Сладостный вызов

ГЛАВА 6

— Что ты собираешься с ней делать, Брэм?

Голос прозвучал прямо у Брэма за спиной, и он инстинктивно наклонился, чтобы достать из голенища нож. Он стоял, опершись о перила, глядя себе под ноги, крепко сжав зубы, дабы не завыть от тоски. Простой вопрос, заданный Кейси, заставил его понять, что он достаточно измучил себя собственными мыслями.

— Ну? — переспросил Кейси.

— Я собираюсь привезти ее домой в качестве хозяйки, — ответил Брэм человеку, которого считал лучшим другом на протяжении нескольких лет. Высокий, худощавый, даже несколько изможденный, Джим Кейси был его правой рукой.

— А она знает, что осталось от твоего дома?

Брэм сжал кулаки. Вернувшись в Солитьюд в конце войны, чтобы найти Мику, он обнаружил лишь руины, оставшиеся от его дома. Его гнев и боль были так велики, и только один человек смог его убедить поехать дальше.

Джим Кейси.

Он все понял.

Джим просто спас его в тот день, не позволяя ему кататься на лошади, готовый пристрелить любого, кто имел бы наглость надоедать ему.

Черт возьми. Неважно, что Шеффилд подозревал Джима Кейси в предательстве. Брэм в это не верил. И никогда не поверит. Он докажет, что Шеффилд ошибается.

— Судя по всему, она не очень-то рада видеть тебя, — заметил Джим.

— Думаю, ты прав.

— Это тебя удивляет? — Кейси оперся бедром о перила, которые Брэм сжимал так, словно это была шея Маргарет. Нет, не Маргарет. Маргариты.

— Она моя жена, — настойчиво произнес он, наверное, в сотый раз за эту пару дней.

— По мне так она совсем еще девочка, — сказал Джим.

Брэм недоверчиво уставился на Кейси.

— В таком случае, ты ее не разглядел.

В ответ Кейси хихикнул.

— Как будто я мог! Ты бы мне перерезал глотку, если бы я стал слишком пялиться на нее.

Брэм прищурился.

— Не обманывай себя, парень, — мягко сказал Джим. — То, что ты чувствуешь к ней, совсем непохоже на ненависть.

— Она предала меня.

— Да. И ты постоянно возвращаешься к этому в мыслях. — Он усмехнулся. — Но я уверен, что пока твоя голова занята этим, другая часть твоего тела вряд ли предается воспоминаниям. Так почему же ты послал за мной?

Дела. О них еще не было сказано ни слова.

— Ты мне нужен, чтобы некоторое время присматривать за ней.

Кейси нахмурился.

— Я думал, ты приказал ребятам идти впереди и вернуться к ночи.

— Я так и сделал. Но у меня есть еще кое-какие дела — собрать некоторые очень важные вещи — и я нуждаюсь в человеке, который посмотрит за Маргаритой, а остальных я пошлю охранять комнату с багажом.

— Личное…

— Ты мне поможешь? Или я попрошу Джеймса?

— Нет, нет. Я помогу.

— Прекрасно.

Брэм почти уже спустился с лестницы, когда Кейси снова заговорил.

— Ведь ничего не случилось, правда?

Брэм покачал головой, взглянув на своего друга.

— Вроде бы нет. А что могло случиться?

Но когда он сказал это, ему показалось, что в глубине серых глаз Кейси мелькнуло беспокойство.

Маргарита ждала около часа, прежде чем тихонько открыть дверь комнаты и выглянуть наружу.

— Добрый вечер, мэм.

Она схватилась за сердце от неожиданности: у стены стоял стул, на котором сидел один из товарищей Брэма — высокий человек, смотревший на нее из-под шляпы с полями, надвинутой почти на глаза. У его ног лежала куча стружек, в руках был нож и кусок дерева. Если бы не приветствие, она бы решила, что он дремлет.

Маргарита плотно запахнула огромную рубашку, найденную ею в мешке Брэма и стянутую на поясе завязкой от панталонов. Она знала, что выглядит нелепо с еще не до конца высохшими волосами и в странной одежде, но, несмотря ни на что, старалась держаться с достоинством.

— Итак, вам приказано охранять меня, пока мой муж отсутствует?

Он ухмыльнулся, поправив шляпу.

— Да, мэм.

— Вы Кейси?

На самом деле, он не должен был отвечать на ее вопросы.

— Да, мэм. К вашим услугам.

— Надеюсь. Впрочем, если я попрошу вас сторожить какую-нибудь другую комнату, вы ведь не послушаетесь меня, а, мистер Кейси?

— Нет, мэм.

— Я так и знала. — Она прислонилась плечом к двери, надеясь, что это выглядит просто случайной позой. Если она не может сбежать, возможно, ей удастся получить ответы на некоторые вопросы.

— Скажите, мистер Кейси. Почему вы сопровождаете моего мужа?

— Большинство из нас возвращается домой.

— Но ведь война уже давно закончилась?

— Мало кто демобилизовался в первый же день мира.

— Но вы сражались за Юг. Разве войска Юга не были расформированы?

— Да, мэм.

Маргарита подумала, что теперь можно вернуться к ранее затронутой теме.

— Тогда почему же вы только сейчас возвращаетесь домой?

— У нас были другие дела.

— У нас?

— У вашего мужа, у меня, у Уилкинса, Эриксона, Джеймса…

— И это было… — начала она.

— Закончено, — сказал он, прервав ее.

Она напряженно улыбнулась.

— Мистер Кейси, а где ваш дом?

— У меня нет дома.

— Но ваша семья…

— Жила в Индиане.

— Но ведь это северный штат. Почему же вы сражались за Юг? — изумленно спросила Маргарита.

Он немного помолчал.

— Деньги. Легко и просто.

Она нахмурилась.

— Не понимаю.

— Поймете, миссис Сент-Чарльз. Я и мои ребята потеряли все, что у них было, но мы заработали кое-что и теперь можем начать жизнь сначала на другом месте с новыми деньгами. Мы все честно играли. Все, кроме вашего мужа. У него есть богатство, о котором он не сказал никому. — Она, видимо, выглядела потрясенной, потому что он добавил: — Даже вам.

Его глаза сузились.

— Как вы думаете, что у него в тех сундуках? В них ведь нет никаких вещей, мы оба это знаем. Если бы они там были, вы не были бы одеты в остатки вашего свадебного наряда, а меня бы не попросили охранять комнату.

Он немного подождал, надеясь на ответ, но Маргарита обнаружила, что не хочет ничего говорить, и даже ее собственная нервозность не заставит ее теперь спрашивать этого человека о чем бы то ни было.

Помолчав, она повернулась и вошла в комнату, закрыла дверь и, облокотившись о косяк, задумалась.

Деньги.

Неужели Брэм предал свои идеалы во имя денег? Эти мысли были слишком нелепы, чтобы высказывать их вслух. Он проиграл. Она уже достаточно насмотрелась на последствия войны, чтобы заключить, что Юг был экономически уничтожен. Правда, Север боялся предстоящей зимы. Наверное, Кейси сказал все это для того, чтобы поддразнить ее.

Но зачем? Ведь она ничего не знала о нем. Зачем ему нужно вводить ее в заблуждение?

Маргарита закрыла глаза и сжала пальцами виски. Она больше не может думать обо всем этом.

Она не выдержит, если Брэм действительно так изменился.

Брэм остановился на верхней ступени, держа в руках платье, которое он выменял у жены хозяина постоялого двора.

— Привет, Кейси. Ты можешь быть свободен, если хочешь.

Кейси зевнул и выпрямился, пряча нож в карман и собирая стружки из-под стула.

— Что сегодня? — спросил Брэм, глядя на кусок дерева. Кейси постоянно вырезал из дерева животных, которых никто не мог узнать, кроме него самого. Он никогда не умел обращаться с ножом.

— Утка, — ответил Кейси.

Брэм снова взглянул на деревянную фигурку, не похожую ни на утку, ни на какую другую птицу.

— Ничего, — соврал он.

— Я совершенствуюсь, — сказал Кейси. И, кивнув, пошел в свою собственную комнату, а Брэм остался стоять с чувством неудобства и вины.

Но что он мог поделать? До тех пор, пока у него не было доказательств, Кейси только лишний раз расстроится, узнав, что его честность под вопросом. Лучше держать свои сомнения при себе и молиться, чтобы о них никто не узнал.

Дождавшись, пока Кейси уйдет, Брэм отпер дверь комнаты, где хранились сундуки. Не прикрывая дверь, чтобы свет из холла просачивался внутрь, он внимательно проверил их и убедился, что их никто не трогал во время его отсутствия. Маленькие короткие щепки, которые он положил на крышку каждого сундука, оставались на прежних местах. Однако он не мог отрицать, что печать на одном из самых низких сундуков была аккуратно счищена, явив постороннему взгляду знаки, отличающие собственность Союза.

Кто-то был достаточно любопытен, чтобы проверить, кому изначально принадлежали сундуки.

Кейси?

Или кто-то другой из его товарищей?

Он постарался прогнать эти мысли, закрыл и запер дверь. Его раздражало постоянно преследовавшее его теперь чувство вины. Почему он не может думать о чем-либо более спокойном?

Например, о том, что его жена ждет его.

И сегодня вечером они займутся любовью.

Повернув к своей комнате, Брэм постарался отогнать мрачные мысли, его захлестнуло предвкушение чего-то приятного. Он будет думать только о своей жене.

Открыв дверь, он скользнул внутрь. Маргарита была в кровати, одеяла были натянуты ей до подбородка. Это была слабая попытка уклониться от неизбежного. Брэм был уверен, что она не спала, хотя он не очень понимал, почему она делала вид, что спит. Она свернулась калачиком, но в ее позе была какая-то напряженность, и ему казалось, что она затаила дыхание.

Хорошо, что он совершил сделку с женой хозяина, выменяв фунт белого сахара на платье, горячую еду, глоток виски и замечательный большой стакан чистой воды — после стольких лет питья из канав и рек, где вода зачастую была перемешана с кровью. Это помогло ему немного успокоиться и не злиться на Маргариту.

Скинув с себя верхнюю одежду, он подошел к столу и увидел заказанный ужин. Толстые ломти хлеба, мяса и сыра были принесены его жене вместе с кувшином молока и тарелкой печенья. Судя по крошкам на тарелке, Маргарита была голодна.

Неужели она действительно пила уксус, чтобы свадебное платье пришлось ей впору?

Брэм внимательно осмотрел остатки ее платья, которое он окончательно испортил своим ножом, — они были аккуратно развешаны на одном из стульев. Почему она заставляла себя голодать? Платье было прекрасное, тонкой работы и довольно смелым, в особенности панталончики, которые были видны внизу. Но к чему было мучить себя диетой? Она была такой миниатюрной, такой изящной. К чему преувеличивать? Насколько Брэм понимал, Элджернон Болингбрук III был круглым дураком. Он должен был увидеть, как она занимается самоистязанием, и остановить ее.

Брэм стал расстегивать рубашку, стараясь не обращать внимания на нарастающее желание. Все эти ночи он старался удержаться от удовольствия, которое, он знал, доставит ему любовь его жены. Он не хотел торопить события.

Он разделся, все время глядя на Маргарет — нет, на Маргариту. С каждой следующей секундой он ожидал, что вот сейчас-то, наконец, она отреагирует на его присутствие в комнате. Ей, должно быть, стало трудно сдерживать свои эмоции, как только Брэм вошел, впрочем, он тоже с трудом сдерживался. Атмосфера в комнате пульсировала. Судя по всему, они оба старались не показывать своих подлинных чувств. Ей достаточно было взглянуть на него, чтобы ему стало не по себе.

В этом отношении ничего не изменилось.

Рубашка скользнула на пол, и Брэм сел на край кровати. Он решил дать ей возможность сыграть свою роль до конца. Даже когда кровать прогнулась под тяжестью его тела и Маргарита немного сдвинулась на его сторону, она продолжала тихо лежать с закрытыми глазами.

Он уже с трудом мог сдерживаться. Скинув сапоги и брюки, он вернулся на то же место на кровати и посмотрел на нее в ожидании.

Но Маргарита не отвечала, а углы его губ непроизвольно растянулись в улыбке. Она будет держаться до конца. Черт возьми, крепкий орешек. И всегда такой была. Она знала, что неотразима, и ей никто никогда не был нужен.

Наконец Брэм решился взять инициативу на себя. Его рука скользнула под одеяло, наткнувшись на ее гибкую ступню.

Она подпрыгнула, разрушая свою игру, которая даже еще не начиналась, ее глаза были теперь широко раскрыты.

— Отлично, — пробормотал он. — Ты проснулась.

Казалось, она хочет что-то сказать, но он начал массировать круговыми движениями ее ступню, заставляя ее глаза наполниться желанием. У нее была чувствительная ножка. Маленькая ножка, уставшая после долгого дня, проведенного в крошечных туфельках.

— Тебя не было ужасно долго, — сказала она. Слова должны были прозвучать как обвинение, но каким-то образом приобрели оттенок мягкого упрека.

— Мне пришлось уладить некоторые дела, например, оплатить комнату.

— Я надеюсь, что ты все-таки успел отыскать для меня хоть какую-то одежду.

— Да.

Она удивленно посмотрела на него.

— Неужели?

— Твое свадебное платье просто потрясающее, Маргарита, но мне уже хочется сменить декорации. — Он подвинулся, лаская ее лодыжку и икру.

— Брэм, нет, — тихо запротестовала она.

— Я надеялся, что за вечер ты, наконец, решишь…

— Но…

— Я прислал к тебе в комнату ужин, заказал тебе ванну, ты не можешь меня обвинить в пренебрежении к тебе.

— Но мы совсем не знаем друг друга.

Он уже ласкал ее под коленом.

— Нет, мы знаем, — он ничего не желал слушать. Мы знаем друг друга лучше, чем большинство молодоженов.

— Но мы не молодожены.

— Это не значит, что мы не можем в них играть. Однажды я увидел своего отца, бегавшего за мамой по саду. Они смеялись и целовались. Не важно, что они были женаты уже двадцать лет и у них было три сына. И я поклялся тогда, что у меня будет такая же семья, — он помолчал, а затем продолжил, внезапно ледяным тоном: — Я думал, что сделал правильный выбор. Теперь я понимаю, что буду вынужден сам взять нечто лучшее из того, что мне было дано.

— Неужели ты ждешь, что после подобных заявлений я паду к твоим ногам, сгорая от страсти?

— Я ничего не жду, — сказал он, подбираясь к ее бедру. — Я научился принимать все таким, какое есть.

Одним движением он оказался рядом с ней, скинув одеяло на пол. На Маргарите были лишь панталончики, нижняя юбка и корсет.

— Довольно изобретательно, но совершенно бесполезно, — заметил Брэм.

Она обхватила себя руками.

— Я ничего не сниму.

— Отлично. Если ты помнишь, я мог пробраться сквозь большее количество тряпок, чем сейчас, — он поцеловал ее в плечо, затем в шею. — Ты помнишь первый раз, когда ты дрожала в моих объятиях, но твоя кожа была обжигающей. Мы сидели в беседке. Стемнело. На тебе было белое платье с огромным количеством сборок из тафты — не самый лучший наряд, если принять во внимание шум, который он издавал при каждом движении, — его голос стал гуще, он немного охрип. — Ты теперь не носишь тафту.

Ее глаза потемнели от грусти.

— Этого шума никто не слышал, кроме тебя.

Брэм обнял ее, целуя, его язык проникал в глубину ее рта.

Маргарита попыталась сопротивляться, упираясь ему в грудь кулаками, но он не отодвинулся. Он ждал этого годы. Жизнь. Он хотел погрузиться в нее, вкусить ее сладость, раствориться в ее вздохе, почувствовав ее обжигающие прикосновения. Он хотел, чтобы тяжелые воспоминания о войне растворились и дух юности вновь пропитал его. Он желал эту женщину.

Маргарита.

Ее имя слетело с его губ как нежный шелест, и она вдруг обмякла под ним, ее взгляд наполнился страстью.

— Ты тоже хочешь этого, моя девочка. Ты знаешь, что я прав.

Если бы она попыталась опровергнуть это, она бы солгала.

— Мы уже больше не дети.

Он дотрагивался до ее щеки, до подбородка.

— Мы никогда ими не были. То, что мы испытывали друг к другу, не было юношеской фантазией. Это было реальностью.

Он крепче прижал ее к себе и снова стал целовать. Ее руки обвились вокруг его шеи, нежно, страстно, и она больше уже не хотела обдумывать свои действия. Для нее уже не существовало ничего, кроме их страсти.

Брэм годы не прикасался к женщине. И теперь он держал в объятиях свою мечту. Он был опьянен запахом ее волос, еще не утративших аромат мыла, благоуханием женской свежести. Он не контролировал себя. Он так изголодался по ней, по ее прикосновениям, по ее любви, что стал отчаянным человеком, боящимся отпустить ее и не овладеть ею немедленно.

Перевернувшись на спину, он положил ее на себя, надеясь, что это даст ему на несколько минут возможность пережить бурю восторга, охватившего его. Но ее грудь соприкасалась с его, а ее губы целовали его губы, и он окончательно потерял голову. Он сходил с ума от того, что она была так близко.

Он нащупал широкую ленту, спадавшую ей на плечо, желая развязать ее. Пальцы судорожно схватили узел и развязали, освобождая прекрасные темные волосы, тут же упавшие ему на лицо. Как он мечтал об этом!

Ее глаза заволокла нежная дымка, они потемнели от страсти.

— Это то, что ты чувствовал? То, что я делала с тобой? — ее руки скользили по его груди, его ребрам, его бедрам. — Да?

Он знал, о чем она спрашивала, и он попытался скрыть от нее правду, сдерживая рвущееся дыхание.

— Нет.

Маргарита наклонила голову и прижалась к его плечам, затем стала целовать его, опускаясь все ниже, захватив его сосок своими губами и лаская его языком.

Он обхватил ее, зная, что не может более сдерживаться. Это было слишком долго.

Трясясь, он перевернул ее на спину, пристроившись сверху, пытаясь пробраться к ней сквозь одежду. Наконец, не выдержав, он разорвал шелк, скрывавший ее тело.

Она была так прекрасна.

Слишком прекрасна.

Он лег на нее и овладел ею.

— Любимая моя, прости меня, но я не могу больше ждать.

Брэм чувствовал, как проникает внутрь нее, и сжал зубы, пытаясь сдержаться, стараясь доставить ей хоть каплю удовольствия. Но было слишком поздно. Его тело сладостно содрогнулось. Его наслаждение росло, пока не достигло своего апогея. Он закрыл глаза и проник в самые ее недра, его пальцы впились в подушку, и горячий поток устремился в ее лоно. Снова и снова.

Наконец он мог снова мыслить, дышать, он откинулся назад, нежно убирая волосы с ее лица.

— Маргарита!

Она не отвечала, тихо смотря на него темными глазами цвета морской пучины. Затем она отодвинулась от него и перекатилась на другой край кровати. Прикрывшись одеялом, она прошептала:

— Спокойной ночи, Брэм.

— Но…

— Спокойной ночи.

Он хотел что-то сказать, прижаться к ее спине, но она не разрешила бы ему поцеловать ее и обнять, пока они снова не займутся любовью. Не сегодня. Лежа на подушках, он положил ладонь себе на лоб и вздохнул.

Черт возьми.

Почему жизнь так сложна?