутствовал на Рождественском ужине, но сегодня должен был смотреть за Гайей.

Было уже около полуночи, когда я вошёл в наш дом, ожидая, что все уже, как обычно спят. Из гостиной в коридоре лился свет. Следуя за ним, я обнаружил Даниэле на диване, играющего на маленьком планшете, его брови были сосредоточенно нахмурены. Я подошел к нему поближе.

— Почему ты все еще не спишь?

— Не могу уснуть. Это мне подарил дядя Андреа.

— Где он сейчас?

— Наверху, с мамой. Они играют.

Он даже не поднял глаз, полностью загипнотизированный красочным экраном. Именно поэтому я не хотел, чтобы у него была одна из этих вещей.

— Играют?

Даниэле рассеянно кивнул.

— Да. Дядя Андреа дал мне это, чтобы тоже поиграть.

— Оставайся здесь и продолжай играть, — твердо сказал я и направился к лестнице, доставая пистолет. Я тихонько поднялся по лестнице, стараясь не издавать ни звука.

Перед дверью в спальню Гайи я остановился и прислушался. За дверью кто-то проворчал, и женщина вскрикнула. Это не были звуки пыток.

Я распахнул дверь. Она ударилась о стену.

Ярость скользнула по моим венам при виде этого зрелища. Гайя, моя сильно беременная жена, сидела верхом на своем сводном брате, оба были обнажены.

Моя жена трахалась со своим сводным братом.

Секунду мы оба не двигались с места.

Гайя вскрикнула, прикрывая грудь, будто я имел меньше прав видеть ее, чем ее ебаный сводный брат. Они обменялись взглядами, и я понял, что это продолжалось уже очень давно, возможно, даже дольше, чем мы с ней были женаты.

Горький привкус предательства расцвел у меня во рту, сменившись непреодолимой жаждой мести. Я закрыл за собой дверь. Андреа оттолкнул Гайю и бросился к пистолету, лежавшему на ночном столике. Я нажал на спусковой крючок. Пуля пробила ему ладонь, разорвав ее на части. Повсюду была разбрызгана кровь и плоть.

Он взревел в агонии.

— Нет! — закричала Гайя, вскакивая на ноги и направляясь к оружию. Я оказался рядом с ней в два больших шага, обхватив руками ее грудную клетку выше живота.

— Нет! — закричала она, вырываясь из моих объятий. Я закрыл ей рот ладонью и потащил в ванную.

— Перестань кричать, — прорычал я. — Даниэле не нужно это слышать.

Ее приглушенные крики не прекращались. Ей было все равно, услышит ли это наш сын. Я втолкнул ее в ванную и запер дверь, прежде чем снова повернуться к Андреа, выходивший из своего вызванного болью оцепенения. Гайя забарабанила в дверь. Андреа снова попытался достать пистолет. Я выстрелил и в другую его руку, чувствуя болезненное удовлетворение от его крика агонии. Он упал назад с придушенным криком, держа свои изуродованные руки перед собой.

— Не трогай Андреа! Не делай этого, Кассио, или я клянусь, что убью ребенка в своем чреве.

Я застыл, скосив глаза на дверь, не в силах поверить в сказанное Гайей. Я прошествовал в гардеробную, схватил скотч и наручники и вернулся в спальню. Андреа не представлял для меня опасности в его нынешнем состоянии.

Я открыл дверь, и Гайя чуть не упала на меня. Как только она увидела, что я держу в руках, она отшатнулась назад и схватила мою беспощадную бритву, прижимая ее к нижней части своего живота.

— Не трогай его, или я вырежу Симону из своего живота.

— Ты причинишь боль своей дочери из-за этого человека?

— Ты все равно не поймешь! — прохрипела она. — Я любила его всю свою жизнь. Он единственное, что имеет значение.

— Положи бритву, Гайя, и мы сможем поговорить.

— Ты никогда не оставишь его в живых. Я знаю тебя. Либо он, либо ты.

— И ты хочешь моей смерти.

— Да, — в этом слове не было и намека на колебание. — Я так давно желала твоей смерти. Я больше ничего не хочу.

Я бросился вперед и схватил ее за запястье, прежде чем она успела причинить боль себе и ребенку. Несмотря на все ее усилия, мне удалось связать ей руки и ноги и осторожно уложить на кучу полотенец. Я заклеил ей рот скотчем, чтобы ее крики не насторожили Даниэле.

— Я не могу позволить тебе убить нашего ребенка.

Ее глаза были полны безумия, когда я выпрямился и вышел из комнаты. Я закрыл дверь с тихим щелчком. Андреа, спотыкаясь, поднялся на ноги, но я добрался до него прежде, чем он успел убежать. Я приковал его наручниками к батарее, а потом заклеил рот скотчем. Мы поговорим позже.

Сделав глубокий вдох, я проверил свою одежду на наличие крови, затем сменил рубашку, прежде чем спуститься вниз. По дороге я написал Фаро, что ему нужно приехать с доктором, который сможет позаботиться о Гайе. Я проигнорировал его следующие вопросы.

Даниэле завис в центре гостиной, все еще держа планшет в руке. На его маленьком лице отразилось замешательство. Я улыбнулся, несмотря на темноту, клубящуюся у меня внутри.

— Ты был прав. Твоя мама и дядя Андреа играли вместе.

— Я слышал крики.

Я усмехнулся, хотя мое горло сжалось.

— Да. Они гонялись друг за другом, и мама испугалась, — подойдя к нему, я погладил его по голове. — Сейчас я уложу тебя в постель. Ты можешь продолжать играть, если хочешь.

Он кивнул. Я поднял Даниэле и понес его наверх, наслаждаясь ощущением его теплого тела. Он взывал к хорошей части меня, той части, которую Андреа сегодня не увидит. Уложив Даниэле в постель, я вышел и запер за ним дверь.

Я вернулся в спальню Гайи. Прежде чем разобраться с Андреа, я еще раз проверил Гайю. Она все еще лежала там, где я ее оставил. Ее глаза умоляли меня пощадить Андреа — мужчину, с которым она трахалась за моей спиной в течение восьми лет.

Я повернулся к ней спиной, не в силах вынести ее взгляда, и подошел к Андреа. Расстегнув наручники, я схватил его за запястье и потащил за собой, наслаждаясь звуком его приглушенных криков. Он бился как сумасшедший. Я потянул его вниз по лестнице, когда Фаро вошел в коридор со своими ключами, наш самый надежный доктор следовал за ним.

Глаза Фаро опустились на окровавленную фигуру Андреа, расширились, а затем снова поднялись, встречаясь со мной взглядом. Лицо доктора оставалось неподвижным — он знал правила игры. Ничто из того, что он видел, никогда не покинет этот дом.

— Гайя наверху, — сказал я. — Позаботься о ней, убедись, что с ней и ребенком все в порядке. И не упускай ее из виду ни на одну ебаную секунду. Она угрожала причинить вред ребенку.

Я не стал дожидаться ответа. Вместо этого потащил Андреа к двери в подвал и столкнул его вниз по лестнице. Звук его падения оборвался приглушенным криком, когда он приземлился на пол. Я последовал за ним. Позади меня раздались шаги. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Фаро.

Андреа лежал, скорчившись, у подножия лестницы и стонал. Я снова схватил его и потащил в звуконепроницаемую комнату, где усадил на стул.

Фаро настороженно посмотрел на меня.

— Он крыса?

— Возможно, — сказал я. — Но он мужчина, который трахает свою сестру.

Глаза Фаро широко распахнулись, оглядывая обнаженное тело Андреа.

— Кассио…

— Не надо… — прорычал я. Мне не нужно было сострадание. Оно стоило меньше, чем грязь под моими ботинками. Сострадание для слабых и глупых. Может, я и был вторым, но уж точно не первым.

— Блядь, — сказал Фаро, качая головой. Он знал, что должно произойти, что мне нужно — хотелось сделать.

Я подошел поближе к Андреа и сорвал скотч.

— Теперь мы поговорим.

Андреа плюнул мне в грудь.

— Здесь не о чем говорить.

— Ох, так и есть, — я схватил его за горло. — Как давно ты трахаешь мою жену?

Андреа мрачно улыбнулся.

— Она была моей еще до того, как стала твоей.

— Что это значит? — я сильно встряхнул его.

Его глаза на мгновение закатились, прежде чем встретиться с моими. Он потерял много крови и с каждой секундой терял все больше. Он не покинет этот подвал живым.

— Мы вместе с тех пор, как Гайе исполнилось пятнадцать. Мы трахаемся с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать.

Ярость вскипела во мне, как неудержимая волна.

— Ты врешь.

— Почему? Потому что она кровоточила в первый раз, когда вы спали вместе? — он злобно рассмеялся. — Врачи есть на все случаи жизни.

Почти восемь лет. Вот как долго Гайя изменяла мне. Я был верен ей даже тогда, когда она почти не выносила моего присутствия и спала со мной только раз или два в месяц. Но мне было все равно. Я сдержал свои брачные клятвы, а она попрала их с самого первого дня. Я доверял ей и Андреа, позволил ему стать ее единственным телохранителем, потому что она попросила меня об этом. Мне было наплевать на то, что произошло до нашей первой брачной ночи, была ли она девственницей или нет, но каждое предательство с тех пор резало меня, как нож, покрытый кислотой.

Мои руки сжались в кулаки.

— Вспомни байкеров, — сказал Фаро, но я его почти не слышал. — Нам необходима информация.

Андреа судорожно сглотнул.

— Если ты хочешь иметь наследника, тебе нужно сохранить жизнь Гайи, потому что Даниэле и Симона не твои. Они мои.

Статические помехи ударили мне в уши. Я бросился на него, осыпая ударами его лицо, грудь, живот. Я бил каждый сантиметр его тела, до которого мог дотянуться.

— Кассио, остановись! — Фаро схватил меня за плечи, но я с ревом оттолкнул его, скорее звериным, чем человеческим. Он врезался в стену и рухнул на пол.

Затем я снова повернулся к Андреа. Его взгляд говорил, что он знал, что умрет.

Мои кулаки горели с каждым новым ударом. В своей слепящей ярости я ударил по плоти и костям, даже по полу под нами. Бил и бил до тех пор, пока не перестал дышать, пока костяшки пальцев не запульсировали от боли, пока грудная клетка не заболела под невидимой тяжестью. Оттолкнувшись от трупа, я прислонился к стене, тяжело дыша. От удара о каменный пол у меня раскололись костяшки пальцев.

Я судорожно вдохнул и закрыл глаза. Когда я снова открыл их, то был совершенно спокоен. Андреа превратился в кровавое месиво. Мне не нужно было проверять пульс, чтобы понять, что он мертв. Я убил многих людей ножом, пистолетом, молотком, бритвой, но никогда голыми руками. Я не позволял гневу диктовать свои действия. А сегодня позволил.

Фаро сидел напротив, настороженно глядя на меня.

— С тобой все в порядке?

Я вытянул свои окровавленные руки. Моя рубашка и брюки промокли насквозь. Мои пальцы болели, шевеля ими. Я криво усмехнулся.

— Моя жена трахалась со своим сводным братом весь наш брак… Даниэле… — мои слова замерли во рту, в горле пересохло.

Поморщившись, Фаро встал. Он перешагнул через труп и чуть не поскользнулся на крови.

— Блядь, — прорычал он, прежде чем остановиться передо мной. Он протянул мне руку.

Я взял его и позволил ему поднять меня, даже когда острая боль пронзила мои пальцы.

Фаро тронул меня за плечо.

— Андреа мог сказать это, чтобы спровоцировать тебя, Кассио. Ты не знаешь, сказал ли он правду. Даниэле и ребенок могут быть твоими. Неужели ты действительно думаешь, что Гайя рискнула бы положить кукушкины яйца в твое гнездо?

— Не называй их так, — прохрипел я.

Фаро смотрел на меня с такой пронзительной напряженностью, что у меня заскрипели зубы.

— Андреа знал, что его ждет. Медленная смерть, долгие часы жестоких пыток, пока он не выдаст все свои секреты. Провоцируя тебя, он заработал быструю смерть.

Я посмотрел на кровавое месиво на полу.

— Сомневаюсь, что это был безболезненный конец, на который он надеялся.

— Нет, не безболезненный, — ответил Фаро, проследив за моим взглядом. — Но довольно быстрый. Лучше, чем он того заслуживал, если спросишь меня.

Я прислонился спиной к стене, не зная, куда дальше идти. Моя жена предала меня, призналась, что предпочла бы увидеть меня мертвым, пригрозила убить нашего ребенка… если он вообще был нашим.

Моя грудь сжималась, пока каждый вдох не превратился в настоящую борьбу.

— Что ты теперь будешь делать? — спросил Фаро. Я встретил его осторожный взгляд. — С Гайей, — уточнил он, будто я не знал.

— Понятия не имею.

Я не мог… не хотел ее убивать. Она все еще являлась моей женой, матерью Даниэле и Симоны. Моя голова упала вперед под напором нахлынувших на меня эмоций.

— Кассио, — Фаро с мольбой сжал мое плечо.

— Позвони моему отцу. Попроси его приехать. Ему необходимо об этом знать. Пока никого не предупреждай. Нам нужно придумать какую-нибудь историю.

— Ты будешь держать интрижку Гайи в секрете?

— Конечно. Не хочу, чтобы люди знали. Мы все свалим на Андреа. Объяви его предателем, каковым он, вероятно, и был.

— Возможно, Гайя знает больше. Если она была его любовницей, они могли говорить об этом.

Я стряхнул с себя хватку Фаро. Новая волна ярости и отчаяния поднялась во мне.

— Мне нужно проверить, как она там.

— Кассио, — сказал Фаро, сжимая мое плечо. — Даже если ты не убьешь ее, ты больше не сможешь ей доверять. Твой брак закончился.

Я ничего не сказал, только поднялся по лестнице. Я нашел Гайю и доктора в ее спальне. Она лежала в постели, словно одурманенная наркотиками. Доктор был весь в поту, а на лбу у него красовалась припухлость.

— Она сопротивлялась. Пришлось усыпить ее и положить в постель. Иначе она причинила бы боль себе и ребенку, — доктор Сэл осмотрел мою окровавленную одежду. — Может, мне проверить ваши раны?

— С ребенком все в порядке? — спросил я с порога, не в силах войти, подойти ближе к моей жене и кровати, в которой она меня предала.

— Да. Конечно, это не идеально, что я должен был успокоить ее лекарствами. Если она все еще будет в такой истерике, когда проснется, нам придется ее сдерживать. Я не могу продолжать давать ей успокоительные в ее состоянии.

— Можем ли мы достать ребенка сейчас?

Сэл отрицательно покачал головой.

— Теоретически. Но мы должны дать еще две-три недели, по крайней мере.

Как я могу быть уверен, что ребенок в безопасности? Мне придется следить за Гайей круглосуточно и надеяться, что она переживет смерть Андреа. Я знал, что был глупцом, надеясь, что она справиться. И действительно, на что я мог надеяться в этот момент? Что мы будем жить под одной крышей, ненавидя друг друга? Гайя проводила каждую свободную минуту, желая моей жестокой смерти, а я каждый вздох, обижаясь на нее за то, что она сделала. Этот брак был мертв. Так было с самого начала.

— Оставайся с ней, — сказал я. Я вышел и направился в хозяйскую спальню, где быстро принял душ и оделся, прежде чем отправиться в комнату Даниэле.

Он заснул, свернувшись калачиком на своей стороне кровати. Я медленно подошел к нему и опустился на пол. Я погладил его по непослушным волосам. Он был похож на Гайю. Именно это все и говорили с самого начала. Ее карие глаза и темно-русые волосы, даже черты лица. У него не было ничего от меня. У моих сестер и матери был такой же темно-русый цвет волос, поэтому я предположил, что он унаследовал его от них. Я закрыл глаза. Андреа и Гайя были очень похожи внешне. Если Андреа являлся отцом Даниэле, это объясняло, почему он ничего не знал обо мне.

Острая боль пронзила мою грудь. Я посмотрел на маленького мальчика, которого любил больше всего на свете. Я никогда не любил Гайю, даже ради нее самой. Я уважал ее и заботился о ней, потому что она подарила мне самый чистый дар в мире: ребенка.

Я резко встал. В коридоре послышались голоса, один из которых принадлежал отцу. Я вышел и обнаружил, что Фаро и мой отец разговаривают настойчивым шепотом. В тот момент, когда отец посмотрел на меня, я пожалел, что не смог скрыть это от него. Он захромал ко мне, бледный и слабый. Схватив меня за плечо, его глаза изучали мои.

— Если ты хочешь, чтобы Гайя умерла после рождения ребенка, никто не будет винить тебя, и меньше всего я, мой сын.

Я кивнул. Это был бы не первый случай, когда член мафии убивает свою жену за измену. Разве все было бы иначе, если бы Гайя не была беременна? Неужели я убил бы ее, как убил Андреа? Я и раньше убивал женщин. Шлюх, которых байкеры держали поблизости ради минетов — но они были вооружены и пытались убить меня и моих людей.

Гайя все еще была женщиной, все еще моей женой, все еще матерью Симоны и Даниэле. Я не убью ее, если только это не будет ее жизнь против жизни моих детей или моей собственной.

— Я не хочу, чтобы она умерла.

Отец выглядел озадаченным.

— Фаро мне все рассказал. Как ты хочешь держать ее рядом с собой? Она представляет для тебя опасность.

— Я беспокоюсь не о своей жизни, а о жизни моих детей.

Отец взглянул на Фаро, потом снова на меня.

— Ты даже не знаешь, твои ли это дети. Тебе нужно сделать тест как можно скорее.

— И что потом? — прорычал я.

Отец пожал плечами, будто это было легко сделать.

— Если они не твои, мы можем отправить их с Гайей жить к ее семье, а ты найдешь себе новую жену, которая родит тебе детей.

— Отдать Даниэле? Даже наша еще не родившаяся девочка уже проникла в мое сердце с тех пор, как я впервые услышал ее сердцебиение и увидел ультразвуковое изображение.

Отец еще крепче сжал мое плечо.

— Кассио, будь благоразумен. Тебе необходим наследник. Ты не можешь желать растить детей другого мужчины. Ради Бога, эти дети могут быть результатом кровосмешения. Это грех.

— Грех, — повторил я, горько усмехнувшись. — Сегодня я голыми руками забил человека до смерти. Сегодня я содрал кожу и сжег байкера, ради получения информацию. Я убил больше людей, чем могу припомнить. Мы продаем наркотики, оружие. Нас шантажируют и пытают. Как ребенок может быть грехом?

Отец опустил руку.

— Давай отложим этот разговор на другой день.

— Другого разговора не будет, отец. Даниэле и Симона мои дети, конец истории. Любой, кто утверждает обратное, должен будет заплатить эту цену.

Отчасти моя решимость была продиктована трусостью. Я боялся правды, боялся смотреть в лицо Даниэле и не видеть своего сына, но Андреа… я никогда не позволю этому случиться.

Отец выпрямился.

— Не забывай, с кем ты разговариваешь.

— Я не забываю. Я тебя уважаю. Не разрушай это, сказав что-то, чего я не прощу.

Отец еще сильнее оперся на трость и глубоко вздохнул.

— Если ты предпочитаешь жить в темноте.

— Темнота то место, где мы все чувствуем себя наиболее комфортно, — я кивнул на Фаро. — Избавься от тела.

Он склонил голову, а затем повернулся, чтобы сделать свою работу. Я всегда мог рассчитывать на него. Но доверять ему после сегодняшнего? Я никогда больше никому не буду доверять.

Мой взгляд остановился на Гайе, которую я мог видеть лежащей на кровати с моего наблюдательного пункта.

— Как ты вообще сможешь смотреть ей в лицо после того, что она сделала? — спросил отец.

— Сомневаюсь, что это будет проблемой. Она, наверное, никогда не посмотрит мне в лицо после того, что я сделал с Андреа.

Через три недели Симона родилась путем кесарева сечения. Эмоциональное состояние Гайи ухудшилось, так что нам пришлось удерживать ее ночью и следить за ней каждую минуту дня, даже когда она ходила в туалет. Элия, Сибил и Мия по очереди следили за ней. Я даже не мог находиться с ней в одной комнате без того, чтобы она не впала в истерику. Однако я с удовольствием избегал ее. Несмотря на то, что я не любил ее, ее предательство ранило меня так, как я не думал, что это возможно. Мой дом был моим надежным убежищем, местом, где я мог отдохнуть после изнурительных будней, а мои дети были светом моей жизни. Теперь все было окутано горькой темнотой.

Даниэле не понимал, почему не может навестить свою мать, но я боялся за него и опасался того, что она ему скажет. Гайя всегда была мстительной, а теперь у нее появилась причина ненавидеть меня.

Когда я держал Симону на руках на следующий день после ее рождения, потому что Гайя не хотела, чтобы я присутствовал во время родов, я влюбился в эту маленькую девочку. Кровь мало что значила в этот момент, и я никогда не позволю ей этого сделать.

Гайя никак не могла прийти в себя после смерти Андреа. Глупо было думать, что она может это сделать ради Даниэле и Симоны. На какое-то время она заставила меня поверить в это. Она принимала таблетки, которые успокаивали ее, и в конце концов она почти казалась самой собой. Сибил и Мия все еще должны были взять на себя большую часть заботы о Даниэле и Симоне. Но дела, похоже, пошли на лад. Мы умудрялись играть свои роли на публике, умудрялись избегать друг друга за закрытыми дверями. Иногда мы соглашались на вежливость, но ненависть в глазах Гайи всегда напоминала мне о реальности нашей ситуации. Я убил человека, которого она любила. Она никогда не простит меня, а я не нуждался в ее прощении. Мне только нужно было, чтобы она нашла в себе силы заботиться о наших детях.

Но большую часть своей любви и внимания Гайя сосредоточила на последнем подарке Андреа: Лулу. Она обращалась с собакой так, будто это был человек, расточая ей нежность и любящие слова, которые она должна была давать только Даниэле и Симоне.

Я не позволял ей оставаться наедине с нашими детьми. Сибилла или Мия должны были находиться рядом, потому что я все еще не был уверен, что Гайя не убьет наших детей только для того, чтобы причинить мне такую же боль, как смерть Андреа причинила ей. Я никогда не считал ее способной на детоубийство, но теперь уже не был в этом так уверен. Образы безжизненных тел моих детей преследовали меня в ночных кошмарах.

Мы жили во лжи, которая с каждым днем становилась все невыносимее, но в то же время я к ней привык.

Через четыре месяца после рождения Симоны, в день нашей восьмой годовщины, Гайя покончила со всем этим. Я заказал столик в нашем любимом ресторане ради видимости, но как только вернулся домой, сразу понял, что что-то не так.

В доме было ужасно тихо. Слишком тихо. Я был человеком, который наслаждался тишиной, но эта тишина звенела слишком громко, отражаясь от стен зловещим эхом. Я нашел Сибиллу спящей на диване. Встряхнув ее, она пришла в себя, но взгляд ее оставался рассеянным.

— Прошу прощения, хозяин. Должно быть, я заснула.

— Это не просто сон. Я говорил тебе быть осторожнее с Гайей! — прорычал я, отпуская ее. — Где Даниэле и Симона?

Сибил моргнула, а потом ее глаза расширились от страха. Я побежал вверх по лестнице, но вдруг замер на площадке второго этажа. Маленькие кровавые отпечатки лап покрывали бежевый ковер.

Мое сердце сжалось так сильно, что на мгновение я был уверен, что у меня сердечный приступ. В конце концов, это было в нашей семье. Я бросился к спальне Симоны, распахнув дверь, а затем, спотыкаясь, поспешил к кроватке.

Симона лежала неподвижно, и все во мне замерло. В ту секунду, думая о ее смерти, я понял, почему Гайя хотела покончить с собой, потеряв Андреа. Я так быстро взял на руки Симону, что она проснулась с оглушительным криком. Боже, это был самый прекрасный звук в мире. Я прижал ее к груди, несмотря на ее безжалостные крики, снова и снова целуя в макушку.

Лулу залаяла, а потом пискнула. Держа Симону на руках, я вышел из комнаты. Даниэле стоял в коридоре в нескольких шагах от спальни матери, прижимая Лулу к груди. Собака дико извивалась. Когда я подошел ближе, то увидел, что ее мех был покрыт кровью, как и морда. Руки Даниэле тоже были красными. Я бросился к нему и опустился на колени, держа одной рукой Симону, а другой коснувшись его щеки.

— Даниэле, что случилось? — мои пальцы летали по его маленькому телу в поисках ран, но он был невредим.

— Нашел Лулу. Где мама?

Собака дико огрызалась, пока Даниэле наконец не уронил ее. Он проскочила сквозь щель в двери спальни Гайи. Даниэле сделал движение, будто хотел последовать за ней. Я схватил его за запястье. Холодный ужас пронзил каждую мою косточку.

— Нет. Ты там был?

— Мама спала. Она уже проснулась?

У меня перехватило горло.

— Нет. Она все еще спит. Иди вниз, к Сибилле. Ей нужно помыть тебя.

Даниэле выпятил подбородок.

— Я хочу к маме.

— Даниэле, иди вниз.

Медленно, он отступил, затем исчез вниз по лестнице. Симона притихла в моих объятиях. Она была слишком мала, чтобы понять это, и все же я не мог взять ее с собой в спальню, зная, что там найду.

Я вернул ее в кроватку, а потом медленно направился в спальню Гайи. Толкнув дверь, я проскользнул внутрь. В нос мне ударил знакомый запах; это никогда ничего для меня не значило, но с этого дня будет значить. Даже зная, что я найду, это зрелище врезалось в меня, как удар под дых. Я медленно подошел к кровати. Одна из рук Гайи безвольно свисала с кровати, все еще капая кровью на деревянный пол. Лулу примостилась под ней, жадно облизывая липкие кончики пальцев. Она лежала в луже крови, количество которой говорило мне, что мне не нужно было вызывать скорую помощь. Моя работа требовала, чтобы я знал, сколько крови может потерять человеческое тело, прежде чем мне нужно будет принять контрмеры, для предотвращения преждевременной смерти — прежде чем вся необходимая информация будет извлечена из человека.

Гайя умерла.

Кровь продолжала капать на Лулу, и проклятая тварь продолжала жадно слизывать ее. Взбешенный, я схватил собаку, шатаясь направился к двери и швырнул ее в коридор. Она с писком приземлилась, прежде чем умчаться прочь.

Я посмотрел на свои окровавленные руки, потом на безжизненное тело жены. Медленно закрыл дверь на случай, если Даниэле зайдет. На белом лакированном дереве остался кровавый отпечаток ладони.

Даниэле не нужно было видеть больше этого. Я снова повернулся к этой ужасной сцене. Красные розы, которые горничная купила для Гайи в подарок к нашей восьмой годовщине, лежали скомканными рядом с обмякшим телом. Красные розы в тон окровавленным простыням и ее белому платью. Отчаянная попытка исправить брак, который невозможно исправить. Доказательство моей собственной неудачи.

Секунды тикали, пока я рассматривал свою жену. Даже безжизненная, она все еще была прекрасна. Она решила надеть свое свадебное платье, когда покончила с собой. Оно все еще идеально подходил ей. Кристаллы на ее корсаже блестели в свете лампы. Некоторые из них были забрызганы кровью, что делало их похожими на рубины. Они соответствовали драгоценным камням в ее ожерелье. Она даже завила волосы точно так же, как в тот день, когда мы давали друг другу клятву. Как долго она все это планировала?

Взяв телефон, я позвонил отцу. Я редко звонил ему после ужина. Они с мамой проводили вечера за просмотром классики или игрой в нарды. Теперь, когда он отошел от дел, у них было на это время. Их любовь была тем, к чему я стремился в молодости, до женитьбы, до Гайи.

— Кассио, разве ты не на ужине в ресторане с Гайей?

Ужин, чтобы выставить напоказ наш неудачный брак.

— Гайя мертва.

Тишина.

— Можешь повторить?

— Гайя мертва.

— Кассио…

— Кто-то должен все это убрать, пока дети не увидели. Пришли бригаду уборщиков и сообщи Луке, — я повесил трубку.

Мой взгляд привлек листок бумаги, лежащий на кровати рядом с телом Гайи. Я подкрался к кровати. Смерть не беспокоила меня, особенно когда я так часто был ее предвестником, но каждая клеточка моего существа восставала против того, чтобы приближаться к трупу моей жены. Другая рука, не свисавшая с края кровати, лежала у нее на груди. Кровь из рассеченного запястья пропитала ткань ее свадебного платья. Ее безжизненные карие глаза смотрели в потолок, и даже в смерти они были полны обвинений. Я закрыл ей глаза и дрожащими пальцами взял ее последнее письмо.

Мое дыхание замедлилось, прочитав письмо Гайи ко мне. Я не мог пошевелиться, мог только смотреть вниз на ее последние слова. Я не горевал, потеряв ее. С самого начала у меня ее никогда не было. Она принадлежала Андреа, даже после его смерти. Я чувствовал глубокую печаль по поводу того, что это означало для Даниэле и Симоны, и неистовое безумие по отношению к людям, ответственных за этот беспорядок. К ее родителям, вынудивших ее выйти за меня замуж, хотя и знали правду. Это был инцест. Их любовь была обречена, как и наша, но ее родители позволили мне напороться на открытый нож, не предупредили меня, позволив Андреа проводить каждый день наедине с моей женой.

Раздался стук в дверь, но я никак не отреагировал. И тут дверь открылась. Фаро проскользнул внутрь и оказался рядом со мной. Он что-то сказал, но его слова звучали приглушенно. Он взял у меня письмо. Я ему позволил. И не важно, что он его читал.

— Кассио! — он сильно встряхнул меня, и наконец, мое внимание переключилось на него. Позади него мой отец тяжело опирался на трость и с разъяренным видом просматривал письмо.

— Не смей чувствовать себя виноватым, Кассио, — пробормотал он. — Именно этого она и хотела. Она изменяла тебе, возможно, помогала своему брату сливать информацию байкерам, пыталась убить твоих детей. Она не стоит и тени твоей вины.

Фаро встретился со мной взглядом.

— Ты ведь тоже не собирался на ней жениться. Вы оба были брошены в этот брак из тактических соображений. Ты ничуть не виноват в этом больше, чем она.

И все же я это чувствовал.

— Я не знаю, сколько из этого увидел Даниэле.

Отец поморщился.

— Он все равно ничего не поймет.

— Я запер эту чертову собаку в кладовке. Она была вся в крови, — сказал Фаро.

Я рассеянно кивнул, но мой взгляд вернулся к Гайе. Моя жена покончила с собой из-за меня. Я был последним гвоздем в ее гроб, но ее родители сколотили эту чертову штуку.

— Позаботься обо всем, — сказал я. — Мне нужно кое с чем разобраться.

Отец схватил меня за руку.

— Сынок, скажи мне, что не сделаешь ничего глупого?

Я редко видел страх в его глазах, но сейчас он присутствовал.

— Это не та глупость, которой ты боишься. Это акт трусости и преступление по отношению к тем, кто остался позади, — я вырвался из его хватки и зашагал прочь. Фаро поспешил за мной.

— Тебе необходима моя помощь?

— Нет.

Я сел в машину. Через двадцать минут я постучал в дом своих родственников. Когда они открыли дверь, я направил на них пистолет.

— Давайте поговорим об Андреа и Гайе.

На следующий день горничная нашла их мертвыми в спальне. Они застрелились, не в силах вынести смерть сына и дочери. Это было официальное заявление.