Сладкое искушение

Глава 25

Я закрыл дверь перед испуганным лицом Джулии и повернулся лицом к Луке, который все еще держал пистолет. Несмотря на почти непреодолимое желание вытащить свой собственный, я этого не сделал. Я уважал Луку, и он ценил меня больше, чем большинство других Младших Боссов. Но это не значит, что он не убьет меня. Не было ни одного мужчины или женщины, которых Лука не мог бы убить, кроме своей жены и детей — возможно.

— Ты солгал насчет Андреа.

— Я не лгал. Я опустил часть правды.

Губы Луки опасно скривились.

— Кто-то может сказать, что опустить часть правды значит солгать.

— Единственное мнение, которое имеет для меня значение — твое.

Лука подошел ближе. Пистолет по-прежнему расслабленно висел вниз. Это зрелище могло бы обмануть того, кто не знал Луку так, как я. Лука был прирожденным убийцей. Мало кто был так опасен, как он, с оружием и без него.

— Если бы это было правдой, ты бы мне все рассказал, когда я спрашивал.

Я кивнул.

— Андреа был моим солдатом. Когда я убил его, это было под властью Филадельфии.

— Филадельфия принадлежит мне, Кассио. Всё на Востоке принадлежит мне. Ты и все остальные Младшие Боссы правите моими городами от моего имени. Никогда не забывай об этом.

— Я не забываю. Но ты доверяешь мне править в Филадельфии так, как я считаю нужным, и знаешь, что я делаю это хорошо. Ты не ждёшь, что я буду рассказывать тебе обо всех происшествиях в городе. Доверяешь мне самому разобраться с этим.

— Я ожидаю, что ты скажешь мне, когда в Фамилье появляется предатель.

— Андреа был настоящей крысой.

— Так ли? Или это был просто мужчина, который трахал твою жену?

С кем угодно, только не с Лукой, я мог бы напасть. Я подавил свою ярость.

— Он был и тем и тем. Вице-президент отделения Тартара в Филадельфии, которого я расчленил, сказал мне, что у них есть контакт, и описание подходило под Андреа.

— Ты что, выжал из него признание?

— Именно это мне и следовало сделать, — признался я. Я выдержал пристальный взгляд Луки. — Вернувшись домой после нападения на клуб, то обнаружил свою голую, сильно беременную жену верхом на моем шурине — ее сводном брате — под моей крышей с моим маленьким сыном внизу, думающим, что они играют в какую-то игру. Столкнувшись с Андреа лицом к лицу, он хвастался мне, что трахал мою жену с первого дня нашего брака и что мои дети не были моими. Я забил его до смерти голыми кулаками, сломал каждую ебаную кость в его теле, бил по его обманутому лицу, пока у него не выскочили глаза, и сделаю это снова.

Лука кивнул, потому что ревнивый гнев был чем-то, что он понимал слишком хорошо.

— Ты убил Гайю?

— Нет. Даже не думал об этом, — сказал я. — Она покончила с собой, как я уже говорил. Она слишком сильно скучала по нему.

На этот раз боль прошлого не пришла. Гайя осталась в прошлом. Джулия была моим настоящим и будущим. Она показала мне, что значит любить женщину так же сильно, как я люблю своих детей.

Лука убрал пистолет в ножны.

— Я жду правды от своих людей.

— Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что Гайя изменяла мне. Некоторые люди, конечно, говорили об этом, и их реакция была достаточно плохой.

Мне очень не хотелось признаваться в этом, но Лука должен был понять. Я поклялся Джулии, что вернусь к ней, и твердо намеревался сдержать свое обещание.

— Понимаю, — просто сказал Лука. — Я прослежу, чтобы Феликс держал свой ебаный рот на замке, если ты не хочешь, чтобы правда вышла наружу.

Правду о Даниэле и Симоне, об их крови и о том, почему они не похожи на меня.

— Даниэле и Симона мои дети во всех важных отношениях. Они никогда не смогут узнать правду.

— Они не узнают. — Лука поднял трубку телефона.

— Я сам должен с этим справиться.

Лука криво усмехнулся.

— Твоя жена может не обрадоваться, если ты убьешь ее отца, и Феликс может рассчитывать на это. Однако Феликс знает, что я без колебаний покончу с его жалкой жизнью.

Я склонил голову набок. Лука и раньше убивал членов семьи, так что Феликс определенно не мог надеяться на милосердие.

Лука прижал трубку к уху.

— Ах, Феликс, слышал, ты раздобыл какую-то интересную информацию. Ты уже кому-нибудь рассказал? — Лука ждал. — Так оно и останется. Понятно? Думаю, было бы лучше обсудить этот вопрос лично, просто чтобы я действительно мог донести до тебя свое послание, — пауза. — Нет, ты встретишься со мной в Нью-Йорке завтра в четыре часа дня, не заставляй меня ждать, — он повесил трубку.

Я кивнул в знак благодарности, потому что настоящие слова никогда не слетят с моих губ.

— Теперь тебе надо возвращаться к своей жене.

Я повернулся и направился к двери, но прежде чем успел открыть ее, Лука снова заговорил:

— Это было твое последнее упущение, Кассио. Даже трое детей не защитят тебя в следующий раз, когда ты будешь лгать мне.

— Знаю.

Я ушел. Фаро все еще ждал в коридоре и чуть не обмяк от облегчения, заметив меня. Он подождал, пока двери лифта закроются, и только потом сказал:

— Думал, больше не увижу тебя.

— Лука знает, что живой я стою больше, чем мертвый.

Фаро покачал головой.

— Ну, если ты так говоришь, — он внимательно посмотрел на меня. — Ты хочешь поговорить?

Я поморщился.

— Я не нуждаюсь в разговоре.

Как только я вошел в наш дом, Джулия бросилась ко мне и обняла так крепко, что я испугался, как бы она не ушибла свой живот. Глаза у нее были красные.

Даниэле вошел в коридор следом за ней. В свои двенадцать лет он был почти такого же роста, как Джулия. Я все еще помнил, как он цеплялся за мои брюки.

— Разве ты не должен быть в постели? У тебя завтра занятия в школе.

— Я понял, что что-то не так, когда мама вернулась домой в слезах. Она не хотела говорить мне, что происходит.

Его голос уже превратился из мальчишеского в мужской. Я воспитывал его, много лет подозревал, что он не мой, а теперь обрел уверенность. Но это ничего не меняло. Джулия любила Даниэле и Симону, как своих собственных детей, и я тоже.

— У меня был разговор с Лукой.

Даниэле подошел ближе, на его лице был написан страх.

— У тебя неприятности, папа?

Это слово, слетевшее с его губ, все еще наполняло меня гордостью. Это никогда не изменится.

Джулия отступила назад, предоставляя нам место.

Я обхватил ладонями затылок Даниэле и притянул его к своей груди.

— Я все прояснил. Это было недоразумение.

Даниэле коротко обнял меня. Теперь, когда он уже не был маленьким мальчиком, таких проявлений привязанности стало меньше.

— А теперь иди спать.

Даниэле отстранился и направился наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

Я обнял Джулию за плечи.

— Ничего не изменилось, — твердо сказала она.

— Ничего не изменилось, — подтвердил я. — Даниэле хороший мальчик, мой мальчик, и он будет хорошим Младшим Боссом.

Джулия широко улыбнулась.

— Я знаю, что так оно и будет. Совсем как его отец, — она переплела наши пальцы. — Пойдем спать.

По тому, как она это сказала, я понял, что ей нужно больше, чем просто поспать, и после всего занятие любовью с моей женой казалось мне идеальным бальзамом.

После того как Джулия уснула, я направился в лаундж.

Лулу поспешила за мной. Большую часть ночей она проводила в постели Даниэле или Симоны, но мои шаги, должно быть, заставили ее последовать за мной.

Налив себе выпить, я опустился в широкое кресло и сделал глоток. В комнате было темно, если не считать лунного света, льющегося через окна, и тлеющих углей в камине.

Лулу пристально посмотрела на меня.

Я похлопал себя по бедру, и она легко вскочила, а потом свернулась калачиком у меня на коленях.

За эти годы мы с ней пришли к взаимопониманию. Она по-прежнему предпочитала Джулию, Симону и Даниэле, но когда я проводил бессонную ночь в гостиной, она всегда составляла мне компанию.

Я со вздохом погладил ее по мягким кудрям.

У секретов был свой способ выйти наружу. Сегодняшний день это доказал. Я должен был догадаться, что отец сделал тест на отцовство, как только узнал об Андреа. Он был не из тех людей, которые оставляют в покое то, что его беспокоит. Я был зол за то, что он пренебрег моими желаниями, и совершенно взбешен тем, что он так сильно хотел узнать правду, что рассказал ее кому-то вроде Феликса. Они оба хотели видеть своего нерожденного внука Младшим Боссом. Этого было достаточно, чтобы превратить людей, которые едва терпели друг друга, в союзников. Я не хотел даже думать о том, что случилось бы с Даниэле и Симоной, если бы они узнали. Наше окружение не стало бы смотреть на них доброжелательно. Результат измены и кровосмешения. Как бы жестоко я ни реагировал на людские сплетни, сомневаюсь, что мне удалось бы убедить своих людей однажды принять Даниэле в качестве их Босса. Я не был уверен, что хочу снова встретиться с отцом. Он рисковал будущим Даниэле и Симоны. Это не то, что я мог бы простить. Лука, должно быть, звонил ему сегодня, потому что отец пытался дозвониться до меня, но я переключил телефон в беззвучный режим. Я не хотел с ним разговаривать. Как будто мои мысли вызвали его, мой телефон вспыхнул, но это была Мия. То, что она не спала в это время ночи, уже было плохим знаком.

Я поднял трубку.

— Ты должен приехать в больницу. Папа умирает. Он не переживет эту ночь.

Я молчал, находясь где-то между шоком и жгучим гневом.

— Кассио?

— Скоро буду, — я повесил трубку.

Лулу спрыгнула с моих колен, и я поспешил наверх, чтобы разбудить Джулию.

— Я поеду с тобой, — немедленно сказала Джулия.

Мы не стали будить детей. Я не хотел, чтобы они видели своего умирающего дедушку, особенно если он мог открыть правду в свои последние минуты. Элия будет следить за домом, пока нас не будет. Джулия бросала на меня обеспокоенные взгляды, пока я ехал в больницу.

— Ты в порядке?

— Нет.

— Ты ведь любишь своего отца, верно?

Я нахмурился.

Сейчас моя злость была доминирующей эмоцией по отношению к нему, но я все еще любил его.

— Он был достойным отцом, лучше многих мужчин в нашем мире. У него были свои недостатки, но и у меня тоже.

— Тогда не позволяй своему гневу испортить прощание. То, что он сделал, было неправильным. Он уже давно болен. Это могло повлиять на его суждения.

— Он уже много лет хочет узнать правду.

— Я знаю. Но все равно, не надо с ним сегодня вступать в стычку. Пусть он умрет с миром. Не только для него, но и для тебя.

Я вздохнул.

Джулия была всепрощающей душой. Я был скорее мстительным существом. Но все равно кивнул.

Илария ждала вместе с матерью в коридоре. Они обе плакали и прижимались друг к другу. Мама тут же поспешила ко мне и крепко обняла. Я похлопал ее по спине.

— Что случилось?

Мать не могла ответить. Она только покачала головой и продолжала плакать. Я удивленно поднял брови, глядя на Иларию.

— Сегодня отец настоял на том, чтобы принять звонки от Луки и Феликса. Ты же знаешь, какой он. Он не может оставить работу в покое, даже если ты за него отвечаешь. После этого он был расстроен, и это привело к еще одному небольшому сердечному приступу. Его тело слишком слабо.

Я кивнул.

— Он сейчас разговаривает с Мией?

— Да, — сказала Илария. — Он хотел поговорить с каждым из нас наедине. Дверь распахнулась, и оттуда вышла Мия с заплаканным лицом. Заметив меня, она явно почувствовала облегчение.

— Ты здесь. Отец беспокоился, что ты не приедешь.

— Я здесь, — просто ответил я.

Джулия сжала мою руку.

Я направился в больничную палату, пытаясь подавить свой гнев на отца. В тот момент, увидев его лежащим на кровати, выглядящим хрупким и похожим на тень человека, которого я знал всю свою жизнь, это ускользнуло.

Джулия была права. Сегодня речь шла не о раздаче обвинений. Речь шла о том, чтобы попрощаться. Это была одна из тех вещей, которым научила меня Джулия: позволять себе доброту, когда я могу себе это позволить, что случалось нечасто.

Отец проводил меня взглядом, когда я подошел к нему. Он выглядел испуганным. Я никогда не видел его таким. Он был храбрым человеком, одним из самых сильных людей, которых я знал. Теперь он выглядел так, словно одно мое слово могло сломить его.

— Отец, — тихо сказал я.

Я коснулся его тонкой руки, безвольно лежащей на одеяле. Выражение его лица смягчилось, и он медленно повернул свою руку так, чтобы обхватить мои пальцы, слабо сжимая их.

— Кассио, — это слово прозвучало хриплым шепотом. Я наклонился к нему, чтобы лучше слышать. — Я только… только хотел того, что считал лучшим.

— Я знаю.

Он был не прав, но и я тоже был виновен в неправильных решениях в своем прошлом.

— Мне очень жаль. Ты простишь меня?

Прощение не было моей сильной стороной. Я не был уверен, что смогу простить отца так скоро после этих событий, но у него оставалось не так уж много времени.

— Да.

Это не было ложью. В конце концов, я его прощу. Не сегодня, а через несколько месяцев или лет.

Он на мгновение закрыл глаза, и из них выкатилась слеза. Я никогда не видел, чтобы мой отец плакал.

Я наклонился вперед и осторожно обнял его. Он снова сжал мою руку, еще слабее, чем прежде.

— Можешь… позвать?

Я кивнул и пригласил сестер и мать войти.

Отец умер через два часа в окружении своей семьи. Джулия оказалась права. Примирение с отцом освободило не только его, но и меня.

— Как там наш мальчик? — спросил я, как делал каждый вечер, возвращаясь домой.

Сегодня я не успел на ужин — редкий случай. Джулия должна была родить через несколько дней. После похорон отца и предупреждения Луки Феликсу, все успокоилось. Теперь мы могли смотреть вперед, в будущее.

— Хорошо, — тихо сказала она, дотрагиваясь до своего живота. — Но я всегда голодна, и мне ужасно хочется чего-нибудь сладкого.

Я уткнулся носом ей в ухо.

— Совсем как мне.

Джулия фыркнула.

— Нет, это не такая жажда. Хотя я бы тоже не возражала, — она одарила меня застенчивой улыбкой, которая дошла до самого моего члена.

К счастью для меня, сексуальный аппетит Джулии ни на йоту не уменьшился во время беременности. Если это было возможно, он стал еще более ненасытным.

Даниэле и Симона сидели рядом на диване и смотрели по телевизору один из своих любимых каналов на Ютубе.

Лулу свернулась калачиком рядом с ними.

— Даниэле, Симона, вы можете посмотреть еще одно видео после этого. Нам с вашей матерью надо кое-что обсудить наверху.

Лицо Даниэле сморщилось, давая понять, что он уловил ложь. Он уже не был ребенком. По крайней мере, это означало, что он и Симона не будут нам мешать. Крепче обняв Джулию, я повел ее наверх.

— Ты очень нетерпелив, — сказала она с легким смешком.

— Я же сказал тебе, что жажду чего-то сладкого, и мы оба знаем, что ты сладкое искушение, которому я не могу сопротивляться.

Джулия закатила глаза, расстегнула платье и бросила его на пол спальни.

— Это было банально.

— Встань на колени на кровать.

— Ты ведь понимаешь, что у меня на груди висит около девяти килограмм, верно?

Несмотря на свои слова, она сделала так, как я просил. Это была моя любимая поза есть ее. Она застонала еще до того, как я прикоснулся к ней, и вовсе не от удовольствия.

— Думаю, мы должны отменить секс.

Я помог ей подняться на ноги, и лицо Джулии исказилось. Я застыл на месте.

— Ребенок? — спросил я, мой голос был спокоен, хотя я не чувствовал этого. Все внутри меня скрутилось и перевернулось.

— Да.

Я обнял Джулию за плечи, чтобы она не упала. Я так нервничал, что впервые в жизни мои руки не были твердыми.

После того как я помог Джулии одеться, я позвонил Элию и сказал Даниэле позаботиться о Симоне, и повез нас в больницу, все время шепча слова утешения. Я даже не был уверен, что именно говорил, едва замечая улицу впереди нас, но благополучно добрался до пункта назначения.

Я никогда не присутствовал при родах. Гайя не позволила мне стать свидетелем момента рождения ребенка. Я не настаивал, потому что хотел, чтобы она и наш ребенок были в безопасности во время родов. Я не хотел, чтобы она спорила со мной.

На этот раз все было по-другому. Во всех отношениях. Джулия хотела, чтобы я был рядом с ней, нуждалась во мне. Я держал ее за руку, несмотря на каждую новую волну боли, ощущая, как ее тело содрогается от этой силы, восхищаясь ее силой и способностью дарить мне свою прекрасную улыбку всякий раз, когда она получала передышку. Видеть ее в агонии было худшим, что я мог себе представить, но был благодарен ей за то, что она позволила мне стать свидетелем этого.

— Еще, тужьтесь, — подбодрила ее врач после почти пятичасового труда.

Джулия сжала мою руку, ее лицо сморщилось. Она устала и вспотела.

Пол был залит жидкостью, моя одежда пропиталась потом и ее кровью. Это был полный беспорядок, и все же самый прекрасный момент в моей жизни.

А потом раздался крик.

Я напрягся, задержав дыхание, и в то же время Джулия обмякла от облегчения. Я смотрел на красное, потное лицо Джулии, всего несколько мгновений назад искаженное болью, а теперь наполненное блаженством, которое я едва мог понять.

Ее глаза застыли на комочке, который держала доктор, но я не мог оторвать взгляда от моей жены, от женщины, которая спасла меня и моих детей от темной тропы. Джулия бросила на меня ошеломленный взгляд, и, наконец, я оторвал свой взгляд от нее, чтобы увидеть маленького ребенка, который принес ей такое блаженство.

Он был весь сморщенный и перепачканный кровью, и тут что-то щелкнуло. Это блаженство на лице Джулии… оно переполняло мою грудь, заставляло меня чувствовать почти головокружение от его силы.

Доктор подошла к нам и положила нашего сына на руки Джулии. Габриэле был прекрасен. Я обнял Джулию за плечи и поцеловал в висок, преисполненный такой благодарности, на какую никогда не был способен. Ее улыбка была чистой любовью, безудержной радостью. Я был бы счастлив только с двумя детьми, но теперь, когда Габриэле лежал в объятиях Джулии, теперь, став свидетелем его рождения, я знал, что это сделает нашу жизнь еще более совершенной.

Одной схватки было определенно достаточно, и поэтому я была очень благодарна, что у нас уже было трое детей, двоих из которых мне не пришлось выжимать из себя. Я любила Даниэле и Симону всем сердцем, и то, что Габриэле присоединился к нашей маленькой семье, ничего не изменило. Тем не менее, я была рада испытать беременность, а не столько реальное рождение несколько раз. На следующий день после того, как я родила, Симона и Даниэле посетили больницу вместе с Элией.

Они оба уставились на спящую фигуру Габриэле в его кроватке, будто он был инопланетянином. Я подавила улыбку.

Кассио коснулся их плеч. Его одежда была помята после ночи, проведенной в больнице, а щетина выглядела гораздо более неряшливой, чем он предпочитал, но глаза светились гордостью.

— Теперь у вас есть маленький братик, за которым надо присматривать. Это означает, что вам придется прекратить все время бороться, иначе это расстроит ребенка.

Даниэле с сомнением посмотрел на отца, глядя прямо сквозь него.

Хорошая попытка.

— Ты сказала, что он будет мило выглядеть, но он весь в морщинах, и с его головы слезает кожа, — сказала Симона, сморщив нос.

Кассио вздохнул.

Рассмеявшись, я встала с кровати и медленно подошла к ним, несмотря на боль в нижней части тела.

— Он новорожденный. Вот как они выглядят. Думаю, он невероятно милый.

— Разве я не была милым ребенком? — спросила она.

— Да, — одновременно ответили мы с Кассио.

Даниэле нахмурился.

Я обняла его за плечи и прошептала:

— Я люблю тебя, — он улыбнулся, отбросив все мрачные мысли беспокоившие его. — Я рада, что у тебя есть братик, а не сестра, как хотела Симона.

— Ты должен поблагодарить своего отца за это.

Кассио прищурился, когда Симона и Даниэле посмотрели на него, ожидая ответа. Ухмыляясь, я подошла к нему.

— Может, тебе стоит поскорее поговорить о пестиках и тычинках.

— Я говорил с Даниэле, а Симоне не нужно ничего знать, пока ей не исполнится шестнадцать или семнадцать.

Я закатила глаза.

— Мне было семнадцать, когда мы обручились.

— Не напоминай мне об этом.

Он поцеловал меня в губы, заставив наших детей скорчить гримасы отвращения.

— Все сработало очень хорошо.

— Да, — согласился он, глядя на нашего спящего новорожденного сына.

Во второй половине дня в гости пришли мама, папа и Кристиан. Я видела своих родителей на похоронах Мансуэто, но мы только обменялись публичными любезностями. После нашей ссоры мы ни разу толком не разговаривали. Наверное, они обиделись на меня за то, что я попросила Луку пригрозить им. Вот почему я была удивлена, увидев их.

Кассио завис у окна, не поздоровавшись ни с одним из моих родителей, когда они вошли. Однако он пожал руку Кристиану, что заставило меня улыбнуться.

Мой брат повернулся ко мне и неловко обнял, потому что я держала Габриэле на руках.

— Поздравляю. И от Коринны тоже. Она бы пришла, но ее часто тошнит.

Его жена была беременна их третьим ребенком.

— Спасибо, — прошептала я.

— Мама с папой больше не доставят тебе хлопот. Я поговорил с папой и дал ему понять, что ему нужно взять себя в руки, если он не хочет потерять тебя и меня.

Меня захлестнула волна благодарности. Кристиан сжал мое плечо, прежде чем отступить назад, освобождая место для мамы и папы.

Мама подошла ко мне, ее глаза наполнились слезами.

— Ох, Джулия.

Ее радость была искренней, и это притупило мое негодование. Это был новый этап в моей жизни, и я не хотела быть обременённой багажом из прошлого.

Я улыбнулась.

Она обняла меня, стараясь не раздавить Габриэле. Она погладила его по щечке и взяла его маленькие пальчики в свою ладонь.

— Боже, я и забыла, какие маленькие дети.

Папа ждал в нескольких шагах позади нее, выглядя неловко, но его глаза тоже были полны эмоций.

Я улыбнулась ему, и он шагнул вперед.

— Поздравляю.

— Ты меня не обнимешь?

На его лице отразилось облегчение, и он, как и мама, нежно заключил меня в объятия. Он действительно не знал, что делать с Габриэле, но все же погладил его по головке, прежде чем отступить назад.

Взгляд Кассио словно застыл.

— Надеюсь, вы прислушаетесь к предостережению Луки.

— Кассио, — тихо сказала я. — Мои родители больше никогда не заговорят об этом. Так ведь? — я выжидающе посмотрела на них.

Если бы они любили меня, если бы хотели, чтобы я и их внук присутствовали в их жизни, они бы забыли то, что сказал им Мансуэто.

Папа вздохнул и кивнул.

— Если ты так хочешь, мы унесем эту тайну с собой в могилу.

— Так оно и есть.

Все было решено. Мы больше не упоминали об этом, и когда Симона и Даниэле присоединились к нам позже, мои родители обняли их и обращались с ними почти так же, как если бы они были их внуками. Это было доказательством того, как сильно они боялись потерять меня… и гнев Луки, но я сосредоточилась на первом, а не на втором. Жизнь была определенно более приятной, если вы предпочитали концентрироваться на позитиве, а не на негативе. И мне было за что быть благодарной. Любящий муж, разумно воспитанная собака и трое замечательных детей.