Сладостный вызов

ГЛАВА 3

— Раздевайся, Маргарет.

Его жена дрожала. Брэм мог разглядеть, как ее дыхание мелкими толчками заставляло трепетать ткань ее платья. Настолько тугого, что грудь выглядела небольшой. Лишь шнуровка на лифе не позволяла полам платья распахнуться.

Она была так красива!

Брэм забыл — нет, не забыл, он просто не принимал во внимание тот факт, что, словно шедевр искусства, она с годами становилась только прекрасней, ее краски — ярче, волосы темнее — глаза — еще более манящими.

— Давай, Маргарет. Неужели мое общество тебе настолько неприятно? — Его палец дотронулся до ее груди, скользнув по нежным веснушкам на открытом участке тела. Брэм с восторгом смотрел, как ее голую шею и лицо заливает розовый румянец.

— Я не смущаю тебя? — спросил он сухо.

— Ты смущаешь сам себя, — попыталась сыронизировать она.

— Думаю, что мое поведение легко объясняется обстоятельствами, о которых мы оба знаем.

— Ты прервал мою свадьбу!

— Я был вынужден это сделать. Представь себе, в каком я был шоке, когда узнал, что моя жена собирается выйти замуж во второй раз!

— Ты мог встретиться и поговорить со мной лично.

— Я хотел огласки.

— Огласки?

— Я хотел, чтобы все в Балтиморе знали, что ты моя. И теперь у тебя нет возможности вернуться к этому человеку, Маргарет.

— Я хочу развода, — сказала она упрямо.

— Я его не дам тебе.

— Ты сможешь жить с женщиной, которая ненавидит тебя?

Палец у нее на груди настойчиво отогнул край ее декольте и стал проникать глубже.

— Ты не ненавидишь меня, Маргарет.

— Как ты можешь так ошибаться?

Его рот растянулся в усмешке. Она почувствовала себя слабой женщиной, в разорванном платье, запертой в ужасном гостиничном номере, ссорящейся со своим давно потерянным мужем.

— Ты не ненавидишь меня, Маргарет. Ты даже слишком далека от этого. Я вижу, что глубоко в твоих глазах теплится искорка былой страсти. Возможно, в этом мы схожи с тобой.

— Ты можешь разглядеть там лишь ненависть.

— Удовольствие.

— Нет!

— Неужели? Тогда почему ты так странно тяжело дышишь? — Он положил ладонь на ее левую грудь. — Почему твое сердце так сильно бьется?

— Ты мне противен.

— М-м. Возможно, но совсем чуть-чуть. Под маской гнева ты скрываешь бурю другого сорта. Поцелуй меня, моя девочка.

Это была фраза, которой Брэм приглашал ее к любовной игре. Много лет назад. Он знал, что она помнит даже такие мелкие, интимные детали их отношений. Он снова схватил ее за подбородок.

— Поцелуй меня.

— Нет.

Это был очень слабый отказ, он воспользовался этим и наклонил голову, с каждой секундой сокращая расстояние между их губами.

— Нет.

Брэм улыбнулся. Маргарита сама не знала, что говорит. Он видел, что она инстинктивно тянется к нему, а не отталкивает его. Ее губы были раскрыты, глаза стали темней и влекли его своим таинственным блеском. Он так часто раньше видел ее такой, но тогда она была совсем еще девочкой, а не зрелой женщиной.

Ему с трудом удалось заставить себя отпустить ее.

— Ты права. Я не должен целовать тебя. Не сейчас. Мы не станем этого делать, пока снова не узнаем друг друга.

Выражение ее лица комично сочетало в себе недоверие и разочарование.

— Может быть, позже. После ужина.

— Ужина?

— Ты, наверное, голодна?

— Если бы не ты, я бы сейчас пировала у Ротшильда.

Брэм остановился.

— Если хочешь, мы можем поехать туда.

— Нет.

Он быстро оделся и стал застегивать рубашку, но она взяла его руку.

— Я не могу вернуться туда.

— Почему?

— Будет скандал, — ответила Маргарита, поджав губы.

Он подошел вплотную к ней.

— Тебя никогда не волновали скандалы. Ты, наоборот, любила быть в центре внимания.

— Если это приносило какие-то хорошие результаты. Но я не хочу говорить…

— Ты не хочешь, чтобы на тебя смотрели с жалостью, а не с завистью.

Она собралась было ответить ему, но не нашлась.

— Ты не очень-то изменилась с тех пор. Ты немного жестока, но все так же привлекательна.

— Я совсем не это имела в виду.

Он пожал плечами.

— Жаль, что ничем уже нельзя помочь.

— Помочь?

Брэм не слушал ее.

— Я распоряжусь насчет еды. И еще, Маргарет, — добавил он, зная, что стоит ему уйти, как его жена попытается сбежать. — Чтобы быть уверенным, что ты никуда не денешься… — С сумасшедшей быстротой он вытащил откуда-то наручники и, прежде чем она успела опомниться, защелкнул одно кольцо на ее запястье, а другое — на ножке кровати. — Это подарок. От моего брата Мики.

— О! — ее вопль отчаяния был слышен, вероятно, во всем коридоре.

— Я знаю, что это не очень вежливо, но ты видишь: я не доверяю тебе.

Прежде чем уйти, он страстно поцеловал ее и добавил:

— Ты все так же хороша на вкус, Маргарет. Пожалуй, даже лучше, чем когда-либо.

Дверь под напором чуть было не слетела с петель, когда, изрыгая проклятия, в комнате появился проворный джентльмен.

Услышав шум, Маргарита приготовилась к следующему этапу борьбы, но это был не Брэм. Вместо него перед ней возникла фигура Франсуа Жоли.

— Франсуа!

— Mon Dieu![1] Я почти час дожидался, когда этот людоед уберется отсюда, — проворчал он, снимая пиджак и поправляя цепочку от часов. — Человек в моем возрасте не должен скрываться и красться в тени, как обыкновенный вор. — Он поучительно поднял вверх палец. — Я прятался в ужасно грязной отвратительной нише с пугающей статуей этого… в общем, черт его знает, кто это был… слишком долго.

Маргарита вскочила с кровати, чтобы радостно обнять его, но тут же упала обратно, так как ее не пускали наручники.

Глаза Жоли негодующе вспыхнули.

— Sacre bleu![2] В какие игры играет этот человек?

Она почувствовала, как ее затопляет волна жара, и поспешила объяснить:

— Он пытается таким образом удержать меня здесь.

— Ах, это страшно неприятно. Как же я испугался, когда услышал крик в холле.

— Ты слышал нас снаружи?

— Mais oui[3]. Вам обоим следует поучиться хорошим манерам, но… Это не та причина, по которой я здесь. — Его серые глаза потускнели. — У меня есть срочное дело, которое я должен обсудить с тобой, и я поспешу это сделать. Разумеется, после того спектакля, который твой муж разыграл в церкви, он будет посылать кого-нибудь сторожить тебя, когда соберется уйти.

Она нахмурилась, но Жоли улыбнулся.

— Что случилось, cherie[4]? Неужели ты думала, что дорогая Эгги не расскажет все по порядку после возвращения из церкви?

— Я думала, это займет больше времени. — Она взглянула на дверь, ее охватила тревога. Если вернется Брэм и увидит здесь Франсуа…

— Он ушел. Теперь я должен тебе рассказать о Джеффри, прежде чем этот тип вернется.

— Джеффри… Он болен? — Ужасная тревога заставила ее вновь почувствовать себя дурно.

Франсуа взял ее за руки, пытаясь успокоить, его теплые прикосновения были приятны ее ледяным пальцам.

— Тс-с. Джеффри чувствует себя отлично. Я получил сегодня утром письмо. Его няня довольна состоянием его здоровья, этот его ужасный кашель прошел. — Он помолчал. — Но я боюсь, что у тебя еще одной проблемой стало больше.

Ее пальцы непроизвольно вцепились ему в руку.

— Что случилось?

— Они покинули Париж.

— Что? — вскрикнула она.

Маргарита вскочила на ноги, но он заботливо усадил ее обратно и попытался успокоить.

— Бабетта это объяснила тем, что они решили прокатиться на пароходе до Нью-Йорка. Они приплывут в конце следующей недели.

У Маргариты пересохло во рту.

— Когда?

Жоли поправил прядь волос, упавшую ей на щеку.

— Успокойся, уже скоро, я в этом уверен.

Она пожала плечами, а Жоли продолжал:

— Я как раз пришел предупредить тебя. Я сказал тете Эгги, что обязан это сделать.

Старик лишь умолчал, что дал себе слово проследить за свадьбой, но очень растерялся, когда увидел, что происходит. Маргарита знала, что, возможно, кое-кто и считает странным возникновение образа одной и той же женщины в различных произведениях искусства. Они не понимали, что решающую роль здесь играла не ее внешность, которая, безусловно, нравилась художнику. Это было нечто совсем другое, о котором он говорил как о «тайне взгляда». Маргарита точно не знала, что это означает. Но она чувствовала, что он никогда не заставлял ее делать то, что было бы для нее мучительно.

— Конечно, ты будешь рада увидеть мальчика, — Жоли помолчал в ожидании ее реакции.

— Да, конечно! Я так по нему скучала. Но я не собиралась посылать за ним, — шепнула она. — Во всяком случае не во время турне, в которое Элджи планировал пуститься во время нашего медового месяца.

Он нахмурился.

— Бабетта — девушка довольно нахальная. Я тебя и раньше предупреждал об этом. Она слишком независима в решениях, которые касаются мастера Джеффри.

— Я думала… постараться рассказать о нем Элджи, но теперь… Это не имеет смысла.

Жоли удивленно посмотрел на нее.

— Ты хочешь сказать, что он ничего не знает о мальчике?

Она отрицательно покачала головой.

— Маргарита! — он говорил с ней тоном родителя, отчитывающего своего дитятю. — Как ты могла так поступить? Не только ради Джеффри, но и ради самой себя ты обязана была ему все рассказать!

— Я не могла! Он никогда бы не женился на мне, если бы узнал, что у меня есть сын.

— Ладно, теперь уже это неважно. Отец мальчика вернулся и… — Его взгляд снова помрачнел. — Только не говори мне, что Сент-Чарльз ничего не знает о сыне!

— Нет, — проговорила она с неохотой. — Я только начала подозревать, что беременна, когда вышла за него замуж. В таком положении я отказывалась остаться и спокойно смотреть, как Брэм уходит на войну. — Она подняла руки, словно сдаваясь. — После того как мне все детство мои дед и отец рассказывали истории про революции и войны, которые они пережили, я не собиралась пожертвовать своей жизнью ради этого кошмара. — Она сжала кулаки и уронила их на колени. — О, Франсуа, что мне делать?

Он открыл рот и растерянно пожал плечами.

— Не знаю, ma petite[5], — наконец, ответил он. — К сожалению, я не знаю.

Он прекрасно понимал, в какой тяжелой ситуации она сейчас находилась. Было бы намного проще, если бы Джеффри был таким же здоровым и крепким, как и большинство его сверстников.

Но как объяснить такому человеку, как Брэм, что его сын, его первенец, — инвалид?

Спустившись по аллее, раскинувшейся за гостиницей, Брэм пробежал сквозь сложные лабиринты улиц, пока не нашел трактир Маклби. В задней комнате его ждали.

— Шеффилд, — окликнул Брэм ожидавшего, садясь на темную скамью. Он всегда был равнодушен к титулам и звал всех просто по фамилиям. Секретная служба была новым государственным институтом, но осторожность как норма поведения по-прежнему была в цене.

— Ты сегодня хорошо поработал в городе.

Губы Брэма изогнулись в жалком подобии улыбки.

— Думаю, с новостями у тебя все.

— Я бы не возражал, если бы сказки о твоих шалостях не касались бы церкви.

— У сплетен очень быстрые ноги, не правда ли?

— Как твоя жена?

— Обороняется.

— Могу себе представить. — Шеффилд сжал руками стакан. — Когда я тебе приказал вернуться к видимости нормальной жизни, впутать в твои дела Джима Кейси и сделать вид, что ты решил сорить деньгами, я ничего не говорил тебе о возвращении к тебе твоей жены. Я предполагал, что ты отправишься в Солитьюд один и дашь Кейси работу. — Он отхлебнул виски. Однако то, что ты уладил свои личные дела, может означать только одно: тебе будет дан кредит.

Брэм придвинулся к нему ближе.

— Я не делал этого для вас или для вашей чертовой работы. Это мое личное дело, и вас это не касается. Она ничего не имеет общего с этими делами, и я клянусь, что если вы вздумаете впутывать в это ее…

— Полегче, полегче, — прервал его Шеффилд. — Я ничего подобного не имел в виду. Я хотел только сказать, что если она будет рядом с тобой во время твоего путешествия в Вирджинию, это только поможет нам. Заставь Кейси оставить свой пост, и ты сможешь уйти из агентства насовсем.

Брэм ударил кулаком по столу.

— Я не понимаю, как ее присутствие может повлиять на дела следующих недель. Я хотел вернуть Маргарет. И я сделал это.

— Конечно, — поспешил согласиться Шеффилд, идя на мировую. — Когда ты с миссис Сент-Чарльз собираетесь вернуться в Солитьюд?

— Завтра.

Знает ли она, что ты берешь с собой Кейси и трех других людей — бывших солдат?

— Нет.

— Что ты сказал ей?

— Пока еще ничего.

Шеффилд насмешливо посмотрел на него.

— Я должен тебя предупредить, что ты не имеешь права ей рассказывать о настоящих причинах, побудивших тебя ехать.

Брэм недоуменно покачал головой.

— Я не дурак, Шеффилд. Я прошел войну до конца потому, что знал, когда нужно молчать. Я не потерял это умение. Мне постоянно приходится играть роль повстанца, чтобы получить новую информацию, но в душе я по-прежнему янки.

— Просто ты все время начеку. Золото, которое ты берешь с собой в Солитьюд, было украдено с поезда, принадлежащего Союзу. Его сопровождали Кейси и работники секретной службы. Если бы ты не прошел через этот тайник во время войны, мы никогда не возвратим его себе, и никто не узнает, что Кейси был предателем.

— Какого черта вы так уверены, что именно Кейси виноват во всем?

— Прекрати, Брэм. Ты не ушел потому, что тебя в службе держат за наивность. Повозка попала в засаду, а Кейси волшебным образом не тронули, хотя шестеро других охранников были убиты. Это была спланированная акция, а если точнее, спланированная расправа. Тот факт, что золою было найдено намного раньше, чем он мог бы его отыскать, и всего в двух милях от твоего лагеря, только подтверждает наши опасения.

Шеффилд покачал головой и снова отхлебнул виски.

— Как только попадается какой-либо ценный груз, всегда находится предатель, пытающийся его присвоить себе. — Он ударил кулаком по столу и продолжал: — И предателем теперь оказался Джим Кейси. Он шпион, агент Конфедерации. Он украл золото и знает, что кто-то из нашей организации нашел его. Все, что тебе надо сделать, — это дать понять ему, что нашел его ты.

Брэм мрачно посмотрел на него, он чувствовал ненависть к человеку, считавшему одного из своих товарищей предателем. Но поскольку возможностей доказать обратное у него не было, ему придется лишь точно следовать приказам.

Он молча поднялся, но Шеффилд остановил его за руку.

— Будь осторожен.

— А чего мне бояться? Я еду домой, возвращаюсь к своей старой жизни, и должен ловить человека на месте преступления. Друга, военного товарища.

Горечь, с которой он говорил, не укрылась от Шеффилда.

— Что должно быть сделано, следует выполнить, — твердо сказал он.

Брэм не отвечал.

— У тебя есть все необходимое? — спросил Шеффилд. Он знал, что Брому не по нраву такое задание, но Брэм выполнит его.

— Да.

— Одежда, еда?

— У меня есть все.

— Тебе выделены деньги, так что ты можешь их тратить по своему усмотрению…

— Мне не нужно ничего из того, что ты должен мне дать, — огрызнулся Брэм. Кровавые деньги. Вот что это такое. Тридцать сребреников за предательство друга. Брэм был почти уверен, что Кейси невиновен. — Я выполню мою работу до конца.

— Я знаю. Но ты должен держать ухо востро на всякий случай. Кейси мог подкупить кого-нибудь из людей.

— Черт возьми, Шеффилд…

— Кроме того, там будет твоя жена, — настаивал Шеффилд, не обращая внимания на проклятия Брэма. Он допил остаток виски. — Как бы то ни было, я не думаю, что она так легко сдастся, как бы тебе того ни хотелось.

Она не сдавалась.

На всякий случай Брэм дождался рассвета и только утром вернулся в гостиницу, по опыту зная, что Маргарита неотходчивый человек. Она никуда не могла уйти. На случай, если она освободится из наручников, он нанял людей следить за дверью номера и всеми выходами из гостиницы. И они усердно выполняли его задание.

Но когда он вернулся, когда первые лучи солнца показались из-за горизонта, один из его людей, дежуривший в холле, сказал, что из комнаты не доносилось ни звука.

Ни звука.

Это плохой знак.

Достав из кармана ключ, Брэм открыл дверь, надеясь, что причиной тишины был глубокий сон Маргариты.

Напрасно он надеялся. Она сидела поверх покрывала на кровати, ее одежда была в беспорядке, волосы растрепаны.

Она набросилась на него, как только он вошел.

— Где тебя носило так долго?

Брэм закрыл за собой дверь.

— Ты сказал мне, что вернешься.

— Я и вернулся.

— Ты обещал принести поесть.

Он показал ей корзину, которую принес с собой.

— Я сделал, как обещал.

Однако это не успокоило ее.

— Как ты посмел? — спросила она так тихо, что он едва разобрал ее слова. — Как ты посмел так обращаться со мной?

Он поставил корзину на ночной столик и снял куртку. Повесив ее на стул, он подошел к ней, изо всех сил стараясь сдержать чувства, нахлынувшие на него: злость, раздражение, похоть.

— Будь осторожней со словами, крошка, — сказал он, упираясь руками в кровать и придвигаясь к ней вплотную. Он почувствовал благоухание, исходившее от нее. — У меня нет привычки баловать моих солдат. И я не стану нежничать с тобой.

Ее глаза вспыхнули.

— Неужели ты повстанец? Предатель? Вы по-прежнему не можете успокоиться, хотя война закончилась!

Он внезапно схватил ее за волосы и с силой откинул ее голову назад.

— Будь осторожна, Маргарет. Тебя не было слишком долго. Есть вещи, о которых ты не знаешь.

Он освободил ее, быстро, пока запах ее кожи не заставил его потерять самообладание, встал и швырнул корзину на кровать.

— Ешь. — Брэм стал снимать рубашку. Ему хотелось помыться и побриться. Затем они поедут.

Маргарита с подозрением заглянула в корзину.

— Что это?

— Тебе так не понравился обшарпанный вид гостиницы, что мне пришлось украсть для тебя остатки с праздничного стола. — Он снял рубашку, не заботясь о том, как она смотрит на него. Заметила ли она его шрамы? Как она отреагировала на них? Могла ли она предположить, что это следы глубоких ран от сабельных ударов? Вчера она не показала виду, что заметила их, наверное, в пылу скандала она на них не обратила внимания.

— Остатки? — повторила она.

— С твоего свадебного стола. Как только невеста исчезла, сестры жениха — образцы гостеприимства — накормили гостей. Гостиничная прислуга была в восторге. Я только что оттуда. Мне пришлось убедить одну из горничных принести немного еды для сбежавшей невесты. Она с удовольствием помогла мне. С ней было очень приятно иметь дело.

Глаза Маргариты загорелись от злости. Когда ее рука обхватила одну из вышитых подушек, он продолжил:

— Вряд ли тебе стоит отказываться от еды. Возможно, это твоя последняя трапеза перед долгой голодовкой.

Она снова стала покорной, но Брэм знал, что это ненадолго. На тарелках было копченое мясо, хлеб, овощи и огромный кусок свадебного пирога. Маргарита с удовольствием принялась за еду.

— Что ты собираешься делать со мной? — спросила она слабым голосом, и Брэм почувствовал против своей воли прилив нежности к ней.

— Я собираюсь отвезти тебя домой.

— Домой?

— В Солитьюд.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Но папа говорил мне, что твой отец умер, и теперь это имение твоего брата.

— Уже нет.

Она уставилась на него в ужасе.

— Мика… Ведь он жив, правда?

Брэм кивнул.

— Он в Огайо.

— В Огайо? — она переспросила так, словно Мика переехал жить на луну.

Брэм поставил стул рядом с кроватью. Она внимательно следила за каждым его движением, забыв о еде.

— Но что могло его заинтересовать в Огайо?

Он положил руки на спинку стула.

— Женщина. Он женился во второй раз.

Она подняла бровь.

— Но он и Лили…

— Любили друг друга, — закончил он за нее. — К сожалению, Лили умерла вскоре после твоего отъезда.

— О, — прошептала она.

— Ему было очень тяжело.

— Могу себе представить.

— Затем, когда его ранили на войне…

— …Ранили!..

— Я же сказал, Маргарет. Ты понятия не имеешь, что произошло с нами за последние несколько лет. Ты жила своей жизнью. Ты сбежала, как только реальность пришла к тебе со страниц газет и из слухов.

— И все же мне кажется, что я могу представить себе…

— Нет, — в ярости оборвал он ее. — Ты никогда не сможешь представить себе, что такое война, не пережив ее. Но ты была слишком озабочена своей безопасностью, не так ли?

Он стоял и зло смотрел на нее.

— Ешь, черт возьми. Мы уезжаем через двадцать минут.

— Двадцать минут? Но я не могу. Моя семья…

— Я им пошлю записку, куда ты уехала.

— Нет, — она вскочила, опрокинув тарелки с едой на кровать. — Они зависят от меня. Я не могу уехать, не оставив никаких распоряжений.

— Твой отец, вероятно, не был очень богат, когда отдал концы, но он должен был оставить какие-то деньги и соответствующим образом позаботиться о родственниках.

— Мой отец умер банкротом. Остаток денег забрали кредиторы.

— Мне очень жаль, — сказал Брэм. — Но я не думаю, что это правда.

— Как же мои тетя и дядя и Нанни Эдна? — спросила она. Он помолчал. — У них нет никого, кто позаботился бы о них, кроме меня.

— Поэтому ты продавала себя этому художнику?

— Никогда! Франсуа Жоли всегда оказывал мне огромное уважение.

— Эти картины неприличны.

Она затихла: он их видел! Брэм смотрел на нее, жалея, что затронул эту тему. Она не должна была бы знать, как он злился, что его жена позировала для такого рода портретов.

— Нет ничего плохого в его картинах. Почему ты говоришь об этом так, словно там изображена моя голая задница?!

Он схватил ее за руку и резко притянул к себе.

— Ты почти сделала это. Ты так много рассказала ему о себе, больше, чем о тебе знают твои родственники.

Она попыталась высвободиться.

— Я это делала для своей семьи. Только так мы могли есть, нормально одеваться и иметь крышу над головой.

— И все оказалось бесполезным, правда, Маргарет?

— О чем ты говоришь? — с подозрением спросила она.

— Вчера ты собиралась выйти замуж за очень богатого человека, чтобы жить, не заботясь о деньгах. Но я расстроил твои планы, заставив тебя вернуться в мир, где деньги достаются тяжким трудом, и их Нельзя бросать на ветер.

Он задел ее больное место, она задрожала. Ужасная гримаса исказила ее лицо, намного более откровенная, чем он видел на полотнах Жоли. Она выглядела так, словно он ее только что ударил.

— Как же моя семья? — прошептала она. Она была такая тихая, бледная и жалкая. Брэм совсем не хотел причинять ей такую боль. Глубоко вздохнув, он отпустил ее руку.

— Скажи мне, где они… и я попытаюсь сделать так, чтобы они смогли жить некоторое время в Балтиморе. — Он мрачно смотрел на нее. — Только если для тебя это действительно так важно.