ГЛАВА 13

Готовясь выйти в свет со своим мужем, Маргарита надела платье цвета граната. Черные агаты украшали ее шею и запястья. Черное тонкое кружево — нежное, будто сотканное сказочными паучками, — собиралось на спине в складки, а ниже образовывало пышный турнюр. Ее волосы были зачесаны набок и украшены такими же черными агатовыми бусинами.

Если не считать черных длинных митенок, натянутых до локтей, ее руки были обнажены, глубокое декольте открывало взгляду шею. Все платье было украшено рюшами и складками, поверх него она надела черную сатиновую пелерину, воротник которой был сделан из кружева.

Она немного помедлила, прежде чем выйти из-за ширмы, разглядывая платья, висевшие на гвоздях, которые специально для них вбил Брэм. Ее ладони запотели, но не от страха Нет, скорее, это было чувство томительного ожидания вечера, который должен был много значить для них обоих. Однако в том только случае, если она будет говорить и делать правильные вещи.

Глубоко вздохнув, она положила руку себе на грудь. Но затем гордо подняла голову и вышла в комнату. Ее платье, возможно, покажется Брэму слишком обтягивающим.

Услышав шелест ее юбок, Брэм поставил на стол бокал с ликером. Его глаза потемнели, она поняла, что он ждал ее.

Прохладная волна удовольствия прокатилась по ее спине, когда она поняла, что он, вероятно, разглядывал сквозь ширму ее силуэт.

— Подглядываешь, Брэм? — спросила она нежно, и он понял, что ей это нравится.

Он и не собирался это отрицать.

— Да.

— Очень дерзко с твоей стороны.

— Да нет. Если бы ты знала, сколько мне удалось разглядеть, ты бы позволила мне эту маленькую шалость.

Его слова и взгляд заставили ее покраснеть.

Несколько минут они стояли, не двигаясь. Господи! Знал ли он, что он делал с ней? Знал ли он, как у нее захватывало дух при виде него, такого высокого, стройного, в черных брюках, черном пальто и ослепительно белой рубашке и ярком галстуке. Если она сейчас же не возьмет себя в руки, ей придется туго. Одетый с иголочки, с длинными волосами, спадавшими ему на плечи, он казался ей неотразимым.

— Эти цвета очень идут тебе, — нарушил молчание Брэм.

— Возможно, мой наряд выглядит слишком строго. Гранатовый с черным.

— Возможно. Некоторые в этих цветах смахивают на покойников. Они выглядят слишком бледными, когда надевают на себя траур.

— Ты хочешь сказать, что, раз черный цвет мне так идет, я должна все время его носить? Словно я потеряла кого-то из близких?

Он подошел ближе и ласково погладил ее щеку.

— Это совсем не то, что я имел в виду. Ты в черном смотришься очень торжественно. Он оживает на тебе, начиная играть различными оттенками. Как сказал Байрон? «Она была прекрасна, точно ночь…»

Поэзия. Он читал стихи для нее. И это произвело на нее огромное впечатление. Теплота его тона отозвалась во всем ее теле, и ее сердце сильней забилось, заставляя ее почувствовать, насколько прекрасным было платье, которое она надела.

— Пошли, — сказал он, предлагая ей руку. — Нам лучше отправиться сейчас. Или мы просто никуда не поедем.

Опершись на его руку, она вышла с ним на холодную вечернюю улицу. Дул ветер, и она обрадовалась, что надела пелерину. Однако она думала, что, когда они приедут в город, она снимет ее, и он увидит ее декольте.

— Жалеешь, что поехала?

— Нет. Не совсем.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Ты бы не хотела быть сейчас рядом со мной?

— Когда ты рядом…

— Тебе очень хорошо?

— И слегка… страшно…

Он нахмурился.

— Я никогда не причиню тебе боли, Маргарита.

— Не физически. Но иногда слова могут так же сильно ранить, как и действия.

Он вздохнул, затем сказал:

— Мы оба достаточно наговорили друг другу сгоряча…

Она прервала его, положив свою руку в его ладонь.

— И лучше об этом сегодня забыть.

— Да, — согласился он.

— Я надеюсь, что мне очень понравится сегодняшний вечер, Брэм.

— Тогда я сделаю все, что в моих силах для этого.


Они обедали в маленьком элегантном кафе, расположенном рядом с главной улицей. Как только Маргарита туда вошла, ей сразу там очень понравилось. Столы были накрыты льняными скатертями, расшитыми кружевами, на каждом стоял букет огромных золотистых хризантем в вазе с подкрашенной водой. Вся посуда была украшена тончайшей золотистой полоской, как и приборы. Струнный квартет играл Брамса в одном из уголков зала.

— Как ты думаешь, меня узнают? — спросила Маргарита, как только они вошли.

— Без сомнения, — он сильнее сжал ее руку. — Как они могут не заметить такую красивую женщину?

Она замедлила шаг.

— Ты мне не дал возможности исчезнуть незаметно, Брэм.

— Ты известна благодаря своей прекрасной внешности, и я не вижу причин скрывать, что у тебя есть замечательная способность справляться с любыми неприятностями.

Она хотела было ответить ему, но замолчала, заметив, что они привлекают внимание посетителей кафе. К счастью, они с Брэмом заказали себе столик, ближайший к выходу, скрытый от взглядов окружающих разросшимся клематисом. Окно напротив давало им возможность полюбоваться видом цветущего палисадника.

Следы войны были повсюду. Несмотря на то что скатерти были накрахмалены, а столовое серебро начищено, Маргарита уловила эту послевоенную атмосферу всеобщего возрождения и восстановления. Она вспомнила свой розарий в Солитьюде. Постепенно, под ее опекой, он разрастется и зацветет.

Брэм помог ей снять пелерину.

— Какое прекрасное платье, Маргарита, — шепнул он ей на ухо.

— Спасибо.

— Если бы я знал об этом раньше, я бы более рьяно настаивал на том, чтобы ты чаще носила черное. Впрочем, ты можешь одеваться в любой цвет, я всегда буду в этом на твоей стороне.

Его слова ее взволновали, она пожалела, что они находятся в публичном месте, иначе она бы повернулась, обвила его шею руками и…

— Мадам!

Официант пододвинул ей стул.

Как только они уселись, им подали огромные меню в кожаных переплетах, и Маргарита растерялась, увидев цены. Ей было приятно, что можно было заказать французские блюда, и Брэм тотчас попросил по огромному бокалу красного вина к обеду.

Как только официант удалился, они погрузились в теплую бархатную тишину, но ни Маргарита, ни Брэм не испытывали неловкости из-за молчания.

— Я чувствую себя виноватой, — сказала она, оглядываясь и замечая среди обедающих очередную знаменитость.

— Почему?

— Такие траты.

— Ты думаешь, я не в состоянии оплатить все это? Разве я говорил тебе когда-нибудь, что у меня мало денег?

— Не знаю, что и подумать.

Его взгляд стал жестким, пальцы с силой обхватили бокал с вином.

— Скажи мне, Маргарита, правду. Ты вышла за меня, думая, что я богат?

Она не могла ему лгать.

— Нет. Я не питала никаких иллюзий. Ты был вторым сыном. Солитьюд должен был принадлежать Мике. Но мне было все равно.

— Тогда почему?

Она пожала плечами:

— Я почувствовала себя влюбленной.

— Ты и на самом деле любила меня?

Его вопросы заставляли ее сердце то останавливаться, то вновь биться с ужасной силой. Но последний заставил все ее тело задрожать.

Боясь его напора, она перешла на шепот.

— Мы обязательно должны все это выяснять прямо сейчас? Прошлое навсегда осталось позади. Мы оба наделали массу ошибок. Неужели мы должны испортить себе вечер, вспоминая каждую из них?

Она молча ждала его ответа, чувствуя, что не в состоянии рассказать ему о Джеффри. Не здесь. Не при людях.

Он откинулся на спинку стула, и она почувствовала себя в безопасности.

— Ты права. Мы будем сегодня только развлекаться. Однако ответь мне еще на один вопрос. Если бы я тебя отпустил сегодня вечером… Ты бы ушла от меня?

Вопрос прозвучал, словно выстрел, она сильно растерялась.

— Что?

— Если бы я сказал тебе, что ты можешь уйти, что я, если хочешь, аннулирую наш брак, и что мы больше никогда не увидимся, ты бы согласилась?

Почему он спрашивал ее об этом теперь, когда ответ был слишком прост? Несколько дней назад она бы согласилась на это без колебаний, не желая участвовать в его тихой жизни, не желая быть его женой.

Неужели ей не хватало храбрости? Неужели она могла бы оставить его теперь, избегая всяческих объяснений с ним? Могла ли она покинуть его, даже если бы не было этой пары недель, могла ли обойтись без его страсти, его заботы?

— Твой ответ, Маргарита.

— Да. — Это слово она будто исторгла из самой глубины своей души, и не потому, что это был честный ответ, а потому, что он казался ей более благоразумным.

— Тогда я верю, что ты теперь со мной не из-за денег.

Она поняла, что он имел в виду, и ее глаза наполнились слезами.

— Ты хочешь сказать, что подозревал, будто я… была с тобой… из-за денег?

— Эта мысль приходила мне в голову. Но, несмотря на твой новый гардероб и изменения в нашем амбаре, ты осталась при своем.

Она скомкала свою салфетку и швырнула ее на стол. Но когда она вскочила, Брэм стал откровенно разглядывать ее грудь.

— Ты не должна винить меня за этот вопрос, Маргарита.

— Ты подлец.

Это заставило его лишь рассмеяться.

— Раз я уже задал этот вопрос, не станем больше возвращаться к нему.

Маргарита снова села.

— Ты не смеешь подозревать меня.

Она точно не знала, должна ли она радоваться или злиться.

— Ты моя, Маргарита. Навсегда.

— Почему же? — она была сильно раздражена. — Если ты меня так ненавидишь…

— Я не ненавижу тебя, Маргарита, — сказал он медленно, словно удивляясь собственным словам. — Иногда ты бываешь не в себе, иногда ты очень злишься, но то, что я испытываю к тебе, не похоже на ненависть.

— И все же ты однажды ненавидел меня.

— Да. Но вскоре это ушло, и я почувствовал нечто иное.

— О! — его слова привели ее в чувство, она ощутила внезапную слабость.

Ей очень хотелось, чтобы он продолжал ей говорить о своих чувствах, но вместо этого он сказал:

— Ты сегодня красивее, чем когда бы то ни было, Маргарита.

— Это платье.

Он покачал головой.

— Нет, ты сама стала такой. И не только внешне. Ты никогда не была такой беспокойной, такой… нервной…

— Ну, большое тебе спасибо, — она попыталась отдернуть руку, но он сильно ее сжал.

— Я хотел сделать тебе комплимент. Ты стала более осторожной, более замкнутой. Но совершенно не потеряла свою внутреннюю силу. Словно ты нашла для себя смысл жизни.

Она затихла.

— Какие секреты счастья ты открыла, Маргарита? Пока я был на войне, у тебя была возможность увидеть другую жизнь. Что ты делала все эти годы?

Она ответила на это тоже вопросом:

— Неужели твой собственный опыт так ужасен, что ты не смог ничего найти для себя, Брэм?

Он помолчал, прежде чем ответить.

— До сих пор было так.

Его ответ поразил ее, и когда она хотела что-то сказать ему, за спиной у нее вдруг раздался голос официанта:

— Пардон…

Момент был упущен, и Брэм тихо сказал ей:

— Позже. Мы поговорим об этом, когда вернемся домой.

И все же Маргарита понимала, что еще не настало время, чтобы открыть все карты.


— Я думаю, нам надо куда-нибудь сходить, — сказал Брэм, когда они вышли на холодную ночную улицу.

— В театр? — неуверенно спросила она.

— Да, куда-нибудь в этом роде.

Его рука нежно обнимала ее за плечи, он вел ее вниз по улице, туда, где газовые фонари освещали площадь перед императорским театром Уилтона. Уже внутри Брэм получил у распорядителя два билета с золотым обрезом и наклонился, чтобы о чем-то попросить его. Пожилой джентльмен кивнул и направился к Маргарите. Он подал знак мальчику-швейцару, чтобы тот помог Маргарите снять ее накидку. Он слегка надорвал билеты, прежде чем снова отдать их Брэму. Брэм повернулся и передал их ей.

— Вот. Я знаю, что женщины любят сохранять что-то, напоминающее им о подобных мероприятиях.

— А мужчины? — спросила она. — Что они сохраняют?

Улыбка слегка тронула его губы.

— У мужчин интересы менее материальны.

Она удивленно приподняла одну бровь.

— А именно?

— Им хочется сохранить в памяти то, как выглядят те или иные вещи, и как они пахнут, — он снова улыбнулся, — и каковы они на вкус.

Колени Маргариты задрожали, и она не была уверена в том, что может дальше двигаться. Она была благодарна ему за то, что он взял ее руку и повел наверх, по правой лестнице.

Брэм привел ее в отдельную ложу, и она с удовольствием огляделась. С этого места хорошо была видна сцена, можно было разглядеть декорации в мельчайших подробностях, игру красок, густоту теней, отбрасываемых предметами в лучах газовых светильников.

— Что мы будем смотреть? — спросила она, когда Брэм обнял ее за плечи.

— Мелодраму.

— Мелодраму? — переспросила она в восторге. — Как хорошо. Не какой-нибудь глупый балет или оперу, но что-то истинно американское, забавное и одновременно трогательное.

Он подал ей одну из программок, которые стопкой лежали на мраморных перилах ложи. Она внимательно прочла название.

— «Злобный сват». О, замечательно!

— Мне сказали, что спектакль хороший.

Но пока Брэм это говорил, его голос вдруг стал рассеянным. Маргарита взглянула на него и заметила, что он уже изучает не программку, а сидящих в зрительном зале людей. Странно. Словно он кого-то там ищет.

Но кого?

Брэм подождал, пока наступит время начала спектакля, затем извинился и добавил:

— Кажется, я должен кое-что проверить.

Маргарита, разглядывавшая декорации, взглянула на него, ее глаза лучились, а лицо было радостным. Впервые за последнее время Брэм видел ее такой. Он понял, насколько печальной и сдержанной она стала по сравнению с той восторженной девочкой, которую он знал.

— Что проверить? — спросила она, внезапно нахмурившись.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб, чтобы разгладить его.

— Я заказал закуску в ложу, и теперь хочу убедиться, что все это будет выполнено.

Прежде чем она успела задать ему новый вопрос, он выскользнул за дверь и очутился в темном коридоре, который вел к лестнице для театрального персонала. Там были обитые жестью ступени и одинокий тусклый светильник.

Тихо, стараясь, чтобы его шаги не были слышны, он спустился вниз на несколько пролетов и оказался ниже сцены, рядом со складом. Пробравшись среди сундуков, поблескивающих в тихом свете, он подошел к другой двери.

Там его ждал Шеффилд, он сидел в слишком большом кресле, которое, скорее всего, использовалось иногда как трон.

Брэм вошел, и Шеффилд приветствовал его улыбкой.

— Ты очень пунктуален. Мне всегда нравилось это в тебе, Сент-Чарльз.

Брэм не отвечал. Ему не нравилось настроение Шеффилда. Дела прервали его вечер с женой, и поэтому он был вне себя от злости.

— Давай поскорее покончим с этим, Шеффилд.

Если ему и не понравилось замечание Брэма, то он не подал виду.

— Я хочу тебя познакомить с одним человеком. — Он сделал пригласительный жест, и темная фигура выступила из-за огромного сундука, набитого шляпами. — Это Роджер Корнби, наш актер. Он играет роль генерала Паттерсона. Потрясающее сходство, не правда ли?

Действительно. Если бы Брэму не сказали, что перед ним актер, он никогда бы не заподозрил подвох. Черты лица и фигура были в точности как у генерала Конфедерации Хорейса Паттерсона. Человек, давно не видевший генерала, мог бы лишь отметить, что война немного состарила его и придала его лицу выражение горечи. Если еще вспомнить о болезни генерала, то никаких отличий здесь быть не могло.

— Пожалуй, он подойдет на эту роль.

Шеффилд посмотрел на Брэма с теплотой.

— Я очень рад, что ты согласен. — Он понизил голос. — Я думаю, теперь ты понял, что Кейси предатель, не правда ли?

Брэм не ответил на вопрос и, повернувшись к Корнби, поинтересовался:

— Тебя что, уволили?

— Да, сэр.

— Ну, хорошо. Тогда я буду ждать тебя в Солитьюде через два дня. Учти, что охранять тебя будут мои люди, а не я, и Боже упаси тебя с ними разговаривать.

Не дожидаясь ответа, Брэм повернулся и вышел из комнаты.

Но до самого конца вечера он не мог справиться с неприятным ощущением, оставшимся после этой встречи у него в душе.


По дороге домой они молчали. Маргарита сидела, забившись в угол экипажа, и гадала, что же все-таки было не так этим вечером. Лишь в кафе было несколько напряженных минут, но они быстро прошли, и вечер снова казался ей волшебным.

До тех пор, пока Брэм не пошел улаживать какие-то дела во время представления.

Знал ли он, что она тихо последовала за ним? Что она заметила, как он отправился в служебные помещения театра? Может, его беспокоило именно это? Что она узнала, куда он ходил?

Нет. Маргарита была уверена, что он не заметил ее. Он был так озабочен, так серьезен и задумчив, что она не посмела идти за ним дальше. Он никак не мог догадаться, что она просто сгорала от любопытства — чем же он был так занят. Потому что ясно было одно: когда появились театральные служители и принесли бутылку шампанского и закуски, они не встретили его по пути в ложу. Они явно были озадачены, когда Маргарита поинтересовалась, как долго еще Брэм будет отсутствовать. А когда он вернулся, такой огорченный и рассерженный, у нее недостало духу расспрашивать его.

Неужели это все было из-за нее? Разве она его чем-нибудь рассердила? Она похолодела. Однажды он проговорился ей, будто он эксперт по сбору информации. Неужели он раскрыл какие-то ее тайны? Или, что еще хуже, он обнаружил, что у него есть сын? А вдруг он хотел застать ее врасплох?

Ее сердце билось так звонко, что она боялась, как бы Брэм этого не услышал.

— Что-нибудь не так? — прошептала она, теряя силы.

Он посмотрел на нее с удивлением, словно забыл, что она сидела рядом с ним.

— Нет. С чего ты взяла?

— Ты такой тихий.

— Тебе это не нравится?

— Нет, просто я подумала, что ты на меня сердишься.

Он взял ее руку.

— Ну что ты. Мне было сегодня так хорошо с тобой.

— Потому что мы привлекали внимание?

Он удивленно взглянул на нее.

— Поэтому Элджи и собирался жениться на мне. Ему нравилась шумиха.

— И ты думаешь, что мы с ним похожи?

— Нет, не совсем.

— Я знаю, Маргарита. Прости меня, — он вздохнул и погладил ее по щеке. — Неужели после того, что мы пережили, нам необходимо все еще причинять друг другу боль?

Казалось, он говорил сам с собой, но при этих словах ее охватило сладкое волнение.

— Есть вещи, о которых я не рассказывал тебе, Маргарита. Например, что я делал…

Она положила палец ему на губы, ее рука дрожала, у нее кружилась голова.

— Нет. Не сейчас. Когда мы вернемся домой. Когда вокруг будет тихо и мы не будем бояться, что нас кто-нибудь прервет.

Он молча согласился с ее предложением, так как их экипаж в этот момент остановился как раз напротив их амбара.

К несчастью Маргариты, их встретил Кейси.

— Пока вас не было, привезли для вас посылку. От человека по имени Жоли.

— Для меня? — выдохнула Маргарита, молясь, чтобы это было нечто вроде письма или телеграммы, в которой бы говорилось, что Джеффри уже прибыл. Но она мечтала об этой ночи не меньше, чем о встрече с сыном, потому что она решила рассказать Брэму правду. После этого она была бы готова на все.

— Нет. Это для Брэма.

Брэм помрачнел.

— Что там?

— Произведение искусства. Картина. Мы много видели подобных ящиков во время войны, в них всегда хранились картины. Достаточно взглянуть на него, чтобы понять, что там внутри, — он посмотрел на Маргариту. — У вас есть одно несомненное достоинство, миссис Сент-Чарльз. Такая прекрасная… кожа.

Это замечание заставило Брэма только сильнее нахмуриться.

Маргарита не могла пошевельнуться. Она знала, какую картину мог прислать Жоли. Портрет матери и сына. Маргариты и Джеффри. И судя по выражению лица Кейси, он уже видел все и сделал соответствующие выводы.

— Где она? — спросил Брэм.

Кейси продолжал пристально наблюдать за Маргаритой, но немедленно ответил:

— Ребята внесли ее в ваш амбар.

Брэм пожал плечами и взял Маргариту за руку.

— Ты присмотришь за лошадьми, Кейси?

— Конечно.

— Спасибо. Доброй ночи.

Они вошли в амбар, который изнутри уже напоминал настоящий жилой дом. Брэм помог ей снять накидку и повесил ее на спинку стула, затем зажег светильник.

— Разве ты не собираешься взглянуть на нее? — спросила Маргарита. Он был рассержен. Она это чувствовала. Но не из-за нее. А из-за Кейси. И еще, возможно, потому, что предполагал, будто на картине была изображена какая-то откровенная сцена. Она была уверена, что он подозревал, будто Кейси видел ее обнаженной.

— На кого?

— На картину.

Он покачал головой.

— Я ничего не желаю брать у этого человека. И не желаю смотреть на тебя его глазами.

— Понятно, — она подождала несколько минут, заметив, как медленно он ходит по комнате, тихо поглаживая стоящую вокруг мебель.

— Я думаю, что переоденусь, — наконец, она нарушила молчание.

Он посмотрел на нее.

— Отлично. — И вдруг спросил: — Почему, Маргарита?

— Почему? — слабо отозвалась она.

Он стоял, положив руки в карманы. Затем решительно пересек комнату и обнял ее за плечи. Она чувствовала, как он жадно смотрит на ее профиль, возможно, пытаясь угадать, что изображено на картине.

— Почему ты разрешала себя разглядывать этому человеку и… публике?

— Это было вполне прилично. Ты увидишь, если посмотришь на портрет.

— Я видел работы этого человека, и это совсем не то, что я имею в виду. Я не говорю о твоей одежде, я говорю о твоих эмоциях. Ты ведь знала, что это будет продаваться за деньги? Что это будет висеть в выставочных залах и гостиных и весь мир будет разглядывать тебя?

— Разве это имеет значение?

— Конечно. Очень большое.

Она замешкалась на мгновение, затем ответила:

— Мне нужны были деньги.

— Ты могла их заработать каким-то другим способом.

— Каким? Проституцией?

— Черт возьми! — он тряхнул ее. — Ты знаешь, что я даже подумать об этом не могу!

Нет. Он не мог. Всего несколько недель назад, прежде чем приехать в Солитьюд, она знала, что он готов ее обвинять в этом грехе. Значит, он очень сильно изменился. Они оба очень изменились за то время, пока они вместе.

Она, наконец, сказала:

— Я пыталась найти другое место. Но я нуждалась в надомной работе.

— Твой отец заставлял тебя работать?

Она помолчала.

— Нет. Я не жила с ним с тех пор, как вернулась во Францию.

— Тогда почему ты не могла работать в какой-нибудь школе или магазине?

— Я должна была сидеть дома.

— Почему?

Было очевидно, что он не может понять то, что она с таким трудом пыталась ему объяснить. Но ей нужно время. Просто чтобы собраться с силами.

Чтобы приготовить себя к тому, чтобы стать отверженной.

— Сперва я пробовала шить, — сказала она так, словно не расслышала его вопроса. — В основном вечерние платья. Я делала это вручную — вот почему мы с Софией так хорошо друг друга поняли. Но я не могла ей признаться, что когда-то выполняла подобную же работу, поэтому позволила ей навязывать мне ее собственные взгляды на одежду. И мой опыт к тому же не был очень удачным.

— Как долго ты этим занималась?

— Около двух месяцев — большую часть зимы. Но я не смогла закончить эти вещи и не окупила расходов на ткани. Я залезла в долги.

— Ты была одна?

— Нет, со мной были тетя Эгги и дядя Уилсон. И Нанни Эдна.

— И конечно, они все сидели на твоей шее?

Она покачала головой.

— Нет. Это не совсем так. Они мне по-своему помогали. Нанни Эдна давала мне деньги из пенсии своего мужа, тетя и дядя занимались производством пряжи. Но я не могла их просить оплачивать медицинскую помощь… в которой я нуждалась.

— Медицинскую помощь? — спросил очень тихо Брэм.

— М-могу я сперва переодеться? — спросила она неуверенным тоном. Она хотела переменить настроение, попытаться вернуть те доверительные отношения, которые были между ними до того, как им сообщили об этой проклятой картине.

— Пожалуйста, — взмолилась она, так и не дождавшись ответа.

— Пять минут, — неожиданно жестко сказал он.

— Конечно.

Она направилась к ширме и взглянула на свои наряды. Слава Богу, София постаралась и сшила ей большинство платьев с завязками спереди — возможно, потому, что чувствовала, что Маргарита будет стесняться просить о помощи при одевании, или просто потому, что считала, что женщина должна быть независима… Постепенно она разделась догола. Затем она так же не спеша оделась в изящное пышное домашнее платье, сшитое из голубого шелка, завязала на шее ленту и вышла к мужу.

Загрузка...